Мадлена_де_Робен все записи автора

   Афанасий Фет – таинственная фигура среди российских поэтов. Его появление на свет, как и уход из жизни, окутаны покровом неизвестности. Дата рождения, имя отца не установлены, и споры по этому поводу ведутся и поныне. Но не только семейные тайны гениального лирического поэта вызывают живой интерес, не только его преждевременная и загадочная кончина стали предметом разнотолков при жизни и после. Любовь Фета также полна тайн и домыслов.

… Весной 1845 года Афанасий Фет служил унтер-офицером кирасирского полка, который располагался на юге России, в Херсонской губернии. Здесь Фет, большой ценитель прекрасных дам, познакомился и подружился с сёстрами Лазич – Еленой и Марией. Старшая была замужем, и ухаживания полкового адъютанта за женщиной, искренне любящей своего мужа, ни к чему не привели.

Не имея надежд на сближение, вскоре его симпатии перешли к её сестре, сердце которой также было отдано другому – вскорости она окончательно объявила о помолвке со своим женихом. Как оказалось, увлечённый поэт не сразу разглядел девушку, которая с детства знала и ценила его лирику, была знакома и с другими известными поэтами: «Я стал оглядываться, и глаза мои невольно остановились на её (Елены) сдержанной, чтобы не сказать строгой, сестре…».

Отец очаровательных сестёр – отставной генерал Козьма Лазич, обрусевший серб, вдовец, человек небогатый. Он владел имением – утопающим в зелени вишнёвого сада домом, где часто собирались друзья дочерей, допоздна звучали музыка, стихи. Младшая Мария обладала тонким музыкальным слухом – великий Ференц Лист, будучи в 1847 году на гастролях по южным городам России, прослушал её игру и оценил виртуозность исполнения, а в альбом девушки написал прощальную необыкновенно задушевную музыкальную фразу.

Позднее Фет часто просил Марию повторить её на рояле ещё и ещё. Мария уступала просьбам и дарила Фету наслаждение удивительной музыкой. Позднее под влиянием услышанного он написал стихи: «Какие-то носятся звуки и льнут к моему изголовью. Полны они томной разлуки, дрожат небывалой любовью…».

В одном из писем своему близкому другу (мужу сестры) Фет писал: «…я встретил девушку – прекрасного дома и образования – я не искал её – она меня; но - судьба, и мы узнали, что были бы очень счастливы…». Были бы… Причины несбыточности их союза прозаические. Лазич не представляла подходящую пару для Фета, мечтающего вернуть своё дворянское происхождение, обзавестись приличным состоянием и положением в обществе. Мария не была мадемуазелью с богатым приданым, его у неё вообще никакого не имелось.

«Расчёту нет, любви нет, и благородства сделать несчастие того и другой я не вижу…. Я не женюсь на Лазич, и она это знает, а между тем умоляет не прерывать наших отношений…». Мария, это благородное существо, всё понимала и даже сочувствовала «незаслуженным» страданиям своего возлюбленного. Чтобы поставить точку на их бесперспективных встречах, поэт собрался с духом и откровенно высказал свои мысли относительно невозможности их брака. Мария в ответ протянула руку со словами: «Я люблю с вами беседовать без всяких посягательств на вашу свободу».

Их встречи в гостеприимном имении отставного генерала продолжались, сюда на праздники съезжалась молодёжь. По вечерам обычно играла музыка – за роялем часто сидела Мария, звучали стихи, всё это активно обсуждалось в кругу собравшихся. Когда, немного устав от совместного общения, молодые люди расходились по своим местам, собирались группами по интересам, Фет с Марией не примыкали ни к кому, а при тусклом свете продолжали долго сидеть в алькове на диване.

О чувствах не говорили, читали друг другу стихи. Наверное, именно в такой момент Фет и завёл разговор начистоту, но эгоизм «объекта обожания» Мария приняла спокойно. Даже после такого признания она просила не прекращать встреч, и уединённые вечерние беседы продолжались. Вскоре из устных они превратились в письменные – полк, перейдя на военное положение, выступил к австрийской границе, где разворачивалась венгерская компания.

На марше полк проследовал мимо утопающей в зелени черешен усадьбы Лазич в Фёдоровке, где Фет провел с Марией столько упоительных часов. В полку догадывались о сердечном увлечении унтер-офицера, и, предчувствуя взгляды сослуживцев, он под гром марша прошествовал мимо знакомого дома, так и не повернув головы в его сторону. «…у страха глаза велики - мне показалось в тёмном входе в аллею белое пятно. Тяжёлое это было прощание…». Но непродолжительное - вскоре полк был остановлен и возвращён на место прежней дислокации.

Встречи возобновились, Фет находил время иногда бывать в благословенной Фёдоровке. Так продолжалось до тех пор, пока у тётушки Марии не лопнуло терпение видеть страдания племянницы. Она напрямую поговорила с поэтом, описав, в каком отчаянии и тоске пребывает влюблённая девушка, что даже просто смотреть на неё невыносимо.

На это полковой адъютант ответил: «Я давно умолял вашу племянницу дозволить мне не являться более в Фёдоровку». На что тётушка позволила себе упрекнуть поразившего своим спокойствием Фета: «Вы должны были исполнить ваше намерение, так как вы уже не мальчик, слепо увлекающийся минутой». Просьба была принята.

Этот запутанный гордиев узел разрубила сама жизнь. В мае, когда облетали яблоневые сады, влюблённые последний раз встретились перед отбытием полка на манёвры, а уже осенью под созревшими плодами душистых фёдоровских яблок полковой адъютант поинтересовался о Марии у местных знакомых. В ответ услышал изумлённое: «Как! Вы ничего не знаете?». Собеседник смотрел диким взглядом на вопрошающего Фета, а потом, видя недоумение, прибавил: «Да ведь её уже нет! Она умерла! И, Боже мой, как ужасно!».

Смерть молодой женщины трудно вообразить. Она заживо сгорела в пламени огня. Трагедия произошла в доме отца. Он запрещал своим дочерям курить, и они делали это украдкой. Так и в последний раз Мария прилегла с книгой в белом кисейном платье, закурив, бросила на пол спичку, полностью сосредоточившись на чтении. От непотушенной спички загорелся лежавший на полу подол платья, она только тогда это заметила, когда вся правая сторона его пылала огнём.

Растерявшись, девушка вместо того, чтобы повалиться на пол, и постараться затушить огонь своим телом, бросилась бегом по всем комнатам к балконной двери. Горящие куски ткани отрывались и падали на паркет. Выбежав на балкон, несчастная лишь усложнила ситуацию - на воздухе пламя поднялось выше головы…

В тот момент в доме было безлюдно, и никто не мог помочь объятой пламенем Марии справиться с огнём. Но все, кто находился во дворе, слышали, как горящим факелом пробегая по комнатам свои последние метры, она кричала: «Берегите письма!». От сильных ожогов Марию невозможно было спасти, и на четвёртые сутки она скончалась. Её последней фразой было: «Он не виноват, а я…».

До конца своих дней Фет не мог забыть Марию Лазич, жизненная драма, как ключ, питала его лирику, придавала стихам особое звучание. Предполагают, что у его любовных строк был один адресат, они – монолог поэта к умершей Марии, исполненные раскаянья, страстные. Её образ не раз возрождался в фетовской лирике: «Я пронесу твой свет чрез жизнь земную…».

Несколькими годами позже этого трагического случая Афанасий Фет связал свою жизнь законным браком с дочерью торговца чаем Боткина. Он показал себя хорошим хозяином, приумножил состояние жены, а на шестом десятке добился-таки высочайшего повеления и вернул имя своего отца Шеншина со всеми правами, принадлежащими его роду и званию.

Исследователи творчества поэта предполагают, что смерть Фета – самоубийство. Заведомо зная как губительно для него спиртное, он, тяжелобольной, посылает свою жену за шампанским, а после её ухода быстро диктует секретарше: «Не понимаю сознательного преумножения страданий, добровольно иду к неизбежному». Он хватает тяжёлый стилет для разрезания бумаги, его отнимают, но тучный и багроволицый старик, задыхаясь, бежит в столовую. На полпути вдруг обрушивается на стул и умирает…

…В знаменитых фетовских «Вечерних огнях» есть пронзительные строки о той, что, умирая, думала о своём любимом: «И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить, но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить…». Проходили томительные и скучные годы, но всякий раз в ночной тиши поэт слышал голос девушки из херсонских степей. В ней была вся его жизнь, одна-единственная любовь.