Они стояли у витрины кондитерского отдела и выбирали пирожные.
– Я тебя люблю, – сказала юноше девушка, таким громким шепотом, что вздрогнула даже огромная продавщица в белом колпаке. Юноша покраснел от удовольствия и ответил:
– Я тебя тоже.
Лицо девушки сделалось как сладкая фруктовая корзиночка с клубникой, персиками и взбитыми сливками. Она пожевала губами ухо юноши и прошептала:
– Ты хороший.
Юноша, не отрывая взгляда от пирожных, чуть приподнял бровь и спросил ее:
– Ты так думаешь?
Девушка вдруг строго прищурилась, сделала губами решительный и упрямый рот и этим упрямым ртом отчеканила:
– Это неправильный ответ! Правильный: «Ты тоже хорошая!»
***
– Как я живу? – спросила женщина за соседним столиком своего визави и начертила в воздухе вилкой, на которой был наколот листик салата, что-то вроде мертвой петли.
– Как я живу, милый…
Она осторожно сняла полными губами листик с вилки и стала задумчиво его жевать.
– Я живу, Санечка, как телефон с двумя симками. Одну симку зовут Сережа, а другую Максим Леонидович.
Женщина дожевала салат и спросила своего спутника:
– А может, мы Ларисе Петровне еще коньячку?
Мужчина поднял вверх руку и стал делать знаки официанту.
***
– Нет, я так не могу! – крикнула девушка в телефон и рубанула воздух свободной рукой. – Я должна понять, что у меня с головой!
Она сделала паузу и сказала задумчиво:
– Вдруг мне надо покраситься…
***
– Уже и новый год скоро, а снега все нет, – посетовала продавщица, торгующая на рынке куриными запчастями.
– Да уж… – задумчиво отвечала ее соседка, продающая колбасу, – плохо, когда снега нет. Пьяному Деду Морозу и поваляться не на чем.
***
– Ему что, – сказала девушка с ушами в многочисленных сережках, обращаясь к подружке. – Надул трусы и улетел. Ты его видела.
Подружка молча кивнула, и красно-синяя бабочка, татуированная на ее худом плече, сложила крылья.
– Ну и дура, – сказала девушка в сережках и решительно толкнула дверь пиццерии.
***
– Ты, Рома, какой-то посвежевший, – сказал человек с измятым лицом другому человеку с розовой полуголой головой, покрытой редкими белесыми кустиками. – Не бухал, что ли?
– Болел я две недели. Лежал, – отвечал извиняющимся тоном человек с кустиками на голове, – не выходил.
***
– Как, ну как можно было умножить периметр на площадь! У меня это просто в голове не укладывается! – сказала строгая на вид женщина в очках девочке лет четырнадцати в точно таких же очках, но поменьше.
Девочка молчала.
– Что же дальше?! – продолжала она, перекрывающим стук колес, громким голосом.
Девочка стояла, низко опустив голову, не шевелясь. Белые треугольные меховые уши на ее шапке были прижаты к голове.
– А дальше ты кое-как доползешь до конца школы и станешь красить заборы. – разговаривала сама с собой мать. – Ты даже замуж не выйдешь с таким убогим приданым по геометрии.
Девочка еще помолчала, вздохнула тяжело и произнесла:
– Я тебя понимаю, мам. На твоем месте я бы тоже меня убила.
Они обнялись и проехали две остановки молча. Потом объявили «Боровицкую», мама схватила дочь за руку и стала решительно прокладывать путь к дверям вагона.
***
Вместе со мной в лифт заходит пара – мужчина с желто-зеленым лицом и женщина с таким же лицом, но синеватого оттенка. Женщина сразу же прислоняется к стенке, закрывает глаза и начинает спать. Ей далеко ехать – на четырнадцатый этаж, а мужчину, видимо, мучает бессонница, и он решает открыть рот. Рот, пусть и не сразу, но открывается, и мужчина, с трудом поворочав в нем пудовым языком, выталкивает имя своей спутницы:
– Марин… – и замолкает.
Женщина, не открывая глаз, отвечает:
– Я прошу тебя, Саш, как человека прошу. Ну не дыши ты в лифте! Люди же, бл…
– Не могу, – отвечает Саша. – Рот дышит… – и закрывает глаза.
Кто их там потом разбудил и сказал, что на четырнадцатом лифт стоит ровно полминуты – не знаю. Я вышел на седьмом.
***
– Колокольня, – сказала девочка с торчащими в разные стороны косичками, – это такая церковь с колоколами. Люди сначала загадывают желание, а потом звонят, чтобы оно исполнилось.
https://synthesizer.livejournal.com/1843470.html
synthesizer*
