ода примусу (9 Х 9)

1.
Спирт сухой был сахару подобен на вид.
Но надпись предупреждала, что он ядовит.
Его крупицы раскладывались вокруг головки
медного примуса, поставленного на табурет,
украшенного медалями царских лет.
Я был мал и движенья мои - неловки.
Но я любил смотреть на синеватый огонь.
Мне разрешали, но предупреждали - не тронь.
Разжечь пожар мне бы хватило сноровки.
2.
Я знаю, когда-то примус ставили в центре стола
прямо на белую скатерть - это была
новинка, которая позволяла тут же жарить котлеты
и чинно раскладывать их на тарелки гостям,
подставляя ухо плохим новостям,
поскольку свергнут царь, а к власти пришли советы.
война продолжалась, красные патрули
хватали наспех всех, кого захватить могли,
большевикам все равно - эсеры или эстеты.
3.
Да, этот примус знал лучшие времена,
хотя страна уже была опасно больна,
но не каждый мог легко различить симптомы
вроде листовок - белая сыпь на стене,
или винтовок в руках дезертиров, зане
возбужденье толпы предшествует наступлению комы.
Транспаранты на кумаче, безумный пролетариат,
в окне багровый революционный закат.
Смерть тянет руку и говорит: будем знакомы.
4.
О примус! Я помню тебя до сих пор
на табурете, выставленном в коридор
одесской коммуны, где восемь семей копили
друг к другу ненависть - доходило до драк.
Донести на умного был способен каждый дурак.
Соседи друг друга слюной, как святою водой, кропили.
И годы пятидесятые шли один за другим,
и пьяные инвалиды вопили матом благим,
и справки о невиновности лежали под слоем пыли.
5.
О примус! Призрак, пособие прошлых лет,
будь я художник, я б рисовал твой портрет,
сияние меди в сумраке коридора,
как памятник на пьедестал, ты поставлен на табурет,
и венчик пламени излучает запах и свет,
и словно стая собак, воспоминаний свора,
на меня нападает и все они, без разбора,
как старый ожог не болят, но оставляют след,
как полицейский свисток, как окрик: "Держите вора!"
6.
О примус! Ты одна из ненужных вещей
окружавших интеллигента, профессора кислых щей,
недоноска, не доносчика, но смиренно
несущего на работу потертый портфель,
в котором в газету - коммунизм наша цель -
завернуто яблоко и бутерброд - непременно,
плюс бумаги, исписанные наискосок,
плюс мысли крамольные спрятаны между строк,
несовершенные - все в мире несовершенно.
7.
О примус! Ты помнишь донышко сковороды,
на котором ты когда-то оставил следы
копоти с легким привкусом керосина,
ты помнишь кастрюли, в которых варился обед,
его приносили торжественно - так приносят обет
безбрачия и и смирения - во имя Отца и Сына
и Духа Святого, в комнату, где три поколенья живут,
тридцать лет назад избавившиеся от пут
царизма, а ныне не жизнь - воровская малина.
8.
О примус! Ты помнишь нервный звонок
за окном - привезли керосин, но вряд ли ты мог
отличить его от колокольчика мусоросборки,
и хозяин бежал, то с канистрою,то с ведром,
и ты ликовал, заправку почуяв нутром,
ты знал этот быт, что книжку - от корки до корки,
ты помнишь злобных соседок, старух-раскоряк,
да еще в черный ход превратившийся парадняк,
и дворы, что давно превратились в задворки.
9.
О примус! Раз год тебе начищали бока
с орлами двуглавыми и медалями, это было, пока
не провели природный газ, не поставили плиты.
И ты был сослан в кладовку - спасибо на том,
и почти все равно, что с тобою случилось потом,
ты свой срок отмотал, вы с эпохою квиты.
О примус! Ты помнишь на стенке усатый портрет,
ты помнишь орнамент как водится под трафарет.
Ты помнишь - и мы с тобой не забыты.

в кругу - всевидящий глаз вертухая,
в окне сквозь решетку закат, полыхая,
посылает смертнику красный луч.
наши жизни не лучше пустых бутылок,
ночных горшков, разбитых копилок,
дощатых сараев, навозных куч.

не впишешь имя в расстрельный список,
будешь лизать донышки мисок,
из которых счасливчик баланду хлебал,
дистрофик гребаный, доходяга,
гад, недостойный алого стяга,
ничего, потомкам придет бумага,
что ты был невинен и зря страдал.

***
пирамиды египта не чудо света, но чудо смерти.
измерьте их основание. их высоту измерьте.
вот она, четырехгранная камерная гора.
но ее сердцевина - извилистая нора.
сфинкс возлежит за ним пирамиды-горы.
все равно в секретные норы пролезут воры
сломают печати вскроют позолоченный саркофаг
живой проныра для мертвой мумии - враг.
мумия знает ее оберут до нитки.
уносят воры посмертные царственные пожитки.
археологам достанется лишь пустота пустот.
и барельефы богов сет анубис и тот.
душам царей не свойственен трупный запах.
души царей летят на запад, на запад.
пирамиды стоят на земле, упираются в небеса.
они чудо смерти. смерть способна творить чудеса.

***
Скульптор переминает глину,
из которой сам сотворен,
вечным сделать его не смогли, ну
что же - думает он,
я тоже глиняная игрушка
и обжиг еще впереди
и клетка грудная - избушка, избушка,
и бедное сердце в груди.

***
тиран стареет в груди у него клокочет
но бодрится и хлопает крыльями словно кочет
хоть перья ощипаны и свалялся в подкрыльях пух
на конгрессах с ним никто говорить не хочет
и бесполезно он абсолютно глух

все это было в стране свершений не бывших и небывалых
все это было смотром наших великих побед
все это было компанией подлых но славных малых
несущих военную службу и непоправимый бред
время наркомов увязших в советских астралах
время служебных овчарок верно берущих след

время идущих строем и пьющих после парада
привечающих по вечерам расстрелянную родню
певших песню не надо хмуриться лада
набрасывающих на зеркало несвежую простыню
бедные мы страдальцы продукты полураспада
которых нет ни в природе ни в ресторанном меню

Николай Кузанский

Бог есть сфера, где центр повсюду, а периферия нигде,
рассеянный в воздухе, растворенный в воде,
возрожденный в пепле, обессиленный в силе креста,
абсолютная пустота - она не так уж пуста.
По частицам Он собирает воедино наш скорбный мир.
Держит его на ладонях, дышит, чтобы отогреть.
Кладет Свою плоть на дискос, наполняет кровью потир,
Собирает Троих в Одно, да святится каждая Треть.

Во дворце императора много механического добра,
придворные автоматы разливают зеленый чай.
Трещи, заводной соловушка из чистого серебра,
и ты, из перьев и клювика, тоже пой, не скучай.
о том, как в Китае упоительны вечера,
как милая смотрит искоса, невзначай.

К вечеру у императора появляется сильный жар,
кашель, озноб, лихоманка, падучая, корча, спазм.
Мало ли что случиться может от соловьиных чар.
Река Чей Мозг впадает в море Ма Разм.
Палач снимает голову с плеч, как со свечи нагар.
В воздухе носится пыль и вредоносный миазм.

Хорош заводной соловей, да и живой неплох.
Щелкай себе до утра, щелкай - и всех-то дел.
Но сломалась пружинка у заводного, а живой соловей издох,
поди, узнай теперь, кто кого перепел.
Император остался единственным из перечисленных трех,
который не умер, а значит - напрасно болел.

Говорят, что пенье живого от сердца идет,
а пение механического - из дурной головы.
Кто сказал, что от сердца - безусловно не идиот,
те, кто сказал, что из головы - тоже были правы.
Лучше жить не опасаясь ни, войны, ни забот,
как неизвестная птичка средь безымянной листвы.

И человеку лучше жить, не имея лица,
и в клетке грудной носить электромотор.
гнобить ученого, превозносить подлеца,
чтобы суставы щелкали, как в пистолете затвор.
Сияет звезда на башне императорского дворца.
Автомат разливает чай и ласкает взор.

Никогда не любил властителей с булавой и без булавы.
породистых и беспородных. С партбилетом и без.
И мужика и мальчика, обкурившегося травы,
вместо того, чтоб опомниться и пройти ликбез.
Как с любовью кровь или бровь, существительное "власть"
лучше всего рифмуется с "пасть" и глаголом "красть".

Ничего не поделаешь - время берет свое,
прихватывая чужое, лезет в душу, как лезут в карман.
Забытье постепенно переходит в небытие.
Старость тоже - тот еще клептоман.
Нужно платить по счетам, а как оплатишь счета
в сухом остатке - болезни и нищета.

Любая река под землей когда-то текла.
Любое небо было твердью, хоть изменилось потом.
Но осень приберегла нам остатки тепла,
и мозаики Византии сияют во храме святом.
И я, человек подъяремный, со вкусом свободы во рту,
иду, растворяясь на теплом осеннем свету.
***
часы должны быть старинными с двусоставным боем
только такие и могут с временем сладить
пальто должно быть драповым с довоенным покроем
такое нужно чистить но не обязательно гладить
потому что гладить ружно ребенка собаку кошку
а утюг должен быть тяжелым чугунным
трамвай должен быть таким чтоб вскочить на подножку
небосвод ночной должен быть непроглядно безлунным
вот тогда-то и будет порядок в подлунном безлунном мире
и совесть будет продажной но за высокую плату
и будет качаться маятник и опускаться гири
и стрелки наперегонки бегать по циферблату

***
Что можно сказать о лекции? Как прошла?
Неплохо, хоть шутка в конце была немного пошла.
Но слушатели простили. Неплохо, хоть не успел
в отведенные часы рассказать все то, что хотел.
И с чего бы тут уставать? Но вернулся без задних ног.
Лег. отрубился, проснулся и встать не мог.

А в песне "Зібралися всі бурлаки" похоже:

Ой, Богдане, наш гетьмане,
славний наш герою!
Нащо привів Україну
з неволі в неволю.

Однако в бронзе и на купюре все эти детали как-то пропадают. Красивая конная статуя на красивой огромной площади. Символ Киева. Кстати, оригинальный проект памятника включал сбрасываемые с пьедестала фигуры еврея, ксендза и шляхтича. Но на реализацию полного проекта просто не хватило денег. А макет оригинального памятника экспонируется в музее.... К чему это я?

Думаю, что фигура Степана Бандеры лет через триста не будет вызывать особых возражений. Потому как героическая модель построения государства держится на пролитой крови врагов. А враги все большей частью иноверцы да иноплеменники. Жесток был Степан. А герои милосердными не бывают.
И умер он от руки убийцы, опять же жертва на алтаре Истории.
Сегодня эта фигура раскалывает Украину на две части. А фигура Хмельницкого - не раскалывает. Хоть и булава у нее в руках.
Время прошло... время....

кто-то ложится на дно как премудрый пескарь
кто-то в стакан наливает аптечный вискарь
кто-то слагает стих как платочки в бабушкин ларь
кто- то ищет спасение в том что случилось встарь

кто-то живет у моря кто-то живет у реки
оба тянут за уши скорбь стихотворной строки
кто-то заложник вечности времени вопреки
кто-то кому-то уже не подаст руки

в перечислениях жизни как ни крути
слышишь ритм и биение словно сердца в груди
занялася заря на заре ты ее не буди
не убий не завидуй не укради не блуди

слишком много запретов наложили на нас
слишком долгие очереди выстроились у касс
мальчик в степи подобрал ананас не подумав что это фугас
не забыть заплатить за воду за душу за газ

Никто не вернет погибших в этой самой странной войне, которую я знаю, четырнадцати тысяч человек (это с нашей стороны. Думаю, что и со стороны противника погибло немало, мы об этом не пишем, а потому война воспринимается как тотальное поражение. Немало жертв и со стороны мирного населения.). Количество беженцев - "внутренне перемещенных лиц" приблизительно миллион (или больше?) - это в направлении Украины. Но, кажется, и в Россию переместилось немало. И Гражданство РФ многие жители Донбасса получили по упрощенной программе.

О войне говорили с самых высоких трибун. Да и мы все время писали - война продолжается, гибнут люди. Сегодня и ежедневно. И люди гибли - сегодня и ежедневно.

Но за двадцать минут, когда в Киеве я ждал посадки на "Черноморец", от вокзала отбыло три поезда на Москву. Не бронепоезда, как в гражданку, а обычные, с купейными вагонами и даже с вагонами люкс.

И россотрудничество работало не только в Одессе, но и во Львове.

И бизнес. И двусторонняя торговля.
И черт знает что еще.

Вот пишут - что теперь все воюют так: воюют и торгуют, топчут ковер, под которым договариваются, хоронят героев и продают оружие врагам, пишут, что так воевали всегда.
Да, корысть, предательство были всегда, закулисные прямые и непрямые переговоры велись всегда.
Но никогда такой войны с двойным дном мы не переживали на своем веку. Никогда столь явное презрение к проливаемой лучшими сынами Отчизны крови при формальном превознесении героизма не поражало наше воображение. Все, что в таких случаях скрывалось, а когда раскрывалось каралось беспощадно, в нашем случае совершалось открыто и безнаказанно.
Дистанция между фронтом и тылом была всегда. Но никогда она не была столь огромной, а пиры в тылу столь пышными и беззаботными.
Нам казалось, что если мы это скажем, мы оскорбим героев. Или то была просто грубая психологическая защита - селективное игнорирование реальности?