Путин - серийный уголовник-невидимка?

Среда, 06 Июня 2018 г. 08:21 + в цитатник

Польские эксперты: на обломках самолета Качиньского обнаружены следы взрывчатки

Польская комиссия по расследованию авиакатастрофы под Смоленском в 2010 году, в которой погиб президент страны Лех Качиньский, во вторник, 5 июня, объявила об обнаружении следов взрывчатки на обломках самолета.

Как сообщает РИА Новости со ссылкой на польские СМИ, компоненты взрывчатых веществ также нашли на теле одной из жертв. В то же время экспертиза не показала наличия подобных соединений в почве на месте авиакатастрофы.

В январе текущего года сообщалось, что комиссия министерства обороны Польши пришла к заключению о том, что причиной авиакатастрофы, в результате которой погиб Качиньский, был взрыв на борту самолета.

Комиссия пришла к выводу, что левое крыло Ту-154 было уничтожено взрывом изнутри, а не деревом, оказавшимся на пути самолета.

Тем самым комиссия минобороны опровергла выводы комиссии государственной авиации по расследованию авиакатастроф МВД Польши, которая признала причиной катастрофы ошибку экипажа.

10 апреля 2010 года президентский авиалайнер Ту-154М Воздушных сил Польши выполнял рейс PLF101 по маршруту Варшава – Смоленск. При заходе на посадку на аэродром Смоленск-Северный самолет потерпел катастрофу. Погибли 96 человек, в их числе президент Польши Лех Качиньский, его жена Мария Качиньская, а также известные польские политики, почти все высшее военное командование и общественные и религиозные деятели, направлявшиеся в Россию на траурные мероприятия по случаю 70-й годовщины Катынского расстрела. Катастрофа под Смоленском стала крупнейшей по числу жертв авиакатастрофой, в которых погибали первые лица государства.

https://systemity.livejournal.com/4895132.html

Комментарии (0)

Софи Милман

Среда, 06 Июня 2018 г. 08:08 + в цитатник

https://systemity.livejournal.com/4894857.html

Метки: Певица

Комментарии (0)

Софи Милман

Среда, 06 Июня 2018 г. 08:08 + в цитатник

https://systemity.livejournal.com/4894857.html

Метки: Певица

Комментарии (0)

Сталин расцвёл в своём палачестве на гумусе всеобщего плебейства. Сталин умер, плебейство живёт

Среда, 06 Июня 2018 г. 07:32 + в цитатник

Иосиф Сталин: два литературных портрета

Михаил Копелиович,
Маале-Адумим

1

Он мог не сгинуть в том мрачном марте,
он мог не сгинуть.
Тонули годы в сплошном кошмаре,
в крови безвинной.

Он четверть века владыкой грозным
сидел на троне.
Страну-рабыню на плаху бросил
и залил кровью.
Март 1963

Это стихотворение (я привёл из него лишь два первых катрена) было написано в дни, когда отмечалось десятилетие смерти тирана. Теперь – шестьдесят пять.

На свалку истории? Или на временное хранение?

За эти годы (1963-2018) отношение советского, а позднее постсоветского общества к его личности и государственной деятельности менялось по меньшей мере пять раз: дважды при Хрущёве (осуждение так называемого культа личности, а затем частичное оправдание марксистско-ленинской идеологической закваски этой самой личности); в эпоху Брежнева – фактическая, хотя и не громогласная реабилитация сталинизма; в годы перестройки и гласности и распада Советского Союза – объявление Сталина государственным преступником, палачом своего народа, быть может, похлеще Гитлера; в путинской России – ещё одна ползучая реабилитация "эффективного менеджера", хотя сам Путин не отказался от осуждения злодеяний Иосифа Грозного.

Далее, однако, я не собираюсь вступать в полемику с нынешними прославителями сталинских "подвигов" и давать собственную оценку того, что представлял собой Сталин как личность и политик, а равно и характеризовать ("от себя") эпоху, которая неразрывно связана с именем этого человека. Как писал А.Твардовский в поэме "За далью – даль" (1950-1960): "И мы бы даром только стали/ Мир уверять в иные дни,/ что имя Сталин –/ Этой стали/ И этой дали не сродни". (И этому палачеству, конечно.) Моя позиция понятна из авторского эпиграфа.

В данном тексте я ставлю перед собой достаточно скромную и узкую задачу: прокомментировать два художественных изображения Сталина, созданных выдающимися советскими прозаиками второй половины ХХ века: Александром Солженицыным (1918-2008) и Фазилем Искандером (1929-2016). Первый представил образ престарелого диктатора в конце декабря 1949 года – в нескольких главах своего романа "В круге первом" (1955-1968). Вот названия этих глав: "Юбиляр", "Этюд о великой жизни", "Верните нам смертную казнь!", "Император Земли" и "Язык – орудие производства". (Очень потешная глава о "занятиях" Сталина языкознанием; люди моего поколения не забыли, я думаю, "великий труд" вождя под манифестальным заголовком "Марксизм и вопросы языкознания".) Искандер в своей эпопее "Сандро из Чегема" (1973-1989), ограничился одной главой, не маленькой и очень удаленькой, назвав её символически – "Пиры Валтасара". Действие главы происходит, как сказано в самом её конце, "в одну из августовских ночей 1935 года или годом раньше, но никак не позже". Почему никак не позже, станет ясно из дальнейшего.

Место и атмосфера действия. У Искандера – в одном из крупных санаториев советской Абхазии, в связи с возникшей у отдыхавшего в эти дни в Гаграх Сталина мыслью собрать секретарей райкомов Западной Грузии, происходит соответствующее инструктивное совещание. Для развлечения на завершающий совещание банкет приглашён абхазский ансамбль песен и плясок, участником которого – и даже звездой – является Сандро Чегемский. Этот-то банкет и описан в главе "Пиры Валтасара". Ясное дело, что относительно не старый Сталин (ему было примерно 55 лет), находясь в кругу своих соратников – как столичных, так и местных, – чувствует себя полностью в своей тарелке и веселится от души (не всё, впрочем, время). Кто эти люди? Лаврентий Берия, в ту пору занимавший пост Первого секретаря ЦК КП(б) Грузии. Климент Ворошилов, с 1934 года нарком обороны СССР. "Всесоюзный староста" Михаил Калинин. Нестор Лакоба, с 1930-го председатель ЦИК Абхазии,– он слыл любимцем Сталина, а на самом деле ему оставалось жить не более двух лет, ибо уже в 1936 году он был расстрелян по указанию своего "патрона".

А в "сталинских" главах романа "В круге первом" сильно постаревший (семидесятилетний) и угрюмый Сталин пребывает в полном одиночестве у себя то ли в Кремле, то ли на одной из подмосковных дач. Лишь два человека получают к нему доступ: Александр ("Сашка") Поскрёбышев, начальник личного секретариата Сталина, и министр госбезопасности Виктор Абакумов. Впрочем, в голове у одинокого, изолировавшего себя от всего мира без пяти минут Императора Земли толпятся прежние товарищи по партии, в разное время, по разным причинам и разными способами умерщвлённые по его, Сталина, произволению. Тут и "левые" (троцкисты), и "правые" (бухаринцы), и тёзка – Иосип Броз Тито, и особо выделенный болгарин Трайчо Костов (также персонаж исторический), чью голову он, Сталин, получил в подарок на свой юбилей. Да, ещё, конечно, Гитлер, единственный человек ("за всю свою безошибочно-недоверчивую жизнь"), которому он доверился.

2

Обратимся к образу Сталина, к тем чертам его характера и диктуемым ими актуальным поступкам и "дальнобойным" государственным решениям, которые акцентируют оба портретиста. У искандеровских и солженицынских изображений этой исторической фигуры есть и сходства, и различия. Сходства вытекают из присущей обоим авторам общей концепции образа Сталина, в каждом случае довлеющей себе, а исходящей из единой – гуманистической! – оценки деятельности этого политического лидера, наглядно противостоящей (оценки) многим нынешним переоценкам её (деятельности) в положительную сторону.

Первое, что бросается в глаза при чтении "сталинских" глав и в "Сандро из Чегема", и в "Круге", – это ощущение их главным персонажем своей неограниченной власти над людьми. Оно проявляется не только глобально, но и локально.

Так, у Искандера во время банкета "все били в ладоши, глядя на него и приподняв руки, как бы стараясь добросить до него свою личную звуковую волну". А он, "понимая это, улыбался отеческой улыбкой и аплодируя, как бы слегка извиняясь за предательство соратников, которые аплодируют не с ним, а ему, потому что он один бессилен с такой мощью ответить на их волну рукоплесканий". Тут, разумеется, на передний план выходит изощрённое двоедушие Сталина, но, памятуя художественную специфику прозы этого писателя, его отношение к самовлюблённости персонажа стоит скорее определить как лёгкую иронию, а не как разящий сарказм. Чуть выше в том же фрагменте сказано, что в личности вождя присутствующие обрели "общий эпицентр любви, его смысловую точку". Можно добавить, опираясь на контекст главы "Пиры Валтасара", что сам её персонаж всячески способствует и содействует такому восторженному (чуть ли не богобоязненному) восприятию своей особы. И ещё одна цитата из этой серии:
"Так двадцать стройных танцоров превращались в цветущих делегатов его национальной политики. <…> И он умел это ценить, как никто другой, поражая окружающих своей неслыханной широтой (не забудем: это он, Сталин, восхищается своей неслыханной широтой. – М.К.) – от демонической беспощадности (внезапное самораскрытие! – М.К.) до умиления этими маленькими, в сущности, радостями. Замечая, что он поражает окружающих этой неслыханной широтой, он дополнительно ценил в себе это умение ценить маленькие внеисторические радости жизни".

Солженицынскому старику маленькие внеисторические радости жизни уже, увы, недоступны. Зато теперь (напоминаю: спустя полтора десятилетия) "даже к приближённому он выходил как перед историей" ("Круг"). И всесильный министр госбезопасности Абакумов – не то что какие-то танцоры или секретари райкомов! – "весь был в руках Вождя", и само написание слова "Вождь" с заглавной буквы кричит об этом. Ну да, как говорится дальше, "отчасти – и Вождь в его (Абакумова. – М.К.) руках", а всё ж таки снова –Вождь.

"Из чего рождается эта манера повелевать, эта значительность каждого мелкого движения?" – размышляет Сталин у Солженицына. И приходит к следующему заключению: "Лишь после какого-то по счёту продырявленного затылка люди стали видеть в самых небольших движениях Вождя (ага, это уже он сам мыслит себя с прописной.– М.К.) намёк, предупреждение, угрозу, приказ. И, заметив это по другим, Сталин начал приглядываться к себе самому и тоже увидел в своих жестах и взглядах этот угрожающий внутренний смысл (вспомните "смысловую точку" у Искандера. – М.К.) – и стал уже сознательно их отрабатывать, отчего они ещё лучше стали получаться и ещё вернее действовать на окружающих".

Эта же черта, в более косвенном виде, отмечена в "Пирах Валтасара": "Сталин нахмурился. <….> Берия оживлённо (! – М.К.) сверкнул пенсне, а секретари райкомов с удивлённо приподнятыми бровями уставились на Калинина". Точный штрих! Сталин нахмурился только из-за того, что после понравившегося ему тоста Калинина он потянулся, чтобы поцеловать соратника, а тот "неожиданно отстранился от поцелуя". (Попробовал бы он это сделать в 1949 году; правда, к тому времени "всесоюзного старосты" уже три года как не было на свете.) Но причина недовольства искандеровского Сталина не имела значения для окружающих, за исключением Берии, коего это недовольство тотчас мобилизовало: поэтому они и уставились на "причину" с удивлением, вместо того чтобы обратить удивление на "эпицентр любви" и… страха.

Стоит в этой сцене обратить внимание и на поведение другого сталинского клеврета – Ворошилова. Сталин его при всех обидел. Но плевок в лицо для "тонкошеих вождей" – это всего лишь Божья роса. "Да разве на него можно обижаться, думал Ворошилов <…>. И как он точно понимает, думал Ворошилов восторженно, что…" – дальше не важно что, ибо, что бы там ни было, Сталин всегда прав!

И даже Берия, чья карьера при Сталине уверенно идёт вверх, обнаружив "задумчивость" (даже не хмурость) Вождя после нелицеприятного – и опасного (хотя мимолётного) – разговора о брате некоего Цулукидзе, "покрылся холодным потом".

А уж в 49-м Сталин (по крайней мере солженицынский) ощущал себя пупом Земли, "Императором Земли", и, чтоб лишний раз убедиться в неотразимости своего гипнотического воздействия на "малых сих" (включая, между прочим, и ближайших соратников), ему не требовалось особенно напрягаться. Страх по-прежнему сопутствовал страшилищу, но уже и опережал любое его появление на людях, кем бы они ни были и кем бы, в его отсутствие, себя ни воображали. "Сталин был страшен тем, – размышлял перед докладом Вождю Абакумов, – что ошибка с ним была та единственная ошибка со взрывателем, которую исправить нельзя".

"Спелись" Искандер с Солженицыным и в обрисовке другой доминантной черты "их" Сталина – тотальной недоверчивости по отношению и к ближайшему окружению, и к любым – реальным или воображаемым – оппонентам своей идеологии и практики.

Снова обращусь к эпизоду с Калининым на банкете в Абхазии. ""Значит, он с ними (? – М.К.), а не со мной, – испуганно (! – М.К.) подумал Сталин, – как же я его проморгал?.." Он испугался не самой измены Калинина, раздавить его ничего не стоит, а того, что чутьё на опасность, которому он верил, ему изменило, и это было страшно". Правда, чуть позже он убедился в преданности Калинина, "и вздох облегчения прошелестел по залу. "Нет, не изменило чутьё", – подумал Сталин".

А вот мысли самого этого Сталина о том, что такое власть: "Они думают, власть – это мёд <…>. Нет, власть – это невозможность никого любить, вот что такое власть. <…> Власть – это когда нельзя никого любить. Потому что не успеешь полюбить человека, как сразу же начинаешь ему доверять, но, раз начал доверять, рано или поздно получишь нож в спину". И ещё: "Если б можно было любить и не доверять одновременно. Но это невозможно". (Хочу подчеркнуть: я мысли реального Сталина не "читал". Эти цитаты – мысли Сталина в трактовке Солженицына. Тут, понятно, и изрядная доля авторского яда.)

Солженицын создаёт портрет Сталина, окончательно утвердившегося в этой своей – как он полагает, спасительной – позиции. Наряду с умением наводить страх на сиюминутного собеседника (об этом говорено выше), он, наконец, полностью изолировал себя, – в этом случае, конечно, его никто уже не мог предать. В главе "Этюд о великой жизни" этот Сталин вспоминает всех своих врагов (по его, Сталина, убеждению), которых он сокрушил. Их было много, очень много. Казалось бы, теперь почивай на лаврах. Но нет! "Как сказочный богатырь, Сталин изнемогал отсекать всё новые и новые вырастающие головы гидры!.."

Он ещё упрекает себя за недостаточную бдительность. К примеру: "Иосиф споткнулся на Иосифе"; другой Иосиф – Иосип Броз Тито. Мало того: "Обманул Гитлер, напал, такой хороший союз развалили по недоумию". Ещё того хуже: на начальной стадии войны с Гитлером "изменили украинцы <…>; изменили литовцы, эстонцы, татары, казаки, калмыки, чечены, ингуши, латыши – даже опора революции латыши! И даже родные грузины, обережённые от мобилизаций (? – М.К.), – и те как бы не ждали Гитлера! И верны своему Отцу остались только: русские да евреи". Видимо, что касается евреев, то в благодарность им за верность (ещё бы они не были верны советской власти: ведь она худо ли, хорошо спасла их от гитлеровского геноцида!) и начались гонения на нашу нацию, о которых с горечью думает в главе "Кольцо обид" ("Круг") майор КГБ Адам Ройтман, в конце концов вынужденный резюмировать: "И вот… бич гонителя израильтян незаметно, скрываясь за второстепенными лицами, принимал Иосиф Сталин".

Ещё один атрибут сталинской натуры, представляемый обоими авторами, – нездоровая страсть к мучительству, умение – и стремление! – упиваться чужими мучениями. И не важно, проявляется ли это физически, непосредственно, как у Искандера, или, так сказать, заочно, как у Солженицына.

В главе "Пиры Валтасара" Сталин в тот момент, когда Калинин поднёс к его трубке зажжённую спичку, "оставаясь в глубокой задумчивости, ждал, пока пламя спички доберётся до пальцев Калинина, и только тогда потянулся к огню и, прикуривая, наблюдал, как лёгкое пламя касается дрожащих пальцев Калинина. Ничего, подумал он, не одному мне мучиться".

Солженицын неоднократно "любуется" подобными проявлениями своего героя. В главе "Юбиляр" читаем: "Семидесятилетие праздновал так. 20-го (декабря 1949-го. – М.К.) вечером забили насмерть Трайчо Костова. Только когда глаза его собачьи остеклели – мог начаться настоящий праздник". В главе "Этюд о великой жизни": во время процессов над мнимыми врагами народа "Сталин сидел на галерее в закрытой комнате, через сеточку смотрел на них, посмеивался: что за краснобаи были когда-то! что за сила когда-то казалась! и до чего дошли? размокли как". (Ну, конечно, он то бы на их месте не размок, да и никак не мог оказаться на их месте!)

Да, это уже непрощающий сарказм, хотя, с другой стороны, автор "Круга" отчасти и жалеет своего Сталина, так сказать, по человечеству: всё же старый, больной, раздавленный физической немощью, с явным помутнением рассудка. (Не тогда, во время процессов, а теперь, в год своего 70-летия.)

Кстати, тут следует дать ещё один психологический портрет "великого вождя". У Искандера их два: один – в восприятии Сандро-танцора, другой – в его воспоминании о своём детстве. Тогда, в детстве, во время случайной встречи молодого специалиста по эксам с юным пастушком, "услышав треск кустов, человек (Коба. – М.К.) дёрнулся и посмотрел на голубоглазого отрока с такой злостью, с какой на него никогда никто не смотрел. <…> И тут мальчик догадался, что этому человеку не надо никакой палки или камня, что он из тех, кого лошади и безо всякого понукания боятся". А взрослый Сандро "поразился сходству маслянистого блеска сапог (повелителя. – М.К.) с лучезарным маслянистым блеском его тёмных глаз". Поразительный оксюморон: блеск тёмных глаз!

В "Круге" же перед нами предстаёт "маленький желтоглазый старик с рыжеватыми (их изображали смоляными) уже редеющими (изображали густыми) волосами, с рытвинками оспы кое-где по серому лицу, с усохшею кожной сумочкой на шее (их не рисовали вовсе); с тёмными неровными зубами, частью уклонёнными назад, в рот, пропахший листовым табаком; с жирными влажными пальцами, оставляющими следы на бумагах и книгах".

Богатый портрет! Цветной: преобладают жёлтый и серый колеры (первый сразу вызывает ассоциацию с тигриными глазами, отмечавшимися во многих воспоминаниях очевидцев). Издевательский, потому что реальный вид жалкого, уродливого старика не был доступен его подданным: холуи от искусства изображали его густоволосым, а рытвинки оспы не рисовали вовсе. А дополняли этот неаппетитный облик жирные влажные пальцы, из-за следов от которых Демьян Бедный, живший в 20-х годах в Кремле, перестал давать Кобе книги из своей библиотеки. Ну, и приходит на память строка Мандельштама: "Его толстые пальцы, как черви, жирны". (Между прочим, знаменитая сталинская инвектива "Мы живём, под собою не чуя страны…" написана поэтом в ноябре 1933 года, то есть примерно тогда же, когда разворачивается действие главы "Пиры Валтасара" в романе Искандера.) Вдобавок к этому, в описываемый в главе "Юбиляр" ("Круг") день герой этой главы и чувствовал себя неважно. "В тёплом воздухе он ощущал спиной и плечами как бы холодок и прикрыл их бурой верблюжьей шалью".

А дальше – контрастно – идёт следующий текст, сразу вводящий читателя в курс дела: "Глухонемая тишина налила дом, и двор, и весь мир. В этой тишине почти не продрогало, почти не проползало время, и надо было пережить его как болезнь, как недуг, всякую ночь придумывая дело (вот оно, дело! – М.К.) или развлечение (привет от Искандера. – М.К.). Не стоило большого труда исключить себя из мирового пространства, не двигаться в нём. Но невозможно было исключить себя из времени (курсив Солженицына. – М.К.)". Внешний портрет обернулся внутренним. То же мы видели и у Искандера: "Обнимая и целуя Калинина, Сталин в сущности обнимал и целовал собственное чутьё".

3

Всё же портреты Сталина, написанные Искандером и Солженицыным, не только в чём-то могут быть сопоставлены. Есть, конечно, и различия в трактовке этого непростого образа, обусловленные и разным возрастом персонажа в соответствующих романах, и разной степенью свободы, которую могли позволить себе тот и другой писатели, воссоздавая фигуру Сталина на страницах своих великих произведений. Это я не к тому, что Искандер, дескать, наступал на горло собственной песне, – он ведь тоже не рассчитывал на открытую публикацию "Пиров Валтасара" на страницах советской периодики и в книжных изданиях. Как бы там ни было, образ получился у него не менее полнокровным и психологически достоверным, чем у Солженицына. Но последний дал более объёмный и подробный портрет Сталина по той простой причине, что уделил ему больше места в своём "Круге". (Полагаю, что в замысел младшего автора с самого начала входило отвести данному персонажу ровно столько текста, сколько вошло в "сталинскую" главу его романа.)

Я уже указывал, что Солженицын больше налегает на сарказм, более беспощаден (хотя тоже не однозначен) в обрисовке фигуры Сталина. Но концептуальная оценка его личности и "подвигов" у обоих авторов исходит из их гуманистического подхода к деятельности исторических персонажей в реальных обстоятельствах места и времени.

У Солженицына Сталин ещё более рефлективен, чем у Искандера. Он постоянно мыслит о себе как о некоем беспрецедентном феномене, существующем вне общего человеческого пространства, над ним (что-то вроде Человекобога). Всякий раз он употребляет не первое, а третье лицо, когда хочет показать (кому? самому себе?), подчеркнуть свою выделенность из человеческого общества, свою ни с кем другим не сравнимую значимость для истории, метафизическую предопределённость своего появления в мире (Маяковский так характеризовал Ленина в посвящённой тому поэме).

Ниже я приведу некоторые, на мой взгляд, наиболее выразительные примеры сталинской рефлексии, взятые из "Круга".

Вот он читает, лёжа на оттоманке, собственную "Краткую биографию". (Я помню, как моя бедная мама вынуждена была по вечерам "изучать" и конспектировать эту довольно объёмистую книжицу. В главе "Юбиляр" уточнено, что "страниц в ней было четверть тысячи".) Книга Сталину очень по душе, тем более что ему приходилось её просматривать на стадии написания и "указывать (анонимным авторам. – М.К.) мягко на промахи, подсказывать формулировки". И вот его реакция на "незамысловатые честные слова этой книги":
"Стратегический гений. Его мудрая прозорливость. Его мощная воля. Его железная воля. С 1918 года стал фактическим заместителем Ленина. (Да, да, так и было.)". И т.д., и т.п. Подтверждения в скобках – а их целых пять, и все в одном ключе: "Да, народу повезло", "Без ложной скромности – всё это правда", – блистательный приём, использованный Солженицыным.

Лучшей "сталинской" главой "Круга" представляется мне последняя из них, одно название которой – "Язык – орудие производства" – позывает на хохот. В этой главе Сталин не выглядит зловещим, как в других, – здесь он скорее смешной и жалкий полуидиот. Цитирую начало главы:
"Уж, кажется, всё было сделано для бессмертия.

Но Сталину казалось, что современники, хотя и называют его Мудрейшим из Мудрейших, – всё-таки не по заслугам мало восхищаются им; всё-таки в своих восторгах поверхностны и не оценили всей глубины его гениальности.

И последнее время язвила его мысль: не только выиграть третью мировую войну, но совершить ещё один научный подвиг, внести свой блистающий вклад в какую-нибудь ещё из наук, кроме философских и исторических".

Ишь как: "его гениальность", "научный подвиг", "блистающий вклад"! Обычные слова здесь, как видите, неуместны…

Далее следуют уморительнейшие "рассуждения" персонажа, целью которых является поиск благодатной почвы (разумеется, интеллектуальной) для его, Сталина, гениального вклада в соответствующую науку. Ему хватило ума не притрагиваться к биологии (к тому же "там он доверил работу Лысенко, этому честному энергичному человеку из народа"), а также к математике и физике, ибо познания его в этих областях не выходили за рамки "Алгебры" Киселева и "Физики" Соколова.

Но, эврика! – помог случай. Сталин занялся языкознанием. Он пришёл к заключению (с помощью тбилисского профессора Чикобавы), что язык – "никакая не надстройка" (курсив Солженицына. – М.К.), а просто себе язык". Может быть, орудие производства? Как станки и железные дороги? "Но если прямым тезисом так и дать, что язык – это орудие производства, начнётся хихиканье. Не у нас, конечно" (последняя фраза – прелесть!).

Язык оказался крепким орешком. А ведь сколько труда положено! "Никогда в жизни ему не везло, но надо трудиться. Потомки оценят". И самое интересное, что потомки таки оценили. Не "Марксизм и вопросы языкознания" и не "Экономически проблемы социализма в СССР". Но многое другое, им же и предсказанное.

"Сталин знал, что со временем люди всё дурное простят, и даже забудут, и даже припомнят как хорошее" (это уже из главы "Император Земли"). И разве в сегодняшней России не прощают? Не только прощают, но и поворачивают на достижения, в крайнем случае некоторые искривления относят на счёт сложного времени, в которое работал этот – ну, пусть и не "Величайший из всех Великих", но, несомненно, один из этих великих.

Но завершить эти заметки мне хотелось бы цитатой из "Пиров Валтасара": "Сам факт, что он (Сталин. – М.К.) умер своей смертью <…>, меня лично наталкивает на религиозную мысль, что бог затребовал папку с его делами к себе, чтобы самому судить его высшим судом и самому казнить его высшей казнью". Тут автор решился вторгнуться в собственный художественный текст.

На свалку истории? Или на временное хранение?

https://systemity.livejournal.com/4894682.html

Метки: Сталинизм

Комментарии (0)

Сталин расцвёл в своём палачестве на гумусе всеобщего плебейства. Сталин умер, плебейство живёт

Среда, 06 Июня 2018 г. 07:32 + в цитатник

Иосиф Сталин: два литературных портрета

Михаил Копелиович,
Маале-Адумим

1

Он мог не сгинуть в том мрачном марте,
он мог не сгинуть.
Тонули годы в сплошном кошмаре,
в крови безвинной.

Он четверть века владыкой грозным
сидел на троне.
Страну-рабыню на плаху бросил
и залил кровью.
Март 1963

Это стихотворение (я привёл из него лишь два первых катрена) было написано в дни, когда отмечалось десятилетие смерти тирана. Теперь – шестьдесят пять.

На свалку истории? Или на временное хранение?

За эти годы (1963-2018) отношение советского, а позднее постсоветского общества к его личности и государственной деятельности менялось по меньшей мере пять раз: дважды при Хрущёве (осуждение так называемого культа личности, а затем частичное оправдание марксистско-ленинской идеологической закваски этой самой личности); в эпоху Брежнева – фактическая, хотя и не громогласная реабилитация сталинизма; в годы перестройки и гласности и распада Советского Союза – объявление Сталина государственным преступником, палачом своего народа, быть может, похлеще Гитлера; в путинской России – ещё одна ползучая реабилитация "эффективного менеджера", хотя сам Путин не отказался от осуждения злодеяний Иосифа Грозного.

Далее, однако, я не собираюсь вступать в полемику с нынешними прославителями сталинских "подвигов" и давать собственную оценку того, что представлял собой Сталин как личность и политик, а равно и характеризовать ("от себя") эпоху, которая неразрывно связана с именем этого человека. Как писал А.Твардовский в поэме "За далью – даль" (1950-1960): "И мы бы даром только стали/ Мир уверять в иные дни,/ что имя Сталин –/ Этой стали/ И этой дали не сродни". (И этому палачеству, конечно.) Моя позиция понятна из авторского эпиграфа.

В данном тексте я ставлю перед собой достаточно скромную и узкую задачу: прокомментировать два художественных изображения Сталина, созданных выдающимися советскими прозаиками второй половины ХХ века: Александром Солженицыным (1918-2008) и Фазилем Искандером (1929-2016). Первый представил образ престарелого диктатора в конце декабря 1949 года – в нескольких главах своего романа "В круге первом" (1955-1968). Вот названия этих глав: "Юбиляр", "Этюд о великой жизни", "Верните нам смертную казнь!", "Император Земли" и "Язык – орудие производства". (Очень потешная глава о "занятиях" Сталина языкознанием; люди моего поколения не забыли, я думаю, "великий труд" вождя под манифестальным заголовком "Марксизм и вопросы языкознания".) Искандер в своей эпопее "Сандро из Чегема" (1973-1989), ограничился одной главой, не маленькой и очень удаленькой, назвав её символически – "Пиры Валтасара". Действие главы происходит, как сказано в самом её конце, "в одну из августовских ночей 1935 года или годом раньше, но никак не позже". Почему никак не позже, станет ясно из дальнейшего.

Место и атмосфера действия. У Искандера – в одном из крупных санаториев советской Абхазии, в связи с возникшей у отдыхавшего в эти дни в Гаграх Сталина мыслью собрать секретарей райкомов Западной Грузии, происходит соответствующее инструктивное совещание. Для развлечения на завершающий совещание банкет приглашён абхазский ансамбль песен и плясок, участником которого – и даже звездой – является Сандро Чегемский. Этот-то банкет и описан в главе "Пиры Валтасара". Ясное дело, что относительно не старый Сталин (ему было примерно 55 лет), находясь в кругу своих соратников – как столичных, так и местных, – чувствует себя полностью в своей тарелке и веселится от души (не всё, впрочем, время). Кто эти люди? Лаврентий Берия, в ту пору занимавший пост Первого секретаря ЦК КП(б) Грузии. Климент Ворошилов, с 1934 года нарком обороны СССР. "Всесоюзный староста" Михаил Калинин. Нестор Лакоба, с 1930-го председатель ЦИК Абхазии,– он слыл любимцем Сталина, а на самом деле ему оставалось жить не более двух лет, ибо уже в 1936 году он был расстрелян по указанию своего "патрона".

А в "сталинских" главах романа "В круге первом" сильно постаревший (семидесятилетний) и угрюмый Сталин пребывает в полном одиночестве у себя то ли в Кремле, то ли на одной из подмосковных дач. Лишь два человека получают к нему доступ: Александр ("Сашка") Поскрёбышев, начальник личного секретариата Сталина, и министр госбезопасности Виктор Абакумов. Впрочем, в голове у одинокого, изолировавшего себя от всего мира без пяти минут Императора Земли толпятся прежние товарищи по партии, в разное время, по разным причинам и разными способами умерщвлённые по его, Сталина, произволению. Тут и "левые" (троцкисты), и "правые" (бухаринцы), и тёзка – Иосип Броз Тито, и особо выделенный болгарин Трайчо Костов (также персонаж исторический), чью голову он, Сталин, получил в подарок на свой юбилей. Да, ещё, конечно, Гитлер, единственный человек ("за всю свою безошибочно-недоверчивую жизнь"), которому он доверился.

2

Обратимся к образу Сталина, к тем чертам его характера и диктуемым ими актуальным поступкам и "дальнобойным" государственным решениям, которые акцентируют оба портретиста. У искандеровских и солженицынских изображений этой исторической фигуры есть и сходства, и различия. Сходства вытекают из присущей обоим авторам общей концепции образа Сталина, в каждом случае довлеющей себе, а исходящей из единой – гуманистической! – оценки деятельности этого политического лидера, наглядно противостоящей (оценки) многим нынешним переоценкам её (деятельности) в положительную сторону.

Первое, что бросается в глаза при чтении "сталинских" глав и в "Сандро из Чегема", и в "Круге", – это ощущение их главным персонажем своей неограниченной власти над людьми. Оно проявляется не только глобально, но и локально.

Так, у Искандера во время банкета "все били в ладоши, глядя на него и приподняв руки, как бы стараясь добросить до него свою личную звуковую волну". А он, "понимая это, улыбался отеческой улыбкой и аплодируя, как бы слегка извиняясь за предательство соратников, которые аплодируют не с ним, а ему, потому что он один бессилен с такой мощью ответить на их волну рукоплесканий". Тут, разумеется, на передний план выходит изощрённое двоедушие Сталина, но, памятуя художественную специфику прозы этого писателя, его отношение к самовлюблённости персонажа стоит скорее определить как лёгкую иронию, а не как разящий сарказм. Чуть выше в том же фрагменте сказано, что в личности вождя присутствующие обрели "общий эпицентр любви, его смысловую точку". Можно добавить, опираясь на контекст главы "Пиры Валтасара", что сам её персонаж всячески способствует и содействует такому восторженному (чуть ли не богобоязненному) восприятию своей особы. И ещё одна цитата из этой серии:
"Так двадцать стройных танцоров превращались в цветущих делегатов его национальной политики. <…> И он умел это ценить, как никто другой, поражая окружающих своей неслыханной широтой (не забудем: это он, Сталин, восхищается своей неслыханной широтой. – М.К.) – от демонической беспощадности (внезапное самораскрытие! – М.К.) до умиления этими маленькими, в сущности, радостями. Замечая, что он поражает окружающих этой неслыханной широтой, он дополнительно ценил в себе это умение ценить маленькие внеисторические радости жизни".

Солженицынскому старику маленькие внеисторические радости жизни уже, увы, недоступны. Зато теперь (напоминаю: спустя полтора десятилетия) "даже к приближённому он выходил как перед историей" ("Круг"). И всесильный министр госбезопасности Абакумов – не то что какие-то танцоры или секретари райкомов! – "весь был в руках Вождя", и само написание слова "Вождь" с заглавной буквы кричит об этом. Ну да, как говорится дальше, "отчасти – и Вождь в его (Абакумова. – М.К.) руках", а всё ж таки снова –Вождь.

"Из чего рождается эта манера повелевать, эта значительность каждого мелкого движения?" – размышляет Сталин у Солженицына. И приходит к следующему заключению: "Лишь после какого-то по счёту продырявленного затылка люди стали видеть в самых небольших движениях Вождя (ага, это уже он сам мыслит себя с прописной.– М.К.) намёк, предупреждение, угрозу, приказ. И, заметив это по другим, Сталин начал приглядываться к себе самому и тоже увидел в своих жестах и взглядах этот угрожающий внутренний смысл (вспомните "смысловую точку" у Искандера. – М.К.) – и стал уже сознательно их отрабатывать, отчего они ещё лучше стали получаться и ещё вернее действовать на окружающих".

Эта же черта, в более косвенном виде, отмечена в "Пирах Валтасара": "Сталин нахмурился. <….> Берия оживлённо (! – М.К.) сверкнул пенсне, а секретари райкомов с удивлённо приподнятыми бровями уставились на Калинина". Точный штрих! Сталин нахмурился только из-за того, что после понравившегося ему тоста Калинина он потянулся, чтобы поцеловать соратника, а тот "неожиданно отстранился от поцелуя". (Попробовал бы он это сделать в 1949 году; правда, к тому времени "всесоюзного старосты" уже три года как не было на свете.) Но причина недовольства искандеровского Сталина не имела значения для окружающих, за исключением Берии, коего это недовольство тотчас мобилизовало: поэтому они и уставились на "причину" с удивлением, вместо того чтобы обратить удивление на "эпицентр любви" и… страха.

Стоит в этой сцене обратить внимание и на поведение другого сталинского клеврета – Ворошилова. Сталин его при всех обидел. Но плевок в лицо для "тонкошеих вождей" – это всего лишь Божья роса. "Да разве на него можно обижаться, думал Ворошилов <…>. И как он точно понимает, думал Ворошилов восторженно, что…" – дальше не важно что, ибо, что бы там ни было, Сталин всегда прав!

И даже Берия, чья карьера при Сталине уверенно идёт вверх, обнаружив "задумчивость" (даже не хмурость) Вождя после нелицеприятного – и опасного (хотя мимолётного) – разговора о брате некоего Цулукидзе, "покрылся холодным потом".

А уж в 49-м Сталин (по крайней мере солженицынский) ощущал себя пупом Земли, "Императором Земли", и, чтоб лишний раз убедиться в неотразимости своего гипнотического воздействия на "малых сих" (включая, между прочим, и ближайших соратников), ему не требовалось особенно напрягаться. Страх по-прежнему сопутствовал страшилищу, но уже и опережал любое его появление на людях, кем бы они ни были и кем бы, в его отсутствие, себя ни воображали. "Сталин был страшен тем, – размышлял перед докладом Вождю Абакумов, – что ошибка с ним была та единственная ошибка со взрывателем, которую исправить нельзя".

"Спелись" Искандер с Солженицыным и в обрисовке другой доминантной черты "их" Сталина – тотальной недоверчивости по отношению и к ближайшему окружению, и к любым – реальным или воображаемым – оппонентам своей идеологии и практики.

Снова обращусь к эпизоду с Калининым на банкете в Абхазии. ""Значит, он с ними (? – М.К.), а не со мной, – испуганно (! – М.К.) подумал Сталин, – как же я его проморгал?.." Он испугался не самой измены Калинина, раздавить его ничего не стоит, а того, что чутьё на опасность, которому он верил, ему изменило, и это было страшно". Правда, чуть позже он убедился в преданности Калинина, "и вздох облегчения прошелестел по залу. "Нет, не изменило чутьё", – подумал Сталин".

А вот мысли самого этого Сталина о том, что такое власть: "Они думают, власть – это мёд <…>. Нет, власть – это невозможность никого любить, вот что такое власть. <…> Власть – это когда нельзя никого любить. Потому что не успеешь полюбить человека, как сразу же начинаешь ему доверять, но, раз начал доверять, рано или поздно получишь нож в спину". И ещё: "Если б можно было любить и не доверять одновременно. Но это невозможно". (Хочу подчеркнуть: я мысли реального Сталина не "читал". Эти цитаты – мысли Сталина в трактовке Солженицына. Тут, понятно, и изрядная доля авторского яда.)

Солженицын создаёт портрет Сталина, окончательно утвердившегося в этой своей – как он полагает, спасительной – позиции. Наряду с умением наводить страх на сиюминутного собеседника (об этом говорено выше), он, наконец, полностью изолировал себя, – в этом случае, конечно, его никто уже не мог предать. В главе "Этюд о великой жизни" этот Сталин вспоминает всех своих врагов (по его, Сталина, убеждению), которых он сокрушил. Их было много, очень много. Казалось бы, теперь почивай на лаврах. Но нет! "Как сказочный богатырь, Сталин изнемогал отсекать всё новые и новые вырастающие головы гидры!.."

Он ещё упрекает себя за недостаточную бдительность. К примеру: "Иосиф споткнулся на Иосифе"; другой Иосиф – Иосип Броз Тито. Мало того: "Обманул Гитлер, напал, такой хороший союз развалили по недоумию". Ещё того хуже: на начальной стадии войны с Гитлером "изменили украинцы <…>; изменили литовцы, эстонцы, татары, казаки, калмыки, чечены, ингуши, латыши – даже опора революции латыши! И даже родные грузины, обережённые от мобилизаций (? – М.К.), – и те как бы не ждали Гитлера! И верны своему Отцу остались только: русские да евреи". Видимо, что касается евреев, то в благодарность им за верность (ещё бы они не были верны советской власти: ведь она худо ли, хорошо спасла их от гитлеровского геноцида!) и начались гонения на нашу нацию, о которых с горечью думает в главе "Кольцо обид" ("Круг") майор КГБ Адам Ройтман, в конце концов вынужденный резюмировать: "И вот… бич гонителя израильтян незаметно, скрываясь за второстепенными лицами, принимал Иосиф Сталин".

Ещё один атрибут сталинской натуры, представляемый обоими авторами, – нездоровая страсть к мучительству, умение – и стремление! – упиваться чужими мучениями. И не важно, проявляется ли это физически, непосредственно, как у Искандера, или, так сказать, заочно, как у Солженицына.

В главе "Пиры Валтасара" Сталин в тот момент, когда Калинин поднёс к его трубке зажжённую спичку, "оставаясь в глубокой задумчивости, ждал, пока пламя спички доберётся до пальцев Калинина, и только тогда потянулся к огню и, прикуривая, наблюдал, как лёгкое пламя касается дрожащих пальцев Калинина. Ничего, подумал он, не одному мне мучиться".

Солженицын неоднократно "любуется" подобными проявлениями своего героя. В главе "Юбиляр" читаем: "Семидесятилетие праздновал так. 20-го (декабря 1949-го. – М.К.) вечером забили насмерть Трайчо Костова. Только когда глаза его собачьи остеклели – мог начаться настоящий праздник". В главе "Этюд о великой жизни": во время процессов над мнимыми врагами народа "Сталин сидел на галерее в закрытой комнате, через сеточку смотрел на них, посмеивался: что за краснобаи были когда-то! что за сила когда-то казалась! и до чего дошли? размокли как". (Ну, конечно, он то бы на их месте не размок, да и никак не мог оказаться на их месте!)

Да, это уже непрощающий сарказм, хотя, с другой стороны, автор "Круга" отчасти и жалеет своего Сталина, так сказать, по человечеству: всё же старый, больной, раздавленный физической немощью, с явным помутнением рассудка. (Не тогда, во время процессов, а теперь, в год своего 70-летия.)

Кстати, тут следует дать ещё один психологический портрет "великого вождя". У Искандера их два: один – в восприятии Сандро-танцора, другой – в его воспоминании о своём детстве. Тогда, в детстве, во время случайной встречи молодого специалиста по эксам с юным пастушком, "услышав треск кустов, человек (Коба. – М.К.) дёрнулся и посмотрел на голубоглазого отрока с такой злостью, с какой на него никогда никто не смотрел. <…> И тут мальчик догадался, что этому человеку не надо никакой палки или камня, что он из тех, кого лошади и безо всякого понукания боятся". А взрослый Сандро "поразился сходству маслянистого блеска сапог (повелителя. – М.К.) с лучезарным маслянистым блеском его тёмных глаз". Поразительный оксюморон: блеск тёмных глаз!

В "Круге" же перед нами предстаёт "маленький желтоглазый старик с рыжеватыми (их изображали смоляными) уже редеющими (изображали густыми) волосами, с рытвинками оспы кое-где по серому лицу, с усохшею кожной сумочкой на шее (их не рисовали вовсе); с тёмными неровными зубами, частью уклонёнными назад, в рот, пропахший листовым табаком; с жирными влажными пальцами, оставляющими следы на бумагах и книгах".

Богатый портрет! Цветной: преобладают жёлтый и серый колеры (первый сразу вызывает ассоциацию с тигриными глазами, отмечавшимися во многих воспоминаниях очевидцев). Издевательский, потому что реальный вид жалкого, уродливого старика не был доступен его подданным: холуи от искусства изображали его густоволосым, а рытвинки оспы не рисовали вовсе. А дополняли этот неаппетитный облик жирные влажные пальцы, из-за следов от которых Демьян Бедный, живший в 20-х годах в Кремле, перестал давать Кобе книги из своей библиотеки. Ну, и приходит на память строка Мандельштама: "Его толстые пальцы, как черви, жирны". (Между прочим, знаменитая сталинская инвектива "Мы живём, под собою не чуя страны…" написана поэтом в ноябре 1933 года, то есть примерно тогда же, когда разворачивается действие главы "Пиры Валтасара" в романе Искандера.) Вдобавок к этому, в описываемый в главе "Юбиляр" ("Круг") день герой этой главы и чувствовал себя неважно. "В тёплом воздухе он ощущал спиной и плечами как бы холодок и прикрыл их бурой верблюжьей шалью".

А дальше – контрастно – идёт следующий текст, сразу вводящий читателя в курс дела: "Глухонемая тишина налила дом, и двор, и весь мир. В этой тишине почти не продрогало, почти не проползало время, и надо было пережить его как болезнь, как недуг, всякую ночь придумывая дело (вот оно, дело! – М.К.) или развлечение (привет от Искандера. – М.К.). Не стоило большого труда исключить себя из мирового пространства, не двигаться в нём. Но невозможно было исключить себя из времени (курсив Солженицына. – М.К.)". Внешний портрет обернулся внутренним. То же мы видели и у Искандера: "Обнимая и целуя Калинина, Сталин в сущности обнимал и целовал собственное чутьё".

3

Всё же портреты Сталина, написанные Искандером и Солженицыным, не только в чём-то могут быть сопоставлены. Есть, конечно, и различия в трактовке этого непростого образа, обусловленные и разным возрастом персонажа в соответствующих романах, и разной степенью свободы, которую могли позволить себе тот и другой писатели, воссоздавая фигуру Сталина на страницах своих великих произведений. Это я не к тому, что Искандер, дескать, наступал на горло собственной песне, – он ведь тоже не рассчитывал на открытую публикацию "Пиров Валтасара" на страницах советской периодики и в книжных изданиях. Как бы там ни было, образ получился у него не менее полнокровным и психологически достоверным, чем у Солженицына. Но последний дал более объёмный и подробный портрет Сталина по той простой причине, что уделил ему больше места в своём "Круге". (Полагаю, что в замысел младшего автора с самого начала входило отвести данному персонажу ровно столько текста, сколько вошло в "сталинскую" главу его романа.)

Я уже указывал, что Солженицын больше налегает на сарказм, более беспощаден (хотя тоже не однозначен) в обрисовке фигуры Сталина. Но концептуальная оценка его личности и "подвигов" у обоих авторов исходит из их гуманистического подхода к деятельности исторических персонажей в реальных обстоятельствах места и времени.

У Солженицына Сталин ещё более рефлективен, чем у Искандера. Он постоянно мыслит о себе как о некоем беспрецедентном феномене, существующем вне общего человеческого пространства, над ним (что-то вроде Человекобога). Всякий раз он употребляет не первое, а третье лицо, когда хочет показать (кому? самому себе?), подчеркнуть свою выделенность из человеческого общества, свою ни с кем другим не сравнимую значимость для истории, метафизическую предопределённость своего появления в мире (Маяковский так характеризовал Ленина в посвящённой тому поэме).

Ниже я приведу некоторые, на мой взгляд, наиболее выразительные примеры сталинской рефлексии, взятые из "Круга".

Вот он читает, лёжа на оттоманке, собственную "Краткую биографию". (Я помню, как моя бедная мама вынуждена была по вечерам "изучать" и конспектировать эту довольно объёмистую книжицу. В главе "Юбиляр" уточнено, что "страниц в ней было четверть тысячи".) Книга Сталину очень по душе, тем более что ему приходилось её просматривать на стадии написания и "указывать (анонимным авторам. – М.К.) мягко на промахи, подсказывать формулировки". И вот его реакция на "незамысловатые честные слова этой книги":
"Стратегический гений. Его мудрая прозорливость. Его мощная воля. Его железная воля. С 1918 года стал фактическим заместителем Ленина. (Да, да, так и было.)". И т.д., и т.п. Подтверждения в скобках – а их целых пять, и все в одном ключе: "Да, народу повезло", "Без ложной скромности – всё это правда", – блистательный приём, использованный Солженицыным.

Лучшей "сталинской" главой "Круга" представляется мне последняя из них, одно название которой – "Язык – орудие производства" – позывает на хохот. В этой главе Сталин не выглядит зловещим, как в других, – здесь он скорее смешной и жалкий полуидиот. Цитирую начало главы:
"Уж, кажется, всё было сделано для бессмертия.

Но Сталину казалось, что современники, хотя и называют его Мудрейшим из Мудрейших, – всё-таки не по заслугам мало восхищаются им; всё-таки в своих восторгах поверхностны и не оценили всей глубины его гениальности.

И последнее время язвила его мысль: не только выиграть третью мировую войну, но совершить ещё один научный подвиг, внести свой блистающий вклад в какую-нибудь ещё из наук, кроме философских и исторических".

Ишь как: "его гениальность", "научный подвиг", "блистающий вклад"! Обычные слова здесь, как видите, неуместны…

Далее следуют уморительнейшие "рассуждения" персонажа, целью которых является поиск благодатной почвы (разумеется, интеллектуальной) для его, Сталина, гениального вклада в соответствующую науку. Ему хватило ума не притрагиваться к биологии (к тому же "там он доверил работу Лысенко, этому честному энергичному человеку из народа"), а также к математике и физике, ибо познания его в этих областях не выходили за рамки "Алгебры" Киселева и "Физики" Соколова.

Но, эврика! – помог случай. Сталин занялся языкознанием. Он пришёл к заключению (с помощью тбилисского профессора Чикобавы), что язык – "никакая не надстройка" (курсив Солженицына. – М.К.), а просто себе язык". Может быть, орудие производства? Как станки и железные дороги? "Но если прямым тезисом так и дать, что язык – это орудие производства, начнётся хихиканье. Не у нас, конечно" (последняя фраза – прелесть!).

Язык оказался крепким орешком. А ведь сколько труда положено! "Никогда в жизни ему не везло, но надо трудиться. Потомки оценят". И самое интересное, что потомки таки оценили. Не "Марксизм и вопросы языкознания" и не "Экономически проблемы социализма в СССР". Но многое другое, им же и предсказанное.

"Сталин знал, что со временем люди всё дурное простят, и даже забудут, и даже припомнят как хорошее" (это уже из главы "Император Земли"). И разве в сегодняшней России не прощают? Не только прощают, но и поворачивают на достижения, в крайнем случае некоторые искривления относят на счёт сложного времени, в которое работал этот – ну, пусть и не "Величайший из всех Великих", но, несомненно, один из этих великих.

Но завершить эти заметки мне хотелось бы цитатой из "Пиров Валтасара": "Сам факт, что он (Сталин. – М.К.) умер своей смертью <…>, меня лично наталкивает на религиозную мысль, что бог затребовал папку с его делами к себе, чтобы самому судить его высшим судом и самому казнить его высшей казнью". Тут автор решился вторгнуться в собственный художественный текст.

На свалку истории? Или на временное хранение?

https://systemity.livejournal.com/4894682.html

Метки: Сталинизм

Комментарии (0)

Канцлер Австрии, который использовал на выборах девиз "Черное - это клёво!", встретил чёрную душу

Среда, 06 Июня 2018 г. 02:09 + в цитатник

Канцлер Австрии назвал Россию ответственной за мир в Сирии и на Украине

(Бывает такое. В своё время Невил Чемберлен точно также ёбнулся на том, что коричневое - это клёво)

По итогам переговоров с президентом РФ Владимиром Путиным в Вене австрийский канцлер Себастьян Курц назвал Россию сверхдержавой, которая несет ответственность за мир в таких горячих точках, как Сирия и Донбасс.

По словам Курца, стороны обсудили оба затянувшихся конфликта и способы их урегулирования.

"Сегодня у нас была возможность поговорить о международных темах, что Россия в качестве сверхдержавы имеет большое значение в Сирии и на востоке Украины, и у России большая ответственность. Мы надеемся на то, что Россия внесет свой вклад в то, чтобы люди действительно наконец-то дожили до того, чего они так ожидают, — до мира", — заявил канцлер.

Он также выразил надежду, что благодаря более интенсивному диалогу будет достигнут прогресс в отношениях между Евросоюзом и Россией. При этом Курц подчеркнул, что Австрия будет поддерживать позицию ЕС по санкциям против России.

"С 1 июля мы будем председательствовать в ЕС и будем активно принимать участие в позиции Евросоюза, будем поддерживать решения ЕС, само собой разумеется, и санкции", — сообщил он.

Курц заявил, что постепенное снятие санкций возможно в случае прогресса в реализации Минских соглашений по урегулированию на востоке Украины.

https://systemity.livejournal.com/4894387.html

Метки: Идиоткретинизм

Комментарии (0)

Канцлер Австрии, который использовал на выборах девиз "Черное - это клёво!", встретил чёрную душу

Среда, 06 Июня 2018 г. 02:09 + в цитатник

Канцлер Австрии назвал Россию ответственной за мир в Сирии и на Украине

(Бывает такое. В своё время Невил Чемберлен точно также ёбнулся на том, что коричневое - это клёво)

По итогам переговоров с президентом РФ Владимиром Путиным в Вене австрийский канцлер Себастьян Курц назвал Россию сверхдержавой, которая несет ответственность за мир в таких горячих точках, как Сирия и Донбасс.

По словам Курца, стороны обсудили оба затянувшихся конфликта и способы их урегулирования.

"Сегодня у нас была возможность поговорить о международных темах, что Россия в качестве сверхдержавы имеет большое значение в Сирии и на востоке Украины, и у России большая ответственность. Мы надеемся на то, что Россия внесет свой вклад в то, чтобы люди действительно наконец-то дожили до того, чего они так ожидают, — до мира", — заявил канцлер.

Он также выразил надежду, что благодаря более интенсивному диалогу будет достигнут прогресс в отношениях между Евросоюзом и Россией. При этом Курц подчеркнул, что Австрия будет поддерживать позицию ЕС по санкциям против России.

"С 1 июля мы будем председательствовать в ЕС и будем активно принимать участие в позиции Евросоюза, будем поддерживать решения ЕС, само собой разумеется, и санкции", — сообщил он.

Курц заявил, что постепенное снятие санкций возможно в случае прогресса в реализации Минских соглашений по урегулированию на востоке Украины.

https://systemity.livejournal.com/4894387.html

Метки: Идиоткретинизм

Комментарии (0)

И мы будем увеличивать цену российской агрессии, пока президент Путин не обосрётся

Среда, 06 Июня 2018 г. 01:51 + в цитатник

Помощник госсекретаря США по вопросам Европы и Евразии Уэсс Митчелл заявил, что Вашингтон не готов жертвовать своими принципами ради улучшения отношений с Россией.

По его словам, США будут усиливать давление за "российскую агрессию".

"Мы ищем лучших отношений с Москвой, но не будем платить за них, принося в жертву наши принципы или наших друзей. Мы все видим ясно, какие вызовы стоят перед нами. И мы будем увеличивать цену российской агрессии, пока президент Путин не выберет другой путь", — сказал Митчелл, выступая в фонде Heritage.

Он заявил также, что прошлая политика России в отношении соседей объяснялась слишком мягкой политикой со стороны европейских государств, но теперь с этим покончено.

Митчелл напомнил о том, что Соединенные Штаты ввели санкции против более 200 граждан России, а в качестве поддержки Великобритании выслали большое число российских дипломатов.

https://systemity.livejournal.com/4894030.html

Метки: США Россия

Комментарии (0)

И мы будем увеличивать цену российской агрессии, пока президент Путин не обосрётся

Среда, 06 Июня 2018 г. 01:51 + в цитатник

Помощник госсекретаря США по вопросам Европы и Евразии Уэсс Митчелл заявил, что Вашингтон не готов жертвовать своими принципами ради улучшения отношений с Россией.

По его словам, США будут усиливать давление за "российскую агрессию".

"Мы ищем лучших отношений с Москвой, но не будем платить за них, принося в жертву наши принципы или наших друзей. Мы все видим ясно, какие вызовы стоят перед нами. И мы будем увеличивать цену российской агрессии, пока президент Путин не выберет другой путь", — сказал Митчелл, выступая в фонде Heritage.

Он заявил также, что прошлая политика России в отношении соседей объяснялась слишком мягкой политикой со стороны европейских государств, но теперь с этим покончено.

Митчелл напомнил о том, что Соединенные Штаты ввели санкции против более 200 граждан России, а в качестве поддержки Великобритании выслали большое число российских дипломатов.

https://systemity.livejournal.com/4894030.html

Метки: США Россия

Комментарии (0)

Иисус Аркадьевич Бабченко

Среда, 06 Июня 2018 г. 00:48 + в цитатник

Морализм и постправда

5 ИЮНЯ 2018
СЕРГЕЙ МИТРОФАНОВ

Хорошо, что я пишу медленно. Вот написал бы некролог, а фигурант, глядь, да и ожил — что бы я делал? Подозреваю, что в связи с "кейсом Бабченко" многих как раз и возмутил напрасный труд. А так все нормально, можно приступить к разбору полета.

Но, вообще, чудесные воскресения, ложь во спасение и путаница с похоронами – очень банальные сюжеты, которые идут бок о бок с историей цивилизации. Так что непонятно, что все так переполошились. Не зря вспомнили и про Шерлока Холмса, который частенько врал своему другу Ватсону, то являлся к нему с приклеенной бородой, а то и имитировал смерть от падения в пропасть, чтобы поймать заклятого врага Мориарти. Но это банальный пример.

А есть еще более поразительный сюжет, которому уже 2000 лет и в котором сомневаться теперь не положено.

Однажды древние римляне распяли некоего пророка Апокалипсиса, который сильно доставал их критикой и намеками на скорый Божий суд. "Но есть и божий суд, наперсники разврата!" — говорил им в лицо. В результате этот диссидент, который и так был немало популярен, вообще превратился в культовую личность, отчего власти постановили его казнить по сфабрикованному обвинению с помощью подкупленного доносчика. Существует огромный массив живописных полотен, предъявляющий нам скорбь последователей и учеников, а так же сопровождавших пророка по жизни женщин.

То есть одного этого уже было вполне достаточно для создания Легенды. Но на этом дело, как говорится, не кончилось. На восьмой день после распятия диссидент вдруг явился небольшому коллективу своих единомышленников с сообщением про чудесное воскресение. И очевидно, что история сопротивления и страдания в этот момент стала стремительно превращаться в волшебную сказку и терять свою достоверность. И нельзя сказать, что все так уж прямо взяли и поверили в нее в этой редакции. Обрадовались, удивились, да. Но не поверили. Вернее, некоторые сразу поверили, другие попросили доказательств, а евреи и римляне – будучи косвенными авторами данной мизансцены – не поверили вовсе. Евреи, впрочем, не верят до сих пор.

Позже, однако, поверили европейцы, а за ними через несколько столетий крайне далекие от места событий славяне, которые сегодня даже применяют уголовную статью к тем, кто не верит. Полицейский протокол о задержании диссидента (по выражение Гора Видала) назвали Евангелием. И как-то, со всеми противоречиями, он вписался в культуру цивилизации. Бывает.

Поэтому такой поразительной лично мне показалась ригоризация взыскующих материалистической правды по поводу недоубийства Аркадия Бабченко в Киеве. Ими оказался почти весь общественный авангард — и слева, и справа, как будто мы уже давно живем в мире победившей этичности официальных заявлений (когда обман и путаница невозможны и общественно осуждены) и сплошь верифицированных истин. Еще более мне удивительны мои те соотечественники, про которых известно, что они 70 лет официально исповедовали двоемыслие (прекрасно зная, что это двоемыслие, а не победившая этичность) и так с ним свыклись, что искренняя жизнь стала казаться каким-то глупым нонсенсом. Причем, потом после относительно короткой десятилетней паузы они снова к нему вернулись.

Но также удивительны и западники. Они на голубом глазу вдруг стали утверждать, что давно осудили ложь и служебную хитрость спецслужб (заметим: созданных специально, чтобы лгать и хитрить), и для них, в их современной культуре, они оказывается неприемлемы, просто "фи" какое-то, имея в виду, что им по этой причине неприемлема сценическая постановка СБУ.

Хотя и про Запад мы знаем, что там врут за милую душу. Врал Саркози, пользуясь чужими деньгами, врал Берлускони, врут Меркель и Макрон, когда улыбаются и пожимают руку Путину, а про Трампа говорят, что он на 80% вообще все врет, придумав даже для этого термин "альтернативные факты". Один раз глобально соврали про Ирак, разбомбив его в пух и прах. Но мы любим Запад ведь не за то, что он особо честен, а за то, что он, как говорится, врет в другую сторону.

Возвращаясь к Бабченко…

Каких-то только мнений мне ни довелось читать в последнее время. Вот фашистский ригорист Максим Шевченко. Прямо скажем, не маяк моральности. Приводит в параллель пример лжи из осуждаемых нами страшных 30-х, типа (в связи с "кейсом Бабченко") "хотите возвращения?" А ведь недавно дрался с "клеветником на советское прошлое" Сванидзе в прямом эфире по поводу очернения славного прошлого. А теперь такой вот кульбит: сегодня немножко даже тоже страдает по Бухарину и Рыкову, как будто он только что не помогал сталинисту Грудинину и не жаждал возвращения левого Молоха, да и сам бы не расстрелял парочку либеральных бухариных.

А вот либерал Пастухов – он сожалеет о дурновкусии. Вкуса, грит, у СБУ маловато в сражении с российским ГРУ. У ГРУ, надо понимать, вкуса достаточно. Не знаю, что он там дальше пишет, поскольку у меня нет подписки на "Республику". Но о симуляции как основы для ретроспективных сомнений вполне подробно отрефлексировал Александр Баунов из Центра Карнеги. Мысль всё та же: подвели наши южные братья простодушных репортеров. Не поделились с широкой общественностью тайными планами. "Проблема полезного обмана в том, — пишет Баунов, — что он размыкает границы реальности независимо от намерений. Теперь граница правды подвижна, и каждый (вы слышите: каждый! – С.М.) сможет перемещать ее в соответствии с личными убеждениями".

А вот мой товарищ, непримиримый демократ и тоже моральный ригорист Юра Самодуров печалится о раненых (чудесным воскрешением Бабченко) чувствах десятков тысяч человек (!): "Мой пост о том, почему СБУ сочло возможным для себя ложным сообщением остро ранить чувства десятков тысяч человек? По-другому с нами, чтобы спасти Бабченко и арестовать заказчика планируемого убийства или даже накрыть гб-шную сеть в Украине было нельзя поступить?"

Может, вопрос поставлен и правильно (если это только вопрос), но мне лично удивительно такое изменение ракурса — с реальной войны, которую гибридно ведет Россия с пытающейся оторваться от нее Украиной, в которой опасно развиваются совковые тенденции, на чувства обывателей, которые и так каждый день трамбуют ложью, ценами, выборами, несменяемым диктатором, всепобеждающим популизмом, и они это прекрасно выносят. Популизм – ложь для обывателя – вообще триумфально шагает по планете. Отчего в этом мире тотальной лжи и дерьма гулять в белом фраке этического ригориста не только дисфункционально и смешно, но и крайне подозрительно.

Однако разве не такой именно реакции мы и ждали, когда моралисты и антиморалисты объединятся в партию нигилизма? "Раз Бабченко не убили, значит, самолет не сбили и Скрипалей не отравили. Все фейк и постправда. Истины не существует". Катастрофа 30 мая!

Ну, давайте убьем Бабченко, чтобы правда восторжествовала и не было катастрофы. Ей-богу, начинаешь понимать Авакова (тоже не голубой герой), который назвал этих этически страдающих "псевдоморальными авторитетами" и посоветовал им идти лесом. Хоть западным, хоть восточным.

Потому что нет никакого "раз то, значит это". Такое утверждение – тоже стопроцентная ложь. Все отдельно, все по-разному и все очень опасно. Ведь надо остановить ничем себя не ограничивающих политпровокаторов. И на этом пути, боюсь, не единожды предстоит подвергать испытаниям свои тонкие чувства.

https://systemity.livejournal.com/4893831.html

Метки: Се ля ви То да сё