Koketta все записи автора

 

В этом году ЦУМу исполняется сто лет. О том, почему этот магазин дорог сердцу каждого москвича и гостя столицы, размышляет Алексей ТАРХАНОВ («Ъ»).

Моя московская бабушка, занимавшая одну комнату в своей бывшей квартире в нынешнем торговом центре «Галерея Актер» рядом с редакцией «Московских новостей» и говорившая про мою маму с сожалением: «Катя вышла замуж на Сретенку», как будто бы Сретенка находилась за полярным кругом, иногда предлагала мне: «Пойдем-ка сходим к Мюру».

«Мюром» у нее назывался Центральный универмаг на Петровке, который входил в триумвират московского советского люкса ГУМ — ЦУМ — Пассаж. Но ГУМ был отдан на разграбление приезжим гостям столицы, которые выстраивались там в злобные очереди, соперничавшие с очередью в дом напротив — ленинский Мавзолей. Поэтому москвичи из бывших предпочитали рождаться в Грауэрмане, еду покупать в Елисееве, а отовариваться именно в ЦУМе.

Москвичи из бывших предпочитали отовариваться в ЦУМе.

Не случайно в московской географии ЦУМ занимал ключевое место между Большим и Малым театрами, домом Петипа и домом Островского — между итальянской оперой с французским балетом и замоскворецкой купеческой драмой. До революции это был театр вещей, как в сказке Андерсена. И даже в моем детстве бабушки и мамы строго называли его не иначе как «Мюр и Мерилиз». Много лет прошло, пока я не узнал, что это не имена брата и сестры, мальчика и девочки, а фамилии шотландских магазинщиков-бородачей Эндрю Мюра и Арчибальда Мерилиза.

Идиллические картины советского быта.

Алиса и Эндрю Мюр с дочерью Митой.

Продажа елочных украшений.

 

В «Мюр» бабушка ходила скорее по старой памяти. В советском ЦУМе ей нечего было покупать. Все, что в нашем доме носили женщины, доставляли прямо в квартиру доверенные спекулянтки, каждая кофточка, каждая пара обуви была единственной и уникальной. Не то что ряды одинаковых валенок или ботиков «прощай молодость». Настоящий человеческий универмаг можно было увидеть только на просмотре в Доме кино — и он мало походил на тогдашний ЦУМ, встречавший вас шеренгой шапок с собачьими ушами.

Полки были полны, но лежали на них какие-то одинаково непривлекательные вещи.

Пустых полок как раз я не видел. Полки были полны, но лежали на них какие-то одинаковые и непривлекательные вещи. Потом я нашел перечень в редакционной статье «Правды»: «41 тысяча названий — ассортимент товаров универмага. Коровий дойник и рояль. Фотоаппарат и детская соска. Охотничье ружье и колбаса. Иголки и кровати. Громкоговорители и сапоги. Флейты и кастрюли».

Ни флейты, ни кастрюли бабушке были не нужны, мне кажется, что она видела сквозь них что-то давно знакомое, какие-то промтоварные и парфюмерные тени минувшего. Может быть, знакомых продавчих: в «Мюре» в отделе женского белья среди прочих барышень-мюрелизочек работала до МХАТа продавщицей ее подруга Лидия Коренева.

Я не любил магазины, не люблю их до сих пор, но все искупалось мороженым-пломбиром, сливочным или шоколадным, которое сносили с верхних этажей дородные тети. Ужас был в необходимости выбора — это мороженое могло быть либо сливочным, либо шоколадным, но никогда не могло быть и тем и другим. Семья строго придерживалась правила: один день — одно развлечение, один день — одно лакомство. Один день — один магазин. И почти всегда — ЦУМ или «Мерилиз».

Идиллические картины советского быта.

Покупательница в отделе готового платья.

Продажа тканей в советском ЦУМе.

 

«Мюр и Мерилиз» на Петровке спроектировал для богатых шотландцев Роман Клейн, мастеровитый и удачливый московский архитектор, любимец промышленников, виноторговцев и биржевых тузов. Нечаев-Мальцев доверил ему Пушкинский музей, Мюр с Мерилизом — главный московский универмаг, построенный не по образцу старых торговых рядов, как ГУМ или Пассаж, а как настоящий европейский магазин, вроде описанного Золя «Дамского счастья» — парижского Bon Marche.

Уже во время стройки «Мюр» казался западным островком посреди московского моря.

Уже во время стройки, стоя в лесах, «Мюр» выделялся среди соседей своим подчеркнутым американизмом — готическими башенками и огромными витринами на два этажа. Он ориентировался не на ампирные колонны стоящих вокруг театров, а на венский сецессион валькоттовского отеля «Метрополь», завершенного в 1903-м. Это были западные островки посреди московского моря.

Желтый электрический свет витрин, перемешанный с синим газовым, был сигнальной лампой состояния города. Маяк погас после революции, когда «Мюр и Мерилиз» национализировали, окрестили «Мосторгом» и ориентировали на слюду для керосинок и иголки для примусов. Свет снова зажегся в период нэпа — и с тех пор ярко освещал транспарант «Слава великому Сталину», висевший ровно там, где теперь расположена надпись: ЦУМ. «Великий», кстати, тоже помнил «Мюр и Мерилиз»: танковые конструкторы рассказывают, как он отрывал с макетов боевых машин дополнительные башни, приговаривая: «Нечего делать из танка «Мюр и Мерилиз!»

В нынешнем своем состоянии ЦУМ сложен из трех зданий разного времени. Его дважды брались перестраивать — в 1974 году к нему прибавили новый корпус в геометрическом брежневском стиле. Фасад его получился неожиданно удачным. Ритм вывешенных на фасад солнцезащитных панелей — на три, на два и на один этаж — в ракурсах узкой Петровки удивительно совпадал с готическим рисунком старого дома. Третье здание замкнуло квартал со стороны Кузнецкого Моста и Неглинки. ЦУМ вырос по крайней мере вчетверо. В нем не осталось ничего от дореволюционного «Мюра» и от советского ЦУМа, кроме клейновского фасада, воспоминаний старых москвичей, но и в этом он теперь похож на свой парижский аналог — Bon Marche, перестроенный до неузнаваемости Андре Путманом. Это новый европейский магазин с тысячью марок внутри.

Выставка моделей готовой одежды.

Продажа тканей в советском ЦУМе.

Отдел культтоваров.

 

В 1914 году, когда судьба России и ее магазинов казалась безоблачной, была напечатана серия забавнейших открыток «Москва в будущем», представлявших город через сотню лет. Там на Театральной площади громада «Мюр и Мерилиза» господствует над всем вокруг, а в окна его влетают монорельсы с товарами с последних парижских показов. Взгляд из прошлого только кажется наивным, но, по сути, — он абсолютно современный.

Алексей Тарханов («Ъ»)
29 Декабря 2008