Рисунок luddik

Взять, к примеру, нашего брата. Он за пустым столом не запоет. Ты ему скатерть белую постели, винегретом, холодцом, селедкой, маслятами маринованными и бутылками заставь – вот тогда он между пятой и шестой, чтобы сократить и без того небольшой между ними перерыв или от того, что жена под столом толкнет ногой, запоет. Не то у их сестры, которая может запеть и у буханки черного. Посолит ее слезами, вздохнет и запоет. Ежели разобраться, то внутри песни нашего брата и нет ничего. В ней всё снаружи. Наш брат или по Дону гуляет или в степи замерзает или вообще проходит мимо тещиного дома с хулиганскими намерениями. У него удаль молодецкая, да размахнись рука, да раззудись плечо, да скрутило радикулитом так, что не разогнуться. У женской песни всё затейливее. Внутри у нее чего только нет… В неё можно попроситься жить. И примет. И согреет, и накормит, и напоит, и спать уложит. Утром глаза продрал – а она тебе уж и детишек нарожала. И если ты с перепугу не скажешь до свидания, то песня никогда не попрощается с тобой. Или вот еще что. Наш брат в песне душу разворачивает, а их сестра отводит и может пропеть во весь голос такое, что сказать сама себе побоится даже шепотом и под одеялом, под которым мы отвернулись к стенке и храпим точно строительный перфоратор. Когда она поет – они все поют. Где бы они ни были. Бог его знает, как это происходит, а только если где-нибудь в Павловом или Сергиевом Посаде она снимет решительно пиджак наброшенный, то в Оренбурге, а, может, и в Хабаровске кто-то зябко поведет плечами, смахнет украдкой слезу и уйдет, не оглядываясь, по улицам Саратова. В песне их сестры слова вроде тонкой, тоньше самой тонкой кисеи, оболочки, под которой течет река, цветы растут, ветер слоняется из одного небесного угла в другой и непременно свет горит в окошке, занавешенном шторами в цветочек. Она могла бы и вовсе петь без слов – до тебя бы дошло. Не головой, но кожей почувствовал бы. И она поет, поет… и до тебя дурака, наконец, безо всяких слов доходит, что завтра надо вставать ни свет ни заря и тащиться за три девять земель за новыми шторами, потому как цветочки на старых уже увяли.

https://synthesizer.livejournal.com/1967805.html

Берем чистый лист бумаги и разбрасываем по нему черные асфальтовые, желтые, оранжевые, и резные красные существительные, прилагательные, причастия, междометия – все, что выйдет из-под пера. Где-то будет ровно, а где-то образуются кучки и даже кучи – не страшно. Лишь бы белого не было видно. Сверху все покрываем крошечными мокрыми существительными. Тут даже частицы подойдут и суффиксы. Лишь бы все покрыть. В одну из мокрых желтых и красных словесных куч можно зарыть одно длинное, на коротких ножках ушастое существительное с коротким, словно собачий хвостик, окончанием и два или три звонких отрывистых междометия. Рядом с кучей желтых и красных прилагательных с копошащимся в них длинным и ушастым существительным, напишем два сложносочиненных предложения, одно из которых будет состоять из десятка круглых неповоротливых шерстяных, байковых, непромокаемых, немного шепелявящих глаголов, из пары румяных пунцовых и тоже круглых прилагательных, а другое… другое может быть из одних прилагательных – воздушных, порывистых, плавных, медовых, зеленых, золотисто-зеленых, янтарных, серых, серо-голубых, лазоревых, непроницаемо черных, мягких и даже пухлых, теплых и обжигающих, округлых, вьющихся, медно-золотистых, рыжих, смеющихся и непокорных. Внутри вороха этих прилагательных летящими стремительными буквами напишем невесомое подлежащее и всегда непредсказуемое сказуемое. Потом вокруг этих предложений нарисуем разных ветреных, кучевых, серых, тяжелых, ватных существительных и задумаемся, замечтаемся, подопрем щеку рукой, станем курить, пить остывший чай, смотреть в окно и просидим, глядя в него, до тех пор пока не стемнеет.

https://synthesizer.livejournal.com/1967611.html

Почти во всех сообщениях новостных агентств о смерти Жванецкого написано о кончине "писателя-сатирика". Мало кто пишет, что покойный был большим русским писателем. Думаю, и не напишет. Мне кажется, что эта ситуация чем-то похожа на смерть Высоцкого. Того причислили к "бардам". Вроде и поэт, а вроде и... Так и со Жванецким. Писатель, конечно, но... сатирик, который написал "Он проводит рукой по тебе. И там, где кончаешься ты, начинается шум, новости, вокзал, рынок, литературные склоки, болезни, рецепты и вся эта сволочная жизнь...". Сволочная, да.

https://synthesizer.livejournal.com/1967342.html

Позвонил мне утром старший специалист службы безопасности Сбербанка Виктор. В первый или второй раз в жизни позвонил. Я как раз пил чай, ел йогурт с орехами в карамели и редактировал перевод страшно сложной главы об основах хроматографии с псевдодвижущимся слоем сорбента из книги о препаративной хроматографии. Конечно, у меня все реплики были заранее заготовлены – и про вечер в хату, и про статью, по которой он мотает срок, и про код от банковской карты, где деньги лежат, и про перевод в Сыктывкар или в Новосибирск, который ушел без моего ведома, но… я растерялся, разозлился, из-за того, что Виктор сбил меня с мысли о псевдодвижущемся слое сорбента, и просто послал его куда подальше. Даже не сказал ему про вечер в хату. Повел себя грубо, что уж там говорить. Ну и все. Он обиделся и бросил трубку. Теперь не позвонит никогда.

https://synthesizer.livejournal.com/1967055.html

Он был нашим Рабле и нашим Свифтом, нашим Ильфом и нашим Петровым. Все наше семейство снималось на его фоне. Как обаятельны (для тех, кто понимает) все наши глупости и мелкие злодейства на фоне…

https://synthesizer.livejournal.com/1966841.html

Ольга Балла написала замечательную рецензию в журнале "Знамя" на мою книжку "Непечатные пряники", вышедшую в этом году в издательстве НЛО. Это собрание очерков о наших маленьких и очень маленьких городках, опубликованных в журнале "Волга" в последние пять лет.

Михаил Бару. Непечатные пряники. — М.: Новое литературное обозрение, 2020. — (Письма русского путешественника. 031).
Географическое же воображение поэта, прозаика, переводчика и путешественника Михаила Бару собирает Россию — ее противоречивый, трудный образ — из путевых впечатлений от ее окраин и глубин. От мест исключительно нетуристских, лежащих вдали от столбовых дорог, живущих не напоказ и едва рассмотренных внеш­ним глазом — особенно глазом внимательным и заинтересованным. У Бару как раз такой.
Малые русские города, рассказы о которых автор пять лет подряд, с 2015-го, публиковал в журнале «Волга», в рубрике «Путешествие», а теперь собрал в книгу, — столичному жителю легко назвать «медвежьими углами» (так, собственно, в аннотации к книге они и именуются). Не всякий и догадается, где их искать на карте. Кувшиново. Солигалич. Семенов. Балахна. Пестяки. Фряново… Все эти места Бару объехал на собственные деньги с единственной целью — наблюдать и описывать.
Какого типа его, воплотившиеся в этих текстах, взгляд и позиция? Бару может показаться краеведом-натуралистом, бытописателем-фактографом, тем более что посещаемые места он описывает с естествоиспытательской точностью и въедливо­стью (в предисловии к книге Анна Сафронова не зря вспоминает, что основная его специальность — техническая, инженер-химик. Профессиональное внимание к деталям, связям, структурам). Причем (путешествуя не только по горизонтали — в пространстве, но неизменно и по вертикали — вглубь по шкале времени) описывает он не только наблюдаемую повседневность, но и ту историю, которую удается разведать. Не всю, конечно, подряд, — а то из нее, что особенно притягивает и волнует. И едва только речь затронет что-нибудь, особенно дразнящее воображение — скрупулезный фактограф отходит на задний план немедленно, уступая место художнику и лирику, захваченному самоценностью образа, избытком воплощенной в нем жизни — которая, кажется, в его описании только разрастается, делается своевольной, голосит собственными голосами.
«…представьте себе бумагоделательную машину длиной в два футбольных поля и шириной шесть метров, представьте железный грохот и шипящие струи пара, кучевые облака под высоченным, не видимым с земли потолком цеха, вращающиеся без устали сверкающие стальные цилиндры, которые уплотняют, высушивают и разглаживают бесконечную белоснежную бумажную массу, представьте бесчисленное множество вентилей, рычагов, ручек, штурвальных колес, тяжелых маховиков, ременных передач и дрожащих стрелками манометров, представьте солидных, усатых мастеров в кепках и жилетках, вихрастых чумазых мальчишек, стремительно бегаю­щих по цеху с огромными гаечными ключами и криками “Каландр заклинило! Мефодий Степаныч приказали, чтоб сей момент шли…”, угрюмых рабочих в промасленных кожаных фартуках, отвечающих сквозь зубы “А не пошел бы он сам, если такой умный…”».
Это о производстве — в позапрошлом уже веке — бумаги в Кувшинове в нынешней Тверской области. Знаменитая, между прочим, была бумага. Серебряная медаль на Всероссийской выставке 1882 года, золотая — на выставке в Нижнем Новгороде в 1886-м…
На самом деле автор очень даже пристрастен и избирателен — чего, конечно, никакой естествоиспытатель позволить себе не может. Лишенный иллюзий, сентиментальности и склонности очаровываться — аналитический ум не дает, ясность видения не допускает, — он, с другой стороны, не занимает и, казалось бы, само собою напрашивающейся позиции критика-обличителя (притом что оснований — сколько угодно, и более того, все они у него описаны). Говоря о своих малых городах вместе с их глубокой памятью, с их лицами и судьбами, ландшафтами и интерьерами, он, похоже, воспринимает их как живые существа. Он чувствует их и сочувствует им. И вообще, кажется мне, под личиной объективного — даже с цифрами! — описания он занимается чистой воды магической практикой: вызывает глубокую, внутреннюю Россию из полусна забвения, нерассмотренности, нерасслышанности. Удерживает ее в жизни.

https://www.labirint.ru/books/748454/

https://www.litres.ru/mihail-baru/nepechatnye-pryaniki/

https://synthesizer.livejournal.com/1966493.html

Идет писатель по осеннему голому черно-желтому полю и думает о том, что он еще на этом поле не описал? Почерневшие соцветия пижмы описал, спящих кузнечиков описал и даже сны их насекомые описал в самых мелких подробностях, муравейники… тоже и про муравейники, и про отдельных муравьев, не говоря о стрекозах. О еле слышном шуме машин на шоссе, который доносится из-за дальнего леса точно с другого края галактики писал. Вот этими же самыми словами про галактику и писал. Может, и не про нашу, но точно про галактику. Про одинокую низколетящую ворону писал. Про то, как она тяжело и со свистом машет крыльями, про то, как хрипло каркает, как от этого карканья становится так тоскливо, что хочется выпить рябиновой настойки – писал. Про то, как делать рябиновую настойку – тоже писал. Так подробно, что подробнее некуда. Писал и про облака над вороной. Про серые, ватные, никуда не плывущие, а висящие над полем, точно дирижабли на привязи. Про гул от мотора невидимого самолета писал, про летчика, про его семью и двух непутевых детей Костика и Таню… или это жена у него непутевая… Черт их разберет, этих летчиков и особенно механиков, которые к женам летчиков, пока те летают…. Про всех писал. Про седые лохмы репейников, про дрожащие на ветру и без ветра листья осин, про засохшие цветы полевых маргариток, про холодный порывистый заунывный бесприютный пронизывающий ветер, про моросящий беспросветный затяжной бесконечный серый сплошной дождь, про осеннюю тишину… Про нее написал столько, что будь она женщиной, то пришлось бы на ней жениться. Про сельскую церковь на краю поля писал. Про ее полуразрушенную колокольню, про покосившиеся кресты, доски, запасенные на ремонт и украденные местными жителями, про батюшку, приезжающего из соседней деревни по воскресеньям на литургию, про колокольный звон, плывущий над полем, про дорогу, идущую через все поле к лесу, про колею, наполненную черной зеленой водой, лягушками, про мелкие, величиной с ноготь мизинца, цвета кофе с молоком поганки, выросшие по обочинам… Не писал. Господи, ну для чего ты их вырастил по обочинам дороги в ноябре? Для того, чтобы отравиться такими грибами, нужно собрать их сотни две или три, да и то, кроме насморка… Крупный зверь их просто затопчет, а мелкий… кузнечики их не едят, да и спят давно все кузнечики. Разве только Ты их создал для того, чтобы пробегающая мышь-полевка, погрязшая в блуде и чревоугодии, сожрала такой грибок, тотчас посинела от удушья и пройдя на заплетающихся лапках еще сантиметров пять или десять, упала бездыханная в пожелтевшую траву так и не успев ничего понять и покаяться? Для того, чтобы ее непутевые дети Костик и Таня остались без матери?

https://synthesizer.livejournal.com/1966272.html

Теперь, поздней осенью, когда лес обнажился и поля опустели, когда голые черные березы с десятком листьев на самых верхних и самых тонких ветках напоминают свечи, от которых остались только маленькие дрожащие на ветру желтые язычки пламени на длинных обгорелых фитилях, теперь хорошо уезжать. Все равно куда – лишь бы подальше и лишь бы навсегда. Сидишь себе в теплом купе поезда невообразимо дальнего следования, а по перрону под моросящим, противным дождем ходят и бегают люди с чемоданами и без, хлопают двери вокзала, диктор что-то говорит механическим голосом, а между ними и тобой уже толстое, двойное стекло вагонного окна. Помашешь провожающим, думающим про себя «Уезжаете? Уезжайте! Улетайте — и дай вам Бог!», и медленно-медленно поедешь, а через несколько секунд обнаружится, что это поехал соседний поезд, а твой еще стоит. Тогда еще помашешь немного и наконец поедешь.
Провожающие сейчас пойдут домой, будут толкаться в метро, в троллейбусах и трамваях, завтра ни свет ни заря пойдут на работу, а ты напьешься сладкого чаю с лимоном, съешь бутерброд с копченой колбасой или даже два бутерброда и будешь смотреть на пробегающие мимо задние стенки гаражей, исписанные яркими, разноцветными надписями вроде «Леха, мы с тобой» или уже выцветшими «Мы его не выбирали», на мужчин, распивающих спиртные напитки за этими самыми гаражами, на свалки, на других мужчин и женщин, выгуливающих собак, на собак и кошек, гуляющих сами по себе, потом ляжешь спать, а перед сном станешь читать какую-нибудь книгу при синеватом свете поездного ночника, приятно вздрагивать всем телом в такт убаюкивающему перестуку колес и думать, что хорошо бы поезд не останавливался еще месяца два или три, или даже года полтора, чтобы можно было приехать… да никуда не приезжать, а просто бесконечно катить «мимо ристалищ, капищ, мира и горя мимо» и нигде не сходить – даже на каком-нибудь крошечном, усыпанном теплой солнечной пылью, полустанке в глухой провинции у моря. Никогда.

https://synthesizer.livejournal.com/1965872.html

https://synthesizer.livejournal.com/1965791.html

Падают листья…
То взлетят ненадолго
То снова идут
По аллее осеннего парка
Женщина с таксой

Холодный ветер…
То взлетят ненадолго
То снова идут
По аллее осеннего парка
Женщина с таксой

https://synthesizer.livejournal.com/1965442.html

Люди, львы, орлы и читатели моего журнала. В следующий четверг 29 октября, в девять часов вечера в фейсбуке, на глазах у всех, состоится презентация моей новой книги «Вопросы буквоедения». У кого есть фейсбучный аккаунт - приходите До девяти вечера нужно успеть прийти с работы, снять маску и перчатки, надеть вытянутые на коленках тренировочные штаны или халат, тапки без задников, поужинать, налить себе чаю и плюхнуться в кресло перед монитором. К чаю можно добавить варенья или ватрушку. Расскажу вам о книге, немного почитаю голосом автора. Отвечу на вопросы издательства и на ваши. Если они, конечно, будут. Обычно читатели мало задают вопросов и писателю зачастую самому приходится их выдумывать и самому же отвечать. Ничего не попишешь. Назвался груздем – люби и саночки возить. Вопросы можно задавать и в комментариях к этому посту. Если у вас они, конечно, есть. Если кто-то хочет, чтобы я за него придумал вопрос – так и скажите. Я придумаю.

https://synthesizer.livejournal.com/1965250.html

Проснешься посреди бесконечного падения в пропасть, накинешь на плечи плед, подойдешь к окну и станешь смотреть на туманные шары оранжевого и голубого света вокруг фонарей, на лоснящийся от дождя асфальт, на лужи, изрытые оспинами падающих капель, на желтые березовые листья, плавающие в этих лужах, на горящее окно в доме напротив и думать разную ерунду о том, что мы проживем длинный-длинный ряд дней, долгих вечеров, будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба, потом умрем и за гробом скажем, что мы страдали, плакали, но исправно платили ипотеку, ходили каждый день на службу, писали бумаги, много бумаг, делали глупости, много глупостей, покупали в кредит умные пылесосы, снова плакали, пили от тоски, страдали, потом наш семнадцатиэтажный панельный дом еще советской постройки снесут к чертовой матери и на его месте выстроят огромный небоскреб и кто-то с седьмого или с семидесятого этажа этого небоскреба будет смотреть на небо в алмазах над головой или на плавающие далеко внизу, в тумане, шары оранжевого и голубого света и думать: «Куда зашли мы?... Что там, впереди? Не ждет ли нас теперь другая эра?» ... Подумает, подумает вернется в комнату, ляжет в кровать и станет смотреть на потолок до тех пор, пока тот не побелеет.

https://synthesizer.livejournal.com/1965018.html

… Или выросли бы у меня крылья и умел бы я летать. Во сне-то я летаю и без всяких крыльев, а наяву… На работу летать глупо. Пока долетишь весь взмокнешь и вымотаешься. Потом еще и работай давай. Да и воздух над Москвой – хуже только в каком-нибудь Пекине. А в метро или в автобус куда с крыльями? Оттопчут. Будут говорить – снимите ваши крылья. Мы рюкзаки снимаем, и вы крылья снимите. А они, мать вашу, не отстегиваются. Это вам не рюкзаки. Еще и какой-нибудь любознательный ребенок выдернет незаметно маховое перо. Еще и не одно. С работы вообще не имеет смысла лететь. И без того упашешься так как не знаю кто – а тут еще и крыльями всю дорогу махать. Благодарю покорно. Можно, конечно, по выходным летать в парках или вовсе уехать на природу и там летать над лесом или полем. Какая-нибудь скотина стрельнет в тебя из помпового ружья со своего приусадебного участка просто так, ради развлечения и все. Или дети из рогаток. И поди потом доказывай, что ты не дрон. Если, конечно, в штопор не свалишься и не упадешь головой в картофельную грядку. Вот если только подлетать под балкон к какой-нибудь Василисе Прекрасной на седьмой или даже двадцатый этаж терема, в котором она живет с мужем, мамой, двумя детьми и котом… Как подумаешь о путанице проводов, о соседях снизу, сверху и сбоку…
…Или умел бы читать мысли. Мне от своих некуда деваться, а тут еще чужие. Зачем, спрашивается, знать мысли моего начальства обо мне? Не говоря о мыслях подчиненных. Можно подумать, что я их и без того не знаю. Мысли жены и не хочешь читать, а все равно придется. Так и лезут в голову, так и лезут… Поздно уж мысли читать. Нужно было это делать лет сорок назад, когда было непонятно, что у нее в голове, под шапкой черных, волнистых волос, когда в глазах…
…Или знал бы такое заклинание как Баранкин или у меня была бы коробочка с черным порошком и пергаментом, на котором написано «мутабор». В кого превращаться… Для начальства ты и без всякого превращения насекомое вроде Грегора Замзы, а для подчиненных… лучше и не знать каким животным они тебя представляют. Что же касается жены… Даже если я превращусь в соседского спаниеля, она меня опознает по амплитуде колебаний хвоста.
…Или мог бы становиться невидимым. Зачем, спрашивается? В метро затопчут. Да и не тот у нас климат, чтобы разгуливать голым. Мгновенно посинеешь от холода и станешь видимым. Какая-нибудь проходящая мимо бабка покажет на тебя скрюченным пальцем и скажет: «Страмота». Не говоря о детях и полицейских. И вообще я хорошо помню, чем все кончилось у Гриффина. Ничем хорошим не кончилось.
…Или обладал бы способностью мгновенно телепортироваться куда угодно. Ну да… Возникнешь как черт из табакерки там, где тебя совершенно не ждут. Даже наоборот. Каждый первый тебе скажет: «Предупреждать же надо!», а каждый второй еще и будет норовить дать по морде.
…Или видел бы сквозь стены. Что я там не видел, за этими стенами? Как, спрашивается, потом все увиденное развидеть?

https://synthesizer.livejournal.com/1964631.html

О Постум! Постум! Льются, скользят года!
Какой молитвой мы отдалим приход
Морщин и старости грядущей,
И неотступной от смертных смерти?..

https://synthesizer.livejournal.com/1964293.html

Зимой смотришь в окно и думаешь – скорее бы оттаяло все снаружи и внутри и началась весна, а весной тоже думаешь, но мысли путаются, рвутся, снова путаются и на них даже завязываются узелки. Летом думаешь о том, что хорошо бы тепло продлилось хотя бы на недельку, или умучила жара и нужен дождик, чтобы успела вырасти до холодов картошка, или он не нужен, чтобы успеть ее выкопать, а осенью ничего думать не надо. Все уже кончилось или еще не начиналось. Можно просто сидеть у окна и смотреть на тянущийся к югу гусей крикливых караван, на матерые черные тучи, облепленные пухом новорожденных облачков, на красные гроздья рябины, на голое поле в серых и ломких стеблях репейника, на стайку синиц, прилетевших из лесу поближе к человеческому жилью и с шумом перепархивающих с яблони на яблоню в опустевшем саду. Можно слушать тишину, которая из крошечной мало-помалу превращается в огромную и наполняется шумом ветра, шорохом дождя, шелестом листьев, укоризненным молчанием несобранных грибов, карканьем ворон, криком ястреба, и чувствовать, что тишина слушает тебя тоже, не говоря о поле и облаках, которые всматриваются в тебя так пристально, что ты отводишь взгляд и идешь на кухню пить чай.

https://synthesizer.livejournal.com/1964166.html

Романов я писать не умею. Повестей тоже. Рассказы выходят у меня короткими и очень. Чаще всего пишу миниатюры длиной в десяток-другой предложений. Другой писатель, когда собирает книгу, то возьмет несколько рассказов, прибавит к ним повесть и книга готова, а мне пришлось собирать по предложениям. Вот я насобирал их на целую книгу. О чем эта книга? Проще всего загородиться цитатой «собранье пестрых глав, полусмешных, полупечальных…» или «Мы все поем о себе - о чем же нам петь еще?». И то и другое – правда, но не вся. Всю правду я и сам не знаю. Меня издательство попросило написать несколько слов о своей книге и я согласился. Зря, конечно, согласился, потому как не знаю что написать. Эта книга о бабочках, о музеях, о водолазах, о целовальниках, о сверчках, о других книгах, о первом снеге, о других писателях (увы, они существуют), о буквоедении, об оладьях с земляничным вареньем, о крае вселенной, о воздушных поцелуях, о принципе неопределенности, о себе, о том, что было и никогда уже не будет, о том, чего нет и никогда не было, но если представить себе, то … Короче говоря, читайте и сами увидите о чем эта книга.

Бумажную можно купить: Издательство https://www.zakharov.ru/.../kat.../voprosy-bukvoedeniya.html (плюс доставка почтой по всей стране) «Москва» https://www.moscowbooks.ru/book/1045867 "Библио-Глобус" https://www.bgshop.ru/Catalog/GetFullDescription... «Лабиринт» https://www.labirint.ru/books/769840/ (плюс доставка за пределы России)
Электронную можно купить Amazon https://read.amazon.com/kp/embed?asin=B08KY4N9F9... Google https://play.google.com/store/books/details?id=cvUBEAAAQBAJ
Чуть позже появятся ссылки на книжные магазины в СПб.

https://synthesizer.livejournal.com/1964026.html

Берем уединение, но не простое, доступное всякому, у кого домашние ушли на работу или угомонились, наконец, и уснули, а чуть печальное, чуть холодное, с пристальным зеленым кошачьим глазом и еле заметной осенней горчинкой одиночества. Добавляем к нему немного красных рябиновых или желтых березовых осенних сумерек и щепотку-другую звезд. Не выдираем крупные, которые висят над головой и намертво впаяны в созвездия, а дожидаемся темноты и снимаем аккуратно мелкие из бесчисленных скоплений и туманностей по краям. Вливаем в уединение, сумерки и темноту со звездами рюмку кальвадоса, стакан крепкого чая, еще рюмку кальвадоса, кладем бутерброд с двумя колесами нарезанной косо полтавской колбасы. Все тщательно перемешиваем и долго раскатываем до такого состояния, чтобы звезды просвечивали сквозь шпик. Нарезаем то, что получилось, на квадратики или кружки, из квадратиков или кружков лепим колобки и час-полтора их обдумываем, ворочая в голове. Можно добавить еще кальвадоса или даже обычной водки, если колобки ворочаются тяжело или не умещаются в голове. Можно все окурить табачным дымом, если они ворочаются против общей часовой стрелки или каждый по своей. Само собой, не жидким сигаретным, а густым и душистым трубочным. Можно отдать часть колобков собаке – пусть не лежит у ног просто так, а тоже займется делом. И не слушать никого – даже собаку, когда она станет уговаривать не спать за письменным столом, вставать, идти умываться и ложиться спать как человек в кровати.

https://synthesizer.livejournal.com/1963738.html

Ветра нет, только сухие былинки качаются, кузнечики не стрекочут, птиц… ястреб, нарезающий круги в невообразимой вышине, делает это молча. Где-то у самого края неба или даже за его краем гудит самолет. Так тихо гудит, что может быть и нет его совсем, а гудит в ухе или внутри головы. Какого… ты гудишь, а? Я никуда не лечу, у меня в погребе тридцать банок лечо, сорок банок соленых огурцов и помидоров, тыкв, кабачков, засахаренного варенья с позапрошлых лет столько… У меня чеснок под зиму посажен, перекопаны все грядки, на картофельном поле посеяна озимая рожь, чтобы по весне на нем не выросли васильки, у меня путевка в подмосковный желудочный санаторий в ноябре, купленная загодя за полцены, у меня таблеток от давления запасено на два года вперед, у меня… Что ты нервы мне свои гулом треплешь, сука? Ну что мне – пойти и напиться прямо сейчас, да?! Устроить скандал, разломать табуретку, которую сам же утром чинил, разбить фарфоровую лошадь на буфете, сказать все, что… а потом просить прощения, ползать по полу и собирать осколки лошади, чтобы их склеить?... Или это не самолет, а давление и нужно принять таблетку и полежать…

https://synthesizer.livejournal.com/1963396.html

С каждым днем тишина все гуще. Это не легкая на подъем летняя тишина, которая может перетечь из одного места в другое или вовсе мгновенно испариться. Осенняя тишина еще не может застыть навсегда, но может стоять не шевелясь на одном месте несколько часов и даже целый день с утра и до вечера. Ее уже можно размешивать ложкой, как сметану. Мало-помалу в ней появляется что-то стеклянное, прозрачное и она начнет отвердевать. В середине октября, когда ударят первые заморозки, она зазвенит. Ее еще нельзя расколоть, как зимнюю, но ее уже можно поцарапать шорохом опавших листьев, мышиным шуршанием, треском бересты в печи, повизгиванием собаки во сне, сделать в ней лунку каплями, падающими из крана на кухне, подвести под ней жирную черту жужжащей между рамами мухой, и подсветить выглянувшей из-за туч луной, которая превратит ее в безмолвие.

https://synthesizer.livejournal.com/1963239.html

"В моей гибели прошу винить Российскую Федерацию". Мне кажется, что мы и Российская Федерация давным давно разошлись даже не как в море корабли, а как части материка вроде Гондваны и дрейфуем уже не первую сотню лет в совершенно разные стороны, оставаясь на одной и той же земле. В Российской Федерации живут чиновники, разные министры, депутаты, полицейские, ОМОН, Росгвардия, прокуроры и судьи, а мы живем в несчастной, отстающей, как двоечник, стране под названием... сами придумайте себе любое название. Кто говорит Россия, а кто - Верхняя Вольта с ядерными ракетами. У них, в Российской Федерации, империя, почти абсолютная монархия, Крым, а у нас... сами видите. Чай, не слепые. Еще вечером ты был обычный гражданин, а уже утром к тебе в квартиру врывается полиция. Собственно, ты уже и не гражданин, а подданный. И не то, чтобы приходят за коммунистами, либералами, членами профсоюзов или евреями, а мы ни те, ни другие, ни третьи и можем молчать в тряпочку. Нет, приходят за всеми без разбору. За кем хотят - за тем и приходят. Мы все равно молчим и будем молчать. Вот только если тряпочки кончатся...

https://synthesizer.livejournal.com/1962918.html