-Поиск по дневнику

Поиск сообщений в lj_clear_text

 -Подписка по e-mail

 

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 10.01.2008
Записей:
Комментариев:
Написано: 2

clear-text





clear-text - LiveJournal.com


Добавить любой RSS - источник (включая журнал LiveJournal) в свою ленту друзей вы можете на странице синдикации.

Исходная информация - http://clear-text.livejournal.com/.
Данный дневник сформирован из открытого RSS-источника по адресу /data/rss/??aa112ce0, и дополняется в соответствии с дополнением данного источника. Он может не соответствовать содержимому оригинальной страницы. Трансляция создана автоматически по запросу читателей этой RSS ленты.
По всем вопросам о работе данного сервиса обращаться со страницы контактной информации.

[Обновить трансляцию]

ах, начало девяностых, жить в Москве легко и просто

Воскресенье, 05 Июля 2020 г. 11:03 + в цитатник
ВСЕ ОЧИЩАЕТ АРОМАТ

Один не очень молодой человек, Коля Данилов его звали, ждал свою знакомую Катю Андрусевич около выхода из метро "Кропоткинская". Было лето. Был девяностый год. Еще работал бассейн "Москва".
Коля Данилов на той неделе приехал из Хельсинки. Там была конференция по ядерному разоружению, а он был сотрудником фонда "За открытый мир". Коля первый раз в жизни побывал за границей и был полон впечатлениями. Тем более что в Москве, несмотря на весь ветер перемен, был еще полнейший Советский Союз. В смысле кафе, автомобилей, как одеты прохожие, и кругом плакаты "Перестройка – это возрождение ленинского облика социализма!".
Катя вышла из метро, красивая, стройная, в тонком желтом платье с синими цветами. Она тоже была не слишком молодая, но для Коли как раз. Она ему очень нравилась.
Коля бросился ей навстречу, они по-дружески легонько обнялись. Он ей тут же преподнес сувенир – сине-желтую коробочку мармелада. "Цвета шведского флага, объяснил он. – Там у них всего десять процентов шведов, но они их очень уважают. Все вывески на двух языках. И вот прямо тебе к платью, смешно, правда?".
Она спрятала мармелад в сумочку и чмокнула Колю в щеку.
Прошлись по бульвару. Коля рассказывал, как там было в Хельсинки. Улицы, трамваи, заседания, гостиница, пиво и вообще. Дошли до памятника Гоголю, до того места, где фонари с толстыми железными львами на тумбах. Сели на скамейку.
Катя открыла сумочку и достала маленький узкий замшевый футляр. Вынула оттуда длинный, похожий на пробирку, флакончик духов. Сняла крышечку.
- Ого! – сказал Коля.
- Наташа Каплина подарила. Из Франции привезла, - сказала Катя; наверное, специально показала, чтобы Коля не слишком хвастался своей Финляндией.
- "Шанель"? Или "Ланком"? – спросил Коля.
- Ты что! – засмеялась Катя. – Читай! "Дювернье де Куасси". Слыхал? То-то. Очень редкая марка, между прочим. Дорогая и модная.
- Дай понюхать, - сказал Коля.
- Сейчас.
Катя нажала на колпачок флакона и слегка побрызгала себе на голову и шею. Потом вытянула левую руку и чуть пшикнула себе на запястье, на то место, где под тонкой смуглой кожей были нежные синеватые жилки. Помахала рукой в воздухе и протянула руку Коле – он как раз сидел слева от нее.
Коля нежно взял ее руку, уткнулся носом в ее запястье, и вспомнил, как сошел с поезда в Хельсинки, и как его сразу окутал чудесный, никогда не чуянный запах, аромат и свежесть. Чем пахло на наших советских вокзалах? О, этот за полверсты слышный запах вокзала! Запах креозота, которым пропитывают шпалы, запах горелого масла из колесных букс, дымок кипятильников, потный кисловатый запах толпы, и застарелая аммиачная вонь из вокзальных сортиров.
А тут – вернее, теперь уже там, в Хельсинки – как будто бы все кругом было сначала тщательно вымыто, а потом сбрызнуто каким-то приятным, свежим, нежным, ненавязчивым, но ощутимым одеколоном. Запах чистоты и свежести. Запах благополучия. Запах радости, бодрости и даже, наверное, счастья. Коля вспомнил, как он остановился, покрутил головой, вдохнул в себя этот запах поглубже, насладился им. Точно такой же запах был в здании вокзала, и особенно в туалете, где все сверкало, блестело и пахло все той чистотой и свежестью.
Он тихонько, почти незаметно прикоснулся губами к Катиному запястью, к теплым голубым жилкам, и еще раз вдохнул этот чудесный запах.
- Нравится? – спросила Катя.
- Очень! – сказал он. – Чудесно! Просто как в Хельсинки в туалете на вокзале.
- Ты что, дурак? – она отдернула руку.
- А что? Знаешь, как там пахнет? – растерялся Коля. – Вот почти как эти духи. Очень хороший запах. Нет, правда, хороший… Ты что?
Катя дрожащими руками засунула флакон в замшевый футляр, бросила в сумочку, вскочила со скамейки и пошла назад, к метро.

- Катя! Обиделась? - Коля догнал ее. – Ну, извини!
- Все настроение мне испортил! – крикнула она и пошла быстрее.
- Катя!
- Отстань!
***
Так и не помирились.
Может, оно и к лучшему. В начале девяностых Коля стал торговать металлом, быстро и сильно разбогател, а потом его нашли застреленным в роскошной пятикомнатной квартире, где он жил один. Хотя говорили, что на самом деле это был не он, а специально вымытый, красиво одетый и потом убитый бомж. Но так ничего и не доказали. А Катя стала известным репетитором по английскому языку и живет честной, трудовой, вполне обеспеченной, но скучной жизнью.

Куда им было вместе?

https://clear-text.livejournal.com/530133.html


письмо в редакцию

Суббота, 04 Июля 2020 г. 11:49 + в цитатник

ОБМЕН. НО СОВСЕМ НЕ ПО ТРИФОНОВУ

Дорогая редакция!
Мы с моим мужчиной уже много лет состоим в "гостевом браке".
У нас у каждого есть хорошая отдельная жилплощадь, в хороших районах.
Я живу на Второй Фрунзенской улице, а он – на Кутузовском проспекте, в самом начале.

Мы встречаемся то у него, то у меня.
Но вот идут годы, ему уже 73 года, а мне 69, и нам бывает трудновато встречаться чисто территориально. Встал вопрос, как бы нам оказаться поближе друг к другу. Мы начали думать насчет съезда. Я подобрала ему квартиру буквально через дорогу от себя, в переулке Хользунова, у метро "Фрунзенская", и предложила ему поменяться туда. В смысле, продать свою квартиру и купить ту, которую я ему нашла.

А он в ответ сказал, что не хочет уезжать с Кутузовского, и что он подобрал мне квартиру на набережной Тараса Шевченко, вообще рядом со своей.
Но я боюсь, что там будет шумновато (так-то у меня все окна во двор) – и вообще мне в мои годы не хочется менять обжитого места. Я ему это объясняю, а он – ни в какую, и выставляет точно такие же аргументы. Да еще говорит, что он старше, и что я должна это учесть. Ну и подумаешь! Четыре года – не такая уж разница.
Мы даже начали ссориться, впервые за двадцать два года прекрасных отношений! Как обидно – дети выросли, внуки тоже, и мы могли бы пожить друг для друга в близком соседстве. А он уперся. Ну что ему этот Кутузовский! Как ему объяснить, что наш район не хуже, у нас есть прекрасные парки – и рядом клиники Сеченовского медицинского института! Это ведь тоже важно!
Обидно будет, если мы расстанемся из-за такой ерунды.
Что нам делать?

https://clear-text.livejournal.com/529720.html


истинное происшествие, рассказанное главной героиней

Пятница, 03 Июля 2020 г. 15:52 + в цитатник
О ГОРДОЙ НЕРЯХЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО!

К одной девушке пришел ее молодой человек. Не просто так пришел, сами понимаете, а с целью переночевать. Она его сама пригласила, потому что они были в отношениях, уже довольно давно.
Вот они сначала сели поужинать, а потом молодой человек взял свою и ее тарелку, и вилки тоже, и понес в раковину. А она в комнату пошла. А он стал тарелки мыть. Моет себе и моет.

Она ему кричит из комнаты:
- Ты чего там закопался?
То есть намекает, что она его уже ждет.
А он в ответ:

- Сейчас посуду домою! У тебя тут ведь полная раковина! Наверное, дня за три скопилось... Сейчас, пять минут!
Это он, конечно, зря сказал, про полную раковину.
Она прибежала в кухню вся голая, и говорит:

- Что это, блядь, за молчаливые упреки? Посуда скопилась, говоришь? А может, тебе не нравится, что у меня плита грязная? Или что котам лотки давно не меняла?
Он растерялся от такого напора, и говорит:
- Я, собственно, могу и плиту помыть, если надо...
- Не надо! – закричала она. – То есть я неряха, да? Да, блядь, я неряха! Еще раз повторить? Не-ря-ха! Вот такая, какая есть, понял, ты? И не смей мне делать замечания! Тем более таким мерзким манером, исподтишка упреки, типа "дай я тебе плиту помою!" – передразнила она.

Тут и он разозлился.
- А котам-то лотки пора поменять! – захихикал. – Ой, пора!
- Ах, так?
- А что, не так? – и носом нарочно потянул и сморщился.
- Ну и вали! – сказала она.
- В смысле на хер? – уточнил он.
- Шутки еще шутить будет! Посудомой нашелся! – кричала она, пока он натягивал ботинки в прихожей.
Хлопнула дверь.

- Ну и не надо! – громко сказала она сама себе. – Допустим, я неряха. А он не мужик после всего этого. Если ему чистая раковина важней, чем я!

https://clear-text.livejournal.com/529476.html


направо пойдешь, налево пойдешь

Пятница, 03 Июля 2020 г. 09:24 + в цитатник
ДОРОГИЕ ЖЕНЩИНЫ И МУЖЧИНЫ
Всех ориентаций и гендерных вариаций!


К вам обращаюсь я, друзья мои, вот с каким вопросом. Представьте себе, что вам встретился человек огромной, просто поразительной сексуальной привлекательности. Красота, стройность и статность, глаза и руки, кожа и волосы – но мало того! Манеры, обращение, вкус в одежде, обаяние улыбки и взгляда, красивый звук голоса, умение общаться, вежливость, воспитанность. Эрудиция и ум, кругозор и интересы. В общем, чудо что такое. Можно сразу влюбляться!
Но при этом – это по-человечески отвратительная личность. Предатель, лжец, приспособленец, доносчик, жополиз при сильных мира сего, циник, клеветник, сплетник и вдобавок вороват.
Ваше решение?
Наверное, почти все напишут, что ни за что не смогут полюбить вот такого человека.
Но это же не мелодраматический злодей!
Все эти ужасы можно описать по-другому. Вот так:
В городском законодательном собрании, куда его избрали от СПС, перешел в "Справедливую Россию" (предатель). Работал в УИК и подкладывал бюллетени (лжец). Поменял непроходную тему диссертации на более проходную (приспособленец). Сообщил в полицию, что в квартире ниже этажом собираются наркоманы (доносчик). На ученом совете проголосовал, как надо ректору, и со смехом об этом рассказывал (жополиз и циник). Частенько перепощивает в ФБ или в ЖЖ сообщения с непроверенной и обидной информацией (сплетник и клеветник). Когда писал диплом, был пойман на плагиате (вороват).
Итак?
От ворот поворот немедленно, да?

https://clear-text.livejournal.com/528949.html


светит незнакомая звезда

Четверг, 02 Июля 2020 г. 12:02 + в цитатник
ГОРОД, УЛИЦА, ДОМ И КВАРТИРА

Ему показалось, что она похожа на провинциальную школьную учительницу литературы, которая вдобавок пишет стихи, и тайком, под псевдонимом, посылает в их столичный журнал, и потом, умирая от сердцебиения, открывает почтовый ящик – но увы, увы, увы…
Провинциальная? Смешно. Потому что городок, где он сейчас оказался, был ну просто провинциальней некуда. Однако девушка – ну, скажем так, молодая дама – была еще более провинциальна, периферийна, черт знает, что – но это было видно. Возможно, она была деревенской учительницей.
Она была полновата, с густыми черными чуть вьющимися волосами, в отчасти нарядном, но очень дешевом платье. Из-под ремешков потрепанных босоножек виднелись толстые пальцы с разноцветно покрашенными ногтями. Стопы были широкие. Мизинец свисал с подошвы, едва не касался пола малиновым ноготком.
Она сидела на деревянной скамейке гостиничного кафе, на террасе. Пила кофе из большой кружки, что-то перебирала в сумке.
Потом надела на нос тонкие очки и посмотрела на него. Он был единственным мужчиной в этом кафе – у стойки возилась пожилая барменша, настраивала кофейную машину: машина взвизгивала, взрёвывала, свистела и умолкала. Барменша чертыхалась себе под нос, шла к двери, ведущей в кухню, кого-то безуспешно выкликала, потом возвращалась, и снова будоражила это никелированное чудище.
Да, он был не только единственным мужчиной в кафе, но, кажется, и единственным постояльцем этой крохотной гостиницы.
Ему почему-то показалось, что "училка" - он так назвал эту молодую даму – сразу это поняла. Потому что она долго на него смотрела, а потом вдруг спросила:
- Надолго здесь остановились?
Ничего себе вопросики. Но он усмехнулся и ответил:
- Это зависит от массы обстоятельств.
- Кто предскажет нам судьбу, кто укажет на звезду, путь которой обозначит наш провал или удачу? – спросила она.
- Вы поэт? – улыбнулся он.
- Поэт – это Гораций или Верлен, сказала она. – В крайнем случае Кавафис. А я просто складываю слова в кучки. Так вы здесь надолго? – повторила она
- Это зависит от обстоятельств, тоже повторил он. – Видите ли, я ехал на юг, к морю, отпуск, понимаете, да? И жутко навернул свою тачку. Сдал в ремонт, жду.
- Так и ехали бы на автобусе или на поезде. Или взяли бы в прокат. Тратить отпуск… А на обратном пути заберёте.
- Боюсь оставлять, сказал он. – Тачка у меня жутко крутая. "Ягуар" пятьдесят девятого года. Мелкой серии.
- Круто! – присвистнула она. – "Ягуар"! Старинный! И на ходу?
- В полной заводской неприкосновенности.
- Дико дорогой?
- Страшное дело… вздохнул он. – Вот я как бы типа сторожу и охраняю. Три раза в день проведываю, как он там. Его зовут Шер-Хан! Я его обожаю!
- Красиво! – она пересела к ему. – Вы обожаете своего Шер-Хана, и вам наплевать на женщин?
- Да, серьезно сказал он. – Я активный машиносексуал.
- Страдаете этаким половым извращением? – она словно бы кинула мячик, чтобы он отбил его словами известной репризы.
- Что вы, доктор! – засмеялся он. – Я им наслаждаюсь!
- Раз ваша машина в ремонте, мы можем выпить вина!
- Можем, он и подозвал барменшу.
***
Да, она в самом деле оказалась деревенской учительницей, которая приехала сюда на какие-то курсы. Комнатку она снимала тут неподалеку. От нее странно пахло – как, наверное, пахнет от деревенских теток, сколько бы они ни мылись в речке, в тазу или под краном. Здоровьем, свежестью и чуточку землей, и животными, и фруктами, и бутылью с самодельной яблочной водкой, и соломенной крышей, и горячими каменьями печки.
Они болтали о том, о сем, постепенно спускался вечер, он заказал ужин, они поели, было воскресенье, она никуда не спешила, он тоже, он уже почти забыл, почему он тут застрял, а еще барменша включила музыку.
"Училка" встала, вытерла губы и пригласила его на танец.
Барменша, наверное, смеялась, глядя, как они сначала изображали церемонный вальс, а потом просто топтались посреди террасы.
Стемнело. Часы на старой башне пробили девять раз.
- Ну, нам, кажется, пора разбегаться, сказал он, поклонившись и поцеловав ей руку.
- А навестить своего Шер-Хана? – засмеялась она.
- Воскресенье. Мастерская закрыта.
Вдруг она придвинулась к нему и сказала:
- Не хочу уходить… Не хочу оставлять тебя…
Вся его ирония куда-то делась, испарилась, исчезла. Он почувствовал, что хочет ее. Но он боялся, что эта провинциальная девица вдруг начнет ломаться, ставить условия, или вообще скандал устроит в последний момент или, хуже того, наутро. Поэтому он прошептал ей прямо в ухо:
- Ты хочешь? Меня?
- Да!
- Ты мне дашь? – еще раз спросил на всякий случай.
- Да, да, да! Ну пойдем, пойдем скорее.
***
- Прости меня, сказала она, высунувшись из ванной. – Прости, у тебя не найдется станочка?
- А? – он не сразу понял.
- Бритвенного станочка. Понимаешь, у меня так давно не было секса, я вся заросла…
- Там на полке несессер. Там есть.
И буквально через пять минут:
- Ой! Миленький! Прости! У тебя нет пластыря? Я порезалась!
Господи, твоя воля! Вот ведь беда! Идиотка безрукая! Да и зачем было скоблить себе манду? Ты мне и так нравишься! Фу. Ладно. Она не нарочно. Она хотела, как лучше. А руки дрожат от волнения. Бедняжка.
- Пластырь там же, в несессере! – крикнул он.
Она вышла из ванной, распахнула и сбросила халат. Нелепо недобритый лобок, два пластыря, один на ляжке, другой ниже пупа.
- Иди ко мне… – он, лежа поверх одеяла, выключил лампу.
- Я хочу при свете! – застонала она.
Боже правый. Ну, раз ты так хочешь… Он нащупал кнопку на лампе, снова нажал.
Обнялись. Стали целоваться.
- Почему ты мне смотришь только в лицо, только в глаза? – забормотала она. – Смотри на меня на всю, рассматривай меня всю, везде, иначе я не смогу… Поцелуй меня там!
Он, сдерживая вздох, губами и языком прошел по всему ее телу – шея, грудь, живот - дошел до самого низа и вздрогнул, и коротко выдохнул.
Под выбритыми волосами шариковой ручкой было бледно, но вполне отчетливо нацарапано: "Nîmes, rue Aubert, 14, ap. 21. ShereKhan".
- Записывать нельзя, сказала она.
- Спасибо, знаю. Пойди смой, там есть жесткая губка.
- А как же секс? – спросила она то ли со смехом, то ли с обидой.
- Давай уж побрей все как следует.
- Я опять порежусь! – сказала она. – Я не умею! Побрей меня сам.
- Да, конечно, пошли в ванную, – сказал он, чувствуя к ней какую-то особую, редчайшую, драгоценную, доселе ни к кому на свете не испытанную нежность.
Как к верному товарищу, с которым он больше не увидится никогда, никогда.

https://clear-text.livejournal.com/528820.html


отключите проверку орфографии

Среда, 01 Июля 2020 г. 12:42 + в цитатник
СТЕНДАЛЬ И СИНЕВА

Митя Волков когда-то в юности прочитал у Стендаля: "Меня эта женщина больше не интересует: я видел у нее на ногах чулки в сборках".
"Ну ни фига себе! – подумал Митя. – Вот ведь аристократ-эстет-пижон-говнюк!". Потому что Мите в молодости не очень везло с девушками, и такая мелочь и ерунда, как чулки в сборках, его никак не могла бы смутить. Наоборот! Он представлял себе эту женщину, в шумном пышном платье, в шляпе, в перчатках, в шелковых или лаковых туфельках, едва видных из-под оборок длинной юбки, в каких-то бесконечно соблазнительных перчатках, корсетах, турнюрах, буфах и лифах, не известных ему в точности, но сладостных в фантазии – и как только он видел в своих фантазиях эту чуть приподнятую юбку и на миг мелькающий чулок в сборках, у него в глазах темнело, и сердце начинало биться.
Он был согласен на чулки в сборках. Ему был смешон весь этот эротический снобизм. Он читал у Чехова: "Бывало, помню, в дни моего ловеласничества я бросал женщин из-за пятна на чулке, из-за одного глупого слова, из-за нечищеных зубов…" - и смеялся над героем; впрочем, чеховский герой в этом рассказе смеялся над собою сам, ибо все это было в прошлом, а сейчас он горячо и нежно любил неряху-растеряху Сашеньку.
Так что торопливо зашитые черной ниткой коричневые теплые рейтузы, или неправильная пуговица на кофте, или пальчик, выглядывавший из дырочки чулка – все это вызывало у Мити Волкова умиление и даже, как он сам себе с удивлением признавался, нечто вроде добавочного влечения.
Митя окончил институт, стал редактором, потом начал "помаленечку пописывать", как он сам говорил, нарочно напрашиваясь на неприличный вопрос, и когда этот вопрос следовал – радостно смеялся. "Какой милый и легкий человек!" - говорили все.
Тем временем девушки – то есть уже женщины – вокруг Мити менялись. Они становились куда более строго следящими за своей внешностью, чем в годы его студенческой юности. Никаких дырок на чулках, штопок, разноцветных пуговиц – не говоря уже о сапожках со сношенными каблуками; и уж конечно, не говоря о совсем интимных неувязках, которые умиляли Митю в юности, но уж совсем перестали ему встречаться в его зрелые годы. Непонятно – то ли это был общий прогресс, то ли круг общения Мити стал вот таким – красивым, аккуратным, подтянутым, отглаженным, причесанным и уложенным.
Но я, собственно, не о том.
***
Случилось так, что он познакомился с одной женщиной. Она была само изящество, сама прелесть и радость, и поэтому он в гостях попросил хозяйку представить его, а потом долго искал минутку, чтобы с ней о чем-то поговорить. В конце концов эта удача ему выпала, и они долго сидели на диване, беседуя о самых разных материях, в том числе о литературе. Через несколько дней он позвонил ей; они встретились, пообедали, потом немного погуляли. В беседе он вызнал, что она разведена, дети-подростки уехали с отцом и мачехой в Германию, но она не очень-то страдает: детям хорошо, да и ей, честно говоря, неплохо – и она засмеялась, чуть запрокинув голову, показывая еще совсем молодо-свежую шею, чудесные зубы и красиво вырезанные ноздри тонкого носа, розовые в свете внезапного солнечного луча, пробившегося сквозь листву – они гуляли в парке Трубецких, выйдя из кафе "Ти-Тайм".
- Неплохо? – переспросил Митя.
- Даже хорошо! – сказала она. – Дело в том, что я пишу…
Слава богу, она не сказала "немного пописываю", а то Мите пришлось бы сдерживать улыбку.
- Пишете? – обрадовался он. - Ого! Прекрасно А что можно вашего почитать, и где?
- Кое-что есть в сети, - ответила она, - кое-что и в журналах… Была книга года три назад.
- Подарите?
- Нет! – она покачала головой, своей красивой сухой головкой на высокой шее. – Я уже изжила тот стиль, ту тематику, вообще весь тот дискурс. Сейчас я пишу уже совсем иначе…
- Что же мне делать? – Митя поднял брови и развел руками, изображая шутливую растерянность.
- Я была бы рада, - с неожиданной доверительностью сказала она, вдруг положив палец на верхнюю пуговицу его пиджака, вернее, на то место, где перед пуговицей сходятся борта; Мите показалось, что ее миндалевидный ноготь сквозь рубашку коснулся его тела между ребрами и животом; коснулся как раз того самого места, которое древние греки называли "френ", и где они располагали душу.
Митя одновременно окаменел и сомлел.
- Я была бы рада, - негромко повторила она, - если бы вы прочитали мою новую повесть. Нет, я не жду от вас поправок, редактуры, а тем более рекомендаций в ваше издательство. Тут другое… Мне нужен взгляд, ощущение…
Митя ухватил ее за палец и сжал его.
- Вы мне давали визитку? – он кивнул. – Там есть ваш мейл? – он кивнул снова. – Ну, пустите же! – она засмеялась и выдернула свой палец из его кулака. – Не провожайте, я возьму такси, ну в смысле "Убер"…
Повернулась и ушла; она шагала по аллее, красивая, как итальянка из дневников Стендаля. Мите казалось, что у нее чулки чуточку в сборках, и это была прекрасная фантазия; он был влюблен, как в ранней юности.
Он еще в метро посмотрел почту в своем смартфоне; ну нет, конечно, она еще не доехала до дому.
Письмо пришло назавтра, ближе к вечеру.
Митя выгрузил прикрепленный файл, пересохранил его на рабочий стол, потом создал отдельную папку – но не в Документах, а в разделе "Windows", чтоб никто не разыскал в случае чего. Назвал "TAT-1" (потому она звалась Татьяной), переместил туда и, наконец, раскрыл.
***
Он даже не запомнил название опуса. То ли "Южный ветер с севера", то ли наоборот. Не в том дело.
Весь текст пестрел синими волнистыми подчеркиваниями. Сначала Митя подумал, что его новая знакомая слишком вольно обращается с запятыми и тире – ну хорошо, ладно, русский синтаксис штука сложная. Но почему так много? Ага. Вот оно что. Эта писательница ставила запятую после пробела! И точку, и точку с запятой. Пробелы между словами тоже были то в один удар, то в два, то в три.
Митя перевел дыхание. Читать вот так он не мог. С помощью "найти и заменить" он стал удалять лишние пробелы. Но текст все равно был пятнисто-синий, как далматин на детской картинке. В чем дело? Вот в чем: она ставила кавычки, потом пробел, потом текст. Или без пробела тире после кавычек! Абзацы эта дрянь тоже набирала пробелами: тыц-тыц-тыц, и все дела. Иногда шесть раз, иногда восемь, а иногда прямо на треть! Текст был больше восьми листов. Абзацы синели. Митя вспомнил ее, как она смеялась, чуть запрокинув голову и хвастаясь красивыми зубами. Еще синева – обнаружились пробелы перед двоеточиями. Зато после двоеточий пробелы не всегда были. Митя почесал живот – то самое место, куда она вчера днем вдруг уткнула свой палец – и вдруг, обнаружив два пробела перед вопросительным знаком, почувствовал едва ли не физическую неприязнь к ней. Как тот персонаж Стендаля, который увидел на ножках красавицы чулки в сборках; Митя вдруг это вспомнил.
- Вот черт!!! – громко закричал он.
- Что такое? – из-за двери спросила жена.
- Да тут какая-то графоманка свой бред прислала!
Он закрыл файл, потом перенес папку в корзину, а из корзины стер.
Компьютер спросил его: "Вы действительно хотите безвозвратно удалить эту папку?"
Митя ему ответил: "Да".

https://clear-text.livejournal.com/528410.html


из записной книжки неудачника

Вторник, 30 Июня 2020 г. 10:48 + в цитатник
ПРОПАЛА ЖИЗНЬ!

Женщины пишут про горькую и страшную любовь своей юности.
Он был талантлив, красив и добр. Он был беден и неустроен. Он работал в котельной, он чистил клетки в зоопарке, он сбрасывал с крыши снег на такой обледенелой крутизне, что остальные дворники отказывались. А он не боялся. Только требовал бутылку сверх оплаты.
Конечно, он пил.
Но он сочинял стихи, или играл на гитаре, или писал картины на фанерках от посылочных ящиков.
Он был очень худой. Курил дешевые сигареты без фильтра.
Жить ему было негде. Он приехал из поселка Каменный Мыс.
Поэтому он жил в котельной или сторожке. Зато он рассказывал, какие там, в его родных местах – скалы, камни, объеденные лисами скелеты медведей, какая нищета, злоба и пьянство.
Она приходила к нему в сторожку. Они любили друг друга на жестком топчане, под шорох мышей.
Потом он пел.
Или читал стихи.
Или, пальцем разводя краску, писал ее портрет обнаженной. На фанерке от посылочного ящика.
Она бросила школу. Убежала из дому. Жила в его сторожке, она же котельная. У папы случился инфаркт. Мама ее прокляла.
Ей было всё равно.
Она умирала от любви к нему.
Но он умер первым. Вдруг. От внезапной тяжелой болезни, от водки и дешевых сигарет.
Ему было всего тридцать.
А ей и вовсе семнадцать лет, шесть месяцев и четыре дня.
Она думала, что умрет тоже.
В морге была только она и еще какая-то тетка в синем халате. Потому что она не знала его адреса в поселке Каменный Мыс. Он не говорил, а она не спрашивала.
После кремации она шла пешком через всю Москву. Натыкалась лицом на людей, на стены, на фонарные столбы. Разбила нос до крови. Она не могла плакать. Она просто знала, что жизнь кончилась.
Но ей не хватило духу умереть самой, по своей воле. Она провалялась полгода в дурдоме.
Потом выписалась. Как следует попросила прощения у мамы. Стала заботиться о папе. Еще через полгода совсем пришла в себя. Окончила десятый класс, поступила в хороший вуз.
Вышла замуж. Потом еще раз. Родила ребенка.
Устроилась на работу и даже сделала небольшую, но приличную карьеру.
Но все равно!
На самом деле ее жизни не было ничего, кроме него. При всей любви к мужу, и ко второму мужу, и еще к одному человеку, неважно… не говоря уже о ребенке, ради которого она готова жизнь отдать и всех порвать – все равно!
Главное, самое бесценное и незабвенное в ее жизни – это вот та любовь, этот пахнущий перегаром, прокуренный, красивый, дико талантливый, худой, так быстро погибший…
И сейчас она – втайне ото всех – отмечает день его рождения; день его смерти; день, когда она его впервые увидела и тут же ему отдалась; и еще день, когда она убежала к нему из дома.
Четыре раза в год она пробуждает в себе все эти сладчайше-кошмарные воспоминания, и горько жалуется, и горько слезы льет, но строк печальных не смывает.
***
"Пропала жизнь!" – думаю я, читая такие записи в Фейсбуке.
"Бедный я, несчастный!" – думаю я.
Я не приезжал в Москву из Каменного Мыса, где нищета, пьянство и злоба.
Я не чистил клетки в зоопарке и не работал дворником.
Не умел играть на гитаре, не писал ни стихов, ни обнаженных девочек на фанерках от посылочных ящиков.
Мне бы и в голову не пришло трахаться со школьницей в грязной сторожке, да еще и подговаривать ее бросить школу и родителей. Да и девочке семнадцати лет не пришло бы в голову отдаться мне через полчаса после первого знакомства… Почему? Да очень просто. Потому что я был воспитан, вежлив, аккуратен. Фу, какая гадость! Мылся, брился, изучал языки. Носил чистые свитера, вельветовые брюки. На экзамены или на юбилей к другу отца – костюм с галстуком. Нет, конечно, у меня были романы, были приключения, не так уж мало – но без вот этих штучек.
Какая тоска.
А главное – я не умер в тридцать лет от водки и бестолочи.
Поэтому обо мне не вспомнит прекрасная женщина, с мужем, любовником, ребенком и неплохой карьерой.
Что, дескать, все это в смысле семьи и карьеры очень мило, но ведь была и у нее настоящая – нет, вы понимаете, настоящая, смертельная, чтобы головой в омут! – вот такая любовь.
К худому, нищему и талантливому.
А мне уже поздно что-то переигрывать.
Пропала жизнь, я же говорю.

https://clear-text.livejournal.com/528376.html


все прочее - тоже литература!

Понедельник, 29 Июня 2020 г. 21:54 + в цитатник
ПАРАДОКС ОБ УСПЕХЕ

С одним прекрасным писателем мы говорили о некоей популярной, но - на мой взгляд - не особо качественной в литературном смысле книге.
- Успех не бывает незаслуженным, - сказал мой собеседник.
Через некоторое время я понял, что он прав. Успех - это всегда итог усилий. Но заслужить успех можно по-разному.
***
Представляю себе этакий диалог из XVIII, скажем, века. Беседуют два пожилых военачальника:
- Минхерц! – сурово говорит один. – Я свой чин фельдмаршала и звезду Святого Яго заслужил в боях, осаждая крепости и захватывая города. А вы получили это, не вылезая из постели Императрицы. Вы не воин, вы всего лишь фаворит-любовник! Мои эполеты и ордена пахнут порохом, а ваши - духами и пудрой!
- О, минхерц! – вздыхает другой. – Я преклоняюсь перед вашей отвагой и талантом стратега. Но поймите, что еженощно штурмовать пожухшие прелести Ее Величества, изображая искреннюю страсть - это была задача не из легких. Иногда я завидовал вашим боевым трудам, хотя вы ежечасно рисковали жизнью! Впрочем, я тоже рисковал ею. Если бы я, вдруг забывшись, шепнул имя своей юной возлюбленной, одной милой фрейлины - мне пришел бы конец!
***
Возможно, в литературном деле все обстоит примерно так же.
Как вы, конечно, поняли, речь идет не о том, чтобы спать с главным редактором!
В данном случае пожилая императрица – это невзыскательный вкус непритязательного читателя.
Надо щекотать вялые прелести массового спроса. Чтоб в романе все кончилось хорошо. Чтоб злая брюнетка-разлучница получила по шапке от судьбы, а верная голубоглазая блондинка дождалась своего принца-миллиардера. Чтоб нелюбимый пасынок внезапно оказался родным сыном и тут же получил океаны любви. В общем, "Люсьен и Жаннетта, или Наказанный Порок и Вознагражденная Добродетель".
Барбара Картленд сияет Монбланом успеха. Ну или в наше время - что-то политкорректное, про абьюз и харассмент, что-то чуточку этническое, чуточку левое, и т.п.
***
Только не надо говорить, что массовый успех бывает только у "беллетристики" или, паче того, у "паралитературы". Что, дескать, бывает "массовая литература" (она же "паралитература"), бывает крепкая "беллетристика" и, наконец, настоящая "проза".
Во-первых, это неправда. Некоторые весьма сложные произведения литературной классики пользуются массовым успехом. Та же "Анна Каренина". Те же романы Фолкнера.
Во-вторых, такое деление хорошо для учебных курсов. Вот, дескать, есть классика, есть средняя беллетристика эпохи, а есть вообще черт-те что.
Но такое деление не годится для читателя. Для читателя "художественная литература" это все, что продается в магазинах на полках "художественная литература" (или "российская проза"); на Западе – "fiction". Вот и всё.
Мне рассказали, что в некоторых американских книжных магазинах разделили полки с книгами на "Literature" и "Fiction". Ничего хорошего, кроме растерянности и покупателей, и продавцов (кого куда ставить?).
Если мы будем делить литературу на "настоящую" и как бы "недолитературу" - то мы будем вынуждены решать одновременно две нерешаемые задачи. Будем размышлять – вот Себастьян Жапризо или Лев Овалов – это уже "нет, не настоящая литература" или всё-таки еще "да, настоящая литература"? А на другом конце – где грань, отделяющая Немировича от Боборыкина, Боборыкина от Шмелева, Шмелева от Осоргина, Осоргина от Бунина?
Это, на мой взгляд, бессмысленное занятие. Хотя увлекательное.

https://clear-text.livejournal.com/528088.html


об искусстве новеллы

Понедельник, 29 Июня 2020 г. 11:33 + в цитатник
ОЖЕРЕЛЬЕ И ПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ

Поговорим чуть-чуть о новелле. Мне иногда говорят о моих расскаах: "Ну, тут всё предсказуемо!" Вы знаете, очень часто в таких словах есть какая-то правда. Я бы сказал так: в новелле любая, особенно финальная "непредсказуемость" - предсказуема сама по себе.
Так сказать, по определению жанра.
Когда в новелле О.Генри "Пока ждет автомобиль" юная красавица-аристократка исповедуется скромному клерку – то любой читатель с минимальным читательским опытом – да просто жизненным опытом! – понимает, что сейчас будет какое-то "
qui pro quo", он окажется не тем, и она не той. Почему читатель это понимает? Да хотя бы потому, что если бы девушка действительно была аристократкой и богачкой, а молодой человек – в самом деле клерком, то это было бы началом длиннющего слащавого романа. Страниц на 200 самое малое. А тут всего четыре странички. А если все так и есть на четырех страничках, то зачем было огород городить?
Ведь даже в быту мы, слушая рассказ приятеля о субботней поездке на дачу, где он встретил кого-то (странного оборванного мужика; заплутавшего туриста; соседку, которая приехала к себе на дачу без мужа и ребенка) – мы все время подстегиваем рассказчика: "ну и что? а дальше? а что она? а ты? и что потом?" - а если выясняется, что "потом ничего" - мы разочарованы. Зачем все это рассказывать, если не произошло ничего интересного, неожиданного? Но когда что-то неожиданное происходит, мы невольно, совсем не желая обидеть рассказчика или автора новеллы, восклицаем: "Я так и знал!" - или: "Ой, как всё предсказуемо!"
Давайте вспомним знаменитый рассказ Мопассана "Ожерелье".
***
Скромный чиновник Луазель скопил четыреста франков на покупку охотничьего ружья. Но отдал эти деньги на платье Матильде, своей красавице-жене, пойти на бал. Вдобавок она взяла у богатой подруги, госпожи Форестье, бриллиантовое ожерелье. Она блистала на балу – кажется, сам министр заметил ее…
А по дороге домой она потеряла ожерелье.
Нашли почти точно такое же в ювелирном магазине. 36.000 франков! Муж назанимал денег, где только можно было. И где нельзя тоже, у ростовщиков, под ужасные проценты. Супруги Луазель начали упорно и медленно отдавать долг, отказывая себе во всем. Через десять лет они выплатили всё. Матильда подурнела и постарела, стала жёстче, грубее, как бывают хозяйки в бедных семьях.
Однажды она встретила на улице госпожу Форестье и рассказала всю эту историю.
- Вы купили новое ожерелье взамен моего? – изумилась Форестье.
- Да! А ты так ничего и не заметила? Они были очень похожи!
Она улыбнулась торжествующе и простодушно.
Госпожа Форестье схватила ее за руки.

- Бедная моя Матильда! Ведь мои бриллианты были фальшивые! Они стоили самое большое пятьсот франков!
***
Вот так заканчивается эта классическая, очень трогательная новелла о жестокой судьбе, о мелких случайностях, которые правят миром.
У новеллы "Ожерелье" есть два родовых качества этого жанра. Если угодно, два недостатка.
Первый недостаток – это та самая пресловутая предсказуемость, возникающая сама по себе. Что-то должно случиться. Потому что без горького финала о том, что ожерелье фальшивое – получается какой-то бессмысленный рассказ ни о чем. Одолжила, потеряла, раздобыла денег и отдала. Ну в крайнем случае с плоской моралью: нехорошо быть растеряхой; а честно отдавать долги – хорошо. Но уверен, что в любом воспитательном журнальчике его бы забраковали: скучно, неинтересно. Так что читатель ждет резкого финала, и при этом с языка рвется: "Я так и знал!"

Второй недостаток – это некоторое неправдоподобие. В чем оно? В поведении героев этой новеллы. Оно строится на какой-то их нереальной наивности, нереальной гордыне и нереальной скрытности – что странно для молодого нацеленного на карьеру мужчины и его юной, стремящейся к удовольствиям жены. Это какие-то герои сказок! Какие-то средневековые персонажи! Ведь это же реальные почти современные люди (всего-то 1880-е годы), это парижане! Чтоб такие люди не сказали: "Дорогая Форестье! Мы потеряли твое ожерелье! Мы отдадим тебе все до сантима, только скажи сколько оно стоит. И подожди месячишко, пока мы соберем деньги!" И все бы сразу разрешилось. Форестье бы сказала правду, добывать бы пришлось всего 500 франков, а не 36.000. В 72 раза меньше! Долг можно было бы отдать не за 10 лет, а за 2 месяца!
Но тогда не было бы никакой новеллы, вообще ничего. Просто случай из жизни двух подружек.
**
Но вернемся к финалу этой новеллы Мопассана.
"Госпожа Форестье схватила ее за руки.

- Бедная моя Матильда! Ведь мои бриллианты были фальшивые! Они стоили самое большое пятьсот франков!"
Ну, а дальше-то что? Так они и остались стоять посреди Парижа?

Нет, конечно!
У этой новеллы вполне может быть новеллистическое продолжение.
Вот такое:
***

Форестье схватила Матильду за руку и повела к себе. Она усадила Матильду в кресло и вытащила из комода черный атласный футляр. Тот самый! Матильда огрубевшими пальцами раскрыла его, и зажмурилась, ослепленная радугой бриллиантов, и заплакала, вспомнив тот бал и эти десять лет.
- Теперь это ожерелье стоит самое малое сорок, а может, и пятьдесят тысяч франков, - говорила Форестье, обнимая Матильду. – Это твои деньги, моя бедняжка, твои!
Подруги побежали к ювелиру.
Ювелир пожевал губами и отложил увеличительное стекло.
- Пятьсот франков, мадам, - сказал он.
- Как? – вскрикнули Форестье и Матильда.
- Неплохая подделка. Где и когда вы это купили? В марте 1874 года? В Пале-Рояле, у Флавиани? О, мадам! Вы разве не читали газеты? Это была афера десятилетия! Этот Флавиани продавал подделки. Осрамил наше сословие! Сейчас он на каторге, слава создателю… Будете продавать?
Они вышли из ювелирного магазина.
- Пятьсот франков все равно твои, - сказала Форестье.
- Спасибо, - Матильда взяла деньги и быстро пошла по улице.
Вечером, когда ее муж пришел со службы, его ждал роскошный ужин - половина зайца, грушевый пирог и бутылка хорошего вина.
- В чем дело, Матильда? – удивился он.
- Мне отдали старый долг, - сказала она и протянула ему пачку ассигнаций. – Вот, ты давно хотел купить себе ружье.
***
Вывод: хорошая новелла может быть продолжена именно как новелла. То есть сюжет может – даже должен! – преподнести нам новую "ожидаемую неожиданность".

Ибо будет скучно, если все получится так, как расположила в уме добрая Форестье: ну, получила Матильда назад свои тридцать шесть, или даже сорок, даже пятьдесят тысяч. Приоделись они с мужем. Сменили квартиру. Наняли служанку. Отложили на старость. Получается нравоучительная повесть для девиц, под названием "Матильда, или вознагражденная добродетель".
Фу, как скучно! А вот если брильянтовое ожерелье, ради которого Матильда с мужем горбатились целых десять лет, истратили свою молодость, вдруг оказалось фальшивым – ого! Вот это финал. Но тоже как будто бы "предсказуемый".
А что дальше?
Да что угодно! Вот, например:
***
Через месяц господин Луазель купил за четыреста франков не просто легкую двустволку для утиной охоты, а тяжелое ружье с длинным стволом и массивным прикладом.

- Что это за артиллерия? – удивилась Матильда.
- Хочу поехать в Алжир, поохотиться на львов!
На самом деле он узнал, что в Алжире, в старой арабской крепости, находится каторжная тюрьма, где влачит свои дни мошенник-ювелир Флавиани. Уже скоро его срок окончится, он выйдет на волю. Он вряд ли возвратится в Париж, а поселится где-то там же, в Алжире, у моря. Нищий, но уже как будто бы честный обыватель. Бывший преступник, который искупил свою вину.
От таких мыслей у Луазеля кровь приливала к голове. Он не мог простить этого человека, который украл их последнюю надежду на обеспеченную жизнь. Луазель все разузнал у знакомого репортера. Каждое утро каторжники выходят на работы в каменоломню. Они идут, сопровождаемые ленивым охранником, по пересохшему дну реки; вокруг громоздятся скалы. Там спрячется Луазель и подстрелит его.

В роковой миг у Луазеля не хватило духа спустить курок, но в каменоломне он подошел к изможденному старику и рассказал ему всю свою историю.
- А теперь выслушай меня, - сказал Флавиани, - Я виноват не только перед тобой, продав тебе фальшивые бриллианты. Два десятка человек было обмануто мною, включая тебя. Колье, серьги, подвески, ожерелья, перстни… Зачем я это сделал? Наверное, ты уже догадался. Женщина! Женщина, молодая и прекрасная, которую я любил больше жизни, а она любила мои подарки. Моих честных заработков не хватало – она хотела все больше и больше. Я купил ей дом, обставил его модной мебелью, я давал ей деньги на платья и украшения, присылал ей корзины деликатесов, нанимал ей слуг и экипаж. Но когда меня арестовали, она не пришла посетить меня в тюрьме. И не ответила ни на одно из моих писем с каторги. Я истратил на нее ровным счетом полмиллиона франков. Из этого полумиллиона тридцать шесть тысяч – твои. Дай лист бумаги, я напишу ей записку.
С трудом сжимая карандаш в грубых, со сбитыми ногтями пальцах каменотеса – Луазель вспомнил, что когда-то это были тонкие ловкие пальцы ювелира – старик написал:

"Жанна! Если в тебе осталась хоть капля совести и страха Божьего, продай что-нибудь и возврати подателю сего 36.000 франков, ибо я обокрал его ради тебя. Когда-то любимый, а теперь забытый тобою, но до сих пор обожающий тебя Пьер Флавиани".
Сложил записку вчетверо и надписал сверху:
"Париж, Шоссе д'Антен, Рю Монтескье, 14. Мадам Форестье".
***
Но если Луазель все-таки постарается вытрясти из Жанны Форестье эти деньги – то получится уже роман.

https://clear-text.livejournal.com/527674.html


такова литературная жизнь

Воскресенье, 28 Июня 2020 г. 11:47 + в цитатник

ПОПРАВКИ

Хороший роман, динамичный, объемный, глубокий, интригующий, и написано славно. Беру. Выпускаем к "Нон-Фикшену". Думаю, будем выставлять на "Большую Книгу". Но для этого нужно кое-что поправить, разумеется...
***

Да, да. Уже гораздо лучше. Сюжет классный. Жена читала до утра, честно говорю, просто не могла оторваться. Слушайте! Это ведь готовый сериал!
***

Прекрасный сценарий. Но, знаете ли, в нашем деле без поправок не бывает, вы уж не обижайтесь. Подтяните линию Дарьи и Макса.
***

О! Отлично. Очень эффектно, и актерам есть чем заняться. Роли! Вы умеете писать роли! Зачем вам эти сериалы? Это должен быть нормальный фильм! Сделаете, как я вам скажу, и Канны наши.
***

Да, прекрасно. Очень сжато и глубокомысленно. Но я вижу здесь короткий метр. Иные короткометражки - для искусства дороже блокбастеров. Жана Виго помните? Вперед.
***
Просто прелесть. Даже обидно, что это уйдет в сценарий, что вот этих ваших слов никто не увидит. Мой вам дружеский совет - напишите повесть.
***

Я бы все-таки чуть сжал. Отрежьте начало. Чехов говорил, что писатели всегда врут в начале. Надо с места в карьер.
***
Чудесный рассказ. Только уберите вот тут и тут. Дарья и Макс совсем ни к чему. У нас формат колонки - 3.000 знаков.
***
Очень хорошо. Четко, внятно, афористично. Знаете, что? Давайте дадим это как афоризм? Прямо на обложке, а?
***
Хорошее слово. Но кой-что надо поправить.
- Что? - возмутился автор. - Здесь-то что править?
- Закорючку, - сказал сосед по скамейке в парке, пахнущий пивом дед.
Взял из рук автора перочинный ножичек и четко процарапал запятушку над "и" в слове из трех букв.

https://clear-text.livejournal.com/527419.html


l'inferno

Суббота, 27 Июня 2020 г. 16:38 + в цитатник
ПРО АДСКИЙ АДИЩЕ. МУЖСКАЯ ВЕРСИЯ

Детский сад – это ад. Вермишель, кисель, горшки, дневной сон.
Школа – еще адовее. Это уже не требует доказательств, все это и так знают из книг и кино.
Адский двор. Надеюсь, не надо объяснять, как там заставляют бегать наперегонки и лазать на крышу, а если отстанешь или не влезешь, кричат "слабак" и "трусло"?
Адская подворотня, где ребята в кружок стоят и дрочат "на вылет" – кто первый спустил, тому щелбан. Кто последний – тому два.
Адская улица, где старшие мальчишки окружают, отбирают гривенники и делают смазь грязной рукой по роже.
Первый стакан портвейна, первая сигарета
бэээ... Адский вкус, потом адски болит голова
Адские мама и папа, которые всегда всем недовольны. Всегда найдут, к чему прикопаться. Злобно, упорно, обидно.
Сущий ад – поступление в институт. Репетиторы, поиски блата, ругань родителей (мы столько в тебя вложили!).
Адский институт. Половина предметов не нужна вообще, ни за хером не понадобится никогда, а вторая половина дико трудна. Блядь! Если один препод не может вести все предметы, то почему один студент должен смочь их выучить?
Ад студенческой компании. Кто-то весь такой мажор из себя, к нему девки липнут и зачеты ему за так ставят, а ты тут в турецких джинсах с двумя хвостами перед сессией.
Ад первого секса с однокурсницей. Жестко, липко и саднит. Добрые товарищи потом тебе объяснят, что она, во-первых
страшная, во-вторых всем дает, а в-третьих хочет московскую прописку. А ты уже читал ей вслух Мандельштама! Ад.
Адский адище – после военной кафедры два года отслужить старлеем где-нибудь в песках Каракумья. "Есть на свете три дыры - Термез, Кушка и Мары".
Адское унижение при устройстве на работу. Мерзкие вопросы гадких "эйч-арщиков", кадровиков тож.
Ад офиса. Твой стол восьмой от окна, но первый от сортира. Типа "место твое у параши".
Адская начальница лет сорока семи. А попробуй включи дурачка, попробуй не пойми, на что она намекает. Себе дороже.
Ад первого брака. Ад первого развода. Ад второго брака, с "настоящей большой дружной семьей", где все на тебя положили с прибором.
Ад лета в деревне у тестя с тещей, а также ад поездки с женой в Турцию. Надо еще подумать, что адовее. Или – адсче?
***
Ад родных детей, которые на тебя забили болта, но которым от тебя что-то надо, но что
ты никак не в силах понять, пока вдруг тебя не пронзает полная ясность: им надо, чтобы тебя больше не было.
Ад районной больницы, где ты лежишь в коридоре, и думаешь о палате на шесть человек, как о рае.
О, Господи! Как совершенны дела твои...
***
Ты держишь меня, как окурок,
И бросишь на грязный асфальт.
***
В аду, в настоящем аду, будет лучше. Потому что честнее.

https://clear-text.livejournal.com/527179.html


вопрос вопрос вопрос

Суббота, 27 Июня 2020 г. 11:16 + в цитатник

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ТЕ, КТО МЕНЯ ЧИТАЕТ

и комментирует здесь, в ЖЖ.

У вас есть аккаунты в ФБ?
Если да, то давайте продолжим общаться там.
Если нет, но это для вас не вопрос принципа - может быть, заведете и станете моими друзьями там?
А если вопрос принципа - то мне хочется понять, что мешает?

Там как-то бодрее и веселее, мне кажется.

https://clear-text.livejournal.com/527075.html


арифметика повседневной жизни

Пятница, 26 Июня 2020 г. 11:33 + в цитатник
ПЯТЬ ТЫСЯЧ

Дима Стремокоцкий, допив чай и отерев губы салфеткой, встал из-за стола, прошествовал мимо своей жены Алисы, потрепал ее по затылку, нагнулся, нежно поцеловал в макушку, поблагодарил за прекрасный ужин и вышел из кухни.
- На здоровье! – сказала Алиса ему вслед.
Потом встала, прошлась по кухне, взяла с полки толстую замусоленную тетрадку. В такие тетрадки хорошие хозяйки обычно записывают кулинарные рецепты. Пролистала ее. Хмыкнула. Сунула под мышку и пошла следом за мужем. Нашла его в комнате, которая в большинстве обычных интеллигентных семей называется "большой". Люди побогаче и позатейливей такую комнату называют "гостиная", а всякие оголтелые западники – "ливинг рум", а люди попроще, из провинции – "зала". Но Стремокоцкие были самой обычной семьей, москвичи с высшим образованием, и ничего особенного. Поэтому в их двухкомнатной квартире была спальня и большая комната. Женаты они были уже шесть лет с небольшим – весной отметили "чугунную свадьбу", а сейчас был конец августа. Диме было тридцать четыре, Алисе – тридцать ровно. Детей у них пока еще не было.
Дима сидел в кресле и размышлял – то ли включить телевизор, то ли заглянуть в планшет, то ли вообще почитать книгу.
Алиса вошла и сказала:
- Пять тысяч.
- А? – спросил Дима, потому что не понял.
- Пять тысяч, - повторила Алиса, слегка нахмурившись.
Он слегка пожал плечами, встал, вышел в спальню и оттуда крикнул:
- Тебе какими?
Алиса пошла за ним.
Дима стоял у раскрытого шкафа, куда он уже повесил свой рабочий костюм, и держал в руках бумажник:
- Тебе пятеркой или по тысяче? – и добавил: – Видишь, я даже не спрашиваю, зачем тебе пять тысяч. Во какой я хороший муж! – и потянулся целоваться.
Алиса отшагнула к двери и сказала:
- Спрячь деньги, пригодятся. Я не про то. Пять тысяч, помнишь?
- Нет, - сказал он. – Ты про что?
- Про пять тысяч, - объяснила она, усмехаясь.
- Какие пять тысяч? – вскричал Дима. – Может, объяснишь?
- Сегодня ты встал из-за стола, отодвинув от себя свою тарелку и чашку, не сполоснув, или даже, хотя бы, не поставив в раковину или машинку. В пятитысячный раз. Даже с хвостиком, чтобы не ошибиться. Всё. Вали.
- В смысле?
- В смысле fuck off and get out of my life! – Алиса ходила на курсы английского и знала разные слова и выражения. – Уговор дороже денег.
- Какой уговор? – Дима слегка ошалел.
***
Это было в марте, дней через пять после свадьбы.
Дима – вот в этой самой кухне – встал из-за стола, отодвинув тарелку, и Алиса сказала: "Ну что за манеры! Хорошие мальчики моют за собой посуду! Или хотя бы ставят грязную тарелку в раковину!" Но Дима пробурчал, что хорошие девочки не делают замечания таким злым голосом. Алиса, однако, настаивала на своем. Оба – на своем. Она на равноправии, а он – на распределении ролей в семье. Они чуть не поссорились. Но потом Алиса сказала: "Ладно. Один раз не считается". "А два? А десять? А сто раз не вымыть тарелку?" – прицепился Дима. "И сто, и двести не считается", - сказала Алиса. "А сколько считается?" - спрашивал он, обнимая ее. "А сколько тебе надо раз не вымыть посуду, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной?" "Тысячу!" - сказал он. "Чепуха! – засмеялась она. – Даю тебе пять тысяч! Но потом всё!" "Ого! – обрадовался он. – Вот это да! Согласен!" - и они повалились на диван. Все-таки первая неделя медового месяца! Хотя, конечно, до свадьбы у них всё было, но тем не менее…
***
- Вот, - говорила Алиса, заглядывая в тетрадку. – Каждый год мы на две недели ездим в отпуск, то есть пятнадцать дней долой. Остается триста пятьдесят. Из них пятьдесят уикэндов, то есть сто дней, когда мы вместе едим три раза в день, то есть триста раз. Остается двести пятьдесят дней, когда только завтрак и ужин, итого пятьсот. Пятьсот плюс триста будет восемьсот. То есть восемьсот раз в году ты вставал из-за стола, отодвинув посуду. Всего тебе было дано…
- Мне? Было? Дано? – возмутился Дима. – А кто ты такая?
- Мы так договорились, – возразила она. – Ты согласился. Шесть лет и три месяца, вот и выходит пять тысяч раз. С хвостиком, я же говорю. Сегодня в пять тысяч шестой раз ты не сполоснул тарелку и даже не отнес ее в раковину. Не говоря уже загрузить в машинку. Можешь пересчитать! – и она кинула ему тетрадку. – Я думала, ты все-таки придешь в норму. Но ты оказался неисправим.
- Бред какой-то… – сказал Дима.
- Не бред, а обещание, сказала она. – Я, например, обещала хранить тебе верность. И я тебе не изменяла.
- Да пожалуйста! – воскликнул он.
- Конечно, я бы могла изменить тебе, как бы в отместку, – задумчиво сказала она. – Но мне это почему-то неинтересно. И смешно – изменить в отместку за невымытую тарелку. Нет! Так что собирай вещички. Ну или я уйду, если хочешь, – сказала она, вышагнув на секунду в коридор и вернувшись с большой дорожной сумкой. – Но я с собой возьму всё. Всё-всё. Посуду, мебель, одежду. Свою, разумеется! Вилки и ножи, книги и телевизор, картинки со стен и даже сами стены. Ты меня понял, надеюсь? Так что лучше сам.
- Сука! – вдруг заорал Дима, вытащил со дна шкафа большой охотничий нож и метнул в Алису, целясь ей в лицо, в глаз.
Она успела увернуться буквально на сантиметр.

Нож воткнулся в дверную притолоку, вбив в нее пышную прядь Алисиных волос. Алиса дернулась и зашипела от боли: она оказалась за волосы пришпилена к двери ножом.
Дима зачем-то снял рубашку и бросил ее в сторону. Он был хорошо мускулист. Поиграв плечами, приблизился к ней, плюнул ей в лицо и сказал, расстегивая домашние брюки:
- Сучка… Тарелку ей не сполоснули… Сейчас я тебя так сполосну…
Алиса сбросила тапочек и правой ногой пнула Диму, остро заточенным стальным когтем большого пальца взрезав ему живот.
Дима рухнул на пол, пачкая белый ковер кровью и пытаясь руками удержать выползающие наружу кишки.
Алиса с натугой вышатала нож из притолоки, сдула с него два своих золотистых волоска, нагнулась над Димой и аккуратным тычком под левый сосок закончила дело.
Подумала, что надо бы сразу все поджечь и бежать, но все-таки сначала решила вымыть посуду.
Пять тысяч шестой раз.

https://clear-text.livejournal.com/526843.html


вот говорят - "миллениалы, миллениалы"...

Среда, 24 Июня 2020 г. 12:11 + в цитатник
Я ПРЕДЛОЖИЛА ПРОСТО ИСКУПАТЬСЯ!

Мой приятель рассказывал: июнь, сессия, подготовка к экзаменам. Со своей одногруппницей едут к нему готовиться. Пока дошли от метро до дома, жутко взмокли – жара была под тридцать.
Она говорит:
- Слушай, давай в душ пойдем, сполоснемся? Можно? У тебя полотенце есть чистое, дашь?
Он, в некотором офигении:
- Ну... Да... Вот...
Она:
- Давай вместе, чтоб время не терять!
Он:
- Прямо вместе голые?
- Ну да, да, да! – и раздевается, бежит в ванную, включает воду, становится под душ. - Давай, скорее! Ой, какая водичка!
Он тоже раздевается, лезет под душ... и начинает ее, как бы это сказать, пытаться потрогать. А она ему - по рукам, по рукам! И смеется.
- Ты что? Ты же сама предложила! – он в еще большем офигении.
А она, вылезая из ванны и вытираясь:
- Я предложила принять душ. И все.
- Ну ты даешь! – сказал он.
- И вовсе не даю! – смеется она. – И не собираюсь. Еще раз повторяю: я сказала "искупаться!" А вовсе не "поебаться"! Пошли, пошли, нечего время терять.

И они пошли готовиться к экзамену.
***
Это я к чему? Это я к тому, что в 1969 году, когда родители нынешних т.н. "миллениалов" были еще, извините, в жидком виде – наши ровесники – то есть бабушки и дедушки "миллениалов" – уже умели говорить и договариваться обо всем.
И уважали друг друга, и понимали друг друга прекрасно, и не считали любой взгляд и жест – вплоть до раздевания и совместного купания в голом виде (что не раз бывало ночами на море или на речке) – намеком, приглашением и позволением.
И никогда не называли "динамисткой" девушку, которая расхотела или вовсе не собиралась, как вот эта купальщица. Потому что "крутить динамо – это совершенно другое, это когда, грубо говоря, проститутка обманывает клиента. Когда девица прямо и недвусмысленно обещает секс – но только после ужина в ресторане. За ужин, иными словами. А из ресторана, хорошенько наевшись и напившись, удирает. Так что не надо путать понятия.

https://clear-text.livejournal.com/526390.html


на свете счастья нет, но есть мораль и право

Понедельник, 22 Июня 2020 г. 11:34 + в цитатник
ЦИВИЛИЗАЦИЯ. ОРАТОРИЯ В ПРОЗЕ.

Первый:
Мы целовались под яблонями, в мае, никогда не забуду этот вечер, эти осторожные поцелуи, этот запах ее простеньких духов и свежей, как будто горячей, только что отглаженной кофточки. Завтра я уходил в армию: она обещалась ждать. Мой лучший друг сказал, что присмотрит, что он клянется – если какой-то гад на нее только поглядит, не говоря там в кино или на танцы – он этому гаду все зубы выбьет. И что же? Через неделю он к ней стал клеиться, а потом они поженились, ребеночек родился. Я как вернулся и все узнал, их обоих ножичком покоцал, в районе живота: чтоб не просто сдохли, а помучились как следует. А ребеночка не тронул, что я, скот?
***
Второй:
Мы оставляли город. В тюрьме оставалось... сейчас скажу точно... четыреста двадцать восемь человек, мне доложили. Враги государства и уголовный элемент. Что бы вы стали делать на моем месте? Оставили бы их так? Забыли бы про них? Но если бы они оказались в руках противника, то ясно, на чьей стороне они бы стали воевать. Это две стрелковых роты, даже больше! У командования не было никакого иного выхода. Нет, я не получал директив из Центра. Я никогда не заслонялся приказами начальства, я сам принимал решение. Вы думаете, это всё? Нет, это не всё. Было нечто похожее через полтора года. Мы опять отступали. Болотами, реденькими лесами. С нами было около ста пятидесяти пленных. На второй день надо было принимать решение. По-вашему, их надо было тащить их за собой, отвлекая солдат на охрану? Отнимая у солдат хлеб, чтобы их кормить? И вы же понимаете, что эти жалкие, усталые люди – в случае чего стали бы живой силой противника. Повторяю свой вопрос: что бы вы стали делать?
***
Третий:
Двое темнокожих в толпе разрезали мне сумку и вытащили бумажник; когда я обернулся, они уже убегали. Я кинулся вдогонку, я был в ярости, там были деньги отдавать проценты по кредиту, у меня крохотная квартирка, жена, ребенок и мы ждем еще одного... Последние деньги, в поте лица заработанные деньги, чтоб нас не выкинули на улицу, а этим - за три дня пропить в окрестных барах. Я бросился за ними, догнал на следующем перекрестке. Они стояли, лыбились своими белыми зубищами и нагло так спрашивали: "В чем дело, земляк? Кто тебя обидел, друг?" Может, конечно, это были не они. А может, они. Они все одинаковые, если честно. А может, и нет. Я не расист, ни капли. Но не в том дело. Просто я был в ярости, как любой человек, у которого украли последнее. Я был в бешенстве, я уже ничего не соображал.
***
Четвертый:
Минуточку! Для меня это был просто объект, который мне было приказано уничтожить. Военный объект противника, точка на карте, не более того. Вы думаете, с высоты четыре тысячи метров видно, кто там внутри? Разумеется, там кто-то был внутри, а как же. Но почем я знаю, кто и зачем там внутри? Что я, должен был сверху свистнуть и крикнуть: "Разбегайтесь, господа мирные жители"? Сказано - объект.
***
Пятый:
Государь меня поставил блюсти губернию. Губерния - часть державы. Тем самым я должен был блюсти державу. Когда бунтовщики пришли на площадь и потребовали выдать им на расправу начальника полиции - это была угроза всему порядку в державе. Я пытался уговаривать, но с распаленной толпой беседовать бессмысленно. В ответ на мои уговоры доносилась грубая ругань. Они напирали. Я приказал командующему сделать предупредительный залп. В воздух. Но когда они в ответ бросились на солдат - вот тут уж пришлось стрелять в толпу.
***
Шестой:
Она назвала меня козлом и лохом, эта прошмандовка дешевая, на себя бы посмотрела! Я – козел и лох? Да я самый четкий пацан на районе! Все меня знают и уважают! Козел и лох? Вот и получи… Шестнадцать ножевых ран, из которых семь смертельные? Ну, доктора дают!
***
Седьмой:
Я? Убивал? Расстреливал? Уничтожал? Извините. Я просто нажимал на гашетку. Сам вызвался? Какой бред, кто это подтвердит? Мало ли что написано в этих дневниках – кто тогда вел дневники, бог с вами! Даже смешно. Ах, в мемуарах! Но еще надо посмотреть, кто их сочинял. Где, когда и с какой целью. А допустим даже, сам вызвался. Представляю себе, что было бы, если бы до пулемета допустили любого из наших, ну вы же видели их рожи. Звери! Нелюди! Они бы стреляли прицельно, а я нарочно мазал. Каждая вторая очередь - поверх голов. Поэтому столько выжило. Вот этот старый хмырь, который сейчас дает показания против меня. Он выполз из-под горы трупов и остался жив. Почему он остался жив? Потому что я стрелял не прицельно, а специально вот так, не целясь, спустя рукава, абы как, лишь бы пулемет слышно было. Специально, чтобы поменьше убить! То есть я его спас. А теперь он свидетельствует против меня. Вот ведь люди!
***
Восьмой:
Мы были убеждены в своей исторической правоте. Мы были очарованы, опьянены лозунгами. Лозунги говорили нам о прекрасном будущем. Будущее казалось нам чудесным садом. Цветущим яблоневым садом, в котором майскими ночами будут гулять любящие пары – добрые, красивые, чистые люди, у которых потом родятся веселые и милые дети, граждане нашей великой и прекрасной страны. А сейчас – ну, в смысле, тогда – а тогда нам надо было тщательно выпалывать сорняки. Да, теперь я понимаю, что собственноручно расстрелять шесть тысяч сколько-то человек – это, наверное, как-то чересчур. Иногда болит рука. В прямом и переносном смысле. Да, я делал это по приказу, но не только из страха, что в случае отказа расстреляют меня. Нет! Я знал и верил, что делаю тяжелую работу ради будущего.
***
Все восемь хором:
Но в любом случае мы живем в цивилизованной стране, и поэтому требуем, чтобы нас судили по всем стандартам современной демократической цивилизации. С хорошими адвокатами, с возможностью свиданий с родственниками, с тщательным исследованием улик, с презумпцией невиновности, с трактовкой всех сомнений в пользу обвиняемых, с прессой в зале суда, с возможностью апелляций в вышестоящие судебные инстанции, вплоть до международных, с правом свободно обращаться к общественности; и разумеется, с присяжными.
Мы уверены, что нас если и не оправдают совсем, то назначат мягкое наказание. Скорее всего, не связанное с лишением свободы.

https://clear-text.livejournal.com/526242.html


отрывок сериала про миллениалов

Воскресенье, 21 Июня 2020 г. 16:37 + в цитатник
УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ

Вечер.
Молодой человек и девушка сидят на диване в ее комнате.
ОН. Может быть, мне лучше пойти домой?
ОНА. Нет, что ты! Оставайся!
ОН. Я чувствую, что тебе как-то неловко, неуютно…
ОНА. Да нет же! Все хорошо, что ты!
ОН: Я хочу тебя обнять, ты не против?
ОНА: Я совсем не против.
ОН: А если я тебя поцелую, ты не рассердишься?
ОНА: Нет, конечно!
ОН: Давай погасим свет.
***
Свет гаснет, наступает темнота.
Голоса из темноты:

ОН: Ты не боишься того, что будет дальше?
ОНА: Ни капельки!
ОН: Дальше будет секс, ты должна это знать.
ОНА: Я знаю.
ОН: Ты не против?

ОНА: Нет, я не против. Наоборот, я очень этого хочу.
ОН: Но, может быть, у тебя какие-то сомнения? Опасения?
ОНА: Нет никаких сомнений. Я хочу, я же сказала.
ОН: Ты уверена, что точно хочешь именно секса, именно со мной, именно вот прямо сейчас?
ОНА: Уверена! Секс, с тобой, сейчас.
ОН: Но я все-таки должен сказать…
ОНА: Хватит! Замолчи!

ОН: Хочу сказать, что я могу остановиться в любой момент.
ОНА: Хорошо. Но лучше не останавливайся!

ОН: Но в случае чего, если ты вдруг ощутишь любой физический или психический дискомфорт, тревогу, страх, неловкость – ты обязательно скажи, и мы тут же прекратим. Хорошо?
ОНА: Ну же! Давай же! А-а-а!
ОН: Ты что, уже кончила?
ОНА: Конечно, нет! Давай еще!!!
***

Раннее утро.
Она сидит на том же диване, укутавшись в плед, водит пальцем по айфону. Он протягивает руку, трогает ее за коленку. Она бьет его по руке:

ОНА: Не смей ко мне прикасаться!
ОН: Ты что?!
ОНА: Я уже написала письмо декану. Копия проректору и всем моим и твоим друзьям и подругам.
ОН: Что я такого сделал? (плачет)
ОНА: Ты еще спрашиваешь! Своими бесконечными идиотскими вопросами ты абсолютно парализовал мою волю! Ты все время что-то бубнил! И этим бубнежом ты меня программировал! Ты нарушил мою субъективную систему принятия решений! В работе Ширази, Кнудсена и Шунь Джанли на большой кросскультурной выборке доказано, что шесть-семь предложений на отказ в 87% случаев провоцируют согласие! А ты сделал пятнадцать таких квазинегативных персуадивов, по Джонсу-Шикамацу. Это было агрессивное психическое манипулирование! Отвернись, я встану и оденусь.
ОН (утирая слезы): Я сделал запись на свой айфон…
ОНА: Ты вдобавок еще и старомодный негодяй! Записывать свое свидание! Фу, какая пошлость, какая гадость! Ну, дай послушать.
ОН: Послушай!

достает из-под подушки свой айфон, включает. Там слышится:
"Дальше будет секс". "Я знаю". "Ты не против?" "Нет, я не против". "У тебя есть сомнения или опасения?" "Нет никаких сомнений".

ОНА: Ну и что?
ОН: Вот видишь! Я спросил: "Ты не против?" а ты ответила…
ОНА: А я ответила: "Нет".
ОН: Погоди. Ты отвечала: "Нет, я не против". "Нет, у меня нет сомнений". "Нет, я не рассержусь".
ОНА: Какой ты тупой! "Нет" всегда значит "нет"!

https://clear-text.livejournal.com/525990.html


не стану рассказывать, что там было дальше

Суббота, 20 Июня 2020 г. 11:12 + в цитатник

ЗАВЕЩАНИЕ

Сергей Иванович стал себя как-то неважно чувствовать, особенно по утрам, особенно когда серые облака низко и быстро летели по небу, не давая дождя, но принося тоску и слабость. Как будто грязной мокрой тряпкой по голове шлепало. Голова слегка кружилась, ломота была в затылке и в глазах, и теснило в груди.
"Погода, погода! – думал Сергей Иванович. – Это всё от погоды!"
Тем более что именно это ему говорила жена Катя, когда он жаловался на ломоту и боль во всем теле. "Это ничего, это погода такая тяжелая!"
Да, наверное. Однако двадцать, десять, да что десять – всего пять лет назад никакая погода на него не влияла, и он посмеивался над своими старшими друзьями, которые кряхтели и стонали, что-де погода такая – так бы весь день на диване провалялся. А он, что в дождь, что в туман, что в жару – бодрячком бежал по своим делам.
Так что, видать, не погода, а возраст.
Впрочем, кое у кого из товарищей еще были живы отцы. Да, отцы! Бодрые сухощавые старики, смуглые, жилистые и зеркально лысые, они бегали на лыжах, играли в теннис, а один такой дед даже курил трубку, во всю грудь затягиваясь синим дымом с настырным запахом каких-то аптечных цветов. А у Сергея Ивановича от этого дыма кружилась голова и болело сердце.
Видно, каждому здоровье и долголетие дается от Бога. Ну или там от природы, от наследственности – неважно. Важно, что дается однажды и навсегда. Жребий.
Поэтому Сергей Иванович решил позаботиться о Кате.
Она и так была законной наследницей всего, что Сергей Иванович нажил и накопил, но у него были еще дети. Две дочери, уже вполне зрелые дамочки, с которыми он был в невылазной ссоре уже очень давно, а особенно после того, как женился на Кате. Тем более что она была точная ровесница младшей. Но это, в сущности, без разницы, потому что у него были дочери-погодки. Жена, царствие небесное, решила, наверное, сразу отделаться от этой странной обязанности – родить непременно двоих детей.
Дочери были прекрасно устроены в этой жизни, они были, если уж совсем грубо выражаться, гораздо богаче Сергея Ивановича. По мужьям, разумеется, но это неважно.
Важно другое. Они ненавидели Катю и Сергея Ивановича тоже. Он был убежден, что дочери непременно подадут на наследство, и не просто на свою долю – это было бы по одной шестой на каждую, оно бы и ладно.
Но они вполне могут начать унизительную процедуру "изъятия из наследственной массы всех вещей, которые не были нажиты в браке" Сергеем Ивановичем и Катей, а достались Сергею Ивановичу от бывшей жены, то есть от их матери. Например, несколько предметов старинной дорогой мебели – два секретера, шкафчик "Буль", горка позапрошлого века, письменный стол из дерева "птичий глаз". Это и правда было от родителей прежней жены. Брильянтовый гарнитур, который родители прежней жены подарили ей на свадьбу – серьги, кольцо и колье. Еще какие-то побрякушки. Наверное, треть книг в библиотеке, причем самые дорогие, двадцатых-тридцатых годов, почти полный подбор знаменитого издательства "Academia", и еще много всего. Дача, наконец! Дача тоже досталась Сергею Ивановичу от жены, по ее завещанию, целиком. Потому что она тоже терпеть не могла своих дочерей. За лихость, наглость, напор и пронырливость.
Так что вот.
Сергей Иванович не знал, насколько такая эскапада может быть успешной, и даже позвонил знакомому адвокату. Тот сказал, что процедура сложная, выиграть дочерям вряд ли удастся, но… Но хохотнул и напомнил старый анекдот, как бабка откормила борова, он вырос такой здоровый, что она сама не смогла его заколоть. Наняла двух мужиков, дала им по стакану водки, топор, нож, и погнала в сарай убивать этого громадного порося. Через час они возвращаются. "Ну что, хлопчики? Убили?" "Нет, бабка! Убить не убили, но уж зато таких пиздюлей ввалили!" То есть отбить они ничего не отобьют, но до инфаркта довести могут. Ну или нервы помотают.
Так что Сергей Иванович занялся завещанием.
Но сначала ввел Катю в курс дела.
Сказал, что чувствует себя все хуже и хуже, и вот, пора уже, как говорится, приводить свои дела в порядок. Она его обнимала и говорила, чтоб он не дурил и зря ее не расстраивал. Он возражал, объяснял ситуацию со здоровьем и со своими дочками от прежнего брака.
Он подробно показывал ей все бумаги – на квартиру и на дачу. А также банковские выписки, текущие счета и депозиты. На даче познакомил ее с членами правления кооператива, с бухгалтером, комендантом и главным водопроводчиком – потому что до этого он занимался всеми дачными делами только сам.
Потом он достал из потайного места и преподнес ей тот брильянтовый гарнитур – Катя прямо ахнула, она в первый раз увидела. Попросил примерить, полюбовался ею, все-таки сдержал вздох – уж больно Катя не была похожа на его прежнюю жену! – и написал на бумажке нечто вроде дарственной – в простой письменной форме, адвокат сказал, что так тоже можно, поскольку брильянты – это не недвижимость, и не требуют регистрации в госорганах. Ну вот и отлично. Написал дарственную и велел ей внизу приписать: "Я, такая-то, принимаю с благодарностью"; число и подпись. Показывал ей книги, объяснял, какие они ценные. Мебель тоже. "Это все будет твое, только твое! – он поднимал палец. – И ничьё, ничьё больше! Поняла?". Катя кивала, целовала его.
Все это заняло две недели.
Потом он сходил к нотариусу, составил завещание.
Вернувшись домой, он собрал все документы в одну папку, она была ярко-синего цвета. Похлопал по ней рукой. Помотал головой. Посмотрел в окно. Облака улетели. Небо было тоже синее, как эта папка; открыл балконную дверь: солнечно, но не жарко. В голове было ясно, в груди легко, в руках и ногах свободно, как десять лет назад, когда он впервые увидел Катю.
***
Она тогда шла по двору, вот по этому самому, и он увидел с балкона третьего этажа, как она восхитительно прекрасна. Как ее задержать, что делать? Он сделал вид, что уронил айфон – то есть на самом деле бросил его с балкона и заорал: "Девушка! Девушка! Я айфон уронил! Постерегите, умоляю! Я сейчас!".

Ах, как это было легко и хорошо!
***
Сергей Иванович закрыл балкон и позвал Катю.Показал ей папку. Раскрыл ее. Дал ей прочитать завещание. Быстро перелистал все остальные бумаги. Отдал ей папку и сказал:
- Спрячь. Ну и… Ну и сама понимаешь. Как только, так сразу.
- Спасибо, - серьезно сказала она. – Да. Все будет, как ты велел.
Поцеловала его. Взяла папку и понесла в спальню.
- Но полагаю, это будет очень нескоро! – сказал он ей вслед.
Она остановилась.
- А вообще все это чепуха, – сказал Сергей Иванович.
Она обернулась.
- Просто плохая погода! – засмеялся он.
- Это что, шутка была? – спросила она. У нее дрожали губы.
- А? – не понял Сергей Иванович.
- Ты надо мной шутил! – закричала она и заплакала.
***
Не стану рассказывать, что там было дальше…

https://clear-text.livejournal.com/525728.html


из подслушанного в метро

Пятница, 19 Июня 2020 г. 11:39 + в цитатник
ЧТО КУПИТЬ?

Девушка рассказывает подруге:
- Он звонит, что вот, типа сижу дома, скучно, никакого настроения, давай приезжай вечером, время проведем…
- А ты? - спрашивает подруга.
- А я что? Ну, раз зовет, чего ж нет? Я спрашиваю типа чего купить. Все-таки в гости еду, да? А он сразу внаглую: "Купи пачку презиков, гель для секса без запаха, и еще эту, ну, извиняюсь, виагру. Пятьдесят мэгэ доза. Две таблетки. Я тебе деньги отдам сразу, честно. А то на улицу вылазить неохота".
- Ну дает! - говорит подруга.
- Я ему тоже: "Ну ты типа даешь!" А он: "Ну ты по ходу сама спросила, чего тебе, трудно?"
- Погоди! - перебивает подруга. - А ты с ним уже...
- Да нет! В том-то и дело! Но думаю - так, значит, так. Я тоже наглая, если надо. Купила все, что просил. Еще сухого две бутылки. Оделась как надо. Ну, раз такое дело. Прихожу. Он сразу: "Давай!"
- Что давай? Прямо сразу? - вздрагивает подруга.
- Давай, говорит, что принесла. Чек есть? Ага. Держи бабки. И орет куда-то в кухню: "Сергей Петрович! Купила! Порядок!" Выходит, значит, мужик такой пожилой, за пятьдесят, лысый, жирный, в костюме. Он ему, значит, пакет передает, а мне объясняет: "Это, знакомься, дядя Сережа, материн брат, он сейчас в Питер в командировку едет, на двое суток. Сейчас он уедет, а мы с тобой тут посидим, время проведем…"
- А дальше? - подруга совсем сбита с толку.
- А что дальше? Посидели, время провели. Выпили.
- И?
- Не-а.

https://clear-text.livejournal.com/525369.html


мы беззаветные герои все

Четверг, 18 Июня 2020 г. 11:07 + в цитатник
ЗАЩИТА ЖИВОТНЫХ

Там был треугольник как будто любовный. Женщина лет сорока пяти, влюбленный в нее пожилой сосед – и внезапно поселившийся в этой квартире студент, красивый и умный парень, чуть за двадцать. Женщина него влюбилась. Старик страдал. Парень не знал, что ему делать. С одной стороны, она еще вполне, и смотрит на него с обожанием. С другой стороны, старика жалко: для него эта дамочка – смысл жизни, он дарит ей подарки, помогает по хозяйству, делится едой – поскольку все происходило в скудные послевоенные годы…
***
Была ночь.
Ника лежала в постели, смотрела в потолок и вспоминала какую-то старую советскую повесть. Она ее прочитала случайно, лет двадцать назад, когда жила у бабушки на даче. Спала на втором этаже, в мансарде с сильно скошенной крышей, и еще там были дощатые полки, на которых напиханы старые журналы. От бумаги пахло особым влажно-клейким запахом книг, которые зиму проводили на морозе, летом отогревались, а потом мерзли снова, и так без счету сколько раз. От матраса пахло сеном. От стен – едва оструганной сосной. От лампочки – горелым эбонитом. Ника лежала и читала.

Там, в этой повести, настала роковая ночь, когда этот парень уже совсем истомился, и уже собрался встать и пойти к той женщине в соседнюю комнату – он даже слышал, как она тихонько ворочается в постели за стеной, как будто бы напоминая о себе – но вдруг вспомнил этого несчастного влюбленного старика, и написал гвоздем на обоях: "Если ты человек!". Он решил: "Если я человек, а не похотливое животное, то я останусь в своей комнате. Не буду ради нескольких сладких ночей ломать жизнь этим немолодым людям".
На Нику в ее четырнадцать лет это произвело огромное впечатление. Быть человеком, а не животным – как прекрасно! Она получала особое, ни с чем не сравнимое удовольствие, когда "давила животное в себе" – так она это называла.
***
Но непонятно, - думала она уже сейчас, - правильно это было, или нет? Наверное, да, с точки зрения морали правильно. Но вот вопрос, - думала она, - легче мне стало жить? Чего я достигла, давя животное в себе? И что потеряла, проморгала, выпустила из рук?
Впрочем, неважно.
Сейчас она лежала в постели, прислушиваясь к тишине в квартире и понимая, что ее внутреннее животное вылезло из своей норы и не хочет слушаться свою хозяйку.

Ника гладила себе живот. Писала на своей коже те самые слова. Царапала их пальцем, острым ногтем – от самого верха до самого низа, от нежной ямочки на горле до жесткой шерстки на лобке – "если я человек!" Восклицательный знак заезжал в опасное место. Ника вздрагивала, закидывала руки за голову и заставляла себя не прикасаться к собственному телу.
"Я – человек! – думала она. – Я справлюсь со своим животным!"
Но потом, стиснув ноги до боли в лодыжках, начинала думать чуть по-другому. Более резонно и даже, извините, диалектично.
Я человек. Но человек состоит из нескольких частей. Из трех, самое маленькое.

Интеллект, это раз. Я умная и образованная женщина. Я знаю английский почти свободно и французский неплохо. Я люблю логику. И простую, аристотелеву, и математическую. Парадокс Рассела, теорема Гёделя и все такое. Кажется, я нарочно отвлекаю себя от низменных мыслей, - и Ника левой рукой сбросила правую с собственного живота. "Фу!" - гневно шепнула она своей руке. Философию тоже люблю и знаю. Особенно Платона. Всякая душа бессмертна. Начало не имеет возникновения. Из начала возникает все возникающее, а само оно ни из чего не возникает.
Эмоции, это два. Душа бессмертна, вечна и трепещет в эмпатии, - думала Ника. Я умею сочувствовать, любить всей душой. Я умею жалеть и помнить. Я любила Колю Антипова, он был талантливый и добрый, он спился, я не хотела его бросать, он сам ушел и потом умер, но я все равно его помню и люблю. Я и бабушку, царствие небесное, люблю! Я хожу к ней на могилу три раза в год. День смерти, день рождения и на Радоницу.
Но интеллект и душа – еще не все. В человеке есть еще и животное. Биология. Сердце, легкие, печень, почки, кишечник, половые органы. Матка, яичники, влагалище, клитор. У мужчины – яички, простата, пенис. Лейкоциты, эритроциты, и, главное, гормоны! Гормоны, и нет им закона! Все равно, какой у тебя острый интеллект, какая у тебя тонкая и нежная душа – у тебя все равно есть всё вот это. В полном наборе!
"Так что ты всё равно животное, животное! – думала Ника. – Животное!"
Но вот вопрос: нужно ли давить это животное в себе? Ведь есть же общества защиты животных. Есть даже законы о защите животных. Жестокое обращение с животными запрещается. Пнешь собачку ногой, или выкинешь попугайчика на мороз – тебя могут запросто привлечь! Оштрафовать. А если ты специально, долго, жестоко издеваешься над животным – могут даже арестовать и посадить! В особо жестоких случаях – от трех до пяти лет.

"А вот это постоянное, упорное, издевательское подавление животного в себе? – со смесью отваги и злости подумала Ника, теперь уже привольно и бесстыдно поглаживая свое тело, от горла до лобка и обратно. – Разве это не преступление перед собственным животным? Конечно! А как же иначе! Преступление, мучительство! Нет уж, всё, хватит!"
Она сбросила одеяло и встала с постели.
Секунду подумала, накинуть ли халат. Нет. Незачем! Голая вышла из комнаты в темный коридор.
Прислушалась. Шагнула вперед, в темноту.

***
Отворила дверь на кухню.
Включила свет. Быстро зажгла плиту. Плеснула на сковороду немного масла.
Повернулась и раскрыла холодильник. Вытащила большой непочатый батон докторской колбасы. Ловко взрезала оболочку, оттянула ее, обнажив розовый конец – и, глотая слюну, на весу отхватила от него четыре кружка. Кинула на сковороду, подождала минуту, и разбила туда два больших бежево-коричневых яйца.

https://clear-text.livejournal.com/525296.html


любимая верная школьная

Среда, 17 Июня 2020 г. 07:50 + в цитатник
УРУГВАЙ

Последние два года Анна Николаевна чувствовала себя все хуже и хуже. То кашель, то живот, то голова, то поясница, головокружения, ночные страхи с пульсом под сто, а вот теперь начала болеть грудь. Загрудинные боли, как при стенокардии. Она ходила к врачам, делала обследования. Врачи говорили, что анализы неплохие, а всё это – от погоды или от нервов. Анна Николаевна поняла, что от нее скрывают правду. От этого ей стало еще хуже.
Она часто оставалась в постели на полдня, возвращаясь после завтрака под одеяло. Читала книгу, потом откладывала, начинала мять себе живот и груди, искала опухоль, прислушивалась к болям в разных местах ее еще совсем молодого тела, и думала, как это несправедливо. Ведь она действительно была еще совсем молода, ей было всего сорок два года!
Особенно обидно было, что муж был ее на целых семнадцать лет старше! Ему только в будущем году исполнялось шестьдесят. Но он был очень подтянутый, крепкий, спортивный и дьявольски трудолюбивый. Он зарабатывал кучу денег в своем архитектурном бюро – и принципиально не допускал жену до кухни и швабры. У них была приходящая помощница, два раза в неделю. А в другие дни он сам разогревал готовые супы и котлеты из дорогой кулинарии.
Кроме заказов по интернету, Анне Николаевне вообще ничего не приходилось делать. Работала она в редакции полудохлого литературного журнала, ходила туда по четвергам с двух до шести исключительно, как она сама выражалась, "проветрить мантильку". Журнал был бедный, и она официально отказалась от зарплаты – доходы мужа позволяли. Тем легче ей было пропускать эти четверги, когда она себя плохо чувствовала. А плохо себя чувствовала она уже полгода, наверное.

Она лежала в постели, поставив на колени ноутбук, вполглаза читала очередной бездарный роман, красила желтым самые вопиющие пассажи, и думала о своем муже. Она любила его, и жалела, что ему так не повезло. "Вот ведь, женился на молоденькой! И как налетел! Такая развалюха…" – с горькой иронией шептала она сама себе. Она точно знала, что скоро умрет. А после ее смерти в эту квартиру въедет какая-нибудь дрянь. Или еще хуже: муж запьет от тоски. Потому что он ее очень любил, сидел у нее в ногах, когда она хворала, поил ромашковым чаем, давал микстуру с ложечки. Она закатывала глаза и говорила: "Мне не дышится!", а он шептал: "Анечка, только не покинь меня, умоляю, я без тебя погибну…"
***
Однажды днем, когда мужа не было дома, Анна Николаевна почувствовала себя совсем плохо. Скорую вызывать не хотелось, потому что непонятно, что сказать. Голова? Сердце? Острый живот? Да нет же! Мне просто плохо! Я просто умираю! Но так говорить нельзя. Еще психовозку пришлют, ну их.
Тогда она из последних сил позвонила любимой и верной школьной, а потом студенческой подруге Наташе. Наташа была незамужняя женщина со взрослой дочерью, которая два года назад вышла замуж в Уругвай. Наташа ее родила на втором курсе то ли от соседа по лестничной клетке, то ли от девятиклассника, который приходил на кружок по лингвистике. Так и говорила, что не помнит.
- Тусик, - сказала Анна Николаевна. – Тусик, я умираю.
- Брось, - ответила Наташа. – А хочешь, приеду вечером? Винца привезу, а?
- Не в том дело, - простонала Анна Николаевна. – Послушай меня. Слушай меня внимательно. Когда я умру, не оставь моего Сашеньку… Прошу тебя. Умоляю.
- В смысле? – Наташа и в самом деле не поняла.
- Он такой хрупкий, такой беспомощный. Много денег, но никаких реальных навыков жизни. Он сопьется в одиночестве. Его охмурит какая-нибудь курва. Перепишет на себя квартиру и дачу и выкинет его из дому. А он пожилой! Тусик, умоляю тебя, когда я умру, ты выходи за него замуж… Вот сразу! Как сорок дней пройдет, переезжай… Даже как девять дней… Даже вообще не жди, сразу, после похорон… Или даже до!
- С ума сошла!
- Ты-то хоть меня не предавай! – зарыдала Анна Николаевна. – Обещай мне!
Наташа поняла, что тут лучше не спорить.
- Да, Нюсик, сказала она. – Хорошо. Обещаю. Даже вот прямо клянусь.
***
Закончив разговор, Наташа покрутила пальцем у виска, потом вытянулась на старом плюшевом диване; тренькнула пружина.
Она посмотрела в окно, где торчали трубы ТЭЦ и висели провода ЛЭП. Потом на низкий потолок с не закрашенной протечкой от соседей. На мебель – белый икеевский стеллажик и бабушкин полированный трехстворчатый шкаф. Вспомнила дочь, которая никогда не приедет из этого Уругвая – "да, понимаю тебя, девочка моя, от такой унылости хоть куда сбежишь, хоть с кем…" Подумала о подруге Нюсе, она же Анна Николаевна, о ее муже, архитекторе. Он был красивый, почти совсем седой, с косичкой, как у Карла Лагерфельда. Наташа вспомнила – прямо будто глазами увидела – их квартиру в новом доме, в тихом переулке недалеко от Донского монастыря; она бывала у них не так уж редко, два-три раза в год самое маленькое: Нюсик и в самом деле любила Тусика, не зря же она сделала вот такое удивительное предложение… Да, у них было красиво, просторно, и вид из окна совсем другой: деревья и вдали – купола.
Потом раскинула руки, подняла ноги кверху. Сделала "березку", потом "велосипед". У нее почти совсем не было живота. Потом она сняла шерстяные носки. Поглядела на свои ноги, взяла телефон и позвонила в соседний салон красоты, записаться на педикюр.
Педикюрша была свободна в семь вечера.
***
Пока Наташа сидела, погрузив ноги в пластмассовую ванночку с горячей мыльной водой и слушала по радио какие-то песенки, прикрыв глаза и ни о чем не думая, ну ни о чем вообще, кроме того, что ей мягко и приятно стопам и пальцам, – пока она так сидела, Анна Николаевна встала с постели, поправила подушку и одеяло и пошла на кухню.
Нажала клавишу на электрическом чайнике. Достала из холодильника кусок сыра бри. Положила на кусок пумперникеля, предварительно разогрев его в микроволновке. Чайник вскипел. Она сунула в чашку пакетик "Моргентау", налила кипятку и подумала, что, может быть, у нее все болит вот от этого жранья деликатесов на ходу. Вот бы сварить овощной супчик, сделать бефстроганов с картофельным пюре… Но уже поздно учиться вести хозяйство, как нормальная женщина. Тем более что Саша не любит всю эту домашность, это он ее приучил не обедать, а перекусывать.
Кстати, времени уже половина восьмого, где он?
Анна Николаевна поплелась в спальню за мобильником, и только взяла его в руки, как он зазвенел, и высветился портрет мужа.
- Саша! – сказала она жалобно. – Ну где же ты?
- Анна Николаевна, - сказала секретарша. – Вы только не волнуйтесь…
- Что?! – закричала она и заплакала.
Секретарша, давясь словами и сама чуть не плача, ей все объяснила.
Анна Николаевна вдруг почувствовала себя совершенно здоровой. Ей даже самой стало странно. Нет, нет, она была потрясена, поражена и раздавлена, она обливалась слезами горя и ужаса – но у нее ничего не болело, и не было этого жуткого страха, что она вот сейчас умрет. От этого было еще страшнее.
***
В заднем кармане Наташиных джинсов зазвонил мобильник. Слегка извернувшись – педикюрша как раз обтачивала ей левую пятку – Наташа вытащила телефон.
- Тусик! – услышала она рыдания Анны Николаевны. – Тусик, родненький, приезжай скорее! Он… Он умер!
- Что?
- На работе. Инфаркт. Приезжай, миленькая. Ты у меня одна осталась…
- Сука!!! – вдруг заорала Наташа и так топнула ногой в ванночке, что мыльные брызги попали педикюрше на пластмассовую прозрачную маску, в которой она работала. – Сука, в гроб вогнала мужика своими хворобами! Психичка!
Нажала отбой и сунула мобильник в карман.
- Кто-й-то здесь психичка? – возмутилась педикюрша, отирая капли с маски.
- Все, не надо ничего! – Наташа выдернула ногу из ванночки.
- Как скажете, - пожала плечами педикюрша. – Однако оплачено.
- Да, да, - сказала Наташа. – Извините, пожалуйста.
Снова сунула ногу в уже не горячую воду, снова прикрыла глаза.
Попыталась вспомнить квартиру Анны Николаевны и ее теперь уже покойного мужа, вспомнить вид из окна, который она на миг возмечатала своим – но не получилось. Умом всё помнила, а перед глазами не вставала прежняя картина.
В Уругвай, что ли, двинуть?

https://clear-text.livejournal.com/524842.html



Поиск сообщений в lj_clear_text
Страницы: 25 24 23 [22] 21 20 ..
.. 1 Календарь