Любая модель — это закономерности, возникающие при взаимодействии каких-то факторов. Вы не можете создать модель, в которой будут учтены все факторы — она окажется либо слишком сложной для изложения, либо слишком сложной для понимания. Поэтому всегда пользуются моделями упрощенными — то есть, в которых сознательно отброшены какие-то факторы. Все мы в школе проходили через модель идеального газа — где размеры молекул принимались за математическую точку, не взаимодействуют между собой и стенками сосуда.
Сложный объект исследуется с помощью набора моделей, в каждой из которых есть свой набор допущений, ограничений и действующих на объект факторов. Каждая модель позволяет создавать собственные закономерности, которые, конечно, лишь приближенно описывают сам объект. Ну, и естественно, что система всегда динамична, объект меняется во времени, поэтому и все модели подлежат корректировке.
Условно, каждая модель — это фотография некого айсберга с разных ракурсов. Описать его можно с помощью даже одной фотографии, но используя несколько — вы опишете его точнее, хотя, конечно, каждый раз это описание будет отличаться от предыдущего. Ну, и если делать такие серии фотографий каждый день, то по мере таяния айсберга и его описание будет меняться.
Это приближенное представление механизма моделирования любого социального субъекта или процесса. В состоянии кризиса и тем более катастрофы на всё это накладываются темпы развития катастрофических процессов, а также ограничения, которые накладывает катастрофа на любую ее модель: нельзя описать катастрофический процесс дальше точки «перегиба», точки выбора или бифуркации. За этой точкой внутренний наблюдатель не видит происходящего, так как там нет аналитического пространства, для внешнего наблюдателя нет самой точки бифуркации, для него катастрофа — это «черный ящик», где он видит только вход и выход из нее. Причем сам ход событий для внешнего наблюдателя просто отсутствует, он не имеет к нему доступа, но способен его восстановить после того, как весь процесс завершится.
«Черными ящиками» занимаются, к примеру, криминалисты, расследуя совершенные преступления и восстанавливая «внутренности» такого «ящика». В чем, собственно, и заключается разница между внутренним и внешним наблюдателем: внешний наблюдатель восстанавливает и объясняет уже произошедшее событие, внутренний — моделирует еще не состоявшееся. Какая из профессий «лучше» - вопрос абстрактный, так как важны обе.
Если всё сказанное выше сложно для понимания (я говорю это без малейшей иронии, так как это действительно, сложные «материи» и требуют определенных и специальных знаний), то можно попробовать сказать проще (хотя упрощение всегда снижает точность изложения).
Катастрофа — это такой специфический процесс, когда вы можете более-менее точно ориентироваться только в узком диапазоне между двумя критическими точками. Это так называемые «точки выбора». Любая катастрофа всегда развивается от одной точки выбора до другой. Любое моделирование катастроф всегда связано с определением этих точек, то есть, какой именно выбор станет определяющим на этом конкретном участке катастрофы. Что далее — процесс вероятностный. Это не означает, что вы пассивно должны ждать, что произойдет, вы можете моделировать события и за пределами точек выбора, но нужно отдавать себе отчет в том, что все эти модели будут содержать ошибку. Всегда. Поэтому умные люди всегда имеют в запасе «план А», «план Б» и готовы в любой момент отказаться от всех ранее разработанных планов и начать импровизировать. В армии за план отвечает начальник штаба (рациональное мышление), но решения принимает командир (интуитивное мышление). Хороший командир сочетает в себе оба типа мышления, но при этом обладает достаточным опытом, чтобы принимать именно интуитивные решения, причем значительная часть обработки информации и выдача решения происходит на подсознательном уровне. Кстати, мат на войне — это тоже вербальная передача подсознательной информации, которая передается индуктивными методами — практически не требуется расшифровка команд, передающихся с помощью мата, так как в экстремальной ситуации мышление разных людей находится буквально «на одной волне».
Человек, не готовый к катастрофе (что бывает часто и это опять-таки, вполне нормальная ситуация), не способен к самостоятельному моделированию. Готовность при этом подразумевает в том числе и способность отбросить все ранее существовавшие представления, если они перестают работать.
Если вы будете моделировать свое будущее, исходя из неправильных или навязанных вам извне стереотипоов, которые вообще никакого отношения к реальности не имеют (скажем, дончане до самого конца восстания 14 года истово верили в сказку про доброго Путина, который вот-вот придет и спасет их, что во многом предопределило поражение этого восстания. Точно так же, как они сейчас верят в сказку, что добрый Путин вдруг проснулся и решил их освободить) — в этом случае вы заведомо попадаете в ситуацию, когда ваша модель будет содержать неприемлемую ошибку.
А ошибки — они такие, они имеют свойство накапливаться. В экстремальных условиях ошибки нарастают комом, и если их не исправлять, а тупо переть дальше, то управление любым процессом очень быстро захлебывается в избытке «белого шума», создаваемого этими ошибками. И опять-таки: нынешняя «спец-операция» - идеальный пример ошибочного решения, когда ошибки не исправляются и даже не фиксируются, а просто игнорируются, что ведет к нарастанию информационного «белого шума» и полностью парализует любое понятие об управлении процессом. Итог уже перед глазами: «спецоперация» попросту начинает замирать.
Итак. Первое принципиальное свойство любой катастрофы: она не поддается прогнозированию, а любая модель катастрофы подлежит постоянной корректировке. Уже поэтому тот, кто пытается найти ответ на вопрос: что произойдет, его никогда не находит. Претензии — а вот вы говорили, а оно случилось не так — в данном случае происходят от полного непонимания сути происходящих процессов.
Второе неприятное свойство любой катастрофы — принципиальная нелинейность. Что это означает на практике? На практике это означает, что даже сделав выбор, вы должны приложить усилия для того, чтобы его провести до следующей точки бифуркации. И оставить достаточный ресурс для того, чтобы сделать следующий выбор. Иначе вас ждет откат. То есть — нет непрерывного прохождения точек выбора. Всегда существует риск того, что выбор вы либо не сможете сделать, либо у вас не хватит на него ресурса. И возникает разрыв в непрерывности. Что, в общем-то, и говорит о нелинейности процесса.
И вот здесь возникает третье неприятное свойство катастрофы: любой откат возвращает вас в худшее положение. Что понятно: вы ведь потратили ресурс на попытку преодоления выбора, но не смогли его сделать, поэтому вы не можете вернуться в ту точку, с которой начинали. Команды "Undo" при катастрофе нет. Как пример: если нынешняя «не-война» для Кремля не завершится достижением зафиксированного результата (а вероятность этого ненулевая), то произойдет откат, а проще говоря — вывод остатков войск, похожий на бегство. И совершенно не факт, что на те же самые рубежи, с которых и началась «спецоперация». Противная сторона получит шанс, как это говорится у военных, «на плечах отступающего противника» занять его старые позиции. Уже поэтому нынешняя «не-война» несет в себе риски в случае поражения Кремля — он может потерять то, с чего начинал «спецоперацию» - территорию Донбасса или даже Крым. Что, понятно, приведет к новой эскалации и новому витку конфликта. Прямо сейчас подобное развитие событий носит строго гипотетический характер, но любая война, даже если ее запретить называть войной — это подобный риск.
Желание человека знать будущее естественно. Человек — единственное живое существо, знающее, что он смертен. А потому вопрос «что будет» именно для человека носит зачастую сакральный характер. Чем пользуются, к примеру, все религии, дающие простой, однозначный и понятный ответ.
В реальности будущее всегда стохастично. Его можно детерминировать только в очень небольшом круге вопросов: мы все рано или поздно умрем. Вселенная рано или поздно, но рассеет всю имеющуюся у нее энергию. Но даже в этих случаях все равно возникает вопрос — а что потом?
Я не знаю, есть ли в природе пророки. Допускаю, что таковые могут быть. Но толку с них ровно ноль, так как даже если кто-то точно знает будущее, он не сможет его описать. Или сможет — но слушатель не сможет понять сказанного. А значит — в информационном смысле любое пророчество имеет нулевую ценность. Мы живем в мире вероятностей. В «обычной» или «нормальной» жизни эти вероятности поддаются рационализации, моделированию и прогнозированию. В периоды катастроф все предельно усложняется, и чем катастрофа глобальнее, чем темпы ее развития выше — тем она сложнее по своей конфигурации и тем неочевиднее становятся ее результаты. Законы "нормальной" жизни и законы катастроф несовместимы. И это нужно хотя бы понимать.
https://el-murid.livejournal.com/5074376.html
Власти Италии арестовали недвижимость российского телеведущего Владимира Соловьева, попавшего в санкционные списки ЕС в связи с событиями на Украине, сообщила газета La Repubblica.
Пока же запускается параллельный процесс, который должен будет выстрелить практически сразу после того, как стороны обессилят. Голод. Причем по возможности сразу масштабный и необратимый. Уже видно, как именно разворачиваются события — готовится почва для срыва посевной кампании этого года. Здесь и военные действия на Украине, здесь и спешно вводимые ограничения на поставку удобрений, здесь и начавшиеся судорожные запреты на экспорт продовольствия. Они только начинаются, но по логике вещей приобретут обвальный характер буквально за месяц. Кризис (а за ним и отложенная катастрофа) могут коснуться сразу нескольких регионов, причем самым значимым и масштабным станет Ближний Восток и Северная Африка. Дисбалансы приведут к резким скачкам цен, панике и спекуляциям на продовольственном рынке. Цена на пшеницу уже растет стремительными темпами. Все это выльется в резкий подъем цен на основные социально значимые продукты питания, и возникнет известный парадокс — при избытке продовольствия его потребление будет резко снижено. По разным оценкам, катастрофа накроет макрорегионы с общей численностью населения в 2 млрд человек.
