В районе плотины был странный переход

обычный надземный - двенадцать шагов

считал специально

поскольку тринадцатый шаг неизменно

отбрасывал пешехода к началу пути

но не рывком за воротник а плавно

как будто раздвоилось тело

и силуэт плывет к исходной точке

а пешеход идет своей дорого

не поворачивая голову

как будто за спиною происходит

похожее на поворот винта

двенадцать было в детстве

я подрос дорога сузилась

двенадцать стали шесть

но на седьмом невидимой волною

меня влекло туда же

где остается пленником двойник

среди случайных встреч

порой пересекаются не судьбы

а "выстрелы случайных глаз"

я постоянно видел из окна

приютских деток

ведомых на экскурсию

одетых в одинаковые вещи

моих как мне казалось одногодок

но продолжал расти

а дети оставались ровно те же

в таких же трикотажных чепцах

пальтишках и ботиночках чулочках

всегда в одно и то же время года

в один и тот же день и час

сырой и солнечный апрельский полдень

покорно ковыляют вереницей

пока один из них не обернется

и не посмотрит прямо на окно

где прячется его близнец облезлый

на фоне фотографий старых групп

мурлыча catch us if you can

и вспоминая Джона Уиндема

про оплодотворение извне

неясное ему когда впервые

внизу ребенка вспыхнули глаза

и шли домой цепочкою сироты.

Лезвием понедельника

отсечено

прежнее запредельное

мысли о новом кино

и о билете в кассе

в очереди овец

словно оливковой мазью

вымазанный борец

скользкие и тугие

мысли-могилы

на окаянной вые

полые жилы

так журналист продажный

отца схоронив и мать

мацая пост вчерашний

думает что б сказать

слов немало любовно

сказано под постом

словно в селе на бревна

насрано под мостом

мысли они такие

запонка воротник

часто поют о россии

много написано книг

в шелесте этих песен

в хрусте страниц сухих

сыщется - пул наш тесен

парочка и моих.

Валюты густой

разжижая надои

грядут чередой

системные сбои

папашу под смех

пустой вагонетки

щекочут во сне

нерожденные детки

и красноармейцем

в кино на дрезине

на ярмарку едет

на собственном сыне

а тот без жены

без креста и диплома

на шее везет

седовласого гнома

давно позади

и журналы и клубы

копая сиди

знай выкапывай трупы

а кто поумнее

те строго по норам

считая гинеи

гоняют егора

плеснув хорохорясь

себе по разгонной

чтоб там где по пояс

казалась бездонной.

Стоит максимально безликой образине обрасти бородой или запустить бородку, в него тут же влюбляются дамочки вредного возраста, обычно падкие до херувимчиков.

Действует безотказно. Даже Макашову это помогло.

Кастро, Че Гевара, Баба Эдя Савенко, а теперь еще и какой-то, совсем стоеросовый, "ассанж", гнусный, как все борцы за правду.

Не прохилял разве что Бобби Фишер, потому, возможно, что у его соперника борода вообще не росла, (на эту тему гуляло немало сплетен), однако и тот в конечном итоге оказался патриотом.

Бессонный день отваливает в ночь

продав квартиру и библиотеку

где караулит выжившую дочь

подруга детства с профилем ацтека

выносят то что вынести во двор

до сорока и невообразимо

а после - каждый сам себе крокмор

как в детстве каждый сам владелец ЗИМа

день перестал быть грезой наяву

которую ласкают засыпая

а что не дожил - ночью доживу

могилу до конца не засыпая

не журавлиный - деревянный клин

уроками столярного труда

подкован беспощадный сын

вколачивает именно туда

откуда сообщив о том врачам

слепая дочь сноровистой рукой

вывинчивает жало по ночам

и жертвует полуденный покой

сочувствуя полуночным мощам.

Словно хиль про зиму

на припеве с притопом

зазывает в колючую тьму

и деревья в крыму

как букеты над гробом

шелестят непонятно кому

словно пьяненький даль

им нужна только спальня

профанирует чеховский текст

и народец толпится

пока вертикально

слышен гомон былых дискотек

чем-то спрыснув себя

и ершист и наряден

направлялись туда а и бе

сколько было в истории

белых пятен

столько их остается в толпе.



*

Пахнет морем пахнет зятем пахнет тестем

на босфоре пахнет фаршем пахнет тестом

сибиряк лепил южанину пельмени

под напевы арабесок for a penny

пахнет потом пахнет флотом пахнет мощью

но смердит онкологическою тещей

ну а там где нету запахов отныне

не слыхали арабесок и в помине

просыпается старик - знакомый воздух

и разгладив пятерик считает звезды

пахнет зятем пахнет тестем пахнет морем

в обезумевшей семейке мойхер-сфорим...

Мертвецы-семидесятники

как подачу нападающий

держат горло поросячье

поколенья увядающих

чем напичкано старпёрами

с тем и возится последнее

семенит собачка скорая

и в зубах несет мамлеева

исковерканное старцами

совращенное старухами

как общага иностранцами

жизнь засиженная мухами

хорохорятся позируют

балагурят и лоснятся

словно южинскому ироду

не подмахивают - снятся

припухая эмфиземою

сплошь асимметричных черт

служат южинскому демону

мердвецы от слова

merde.

Когда трамвай на рельсы встал

в семидесятом

отец выписывал журнал

побыв солдатом

в журнале скалился дин рид

жилому дому

что в третьяковке говорит

кто молодому

известно было наизусть

через приемник

и затевался марсель пруст

как многотомник

а зал жевал и зажимал

на анжелике

и назревал глухой скандал

в кремлевской клике

трамвай выруливал на круг

в микрорайоне

смущая маминых подруг

о дяде моне

вещал ехидный голосок

гудел бобинник

и поправляя свой носок

цвел именинник

а дрожь завмага-хитреца

помедлив малость

ногам танцующим отца

передавалась

когда же в кожаном чепце

дитя явилось

знакомств внеродственная цепь

разъединилась

но прорастают по весне

гостей тех кости

и в каждом выбитом окне

беляев костя

как пациенты докторам

твердит куплеты

выманивая по утрам

друзей скелеты.