Томаовсянка все записи автора

Быть может, солнцем? Или тишиной?.

К. Д. Бальмонт

 

Музыка ведь так много открывает в познании поэзии, я думаю, что по-настоящему — только музыкант понимает поэзию.

А. Н Скрябин

  Константин Дмитриевич Бальмонт занимает особое место в поэзии Серебряного века. Можно сказать, что рубеж XIX-XX веков — это время, прошедшее «под знаком Бальмонта». В Бальмонта была буквально влюблена вся Россия. Он был постоянной темой светских бесед и сплетен, ему стремились подражать, его стихи переписывали, учили наизусть, на них писали музыку. Историческим фактом стало то, что  тексты Бальмонта были наиболее востребованы в вокальной музыке. Список музыкальных сочинений на его стихи, написанных на рубеже Х1Х-ХХ веков, насчитывает свыше 500 примеров (приблизительно 170 имен композиторов). 

  Бальмонт стал вторым после Пушкина по популярности у музыкантов, его тексты использовались много чаще Лермонтова и Алексея Толстого, Кольцова и Плещеева.

Музыка

Мы слышим воздушное пенье чудесной игры,
  Не видя поющего нам серафима.
  Вздыхаем под тенью гигантской горы,
Вершина которой для нашего духа незрима.

И чувствуем смутно, что, если б душой мы могли
  Достичь до вершины, далекой и снежной,
  Тогда бы - загадки печальной Земли
Мы поняли лучше, упившись мечтою безбрежной.

Но нет, мы бессильны, закрыта звенящая даль,
  И звуки живые скорбят, умирая,
  И в сердце обманутом плачет печаль,
И гаснут, чуть вспыхнув, лучи недоступного Рая.

 

Общением со Скрябиным связано эссе Бальмонта "Светозвук в Природе".

... Из этой природной картины, где Музыкальная Воля ежедневного миротворчества силою Светозвука обращает бездейственную дремоту в пряжу бодрствующего сознания — перенесёмся мгновенно в концертную залу, где дух творит подобное не волею протянутых лучей, а колдующей волею рук.

Настраиванье скрипок. Ток ручьёв,
Себя ещё пытующих, неровных,
Но тронувших края надежд верховных,
И сразу доходящих до основ.

Дух пробуждён. В нём свет, который нов
Пробег огней утонченно-духовных.

Мир возниканья снов беспрекословных,
По воле прикасания смычков.

Миг тишины. В огнях застыла зала.
Не дрогнет жезл в приподнятой руке.
Ещё сейчас душа была в тоске.

Вот в ней мгновенно притупилось жало.

И с пальцев рук теченье побежало.
И дух плывёт в ликующей реке.

Голос Светозвука явственно ощутим. Музыка, вечно построяющая себя в мире во временны́х предельностях Рассвета, Утра, Полдня, Заката, Вечера, и Ночи, четко слышна и зрима поэтическому мироощущению, которое по существу своему есть провидческое и яснозрящее.

С утра до полдня в духе я певучем,
Со всем земным я всё же не земной.
Я восхожу с растущею волной,
До полдня, к Солнцу, к тем горнилам жгучим.

Найдём, сверкнём, полюбим и замучим,
Занежим семицветной пеленой.
К черте рассвета! К музыке! За мной!
Взнесём дары, и приобщим их к тучам!

Но вдруг в душе означится излом.
Пронзит предел восторженность сгоранья.
Двенадцать. Солнце кончило игранье.

Хоть вы придите, молния и гром!
До завтра мгла и ощупь собиранья.
Но завтра утро вновь качнёт крылом!

  Верна ли самая мысль Скрябина о сочетании его Огненной Мистерии Прометея с игрою Светоцвета? И да, и нет. Нет, в том смысле, что музыка, будучи Божески самодостаточным царством, не нуждается ни в каких сопутствующих достижениях иной красоты, и, говоря в каждой душе иным голосом, этой душе сродным, будет не обогащать, а ограничивать свое красноречие, сопутствуемое определенной дополняющей красотой. Чтобы сопутствующая красота была не просто дополнительная, а глубинная, абсолютно сродная, как это мы видим в таинствах Природы, надо, чтобы угадание художника было столь же неукоснительно верным и единственным, как верны угадания творящей Природы. Но в то же время Скрябин совершенно прав в своем замысле, ибо он, презиравший будничное и часто восклицавший: “Жизнь должна быть праздником”, смотрел на свою световую симфонию как на священное празднество. А в отдельном празднике своеволие и введение угадчивой творческой прихоти – самодержавный закон зиждительной воли. Сочетать игру звуков с игрою светов всегда – не должно, сочетать ее с игрою светов на священном празднике – необходимо. 

Светозвук в природе и световая симфония Скрябина (Бальмонт)...

 

 

  Константин Бальмонт вошел в историю русской литературы один из самых музыкальных поэтов. Музыка его стихов, необыкновенная его способность мыслить зрительными, слуховыми, осязательными категориями, воплощать цвето-звуковые образы – «музыку цветов», «запах солнца», «аромат волны» восхищали русских музыкантов. Поэзия Бальмонта вдохновила многих композиторов, и среди них – Рахманинов, Прокофьев, Стравинский, на создание замечательных вокальных и вокально-симфонических произведений. Восхищался Бальмонтом и знаменитый контрабасист и дирижер Сергей Кусевицкий (1874 - 1951). Поэт напоминал ему Александра Скрябина, с творчеством которого был он так глубоко связан.

Кусевицкий контрабасист

Играя на громоздком контрабасе, Кусевицкий уделял огромное внимание звуку как таковому, его окраске. Именно этим вызваны были во многом восторженные оценки его искусства Скрябиным и Рахманиновым, Бальмонтом и Прокофьевым, Шаляпиным и Собиновым, Артуром Никишем и Артуром Рубинштейном, Львом Толстым и Станиславским. Игру Кусевицкого называли «колдовством», «наваждением». Кусевицкий поражал слушателей пластичностью инструментальной кантилены, бесконечным «дыханием» смычка, чистейшей палитрой красок, тонкой игрой светотени. Малейший поворот смычка обращал огненное brio в дымку, колышущийся мираж.

  Дружба связывала Кусевицкого с Бальмонтом еще в России. Поэт посещал концерты контрабасиста, поражался певучести инструмента под руками исполнителя. После одного из них, данного Кусевицким в 1915 в память безвременно скончавшегося Скрябина, поэт написал стихотворение «Кусевицкому, играющему на контрабасе», вошедшее позднее в стихотворный сборник «Перстень» (1920):

 

  Значительную часть произведений Константина Бальмонта составила камерная вокальная музыка: романсы, стихотворения для голоса с сопровождением, циклы вокальных миниатюр, мелодекламации, вокальные ансамбли.

 Среди авторов циклов миниатюр на стихи Бальмонта: Рахманинов, Прокофьев, Танеев, Стравинский, Мясковский, Черепнин, Ребиков, Гнесин...

Стихи и переводы Бальмонта стали основой музыкальных произведений Прокофьева (хор «Белый лебедь», романс «Есть другие планеты…», фортепианный цикл «Мимолётности», кантата «Семеро их»). Прокофьев, как и Скрябин, признавал право на жизнь поэтических интерпретаций своей музыки.

  Константин Бальмонт посвятил Александру Прокофьеву несколько стихотворений, составляющих своеобразный лирический цикл. В стихотворении 1921 года, посвящённом дирижёру, виртуозу-контрабасисту Сергею Кусевицкому, «создавшему праздник русской музыки в Париже», есть поэтически яркая «характеристика» Прокофьева –«солнцезвонкий скиф», в полной мере отражающая и радостное, мажорное звучание музыкальной ткани прокофьевских произведений, и её синкретическую изменчивость, «текучесть» – во времени и пространстве.

Прокофьев «Семеро их» (Бальмонт. Зовы древности). Кантата для драматического тенора, смешанного хора и большого симфонического оркестра