Вилли владеет более чем 100 языками мира. Москвич. Родился в 1962 г.
В 1985 г. при выполнении интернационального долга в Афганистане чудом остался жив после тяжёлого осколочного ранения и контузии. У него была поражена левая височная доля мозга. Врачи опасались, что после такого ранения возможны психопатологические последствия. И действительно, Вилли изменился: у него открылось множество талантов, проснулась феноменальная память, которая дала возможность изучать не только языки, но и множество других наук: энтомологию, вирусологию, астрофизику. Основная профессия — врач, биолог-вирусолог, научный сотрудник Института вирусологии им. Ивановского.

Учёные бьются над разгадкой феноменальных способностей Вилли Мельникова, с которым нам удалось познакомиться. А мы увидели не только всевозможные таланты, но и потрясающую личность — скромного, интеллигентного, милого, обаятельного человека.

Сегодня Вилли необычайно популярен в Москве. О нём пишут статьи, его приглашают сниматься в кино. С осени 2004 г. он пробовал себя как киноактёр. В октябре в Киеве на киностудии им. А.Довженко он снялся в художественном фильме «Мир меня не поймал» — о великом украинском философе XVIII века Григории Сковороде (реж. Ю. Зморович).

Сейчас снимается в экранизации 12-серийного фильма по роману Б. Пастернака «Доктор Живаго» (реж. А.Прошкин) в роли Вольдемара — приятеля эсеров-анархистов, экзотического персонажа, уверенного в своей просветлённости и отмеченности свыше, т.е. типажа, которого в жизни Вилли терпеть не может!
Смешное слово «полиглот» у меня всегда ассоциировалось с «обжорой». Впрочем, во многом это и есть не то языковое обжорство, не то лингвистическая наркомания: чем большим количеством языков овладеваешь (а если точнее — они овладевают тобой), тем дальше хочется исследовать ещё неведомые тебе, — срабатывает эффект недостижимой линии горизонта. А по оценкам специалистов, на планете Земля — около трёх с половиною тысяч языков и диалектов. Поэтому я, владея лишь девяносто семью из них (включая пригоршню древних), сожалею о краткости жизни и недоумеваю над действиями «Горца» Дункана МакЛауда, который всё своё многосотлетнее существование посвятил отрубанию голов своих собратьев по несчастью!.. Кстати, мне нередко приходится встречать сомнения в моей человеческой природе: мне объявляют, что полиглотство — это не дар Божий, а гостинец сатаны! Так что реальное Средневековье в сознании людей и не думает кончаться…

Как мне это удалось? Для меня самого здесь начинается территория загадок: ведь навскидку кажется, что полиглотство пришло ниоткуда. Хотя стартовые ступени всё-таки были. В четырёхлетнем возрасте я увлёкся энтомологией, а поскольку названия насекомых нужно было знать как по-русски, так и по-латыни, то с последней всё и началось.

Классу к шестому в моём багаже присутствовали немецкий и скандинавские языки, включая древние рунические типы письменности. Просыпался интерес к романской, кельтской группам, магнитами замаячили языки Востока и североамериканских индейцев… Но в школе моя половина класса изучала английский, а он-то мне как раз и не давался. Так что переходный экзамен в конце восьмого класса я отвечал учительнице немецкого, а «англичанка» сидела рядом и, кажется, ревновала…

Сразу после десятого класса я поступил в Московскую ветеринарную академию. Моими однокурсниками стали ребята из африканских стран, оказавшиеся открытыми и благодарными собеседниками. Они были польщены, встретив мой интерес в отношении их племенных наречий. Так в мой мир вселились языки суахили, мандэ, зулушу, эве, йоруба, мванга, хтачингу, догон… А учившиеся на других факультетах аргентинцы и чилийцы снабжали меня экзотическими языками южноамериканских народов.
Дома же я вертел ручку настройки радиоприёмника «Океан» и «висел на языках» дикторов радиостанций всего мира, вслушиваясь в произношение и интонацию. Но студенческую эпоху сменила донельзя контрастная ей армейская — меня призвали на срочную службу солдатом Советской армии. Моя часть базировалась в Туркмении, но долго пробыть там мне не довелось: возглавлявшему особый отдел этой ракетной бригады полковнику показалось подозрительным моё знание нескольких языков (тогда ещё шести). Мне был предложен ультиматум: сознаться, у каких иностранных разведок я в услужении. И когда до меня дошла вся серьёзность происходящего абсурда, сочувствовавшие офицеры части посоветовали подать рапорт о переводе в действующую Сороковую армию. Так я оказался участником войны в Афганистане (1984-85 гг.). Но мне всегда казалось, что главным принципом выживания в самой безнадёжной ситуации должно стать умение приручить эту ситуацию, заставив её работать на себя. И я начал впитывать речь обитающих в этой стране народов. И когда в начале января 1986-го я, сойдя с поезда «Ашхабад-Москва», поздоровался с родным городом на пяти новоприобретённых языках, то нацелившийся было на меня военный патруль почему-то раздумал ко мне подходить…

Осмелюсь заявить — неспособных к языкам нет! Есть лишь те, кто в силу неких досадных причин не успел ещё осознать то многомерье и разноокрасье жизни, которые она получает в дар от языков, одновременно сбрасывая с себя стереотипы, банальности и скуку. Основная моя языкопознавательная волна родилась в те годы, когда различные словари и курсы языков свободно лежали в словарных отделах «букинистов» и стоили копейки. А к началу языкового бума (в конце перестройки) моя лингвистическая коллекция продолжала пополняться уже через живых носителей: появились приятели в большинстве стран мира. Среди них люди, подарившие мне свои родные языки, многие из которых изолированные, то есть не имеющие родственных себе. Это, например, языки японских айнов, бирманских гэрулау, вьетнамских руккьюм, каталонских басков, британских пиктов, карибских гуанчи, австралийских калкадунов, аргентинских рдеогг-семфанг, сибирских юкагиров, камчатских ительменов, филиппинских икшью, калифорнийских хопи, канадских тлинкитов или индейцев-шайеннов из североамериканского штата Вайоминг… Не говорю уже о таких «Вавилонах», как Африка, Индия или Кавказ! Само по себе полиглотство настолько ошарашивает людей, вызывая зачастую далеко не доброжелательную реакцию, что мало кому приходит в голову поинтересоваться о механизме самого феномена — не то дара, не то проклятия, заложником которого я стал. Моим собеседникам становится не до того, чтобы взглянуть, что же я делаю из всех моих языков? А ведь в этом — один из ключей к многоязычию! Прежде всего, мой главный критерий знания языка — писать на нём поэтические тексты, думать на нём в зависимости от ситуации и настроения. Я привык относиться к любому языку двояко: с одной стороны, он — живое существо, мой старший брат по разуму; а с другой — это стройматериал для создания моего авторского арт-пространства. И даже тот, кто привык считать себя человеком не творческим (условия жизни и/или род занятий к творчеству якобы не располагают), непременно откроет для себя огромный психотерапевтический потенциал языковых ландшафтов, будто всмотревшись в мир сквозь фасеточный глаз стрекозы.

Случалось, что жизнь навязывала мне экзотические обстоятельства совсем не радужного свойства, но они оборачивались трамплинами в языкознание и другие ниши человеческого интеллекта. Самый жёсткий из таких случаев — моя афганская контузия взрывною волной от разорвавшейся рядом мины. Несколько моих однополчан при этом погибли, а сам я, пройдя через клиническую смерть, вернулся из запредельности с перекроенным восприятием окружающего. Контузия долго мешала мне жить уже после войны, но мне удалось перепрыгнуть чрез неё, погружаясь во взаимоконтрастные области знаний и становясь в этом смысле многостаночником (или как я привык про себя говорить, мультименталистом). И жизнь на стыке таких разностей — ещё один ключ к полиглотству: как в физике между плюсом и минусом возникает электрический ток, так и при путешествиях между далёкими друг от друга сферами знаний также проскакивает некое подобие искры зажигания, заводящая мотор полиглотства. Но этот двигатель, в отличие от автомобильного, не только перерабатывает топливо, но и рождает своё, принципиально новое. Одним из вариантов последнего у меня стал литературный стиль неологизмов, слов-образов-кентавров, который я назвал «муфтолингва». Скажем, поговорка «долг платежом красен» будет в данном стиле звучать так: «Задолжадность возвращедростью красна!». Или — о песне: «Мерзлятся, медитая, льдинозавры…». А вот — предостережение: «Не всякая заглядевушка сможет стать головокруженщиной, а тем более дожить до неувядамы!..».

В моём арсенале есть немало языков, которые я освоил только для того, чтобы читать любимых авторов в оригинале. А поскольку поэзия изначально непереводима, то Артюра Рэмбо по-настоящему стоит читать лишь по-французски, Данте — по-итальянски, Сэй-Сёнагон — по-японски, Хайяма — на фарси, Библию — на древнееврейском и греческом…

Общая ошибка приступающих к новому для них языку — стремление зазубривать как можно больше слов, не задумываясь над идиоматикой и фразеологией языка. А ведь в них — его душа! Например, русской идиоме «после дождичка в четверг» соответствуют: в немецком — «когда собаки залают хвостами», в тибетском — «когда скалы станут мягче облаков», в бенгальском — «когда обезьяна поклонится брахману», а в болгарском — «когда зазнавшаяся свинья в жёлтых шлёпанцах на грушу вскарабкается»! В языке же полинезийцев острова Таити до сих пор бытует оборот «когда Гоген налоги заплатит», родившийся ещё при жизни поселившегося там в конце 19-го века художника Поля Гогена.

Как видите, при таком подходе изучение языков превращается в истинное приключение на других планетах! К тому же у каждой из планет непременно открываешь разномастные спутники. Ими становятся разные варианты одного языка, например общепривычного английского: здесь и его американский вариант со своими особенностями в каждом штате; и новозеландский с австралийским, впитавшие слова и обороты из языков аборигенских племён; и канадский фринглиш; и гавайский пиджэн…

И ещё один секрет: довольно эффективным оказывается изучение двух и более языков параллельно, причём из различных групп (семей). Видимо, здесь проявляется синергизм действия — когда максимальный результат достигается совместным участием контрастов. Наконец, необходимо заметить: освоение языков не должно превращаться в тупую самоцель, когда изучающий с мрачной решимостью всякий раз берётся за книги, словно следуя расписанию некой мазохистской повинности. Так недолго забыть и родной язык! Незнакомая ещё языковая галактика должна стать и вашей советчицей, и исповедницей, и тогда лишь обернётся вашей наставницей и путём к самопознанию, сделав вас неприступными для депрессий и серых будней — или, говоря на муфтолингве, «действисельности и повседнервности».

---