Любимый не означает лучший или главный, если дело касается столь плодовитого гения, каким является Корнелл Вулрич. Просто это один из первых расссказов, который я освоил самостоятельно, быстро сообразив, что мне от него так просто не отделаться. Промаявшись несколько дней, я сел и перевел его, чтобы вечером прочитать Сермяге с Азизяном. Давно это было.
Зафиксировав на ломаном русском написанное по-английски в конце сороковых, я соорудил себе "тормозок", не дающий скатиться в стерильное подражательство. Отсюда чисто советские идиомы вместо "аутентичного" сленга, коим изобилует проза продвинутых челноков и гастарбайтеров типа Бабушки.
Меня особенно тревожило обилие совпадений в уже написанных к тому времени "Воле покойного","Подстерегателе" и "Оружии возмездия". Не говоря уже про такие "демо" школьных лет, как "Оружие возмездия" и "Маяская ночь лемуров".
Перевод вышел шероховат, изобилуя "стаккато" и невнятицой, неизбежной при изложении мыслей главного героя истории, которая стоит в одном ряду с "Петлистыми ушами" и Where Is the Voice Coming From? Юдоры Уэлти. О ТАКОМ РАССКАЗЫВАЮТ ШЕПОТОММне был двадцать один, веку двадцать девять, и город назывался Сан Франсиско.
Тот Сан Франсиско, о каком мечтали все мы, обитатели глубинки, на фермах, разбросанных по долинам и склонам гор. Сан Франсиско там, где деньги, Сан Франсиско – там удача и красивые женщины. Многие станут твоими, стоит только туда попасть (в мечтах сделать это было легче). А одну из них ты возьмешь в жены, и у вас будет городская семья.
Я имел немного, в двадцать один много не имеют. С другой стороны в это "немного" входило всё, что надо. В моем распоряжении до завтра был гостиничный номер за два пятьдесят, в самом конце Маркет-стрит. В номере стоял мой чемодан, память о молодости отца, который доверил мне его ради первой дальней командировки. А в гостиничном сейфе для постояльцев ("администрация отеля не несет" и т.д.) лежало долларов сорок, а то и все пятьдесят.
Зато я уже подыскал себе хорошую работенку. Мне было сказано явиться в понедельник к девяти.
А сейчас был только субботний вечер.
Я прибыл на два дня раньше, опасаясь накладок – ну там, поезд задержится или что другое. Чтобы её не перехватил кто другой.
Я поел и теперь прохлаждался перед драгстором "Сова" чуть поодаль от Маркет-стрит, откуда я спустился, без разбору глазея на встречных девиц. Если они, конечно, шли без охраны. Меня нельзя назвать "аптечным ковбоем", но остальные способы знакомства на тот момент были мне недоступны. Я впервые попал в большой город. Там, откуда я прибыл, осталась записная книжка с кучей имен, но здесь я не знал никого.
Вспоминая прошлое теперь, тогдашняя женская мода кажется мне странной. По-моему ни до того, ни после, фасон платья не был таким однотипным. Они висели бесформенным мешком, никак не подчеркивая талию. Напоминая чехол или рубаху навыпуск до самых колен. Наряды отличались только расцветкой и сортом материи. Кроме того, я считаю, что сама женская фигура, её силуэт, никогда не выглядел таким смазанным и невнятным. Идеальным в ту пору считалось мальчиковое сложение, ради которого дамы безжалостно уплощали себе грудь , будто её у них и не было, всячески сглаживая талию и округлость бедер. В таком платье женское тело походило на швабру. Половые различия оказались сведены к минимуму даже в виде причесок. Женщины почти всех возрастов не просто стриглись как можно короче, но, особенно те, кто моложе, выбривали затылок до ушей на армейский манер.
Среди немногих видимых атрибутов женственности сохранились разве что нежные черты лица и миниатюрный размер ступни и кисти. Только потому, что их не переделаешь, я полагаю.
Я стоял и любовался девицами, идущими мимо. И не будь мне двадцать один, и не будь я один на один с чужим городом, если я не надеялся, что мое предложение составить компанию будет принято одной из них. Один или два раза мне казалось, что оно таки принято, но, не получив дальнейшего подтверждения, я отступал на исходную позицию. Поймите, меня нельзя назвать матерым Дон Жуаном или Казановой, или кто там у них еще. В том городишке, откуда я прибыл, каждый парень знает почти всех своих ровесниц поименно, и такие процедуры там ни к чему.
Народ сновал туда-сюда, но в этой активности уличной толпы не было намека на панику. Людей объединяло беззаботное неведение перед лицом вселенской катастрофы. Стабильность экономики не вызывала даже сомнений, не говоря про опасения. Им не хватало только веселья И развлечений.
О том, как мало осталось Золотым Двадцатым и чем они закончатся, пока еще никто не знал. Десятилетие казалось бесконечным. Конечно, всем было известно, что календарный срок истекает через несколько месяцев, но каждому хотелось думать, что дух эпохи сохранится.
В конце концов, когда я уже собрался перейти на другое место или, махнув рукой, смириться с вечерним одиночеством, мое упорство было вознаграждено. Заглянув в чьи-то глаза, плывущие мимо, я получил не только ответный взгляд, но и возможность сделать первый шаг, пока мы находились рядом.
На сей этот раз об ошибке не могло быть и речи. Она стояла на кромке тротуара, дольше, чем требовалось, чтобы дождаться безопасного перехода. Поток машин, редея, давал ей такую возможность, но она пренебрегла ею несколько раз.
Когда она оглянулась вполоборота, демонстрируя мне свой профиль, в её легкой улыбке читался вопрос – не пора ли подойти и заговорить? Я жду.
Более опытный на моем месте отметил бы оттенок скрытности в её поведении, но я был слишком молод для таких нюансов. Да и как еще она могла вести себя у всех на виду, не рискуя привлечь унизительное внимание прохожих?
Отойдя от витрины за спиной, я подошел и стал с нею рядом. Мы улыбнулись, теперь уже без смущения, друг другу – она и я.
Как дела? – формально поинтересовался я, не претендуя на оригинальность.
В порядке. – ответила она приветливо и тоже не очень оригинально. – А у тебя?
Разыграв этот гамбит, мы постепенно разговорились, несмотря на паузы, вызванные свежестью нашего знакомства.
Идешь куда-нибудь?
Нет, просто гуляю.
Нормально, если и я с тобой?
Если хочешь, то… - скромно ответила она.
Очень хочу. Ты мне нравишься.
Спасибо. – в её голосе послышалась признательность. – Ты мне тоже.
Так завершился приготовительный, чисто технический этап нашего знакомства. Теперь нас водой не разольешь, и никто не посмеет посягнуть на наше единство без риска иметь дело со мной. Там видно будет, но сейчас эта девушка моя, и мы с ней на свидании. Долгоиграющие прелюдии нам молодым ни к чему.
Хочешь посмотреть представление? – предложил я, когда мы, наконец,-то перешли на другую сторону.
Думаю, что нет. – ответила она без восторга. – Я была на одном вчера.
А как на счет перекусить? – козырнул я еще одним видом услуг.
Я как раз поела перед нашей встречей.
Ассортимент развлечений таял на глазах.
Тогда, может быть, выпьем?
Эту идею она поддержала охотно, сформулировав ответ так: без проблем, если ты
сам хочешь.
Проблема в том. – признался я. – Что я не знаю где тут у вас наливают. Я здесь новенький.
Я и сама не знаю, где тут
наливают. – не без подтекста сказала она. – Но я точно знаю место, куда мы могли бы пойти.
Куда?
На
джин-хату. Слыхал про такие?
Вроде бы я где-то слышал это название раньше, но в точности не знал, что оно значит.
Моя подруга торгует выпивкой по месту жительства, прямо на квартире. – пояснила новая знакомая. – Первых встречных туда не пускают, чтобы не было беды. Но если она тебя знает, ты туда попадешь.
Меня смущала стоимость выпивки в таком месте. Говорить об этом я не стал, но, кажется, она прочла мои мысли.
Да ты не переживай. – тактично подсказала она. – Если не хватит, мне там всегда дадут в кредит. Мы с нею старые друзья.
Что же, тогда вперед и с песнями.
Я уже не помню, какими улицами мы туда пробирались. Город был мне нов настолько, что их названия все равно бы ни о чем не меазали. Зато я хорошо запомнил расположение дома с квартирой. Он стоял на перекрестке двух улиц, но они пересекались не под прямым, а под острым углом. То есть, само строение имело форму клина. Причем одна из этих улиц уходила вниз почти отвесно – шею свернешь, а другая шла ровно.
Войдя в подъезд с автоматическим лифтом, мы поднялись на третий, да, точно помню, что третий этаж, и она позвонила в дверь, из-под которой доносилась музыка и шум голосов. То и другоене слишком громко, в разумных пределах.
Открывшей нам карге можно было дать лет пятьдесят пять. На мой молодой взгляд она была абсолютно безликой. Волосы у неё были грубы как веревка и такого же веревочного цвета от перекиси. По виду, походке и речи её можно было принять за блатную. Блатовство сквозило в её осанке, в том, как она упиралась рукой в бедро.
Снова ты. - буркнула она моей спутнице, мотнув головой. – Заскакивайте. Где это ты подцепила молодого?
Девушка не ответила. Сунь ей пару долларов. – прошептала она мне. – За вход здесь берут по доллару с носа. А за выпивку ты платишь, когда её подадут.
Что и как ты знаешь. – сказав это, хозяйка заведения, или кто там она, шагнула в боковую комнату, предоставив нас самим себе. Ей явно не было дела до посетителей, пока они платят. Я успел заметить высокий холодильник и полный стол бутылок от газировки, там, куда она ушла.
Гостиная, превращенная в шалман не без плотницкой помощи, была разбита на дощатые клетушки вдоль стены. В каждой из них между скамеек был втиснут откидной столик. Свободна была одна крайняя. В неё-то мы и проскользнули. Рядом с нами пировали четверо – двое моряков и с ними две подружки. Вели себя шумно, но добродушно. Была еще одна девица в оранжевом платье в черный горошек. Она крутилась далеко на другом конце, но я её запомнил, потому что платье с таким узором видно за версту.
Вот, пожалуй, всё, что было в том месте. Изношенный официант с неискоренимой синей щетиной и глазными мешками под цвет ей. Автоматический патефон - для меломанов, табачный автомат - для курящих и голый пол для танцующих. Плюс два фонарика по углам - красный и синий. Это для атмосферы.
В общем – "котик в пижаме" по модному в те времена выражению. Или "ляжки букашки". Гостиница разгульная. Тому, кому всего двадцать один угодить не проблема.
Так начинался тот вечер. Который я запомнил на всю жизнь.
Они крутили пластинки с хитами сезона – Moanin’ Law, Mean To Me и Tip Toe Through The Tulips, которую только что представил Ник Лукас в одной из первых музыкальных картин со звуком. Мы вышли один раз потанцевать, но я никогда не был хорошим танцором и она, к моему удивлению, тоже, хотя большинство девушек умеют это от рождения. А она держалась скованно, не реагируя на партнера. Заняв прежние места, мы продолжили раскрепощение при помощи джина.
Джин был зверский – спиртяга с можжевеловым ароматизатором. И непонятно, что из них хуже. Но в те времена вся Америка распивала то же самое. Хочешь пить нормальный алкоголь – дуй в Канаду или Мексику.
Но мадонна этого притона умудрялась подбивать неплохую копейку и на этом. Поганое пойло, пара ящиков смеси за ночь, туберкулезный халдей, по виду бедный родственник, возможно, он приходится ей внебрачным сыном – так еще экономнее. Плюс месячный откат вахтеру, чтобы тот держал язык за зубами.
Пьянея, я то и дело поглядывал на девицу в пятнистом платье. Никогда в жизни у меня не было столь диковинных галлюцинаций. Черные крапинки, слетев с платья, роились вокруг неё ореолом, подобно стае жуков, и на ней теперь было платье чисто оранжевого цвета. Облако метнулось к ней, но она его опередила, сделав шаг назад. Тем не менее, крапинки неизменно оказывались с нею рядом.
Как-то незаметно пропали матросы со своими подругами. Раз и не стало. О них напоминала одинокая бутылка "Белой скалы" посреди опустевшего стола. Платье в горошек тоже куда-то улетучилось вместе со своим кавалером. В общем, в заведении не осталось никого, кроме нас, да и нам тоже пора было закругляться.
Путь к выходу нам снова преградила блатная старуха.
Ты не сделала мне обычной скидки. – упрекнула её моя спутница.
Знаешь что, детка. – хрипло возразила ей ведьма. – Я ведь тоже работаю не за красивые глаза.
Ну,и я могла бы зарулить с ним в другое место. – напомнила ей девушка.
Черта с два бы ты "могла". – парировала та с гнусной ухмылкой. – Или он не
в курсе?
Да бросьте вы это, пойдем. – сказал я, заметив, что обстановка накаляется, а в мои планы отнюдь не входит попасть под раздачу. Сказав это, я вышел из шалмана и стал дожидаться её на площадке.
В тот же миг за моей спиной начался скандал. Послышалась возня, чей-то яростный крик, а за ним грохнула на пол какая-то тяжесть.
На площадку выбежала моя девица, уцепившись за мой рукав, она потащила меня за собой. "Давай, не стой тут! Она не отдает мне мою долю, но я все равно её получу". Не теряя времени в ожидании лифта, мы понеслись по лестнице, и я едва за ней поспевал.
А она не вызовет полицию, нет? – грубо спросил я, пока мы летели вниз, не считая ступенек.
Не рискнет. Её лавочку моментально прикроют, и она это знает.
Не успели мы выскочить на улицу, как наверху скрипнула дверь, и пропитой голос прокаркал проклятье, адресованное нам, вернее, одному из нас: однажды ночью тебя угробят. И даже может быть сегодня ночью!
Оказавшись на улице, после минутной передышки я снова взял её под руку.
Пойдем ко мне. – предложила она. – Это недалеко отсюда. Ехать не надо.
А мне того и надо. К этой цели я стремился с первых минут знакомства. Ради нее ухлопал целый вечер, промежуточные часы не в счет. И, наконец, вот оно - встречайте. Не намекни она первой, я бы рано или поздно потащил её к себе в отель. Но таким путем еще лучше, где гарантия, что портье, увидев, что нас двое, не пропустит нас в номер.
Меня также устраивала перспектива пешей прогулки, оставшихся денег могло не хватить на такси.
Мы шагали рука об руку, временами делая небольшой наклон то в одну, то в другую сторону. И непонятно было, кто виновник этих телодвижений – я, она или мы оба. Странным образом воздействие джина оказалось сильнее на внешнем холоде, чем в духоте и чаду шалмана. Вероятно то был кумулятивный эффект выпитого алкоголя.
Вскоре перед нами возникло некое подобие пансионата. По числу дверей в коридоре можно было догадаться, что апартаменты внутри однокомнатные. Склонив голову, она щелкнула ключом, и мы вошли в одну из комнат, где царила кромешная тьма.
Зажги свет. – предложил я вполголоса.
Не надо. Зачем он нам. – возразила она таким же интимным тоном.
Я не вижу, куда идти. Так и расшибиться недолго.
А ты дай руку, и я буду тобой рулить. Проводка перегорела. Починить бы надо.
Мне показалось, что это подстроено умышленно. Хотя могло быть и так. Здание имело захудалый вид даже снаружи.
Что-то полоснуло меня выше колен, я не удержался и рухнул лицом в постель, провонявшую затхлой пудрой…
Далее последовал шок, догадка полыхнула и прожгла меня до глубины души. Я отшатнулся, словно от резкого удара в челюсть. Затем полетел вниз головою с кровати и растянулся на полу. Должно быть, там лежал ковер или подстилка, мне не было больно, а если и было, то я не заметил. Я был слишком потрясен, чтобы чувствовать боль.
Я дополз до стены на четвереньках и затих под нею как загнанный зверь. Кишки мои сплетались узлом в попытке опорожниться, тщетной, несмотря на выпитый джин, но мышцы заело, и ничего не получилось.
Вокруг ни звука, словно в комнате покойник.
Не шелохнись я тогда, ничего бы не случилось. Я бы окончательно пришел в себя. Нащупал бы дверь и сбежал туда, где воздух свеж и чист.
Но гробовую тишину сперва нарушил шорох на полу – кто-то пробирался к выходу украдкой. Затем в темноте янтарем сверкнули три линии дверного силуэта, значит, кто-то её – дверь, потянул на себя.
Я сорвался с места в той же позе, в какой сидел, не вставая во весь рост. И все три янтарных полоски тут же погасли, доска ударилась об доску, и я схватил беглеца, заслонив дверь своим телом. Мои руки ходили как маятник, удары сыпались один за другим, туда-сюда, туда-сюда. И это были не тумаки, я колошматил на убой.
В самом начале сдавленный голос умолял меня: не убивай меня, не надо! Я отдам тебе деньги!
Но этот длилось недолго, умолять скоро стало нечем.
Смешно предлагать деньги разъяренной природе.Очень скоро никто уже не ныл. Никто не трепыхался. Очень скоро прекратилось всё совсем. И это называется смерть.
Кто-то сполна расплатился за страшное оскорбление. Оскверненное тело было отомщено.
Мои кулаки отяжелели как свинец, но я продолжал ими размахивать. Опасаясь, что им не хватит силы для последнего удара, я подобрал во тьме что-то металлическое. По-моему это была урна, и она прогнулась после первого удара. Тогда я нашарил кое-что лучше – увесистый куб с выемкой посредине. Массивную стеклянную пепельницу. Она подошла.
Некоторое время спустя я успокоился. Мир в моих глазах перестал быть багряным, лишь отдельные искры мерцали, как в догорающем костре..
Я не мог выбраться наружу. Между мною и дверью, блокируя выход, лежало мертвое препятствие. Отодвинув его немного в сторону задней частью башмаков, я её все-таки немного распахнул дверь. Переступив через мертвеца, я протиснулся в проем. Сделав несколько шагов, я заметил, что все еще сжимаю тот тяжелый предмет кубической формы. Он оказался пепельницей, чем же еще, и сбоку к нему пристала прядь слипшихся волос. У них был вид какой-то мерзкой плесени, растущей прямо из стекла.
Сознавая, что место этой вещицы в комнате, я заставил себя вернуться и забросить её через порог обратно, прежде чем уйти оттуда своей дорогой навсегда.
Не знаю, почему я не бросил её прямо в коридоре. Должно быть, привычка ставить вещи на прежнее место, туда, откуда брал.
Я так и не смог сказать таксисту название отеля, но в кармане оказался ключ, я передал его водителю, он прочитал, что написано на приделанном к нему ярлыке и отвез меня куда надо.
У ночного портье глаз наметан – он за версту чует сутенера или мазурика, норовящего прошмыгнуть незаметно. Но в этот раз меня не раскусили. Увидев, как я плетусь, уткнув подбородок в лацканы пиджака, как бьет лихорадит, он лишь посоветовал "не ходить без пальто, потому что ночи у нас холодные".
У себя в номере наверху мне едва хватило сил разуться. Скинув туфли, я в чем был залез под одеяло . Свет я не выключал. В темноту меня теперь до могилы не заманишь.
Через какое-то время, я натянул одеяло на голову, оставив прореху, чтобы дышать.
Я лежал и дрожал, лежал и дрожал, я дрожал.
За мной пришли и меня забрали на другой день. Да я и не пытался улизнуть, пока еще было время. Мне вообще не хотелось бежать. Бегут , наделав ошибок или совершив преступление – это естественно, но куда бежать от кошмара, который всегда с тобою рядом? Знаете, я даже рад был, когда они постучали, а я ответил "войдите". Это было возвращением в нормальную жизнь.
Призраки наконец-то отступили прочь.
Обвинитель на суде вел себя чуть ли не по-отцовски. Понимаю, что выбрал странное сравнение для такой особы в таком месте в такое время, но любое другое будет менее точным. В заключительной речи он делал акцент на мою молодость. Я действовал без предварительного умысла. И никто в этом зале (я полагаю, он имел в виду мужчин одного с ним возраста) не хочет, чтобы его сын оказался в столь омерзительном положении, в какое попал этот юноша, то есть, я.
И хотя он говорил скорее многословно, нежели прямолинейно, суть его рассуждений была ясна. Я отнял человеческую жизнь и должен понести за это наказание. Проявлять снисхождение к таким проступкам недопустимо. В том случае, если бы я убил взрослого мужчину. Или (Боже сохрани) женщину. А то и (типун вам на язык) ребенка. Но я-то всего лишь прикончил
голубого.
Вчера меня освободили. Сейчас мне сорок.
https://koznodej.livejournal.com/2308114.html
