Раннеславянский мир |
Метки: славяне |
Загадка гуслей-псалтыря |
Метки: история музыкальных инструментов гусли |
... |
Джакомо Леопарди
К Италии
О родина, я вижу колоннады,
Ворота, гермы, статуи, ограды
И башни наших дедов,
Но я не вижу славы, лавров, стали,
Что наших древних предков отягчали.
Ты стала безоружна,
Обнажены чело твое и стан.
Какая бледность! кровь! о, сколько ран!
Какой тебя я вижу,
Прекраснейшая женщина! Ответа
У неба, у всего прошу я света:
Скажите мне, скажите,
Кто сделал так? Невыносимы муки
От злых цепей, терзающих ей руки;
И вот без покрывала,
Простоволосая, в колени пряча
Лицо, она сидит, безмолвно плача.
Плачь, плачь! Но побеждать
Всегда - пускай наперекор судьбе,-
Италия моя, дано тебе!
Двумя ключами будь твои глаза -
Не перевесит никогда слеза
Твоих потерь, позора.
Вокруг все те же слышатся слова:
Была великой ты - не такова
Теперь. О, почему?
Была ты госпожой, теперь слуга.
Где меч, который рассекал врага?
Где сила, доблесть, стойкость?
Где мантий, лент златых былая слава?
Чья хитрость, чьи старанья, чья держава
Тебя лишила их?
Когда и как, ответь мне, пала ты
Во прах с неизмеримой высоты?
И кто защитник твой?
Ужель никто? - Я кинусь в битву сам,
Я кровь мою, я жизнь мою отдам!
Оружье мне, оружье!
О, если б сделать так судьба могла,
Чтоб кровь моя грудь итальянцев жгла!
Где сыновья твои? Я слышу звон
Оружья, голоса со всех сторон,
Литавры, стук повозок.
Италия моя, твои сыны
В чужих краях сражаются. То сны
Я вижу или явь:
Там пеший, конный, дым и блеск мечей,
Как молний блеск? Что ж трепетных очей
Туда не обратишь?
За что сражаются, взгляни в тревоге,
Там юноши Италии? О боги,
Там за страну чужую
Италии клинки обнажены!
Несчастен тот, кто на полях войны
Не за отчизну пал,
Семейного не ради очага,
Но за чужой народ, от рук врага
Чужого; кто не скажет
В час смерти, обратясь к родному краю:
Жизнь, что ты дал, тебе я возвращаю.
Язычества блаженны времена:
Единой ратью мчались племена
За родину на смерть;
И вы, превозносимые вовеки
Теснины фессалийские, где греки,
Немногие числом,
Но вольные, за честь своей земли
И персов и судьбу превозмогли.
Я думаю, что путник
Легко поймет невнятный разговор
Растений, и волны, и скал, и гор
О том, как этот берег
Был скрыт грядою гордой мертвых тел
Тех, кто свободы Греции хотел.
И прочь бежал тогда
За Геллеспонт Ксеркс низкий и жестокий,
Чтобы над ним смеялся внук далекий;
На холм же, где, погибнув,
Они нашли бессмертье, Симонид
Поднялся, озирая чудный вид.
Катились слезы тихие со щек,
Едва дышать, едва стоять он мог
И в руки лиру взял;
Кто о самом себе забыл в бою,
Кто за отчизну отдал кровь свою,
Тот счастье испытал;
Вы, Грецией любимы, миром чтимы,
Какой любовью были одержимы,
Какая страсть влекла
Вас под удары горького удела?
Иль радостным был час, когда вы смело
Шаг сделали ужасный,
Что беззаботно улыбались вы?
Иль не могильные вас ждали рвы,
А ложе пышных пиршеств?
Тьма Тартара и мертвая волна
Вас ждали там; ни дети, ни жена
Вблизи вас не стояли,
Когда вы пали на брегу суровом,
Ничьим не провожаемые словом.
Но там и Персию ждала награда
Ужасная. Как в середину стада
Кидается свирепый лев,
Прокусывает горло у быка,
Другому в кровь загривок и бока
Терзает - так средь персов
Гнев эллинов ярился и отвага.
Гляди, средь мертвых тел не сделать шага,
И всадник пал, и конь;
Гляди, и побежденным не пробиться
Чрез павшие шатры и колесницы;
Всех впереди бежит
Растерзанный и бледный сам тиран;
Гляди, как кровью, хлынувшей из ран
У варваров, облиты
Герои-эллины; но вот уж сами,
От ран слабея, падают рядами.
Живите, о, живите,
Блаженными вас сохранит молва,
Покуда живы на земле слова.
Скорее возопят из глубины
Морской созвездья, с неба сметены,
Чем минет, потускнев,
О вас воспоминание. Алтарь-
Гробница ваша; не забыв, как встарь
Кровь проливали деды,
С детьми в молчанье матери пройдут.
О славные, я простираюсь тут,
Целуя камни, землю;
Хвала и слава, доблестные, вам
Звучит по всей земле. Когда бы сам
Я с вами был тогда,
Чтоб эту землю кровь моя смягчила)
Но коль судьба враждебная решила
Иначе, за Элладу
Смежить не дозволяя веки мне
В последний раз на гибельной войне,-
То пусть по воле неба
Хоть слава вашего певца негромко
Звучит близ славы вашей для потомка!
Метки: поэзия джакомо леопарди |
Южнобалтийские славяне в истории Старой Руссы |
Южнобалтийские славяне в истории Старой Руссы
Метки: древняя русь |
Могильники черняховской культуры в Северной Буковине и Бессарабии |
Могильники черняховской культуры в Северной Буковине и Бессарабии
Метки: черняховская археологическая культура |
Найденный каменный браслет изменил представления о культуре первобытного человека |
Часть каменного браслета, который является самым древним из известных на сегодняшний день женских украшений, обнаружили археологи в Денисовой пещере в Алтайском крае, уникальная находка полностью изменила представления ученых о культуре первобытного человека, - сообщает Агентству РroСhurch.info Научное Общество Креационных Исследований, со ссылкой на РИА Новости.
Конечно, никому и в голову не могло прийти, что “глупые первобытные люди” могли изготавливать сложнейшие ювелирные изделия, т.к. это выходит за все рамки современной господствующей “науки” и рушит всю систему эволюционных убеждений. Согласно которым производство первых примитивных украшений началось 10 000 лет назад, а уж о культуре “первобытных людей” вообще не могло идти речи. Однако как датировали эту находку ей 40-50 тысяч лет.
На браслете имеется отверстие, через которое, продевалась веревочка с бусинкой. Браслет удивительно сложен, даже заместитель директора института археологии и этнографии СО РАН Михаил Шуньков признал, что “по всей видимости, для сверления применялась технология, сравнимая с современным станком”. Для изготовления такого браслета требуются профессиональные знания и кропотливые усилия, которыми не обладали пещерные люди - с позиции униформизма. С позиции креационной концепции же следует, что никаких примитивных “недочеловеков” попросту не существовало, а люди, раннее, были прекрасно развиты. Они передавали и наращивали свои знания из поколение в поколение, благодаря этому мы можем сейчас любоваться на изумительные археологические находки. Те факты, но не те трактовки, следовательно опять же не те выводы.
Найденная часть каменного браслета сейчас хранится в музее института археологии и этнографии в Новосибирске.
Автор статьи: Иван Халилов
Метки: каменный век |
Средневековье. Восточная Европа. |
Начал работу новый форум "Средневековье - Восточная Европа".
Метки: новости |
Посвящение коня в погребальном обряде осетин и его украинские параллели |
К. Ю. Рахно
Посвящение коня в погребальном обряде осетин и его украинские параллели
Материалы международной юбилейной научной конференции «Россия и Кавказ» (6-7 октября 2009 г., Владикавказ). – Владикавказ, 2010. – С.216-221.
Приток новых археологических материалов в последние десятилетия значительно укрепил позиции тех украинских ученых, которые считают весьма существенным вклад ираноязычных кочевников степи, прежде всего, скифов, сарматов и алан, в этногенез украинского народа. Ираноязычное население не исчезло бесследно с территории Восточной Европы, а сыграло определенную роль в формировании материальной и духовной культуры населения степи и пограничных со степью регионов. Как следствие этого, следы воздействия сарматов и аланов были отмечены не только в особенностях языка, но и в идеологии, хозяйственных и культурных традициях тех этнических общностей Поволжья, Подонья и Северного Причерноморья, процесс формирования которых имел место ещё в домонгольскую эпоху. Имеющиеся параллели в культуре осетин и украинцев позволяют говорить о существовании двусторонних контактов в области культуры, быта и идеологии между славянским и североиранским населением не только в древности, но и в средние века [1]. Вместе с тем, нельзя не отметить слабой разработанности проблемы сармато-аланского наследства в украинской традиционной культуре. Одним из перспективных методов выявления аланского наследия в Украине может быть сопоставление пережитков дохристианских культов, верований, обрядов украинского населения с материалами традиционной этнографии осетин.
В первую очередь следует обратиться к тем элементам духовной культуры, которые являются наиболее сакральными и имеют консервативный характер. Одним из таких элементов являются погребально-поминальные традиции. В них обнаруживается целый ряд аналогий. Здесь прежде всего уместно вспомнить старинный эзотерический обычай посвящения коня покойнику у осетин – бæхфæлдисæн [2].
Обряд этот, воспроизведенный в художественной форме классиком осетинской литературы Коста Хетагуровым («Уæлмæрдты» («На кладбище»)), хорошо знавшим обычаи своего народа, восходит по своей семантике к далеким временам индоиранской общности. Он генетически связан с сармато-аланской архаикой. Если у алан-язычников погребальный обряд племенных вождей и военачальников завершался кровавым жертвоприношением, о чем свидетельствуют многочисленные захоронения коней в катакомбных могильниках, то у их по[с. 216]томков этот обряд перестал сопровождаться убийством коня. В таком виде обряд посвящения коня покойному и дожил до XVIII-XX веков. Этот ритуал был вызван представлением о том, что переходя в потусторонний мир, душа человека нуждается во всех тех благах, какими пользовался усопший при жизни. Цель обряда состояла в том, чтобы снабдить умершего человека загробным конем, который должен был служить ему и довезти до предназначенного покойнику места.
Конь посвящался только мужчине, однако в ряде местностей зафиксированы случаи, когда лошадь посвящалась и знатной женщине, – явные отголоски обычая захоронения воительницы с конем, широко бытовавшего у сарматов. Подтверждают это и нартовские сказания, сохранившие память о времени героических амазонок. Если посвящение коня для женщины было уже редким явлением среди осетин, то выбор хорошего верхового коня для покойника-мужчины считался необходимым условием. Отсутствие подходящего коня в доме умершего вынуждало семью просить его у родственников, которые с неохотой отдавали животное, считая, что после посвящения конь как бы станет собственностью покойника. Тем не менее отмечено, что, если у родных покойника не было коня, то его им давали знакомые. Во всем этом нетрудно заметить продолжение традиций древних иранских народов, в частности, скифов, которые хоронили с покойником его лучшего коня или коней. Хорошо известно также, что похороны скифских царей сопровождались принесением в жертву лучших коней. Во многих случаях у скифов, сарматов и алан коня погребали в полном снаряжении. Об этом свидетельствуют археологические исследования средневековых аланских катакомб. Поэтому полагают, что осетинский обряд снаряжения коня перед его посвящением покойнику является древнеиранским наследием.
По-особому убрать, нарядить коня было обязанностью старшего родственника. Коня нагружали дарами: на шею клали два аршина белого коленкора, под седло, не имеющее подушки – новый неношеный сафьян. Часто его покрывали большим головным платком вдовы. На седло вешали башлык, кнут, треножник, а если покойник умел хорошо обращаться с оружием, то и ружье. В гриву, челку, а иногда и в хвост коня вплетали разноцветные шелковые или сатиновые ленты. Женщины в дар покойнику снимали с себя украшения – кольца, браслеты. Человек, ведущий коня, держал в руке новую плеть. Для коня брали с собой немного проса или ячменя – как провизию на дорогу в царство мертвых. Если всё не исполнить, то обряд лишился бы своего значения. По верованию осетин, всё, что отдавалось мертвому, приносило ему пользу в загробном мире. Поэтому посвящение коня совершали даже мусульмане, только не на кладбище, а во дворе дома перед выносом покойника. Там же происходил этот обряд и в горах, где погребения по большей части располагались на крутых склонах. Шествуя позади гроба, конь сопровождал покойного до места погребения – погоста или склепа. Приносили также шкуру зарезанного в день погребения барана и ушат браги.
Наступал самый торжественный момент во всей погребальной церемонии. Его проводил посвященный в таинство и почитаемый обществом старик-посвятитель – бæхфæлдисæг. Он должен был обладать красноречием и хорошо знать слова молитвенного напутствия. Такие старцы были известны далеко за пределами своего села и приглашались на похороны в другие села. После того как подросток подводил коня в полном убранстве к изголовью раскрытого гроба, посвятитель выходил из толпы, брал уздечку и проводил ею по рукам умершего или клал на руку. Это означало передачу коня умершему. Вкладывая повод уздечки в руки покойного хозяина, его наставляли словами: «Пусть это будет твой конь». Народ, присутствующий на похоронах, становился вокруг могилы, образуя круг. Старик-посвятитель останавливался перед конем, брал рог или чашу с брагой и произносил длинную красивую речь, в которой описывал предстоящую душе умершего трудную мистическую дорогу и грозящие ей опасности, вследствие чего коня просили помочь хозяину на его пути в обитель предков [3].
В речи, произносимой перед конем, рассказывалось о путешествии к месту упокоения души умершего человека. По дороге в загробный мир, глазам следующего этим путем, представлялись картины посмертного воздаяния за жизненные поступки. Грешники получали наказание по заслугам, а праведники наслаждались вечным блаженством за благодеяния, содеянные при жизни. Дорога разветвлялась на три пути: верхний, средний и нижний. Ехать надо было по среднему пути, ведущему к мосту из гибких ветвей и тростника. Чтобы оказаться на другой стороне, надо [с. 217]было сильно ударить коня плетью. Высказываемая в надгробной речи уверенность в том, что мертвец на своем коне проскачет невредимо через мост, отделяющий рай от ада, не оставляют сомнения в том, что некогда у осетин осуществлялась прямая передача лошади покойному, скорее всего, путем заклания её на его могиле. Конь в мощном прыжке переносил седока к вратам страны мертвых, которые он открывал ударом копыта, и райскому кургану у молочного озера. Из озера выбегали дети. И златокудрый мальчик стреноживал коня на зеленом райском лугу. Райские двери открывались, с шумом и треском навстречу вновь прибывшему вставали люди. Речь завершал пассаж формульного характера: «Посадите его наверху, дабы он был спутником Сослана, чтобы он сидел вместе с Урызмагом. Где место пребывания души того покойника, там будет и место пребывания души этого покойника» [4]. По окончании речи коню давали отведать над могилой ритуальной браги. Посвятитель проливал несколько капель сначала на голову коня, потом на покойника. Глиняную или деревянную чашку он разбивал о подкову правой передней ноги коня, а осколки её бросали в могилу или склеп, о чем свидетельствуют многочисленные археологические находки. Так выражалась линейность, невозвратность пути умершего. Сосуд, которым пользовались в погребальном обряде, больше не годился для профанного употребления. Затем коня кормили просом, которое насыпали на шкуру барана. На грудь умершему ложили горсть земли со словами: «Будь светел! Пусть будет с тобой и конь твой, и земля, и могила. Теперь подходите, родные, близкие, друзья покойника, проливать слезы! Оплакивайте его!». Скакуна трижды слева направо обводили вокруг могилы. в сопровождении вдовы и близких родственников, не перестававших оплакивать свою утрату. Останавливались у ног покойника. Чтобы тот мог узнать своего коня на том свете, ему обрезали хвост и отрезали кончик правого уха, который тоже клали в могилу, под голову покойника. Иногда объяснялось, что это делается в знак того, что лошадь и на том свете будет служить своему хозяину. В более поздние времена просто делали надрез на ухе, касались его острием ножа или отрезали прядь волос из гривы или челки. После чего кто-нибудь из присутствующих садился на коня верхом и скакал до тех пор, пока не вгонял в испарину. Сафьян и коленкор снимали с коня и раздавали бедным. Посвященный конь обычно навсегда оставался в доме покойного, хотя в некоторых местностях его через несколько дней продавали [5].
Описание пути в загробный мир вербальной части осетинского обряда посвящения коня покойнику идентично описанию катабасиса героя нартовского героического эпоса Сослана, путешествующего на чудесном коне по иным мирам [6]. Параллельными в обряде и эпосе являются сюжеты посмертного воздаяния за грехи и добрые дела. В эпосе путь в царство мертвых Барастыра описывается как путь вниз: в ущелье, вниз по тропинке к реке, вниз по течению реки до конца ущелья, в густом тумане. Выход из ущелья ведет на бескрайние равнины, покрытые травой. На небе нет ни луны, ни солнца. Посреди равнины – озеро. Путь далее ведет вниз, на дно озера, где опять открываются бескрайние равнины, на которых мучаются грешники. Дорога ведет к мосту, а за мостом располагается райский сад, в котором играют дети.
Параллельными мотивами обряда и эпических сказаний являются дорога, озеро, мост, равнины, райские сады, дети. Считалось, что дети могут выходить из Страны мертвых, что связано с архаическим пониманием смерти как нового рождения. Загробный конь на райских пастбищах стреноживался. Эпический герой Сослан имел трехногого одноглазого коня, а сам был колченогим и с тремя зрачками в каждом глазу [7]. Большой интерес в данном аспекте представляют наблюдения над костными остатками лошадей, находимыми в могилах. У некоторых коней в скифских захоронениях обнаруживается определенная органическая ненормальность – например, лишний зуб или позвонок, а также явная хромоногость. Такие лошади не были пригодны для нормального использования. С аналогичными врожденными дефектами археологи столкнулись при исследовании скелетов коней в аварских погребениях [8]. Такие уродства – непарность того, что должно быть парным, неполноценность, дефектность – характерны для связанных с загробным миром мифических животных, героев и богов. Таковым становился в ходе осетинского ритуала конь, после того как ему отрезали ухо. Чашу тоже недаром разбивали о его копыто. Нартовский эпос содержит драматический эпизод убийства коня Сослана лучниками из Страны мертвых. Стрелы при этом поражают коня в копыта — единственное уязвимое место [9]. Данный эпизод позволяет предполагать, что у создателей сюжета были представления, согласно которым в проце[с. 218]ссе отправки коня в потусторонний мир следовало произвести определенные манипуляции с его копытами. Выявленные соответствия свидетельствуют в пользу того, что ядро нартовского эпоса сформировалось из обрядовых действий, сакральных формул и мифических представлений, составляющих некогда ритуальную практику скифских, сарматских и аланских племен.
Осетинский обряд посвящения коня покойнику является трансформацией древнего ритуала конского жертвоприношения. Этим объясняются общие места в ведической и осетинской обрядности. Функции погребального коня в осетинской похоронной обрядности перекликаются с функциями лошади, которая приносилась в жертву на похоронах царя и знати у ведических ариев. Так, в одном из гимнов, исполнявшемся при погребении коня, животное – как посредника между миром людей и миром богов – просят доставить умершего на третье небо, в обитель Варуны, переправить путем, по которому вслед за первым человеком и первым царем ариев Ямой (иранский Йима, осетинский Хамыц) прошли на верхнее небо, вечные луга и пастбища Ямы все умершие предки. Значение коня состояло в наделении его особой силой, мистической способностью обеспечить своего хозяина энергией для воскрешения на том свете, что нашло отражение и в ведическом обряде ашвамедхи. Предназначенный в жертву конь нагружался дарами, его сопровождала предварительная жертва. У индоариев это был многоцветный козел, у осетин – баран, зарезанный в день погребения. В ведийском обряде празднично убранный конь трижды обводился вокруг жертвенного столба, играющего роль мировой оси. У осетин конь трижды обводился вокруг могилы, также моделирующей некий центр. Ритуал сопровождался сакральной речью. Индоарии жертву закалывали, а сбрую и золотые вещи укладывали на верхнее покрывало коня. В осетинском ритуале заклание заменено надрезанием уха коня и скачками до испарины. Однако археологические данные свидетельствуют в пользу того, что обряд жертвоприношения коня, отправлявшийся в сарматское время, был значительно ближе к ведическому. У индоиранцев заклание коня полагалось только лицам высших социальных рангов и совершалось царем или в его присутствии [10].
Отголоски обряда посвящения коня не раз отмечались у тех народов Кавказа, Средней Азии и Сибири, в этногенезе которых приняли участие сарматы и аланы [11]. Однако гораздо более любопытными, чем кавказские и среднеазиатские, и довольно неожиданными являются параллели в обрядности народов Восточной Европы. Исследователями уже указывалось на реликты посвящения коня умершему у населения Поволжья, в частности, у мордвы и татар-мишарей. Выдвигалось и предположение о наличии его пережитков в погребальной обрядности восточных славян [12]. С этим предположением следует согласиться, поскольку его подтверждают данные украинского фольклора и этнографии. Обряд, в котором покойнику посвящался его конь, в наиболее архаичной форме сохранялся в средневековье в той среде, которая больше всего заимствовала от ираноязычного кочевого населения степи, – у украинских козаков. Запорожцы ещё в конце XVI века, когда хоронили своего гетмана, то насыпали над ним высокий курган, оставляли возле него гетманского коня и справляли на могиле тризну [13]. Такой погребальный ритуал отражал высокий общественный статус их вождя, происходившего, как правило, из старого аристократического рода. Им завершался ритуально оформленный путь покойного, актуализуемый в рамках похорон. Конь оставлялся на могиле потому, что христианство уже не разрешало его захоронения вместе с умершим. Однако со временем этот обряд у украинцев, как и у осетин, ещё более редуцировался. Он свелся к ритуальному перепряганию и обводу лошади, которая везла покойника к месту погребения. В XIX – начале XX века на кладбище лошадь непременно выпрягали, затем обводили по ходу солнца вокруг саней или телеги и после этого сразу же вновь запрягали [14]. Данное действие призвано было заменить древний обычай приносить коня в жертву покойному.
Упомянув о ритуальном битье посуды, следует отметить его присутствие в погребальном обряде украинцев. На юге Украины известен обычай разбивать горшок во время вынесения мертвеца из дома [15]. С перепряганием и обводом коня это связано не было, но вполне возможно, что раньше такая связь существовала, и посуду разбивали на кладбище. Битье глиняного сосуда маркировало переход человека из одного состояния в другое, причем акцент делался на необратимости такого перехода. Таким образом не только защищались от угрожающего влияния мертвого, но и демонстрировали уход покойника за грань этого мира. Потом под влиянием христианства обы[с. 219]чай перешел в пределы усадьбы – так же, как это случилось с посвящением коня у отдельных исламизированных групп осетин. Обращает внимание, что в тех регионах, где влияние северных иранцев в прошлом было слабее, например, на Полесье, битье посуды не было таким характерным элементом похорон [16].
Значительные схождения и соответствия можно проследить также в представлениях украинцев о том свете, посмертных воздаяниях и возможности странствия души в загробный мир. Погребальный обряд как наиболее типичный rite de passage представляет собой ритуальное оформление перехода-проводов умершего из области жизни в пространство смерти, гарантирующее благополучное для живых преодоление границы между ними. Забота о сохранении этой границы и поддержании должного равновесия между тем и этим светом составляло основное содержание и главную цель погребального обряда, важным элементом которого у ираноязычных кочевников степи выступало посвящение коня. Данные этнографии позволяют выявить сармато-аланские черты в культуре славянского населения Украины, а также дают возможность сделать определенные выводы относительно участия сармат и аланов в его этногенезе. В этой связи особо заслуживают внимания многочисленные этнокультурные параллели между украинцами и осетинами. Ираноязычные обитатели степей длительное время оказывали воздействие на развитие украинской материальной и духовной культуры. В основу последней легли какие-то новые формы идеологических воззрений, возникшие в процессе ассимиляции предшествующих этносов. Определенные элементы этих форм можно проследить в составе комплекса семейной обрядности украинцев. Анализ архаичных типов погребального обряда может стать основой для уточнения ряда спорных аспектов их этногенеза и этнической истории.
1. Бубенок Олег. Ясы и бродники в степях Восточной Европы (VI – начало XIII вв.). Киев: Логос, 1997. С. 156-159; Бубенок Олег. Аланы-асы в Золотой Орде (XIII-XV вв.). Киев: Институт востоковедения им. А. Крымского НАНУ, 2004. С. 277-288; Стецюк Вадим. Громовержець та міф про чудесне народження. Львів: Ліга-Прес, 2004; Тищенко Костянтин. Мовні контакти: Свідки формування українців. Київ: Аквілон-Плюс, 2006. С. 96-140; Балушок Василь. Етногенез українців. Київ: Інститут мистецтвознавства, фольклористики та етнології ім. М.Т. Рильського, 2004. С. 61-64; Балушок Василь. Українська етнічна спільнота: Етногенез, історія, етнонімія. Біла Церква: видавець Пшонківський О.В., 2008. С. 64-72.
2. Магометов А.Х. Культура и быт осетинского народа. Орджоникидзе: Ир, 1968. С. 378, 379; Гаджиев Гайдар. Доисламские верования и обряды народов Нагорного Дагестана. Москва: Наука, 1991. С. 136, 137; Цагараев В.А. Золотая яблоня нартов: История, мифология, искусство, семантика. Владикавказ: РИПП им. В.А. Гассиева, 2000. С. 82.
3. Миллер Всеволод. Осетинские этюды. Часть первая (Осетинские тексты) // Ученые записки императорского Московского университета. Отдел историко-филологический. Москва: типография бывш. Ф.Б. Миллера, 1881. Выпуск первый. С. 132-133; Миллер Всев. Черты старины в сказаниях и быте осетин // Журнал Министерства народного просвещения. Санкт-Петербург, 1882. Т. 222. № 8, август. С. 203; Ковалевский Максим. Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин в историко-сравнительном освещении. Москва: типография В. Гатцук,1886. Том первый. С. 86; Такоева Н.Ф. Поминальные и погребальные обряды осетин в ХІХ веке // Советская этнография. – Москва, 1957. – № 1. С. 147; Калоев Б.А. Осетинские историко-этнографические этюды. Москва: Наука, 1999. С. 10, 41, 138-139, 187-189, 278.
4. Миллер Всеволод. Осетинские этюды. Часть первая (Осетинские тексты) // Ученые записки императорского Московского университета. Отдел историко-филологический. – Москва: типография бывш. Ф.Б. Миллера, 1881. С.109-115; Ковалевский Максим. Указ. соч. С. 86; Такоева Н.Ф. Поминальные и погребальные обряды осетин в ХІХ веке // Советская этнография. Москва, 1957. № 1. С. 147; Калоев Б.А. Осетинские историко-этнографические этюды. Москва: Наука, 1999. С. 189-194.
5. Миллер Всеволод. Осетинские этюды. Часть первая (Осетинские тексты) // Ученые записки императорского Московского университета. Отдел историко-филологический. Москва: типо[с. 220]графия бывш. Ф.Б. Миллера, 1881. С. 134; Миллер Всев. Осетинские этюды. Часть вторая. Исследования // Ученые записки императорского Московского университета. Отдел историко-филологический. Москва: типография А. Иванова (бывш. Миллера), 1882. Выпуск второй. С. 294-295; 24, с. 203-204; Ковалевский Максим. Указ. соч. С. 86; Такоева Н.Ф. Указ. соч. С.. 147; Калоев Б.А. Указ. соч. С. 50, 132, 138-139, 188-189, 214.
6. Нарты. Осетинский героический эпос. Москва: Наука, 1989. Кн. 2. С. 50-51; Дюмезиль Жорж. Осетинский эпос и мифология. Москва: Наука, 1976. С. 43-45.
7. Нарты. Осетинский героический эпос. Москва: Наука, 1989. Кн. 2. С. 48
8. Беленицкий А.М. Конь в культах и идеологических представлениях народов Средней Азии и Евразийских степей в древности и раннем средневековье // Краткие сообщения Института археологии. Москва, 1978. Вып. 154. С. 36-37.
9. Дюмезиль Жорж. Скифы и нарты. Москва: Наука, 1990. С. 194.
10. Кузьмина Е. Е. О семантике изображения на Чертомлыцкой вазе // Советская археология. Москва, 1976. № 3. С.71-72; Кузьмина Е.Е. В стране Кавата и Афрасиаба. Москва: Наука, 1977. С. 99-100; 19. Кузьмина Е.Е. Распространение коневодства и культа коня у ираноязычных племен Средней Азии и других народов Старого света // Средняя Азия в древности и средневековье: (история и культура). Москва: Наука, 1977. С. 43; Голан Ариэль. Миф и символ. Москва: Русслит, 1993. С. 49-50.
11. Калоев Б.А. Осетины: (Историко-этнографическое исследование). Москва: Наука, 1967. С. 201-202; Калоев Б.А. Осетинские историко-этнографические этюды. Москва: Наука, 1999. С. 99-101, 108, 187, 194; Кузьмина Е.Е. Распространение коневодства и культа коня у ираноязычных племен Средней Азии и других народов Старого света // Средняя Азия в древности и средневековье: (история и культура). Москва: Наука, 1977. С. 43, 45; Липец Р.С. Отражение погребального обряда в тюрко-монгольском эпосе // Обряды и обрядовый фольклор. Москва: Наука, 1982. С. 226-228.
12. Бубенок Олег. Ясы и бродники в степях Восточной Европы (VI – начало XIII вв.). Киев: Логос, 1997. С. 142, 155.
13. Каляндрук Тарас. Таємниці бойових мистецтв України. Львів: ЛА „Піраміда”, 2007. С. 88; Срезневский И. Запорожская старина. Песни и думы о лицах и событиях до Богдана Хмельницкого. Харьков: университетская типография, 1833. Часть I. кн. 1. С. 82, кн. 2. С. 102.
14. Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. Москва: Наука, 1991. с. 350.
15. Котляревский А. О погребальных обычаях языческих славян. Изследование А. Котляревского. Москва: б.м., 1868. с. 221; Сумцов Н.Ф. Хлеб в обрядах и песнях. Харьков: типография М. Зильберга, 1885, с. 67; Вовк Хведір. Студії з української етнографії та антропології. Київ: Мистецтво, 1995, с. 214.
16. Топорков А.Л. Домашняя утварь в поверьях и обрядах Полесья // Этнокультурные традиции русского сельского населения ХІХ – начала ХХ в. Москва: Наука, 1990. Вып. 2. С. 89. [с. 221].
Метки: к. ю. рахно |
Нашел в интернете книжку |
Naissance d'une capitale : Constantinople et ses institutions de 330 à 451
Метки: g. dagron |
Западноевропейская средневековая историография |
Западноевропейская средневековая историография
Метки: вайнштейн о.л. |
Иконы из монастыря Високи Дечани (Косово) |
Метки: високи дечани косово иконопись |
Славянские диалекты в соотношении с другими языками Великого княжества Литовского |
Славянские диалекты в соотношении с другими языками Великого княжества Литовского
Метки: академик иванов |
Описание русских и славянских пергаментных рукописей |
Описание русских и славянских пергаментных рукописей
Рукописи русские, болгарские, молдовлахийские, сербские
Сост. Гранстрем Е.Э. Под ред. Д.С. Лихачева
Метки: древние славянские рукописи |
История языческой Европы |
Метки: европейская история |
Памяти Евгения Александровича Рябинина |
Вчера ушел из жизни известный отечественный археолог, ведущий сотрудник ИИМК РАН, доктор исторических наук Евгений Александрович Рябинин.
Лучшая память ученому - его научные труды.
1. Рябинин Е.А. Костромское Повольжье в эпоху средневековья.
2. Рябинин Е.А. Зооморфные Украшения Древней Руси X-XIV Вв.
|
Памяти Евгения Александровича Рябинина |
Вчера ушел из жизни известный отечественный археолог, ведущий сотрудник ИИМК РАН, доктор исторических наук Евгений Александрович Рябинин.
Лучшая память ученому - его научные труды.
1. Рябинин Е.А. Костромское Повольжье в эпоху средневековья.
2. Рябинин Е.А. Зооморфные Украшения Древней Руси X-XIV Вв.
|
Памяти Евгения Александровича Рябинина |
Вчера ушел из жизни известный отечественный археолог, ведущий сотрудник ИИМК РАН, доктор исторических наук Евгений Александрович Рябинин.
Лучшая память ученому - его научные труды.
1. Рябинин Е.А. Костромское Повольжье в эпоху средневековья.
2. Рябинин Е.А. Зооморфные Украшения Древней Руси X-XIV Вв.
|
Памяти Евгения Александровича Рябинина |
Вчера ушел из жизни известный отечественный археолог, ведущий сотрудник ИИМК РАН, доктор исторических наук Евгений Александрович Рябинин.
Лучшая память ученому - его научные труды.
1. Рябинин Е.А. Костромское Повольжье в эпоху средневековья.
2. Рябинин Е.А. Зооморфные Украшения Древней Руси X-XIV Вв.
|
Памяти Евгения Александровича Рябинина |
Вчера ушел из жизни известный отечественный археолог, ведущий сотрудник ИИМК РАН, доктор исторических наук Евгений Александрович Рябинин.
Лучшая память ученому - его научные труды.
1. Рябинин Е.А. Костромское Повольжье в эпоху средневековья.
2. Рябинин Е.А. Зооморфные Украшения Древней Руси X-XIV Вв.
|
Памяти Евгения Александровича Рябинина |
Вчера ушел из жизни известный отечественный археолог, ведущий сотрудник ИИМК РАН, доктор исторических наук Евгений Александрович Рябинин.
Лучшая память ученому - его научные труды.
1. Рябинин Е.А. Костромское Повольжье в эпоху средневековья.
2. Рябинин Е.А. Зооморфные Украшения Древней Руси X-XIV Вв.
|