Нивелир
автор -
Леонид Китайник
Над крышами
Над крышами трубы каминные,
да только не топят их здесь.
Сосновыми темными спинами
прикрыта небесная взвесь.
Но прямо вверху, поределое,
как нищая шаль на виду,
открыло мне облако белое
у края луну и звезду,
само из материи бросовой,
набрякло густеющей мглой.
И гребень янтарный расчесывал
пуховый тончающий слой.
На потребу
Каждую ночь на потребу
поздних неясных бесед -
угольно-серое небо
в бледно-зеленой росе.
Спор фонарей и плафонов,
пыль водяная, полив,
рыскает шаг утомленный,
грустную мысль оголив.
Все горячей и бесплодней,
горше признанье вины
тем, кто явился сегодня,
кто посетил мои сны.
Словно меня не бывало,
словно, запрятанный в клеть,
мечется зверь шестипалый
всех понимать и жалеть.
Пейзаж с гортензиями
Гортензии в тени, гортензии на солнце -
кустарник в голубых и розовых чепцах.
Рассыпаны в траве эшшольции червонцы,
и ветер шелестит с налетом чабреца.
Здесь многое не так: черны и серы белки,
улыбки всем к лицу, и цапли в январе
осваивают гнезд огромные тарелки
на высохших ветвях темнеющих дерев.
Кочующих дроздов оранжевые грудки -
их робинами звать, малиновкам родня.
Меж океанских волн глухие промежутки.
И дни, не торопясь, уходят от меня.
Шлейфы
В траве и под бурыми кронами слив
со свистом змеиным взлетает полив,
и белые шлейфы из брызг расцвели
над жаждущей плотью июньской земли.
А вечер прохладен, и пахнет хвоя,
и мысль обреченно порхает, ничья,
минутным, словесным, глухим мотыльком,
что зрением и обоняньем влеком.
Пятна
Усеяны пятнами склоны:
покосы, кустарник, луга.
Вверху светотень увлеченно
тасует холмистые га.
Привычное стихосложенье -
как четок отчетливый звук,
и туч разреженные звенья,
и взмахи прогулочных рук,
когда ты шагаешь вдоль рощи,
весной наливается год,
и трелями клювы полощет,
с верхушек насмешливый взвод,
и, словно ножом перочинным,
предательством вспорот дневник,
и срезанный краснотычинник
кровавыми щетками сник.
В сосновой прохладе
И ветер серые руки
Сомкнул на девичьем стане
Ф.Г. Лорка
В сосновой прохладе
под облачной шерстью овечьей,
где крыши разгладил
ладонями серыми вечер,
и бусами окон
в округе дома разукрасил,
и разума кокон
тоску приберет восвояси,
но бабочкой тусклой
она трепыхается горько.
И сердца слабеющий мускул.
И полночь. И Лорка.
Не видно спасенья,
ведь дело не в сне, а в рассудке.
И в темном бассейне
тревожные крякают утки.
Рифленые облака
Рифленые тенями облака -
небесные персты в лазурных водах.
Медлительны безбрежная река
и завязь созревания природы.
Забрезжат малахитовым дымком
древесные сереющие длани
и розовым дразнящим языком
в коре ветвей прорежется багрянник.
Мячик
Время и чувства упруги, как мячик,
скачут-поскачут, теряя размах.
Перелицуешь, и переиначишь,
и остаешься опять на бобах.
Только бы импульсы, всплески и токи,
только бы шар не катился ровней,
распределив безразличные сроки
в осциллограмме трепещущих дней,
в этом наивном вечернем разливе
сосен, магнолий, небес и огней,
где и бывать, и казаться счастливым,
и загонять, и стреножить коней.
Нивелир
Нет, не выводов скучные воды
и не жалобы старцев и жен.
Лишь фигурами танца природы
я, похоже, навек заражен.
Что мой век? Вереница сезонов,
повторенье закатов и рощ,
где из крон, и холмов, и газонов
поднимается тайная мощь.
Измеряю своим нивелиром
неприметной округи размах,
и кристаллы безлюдного мира
застывают в коротких стихах.
Ночной наряд
Шары, спирали, чечевицы
и многогранники горят,
и расплывается в ресницах
ночного города наряд.
Густеет ряд многофигурный
магнолий, кленов и секвой,
укрыв неброские ноктюрны
древесной тенью вековой.
Чаша
Опять под моленье о чаше,
сквозь утлые годы скользя,
проходят видения наши,
которым не верить нельзя,
которые мы выбираем,
измучась рутинным путем,
в которых обманы без края,
но мы их опять предпочтем.
Дыханьe
Дыханью сродни амфибрахий,
он полон житейской тоски:
ребенок в нарядной рубахе,
на синем снегу полозки,
ручья золотистые речи,
и времени хлипкий настил,
и тот, кто предательством встречен,
и тот, кто жалел и простил.
Обложки
В саду освещенные ниши
и глянцевый отсвет кустов,
фонарики белые пышут
в нефритовой чаще густой.
Сменяются ежевечерне
обложки на книге небес
из лунного тюля, и черни,
и облачно-звездных завес.
Беличий крик
Желтый клен на фоне пондеросы,
серой белки раздраженный крик,
взгляд соседки весело-раскосый -
все, к чему за годы я привык.
Годы отчужденного покоя,
годы расставаний и труда,
в неродном - прекрасное такое,
что его запомнишь навсегда.
Медный узор
В темноте терпеливо-покорно,
в двух шагах от ночного крыльца,
тускло светятся медью узорной
не сложившие глав деревца.
Молчаливых построек отара,
недоверчивый абрис кота,
и впервые подобие пара,
исчезая, струится у рта.
Как безлюдно в душе и в округе.
Белый песик хозяйкой ведом,
и секвой вертикальные струги
устремились в невидимый дом.
https://polutona.ru/?show=0227194503
