Гофман Борис Ефремович род.6 марта 1930 года, гор. Гомель, Белоруссия — военный дирижер, композитор. 1946 году окончил УШМВ (Уфимская школа музыкантских воспитанников.) В 1949 году окончил музыкальное училище им.Гнесиных по классу кларнета,преподаватель А.Л.Штарк.
В 1953 году — музыкально-педагогический институт им.Гнесиных.В 1957 году институт военных дирижеров(Москва),преподаватели:Х.И.Хаханян, Г.М.Калинкович,И.М.Майоров,К.М.Камышев.
В 1957 года дирижер военных оркестров в Украине (Ново-Московский учебный центр-пос.Черкасский,Днепропетровская область,затем г.Чугуев Харьковский области).
В 1966-1971 году дирижер военного оркестра гор.Петропавловск-Камчатский. В 1970 году на Всеармейском конкурсе военных духовых оркестров СССР-занял 1-место.Если учесть тогдашнее колличество подобных коллективов в советской армии-это грандиозный успех. Композитор Борис Ефремович известен как автор первого Корятского балета "Эмэм Кутх".На создание балета у композитора ушло почти два года. Борис Гофман обратился к Георгию Поротову, у которого имелась коллекция образцов песенного фольклора коряков и ительменов. Некоторые темы использованы в балете без изменений, другие переработаны. Премьера балета состоялась 28 октября 1969 года, в исполмение Корятского национального ансамбля танца "Мэнго"-руководитель А.В.Гиль,он же автор либретто и оркестра под руководством Б.Е.Гофмана. Музыка балета стала"визитной карточкой" ансамбля "Мэнго".
Среди других произведний композитора: более 30 песен и маршей,произведения для духового оркестра,а также две книги:"Белая ворона" изд.Димона(Израиль-2004г.), и сборник поэзии "Модуляция в прошлое "-изд.Димона(Израиль-2003г.)
После Камчатки Б.Е.Гофман продолжал службу в Каменецк-Подольском военном училище до 1983 года.
1983-1985 преподаватель и дирижер Каменец-Подольского культпросвет училища.
1986-1987 преподаватель и дирижер оркестра музыкального училища им.Гнесиных(Москва).
С 1995 года проживает в Израиле. интернет ресурсы:
"Борис Гофман-дирижер легенда"-очерк Б,Турчинского
http://www.forumklassika.ru/showthread.php?t=97386&p=1415591#post1415591

Эдуард Казачков: «Трудитесь и верьте в себя!»
Очерк Б.Турчинского
НЕ УСПЕЛИ высохнуть «чернила» после моего последнего очерка о композиторе и дирижере, легенде военно-оркестровой службы СССР Борисе Ефремовиче Гофмане, как тут же я получаю скайп-звонок от моего старого друга Василия Петровича Матвейчука, профессора кафедры духовых оркестров и ансамблей московского гуманитарного университета, бывшего военного дирижера. «Борис, прочитал твой очерк о Гофмане – молодец, делаешь нужное и важное дело для истории не только военной музыки, но и для сохранения потомкам имён корифеев духовой музыки, эти славные имена не должны уйти в никуда!».
А далее, к делу, к новой теме: «Тебе фамилия «Казачков» ничего не говорит? Интересный человек и музыкант, кстати, они с Гофманом однокурсники по военно-дирижерскому факультету!».
«Казачков… Казачков…» - медленно всплывает что-то в памяти. «Да, вспоминаю» - ответил я. «Он случайно не был начальником военно-оркестровой службы в Дальневосточном военном округе?».
«Да, ты не ошибся. Ну и память у тебя!», - удивился Матвейчук. «Казачков не только замечательный дирижер, но прекрасный композитор, автор многочисленных произведений, заслуженный деятель искусств России и Беларуси, в Хабаровске был председателем Дальневосточной организации союза композиторов РФ, член правления Союза композиторов СССР, член правления союза композиторов Белоруссии, регалий хоть отбавляй!», - продолжает Василий Петрович Матвейчук. «Я начинал службу в ДВО лейтенантом и часто вспоминаю добрым словом отеческое отношение Казачкова к нам, молодым дирижерам».
Тут я отчетливо припомнил один эпизод из жизни Эдуарда Ошеровича Казачкова, связанный также с Дальним востоком. Мой дирижер по моей «воспитонской» юности в Литве, Иосиф Моисеевич Манжух, служил в последние годы в ансамбле песни и пляски Дальневосточного округа и как то, уже, будучи на пенсии, на одной из встреч, рассказывал мне о Хабаровске, музыкантах этого города и ансамбле, где он был много лет художественным руководителем. Он мне поведал интересную историю про Казачкова.
Многим памятны события 1969 года на острове Даманском – конфликт с Китаем. Дивизию из Вильнюса, где я служил, направляют на Дальний восток, естественно с оркестром, Манжух уехал со всеми. Я же, как воспитанник, не поехал туда. Нас не брали, да и нечего нам было там делать.
Пользуясь, случаем, я решил учиться музыке серьезным образом. Поступил в вильнюсское музыкальное училище. Но не отпускали мысли: как там наши ребята, мои друзья на Дальнем востоке? Как там мой дирижер Манжух, которого я очень почитал? Позже я узнал, что из военно-оркестровой службы перешел он в ансамбль песни и пляски, а ведь это уже другое ведомство. Странно… Что, не нашлось для такого как он дирижера, оркестр которого в Вильнюсе был лучшим в Прибалтийском военном округе, места в каком-нибудь солидном оркестре, например штабном?
«В Хабаровске был штабной оркестр, замечательный коллектив - рассказывал потом Иосиф Моисеевич, но там не было вакантных мест. Мне предложили окружной ансамбль песни и пляски и я согласился. И тут я впервые услышал фамилию «Казачков». «Представляешь, - продолжает Манжух, - занимательная такая история. Освобождается место начальника-военно-оркестровой службы, и генерал Н.М.Назаров – в то время начальник военно-оркестровой службы Советской Армии – сразу реагирует, звонит начальнику штаба округа и предлагает на это место нового человека, у него была своя какая-то кандидатура. Но не тут-то было! Назарову отказывают! А это в армии бывало довольно редко и, возможно, это был вообще единственный случай подобного рода – самому Назарову отказывают! «У нас есть подходящая кандидатура, есть превосходный дирижер в Бикине, Казачков, на этом точка!». Так ответили Назарову. Конечно же, большую роль в назначении Эдуарда Ошеровича сыграл и уходящий в запас начальник военно-оркестровой службы ДВО подполковник П.А.Форманчук, именно к его настоятельной рекомендации прислушалось командование. Тут Эдуард Ошерович добавляет, что их первая встреча состоялась в далеком 1948 году, когда тот был начальником военно-оркестровой службы Уральского военного округа, а Казачков воспитанником. Так что знакомы они были много лет.
История была громкая. Живо всё это всплыло в памяти и еще сильнее стал интерес: что же это человек такой, легендарный, Казачков, из-за которого отказали самому главному военному музыканту?! Распирало любопытство.

Биографическая справка.
Казачков Эдуард Ошерович. Родился 5 октября 1933 года в Гомеле. Композитор. Заслуженный деятель искусств Белорусской ССР, заслуженный деятель искусств Российской Федерации.
В 1957 окончил Институт военных дирижеров, в 1967—Белорусскую консерваторию по классу композиции А.В.Богатырева. В 1957—1967 годах – военный дирижер в Гродно. В 1957—1969 также преподаватель музыкального училища в Гродно. В 1968—1973 годах в служебной командировке в ЧССР. С 1974-го – начальник военно-оркестровой службы Дальневосточного военного округа в Хабаровске.
Автор сочинений для солиста, хора и симфонического оркестра. Им написаны кантаты: «Моя Беларусь» (слова А.Харкевича, 1967), баллада «Ленин пришел навсегда» (сл. М.Сеидова, 1969), «Белорусская береза» (сл. нар., 1972), поэма «Земля» (сл. Д.Терещенко, 1968), «Акварели» (сл. В.Шульжика, 1976);
Для симф. орк. — Картина «Свята» (1966), Симфония (1968), сюита «Приамурье» (1974); для трубы и симф. орк. — Концертино (1968); для струнного оркестра — Симфониетта (1973); для духового оркестра — сюиты: «Зимние картинки» (1966), «Белорусская мозаика» (1972), поэмы: «Беларусь» (1968), «Двенадцать» (1970), «Крепость над Бугом» (1972), увертюра «Партизаны Приамурья» (1975); для вокального ансамбля и духового оркестра — Поэма о комсомольце-буденновце (слова Н.Кооля, 1974); струнные квартеты — I (1968), II (1976); для квартета духовых инструментов — «Русские напевы» (1966); для скрипки и фортепиано. — Соната (1967); вокально-хореографическая сюита «Проводы» (1971); для голоса и фортепиано — циклы: «Школьная кантата» (сл. В.Шумилина, 1974), Думки (сл. А.Гурло, 1975), «Мое счастье» (сл. Р.Бернса, 1975); для хора — баллада «Граница» (сл. В.Степанова, 1974). Циклы: «Корчагинское племя» (сл. В.Захарова, 1975), «На краю России» (сл. П.Комарова, 1976); для голоса и ф-п. — романсы на сл. Р.Бернса, С.Есенина; хоры на сл. Н.Берестина, В.Коризны, Г. Шутенко и др.; песни на сл. А.Бондаренко, П.Бровки, В.Жуковича, С.Гроховского, В.Шульжика, В.Захарова, П.Приходько, С.Острового и др.; музыка к драматическим спектаклям, в том числе – «Я присягал Родине» А.Струнина (1968), «Жужа из Будапешта» Л.Жуховицкого (1976).


И вот – наша встреча

…Прошли годы. Много лет. И вот я по телефону разговариваю с Эдуардом Ошеровичем, который сегодня живет в израильском городе Ашдоде. Чувствуется сразу – он приятный собеседник, эрудированный человек. Договариваюсь о встрече для интервью и в конце разговора задаю вопрос, который меня мучает, а правда ли, что из-за него отказали Назарову? Да, отвечает он, было такое дело. Ваша память Борис, вас не подвела!
В этом очерке я попытаюсь рассказать, чем сегодня живет маэстро, что вспоминает о годах, отданных военно-оркестровой службе Советской Армии.

-Уважаемый Эдуард Ошерович, наш научно-популярный журнал «Оркестр» более всего ориентирован на определенный круг читателей. Это духовики – дирижеры и музыканты, ну и, конечно же, просто любители духовой музыки. Поэтому мои вопросы к вам будут касаться, прежде всего, этого аспекта вашей творческой деятельности. С каким духовым инструментом связано начало вашего музыкального обучения? Расскажите о своем первом учителе.

-Николай Алексеевич Лычевский мой учитель по тубе. Он был музыкантом и педагогом от бога. Одно дело преподавать кларнет или трубу, а другое дело – тубу. Конечно, это очень нужный инструмент, но убедить в этом новичка очень трудно, хотя туба и скрипка самые что ни на есть мелодичные инструменты. Все зависит от уровня исполнителя и владения инструментом.
Музыкантом я стал случайно. В приёмной комиссии Свердловской школы музыкантских воспитанников меня спросили, на каком инструменте хочу научится играть, на что я без промедления ответил, что на баяне и попытался голосом изобразить издаваемые звуки при нажатии левой руки (басовой): «Бум, бум, бум». Членов комиссии это рассмешило, но это и подвигло их определить меня в школу на бас «Эс». Ведь на баяне левая рука как раз играет бас, и те, кто знает баян, знают басовый ключ.
Увидев первый раз инструмент, эту маленькую тубу, я был в ужасе. Попробовал, и мне показалось, что губы и нос провалились в мундштук. Я боялся, что у меня не хватит дыхания. Уже хотел уйти из школы, но боязнь вечного голода, заставила меня смириться.
Благодаря преподавателю по специальности Н.А.Лычевскому я полюбил этот инструмент. Сам Николай Алексеевич часто выступал с концертами, играл свои переложения для тубы и играл превосходно, я им начал гордится!


Лучший аргумент – личный пример!

-Туба у моего преподавателя звучала как большой баритон. Он пользовался известным постулатом в педагогике: лучший пример для убеждения – личный пример!
Кроме того, Н.А.Лычевский во время моей учебы в Свердловской школе музыкантских воспитанников заменил мне отца и мать. Он был необычайно добрым человеком. Впоследствии я написал несколько пьес для тубы, которые и посвятил этому замечательному музыканту и человеку – своему первому учителю.

******************************************
Стать музыкантом помог мне случай

Хотя, на самом деле, в жизни ничего случайного не бывает, я так думаю. Начало моей «музыкальной карьеры» было в свердловской школе музыкантских воспитанников.
Война. Чудом удалось вырваться из, в начале оккупированного, а потом разрушенного войной Гомеля. Эвакуация. Живу с матерью и братом в Нижнем Тагиле, в районе «Уралвагонзавода». 1947 год, послевоенный, голодный. Кушать нечего. Мне 14-й год. Мама сильно болела, лежала в больнице. Воспитывать меня было особо некому... Мог поэтому попасть в очень плохую компанию, многие из моих бывших приятелей, кстати, потом оказались в местах не столь отдаленных.
Мама моя – красавица, очень интересная женщина. Осталась одна с двумя детьми, а отец ушел на фронт и… «не вернулся». Я заключаю «не вернулся в кавычки», потому что он не погиб, а не вернулся к нам, к своей семье… Через много лет после войны я разыскал его. Его раненого, вынесла с поля боя медсестра, выходила, и он на ней женился. А мама всю жизнь любила его и ждала... Бывает в жизни и так. И именно тогда, в эвакуации, без отца, нам было очень трудно. Мы оказались на Урале, вначале в селе Лая, потом в посёлке Красный Бор.
Школа находилась от нас за семь километров. Я дружил с мальчиком, до сих пор помню его имя – Гена Камаев. У него старший брат учился в Свердловске в школе милиции. И вот однажды этот самый брат приехал к ним в гости и рассказал, что в их городе есть такая школа, где... кормят! Моя первая мечта в то время была или стать маляром, поскольку работы для маляров тогда было много и зарабатывали они прилично, на еду бы хватило, или научиться играть на баяне, чтобы играть на свадьбах, естественно, где и кормили бы. Все мысли в голодном детстве были только о еде, всё время хотелось есть. Поэтому все равно было, какая школа, главное, чтобы кормили! Напоминаю, ведь шёл послевоенный, очень голодный 1947 год. А мне не исполнилось и 14 лет.
И вот мы с Геной поехали в Свердловск. Поехали зайцами, денег на билеты не было. Приехали, нашли эту школу, сдавать особенно ничего не нужно было – история, литература, но главное – проверка музыкальных способностей.

-И что было дальше?

-Нас приняли! Вы даже не представляете, как мы были рады! Нашему счастью не было предела! Сейчас трудно понять, что для нас, голодных, оборванных, значило есть каждый день, ходить в чистой и красивой одежде, спать в теплых помещениях и... учиться!
Эта военно-музыкантская школа была создана по типу суворовской, только с музыкальным уклоном. По стране организовали 13 таких учебных заведений, во многом они пополнялись за счет беспризорников, детей-сирот, которых немало скиталось после войны. Сейчас такая школа осталась одна. Когда мы видим, как маршируют юные барабанщики на военном параде в Москве, вот это как раз воспитанники такой, единственной на сегодня школы.
Мы получили настоящее музыкальное образование. По программе обучения проходили и общеобразовательные предметы. Играли на парадах, на праздниках. Были и ночные репетиции. У меня даже есть грамота за участие в параде, подписанная лично маршалом Жуковым, который в это время был командующим Уральским военным округом.
На моих глазах он подошел к нашему строю, коренастый такой, и тут же сделал замечание, не столь уж и свойственное боевому маршалу: «Второй корнет в третьем ряду фальшиво играет». Разбирался даже и в этом! Он бывал на всех премьерах в городских театрах. В Свердловске оказались многие театральные деятели во время войны и после. Кстати, там я впервые встретился с оперой. Во время парадов Г.Жуков был весь увешан орденами. Рядом с ним стоял Павел Бажов – автор «Малахитовой шкатулки» –красивый, весь с виду былинный такой, настоящий сказочник...


Музыка вошла в нас не сразу…

-Музыка вошла в нас не сразу.... Повторяю, что отбирали музыкально одаренных ребят с улицы, беспризорников. Бандитизм свирепствовал в городе жуткий, в том числе и среди пацанов. Возраст отобранных подростков был разный, старшие влияли на младших, младшие подражали старшим. Влияние это было разным… Очень хорошо, что меня оторвали от улицы!
Нас одели в военную форму. Это нас дисциплинировало, но и вызывало зависть сверстников в городе, где имелось еще и ремесленное училище. Сами понимаете, случалось между нами и «фэзэушниками» всякое...
Нам очень повезло в том, что преподавательский состав подобрался великолепный, были педагоги, которые преподавали до войны в московской консерватории, выступали в свердловском театре музыкальной комедии. То, что я получил за время учебы в школе, во мне сидит до сих пор и помогает всю жизнь. Но особенно я благодарен двум своим учителям.
В оркестре воинской части, куда меня направили после окончания школы, военным дирижёром был капитан Владимир Иванович Лицман. До войны он работал музыкантом в оркестре Большого театра в Москве. В те времена духовые оркестры играли в парках, местах отдыха, играли вальсы, марши, польки. Оркестры пользовались огромной любовью. И вдруг мне тоже захотелось быть причастным к таким популярным выступлениям, писать именно такую музыку. И я стал сочинять и вальсы, и марши, и фокстроты.


«Я понял – всему надо учиться»


- Первой написал польку. Владимир Иванович одобрил и говорит: «Молодец, а теперь распиши на весь оркестр, будем играть». Я обрадовался, возгордился и... лихо расписал. А это очень сложный процесс, и этого я не учел. Но был молодой и ничего не боялся. Музыканты в оркестре играли профессиональные, солидные. Сели и начали играть, а вместо весёлой польки получился… похоронный марш. Я расстроился... И вот тогда я на всю жизнь понял главное, что всему надо учиться. Владимир Иванович сказал, что в библиотеке есть партитуры: «Иди, учись. Что непонятно, я помогу». С тех пор я следую его совету.
Вторым учителем считаю старшину Николая Ивановича Ушакова, до войны он был прекрасным исполнителям на валторне, ушел на фронт, был разведчиком. Два ордена Славы и еще много наград имел. Заботился о нас, как о своих детях, жил нашей жизнью. Выстраивал, бывало, нас вечером у коек и говорил: «Так, гимн Советского Союза, каждый свою партию!». Я до сих пор свою партию помню!
…На Урале пьют бражку из сухофруктов. Пьется приятно, а ноги потом не идут. Однажды Ушаков послал меня за чем-то к своей знакомой. Она накормила и угостила бражкой. Увидев меня выпившим, Николай Иванович возмутился: «Запомни, я твоему таланту погибнуть не дам!». Сурово, но урок на всю жизнь. Вот на таких людей я и мечтал быть похожим. Николай Иванович Ушаков научил меня уверенности в том, что делаешь.
Такие были у меня учителя. Владимир Иванович Лицман, красивый, статный – я мечтал стать таким же. Он брал в руки дирижерскую палочку, начинал дирижировать и... весь оркестр оказывался в его власти. Именно тогда я твердо решил стать военным дирижером.


Институт военных дирижеров и… тетя Соня

- Быть военным дирижером стало моей мечтой. Имелось лишь одно учебное заведение на весь мир, готовившее дирижеров для армии, оно так и называлось – «Институт военных дирижеров», в Москве. Наряду с военными предметами там давали программу консерватории, я мечтал туда поступить! Занятия вели многие известные педагоги. Через некоторое время институт стал называться факультетом Московской консерватории. По окончании школы воспитанники направлялись в оркестры воинских частей. Однако, я добился своего, поехал в Москву, поступать.
По конкурсу на одно место претендовало13 человек! Но я успешно выдержал этот конкурс и стал слушателем.
Жили в помещении института. Нас одевали, давали стипендию, кормили за счет стипендии. Всё мне очень нравилось. Мы же все были уже музыканты, и с первого курса стали участвовать в сводном оркестре Московского гарнизона. Форма была красная, красивая, парадная. Я гордился ею! 7 ноября 1953 года мы, первокурсники, приняли участие в параде на Красной площади.
За годы учебы случалось всякое. В Москве жила моя тетя Соня, удивительнейший человек. Все родственники со всего Союза останавливались у тети Сони. И знакомые тоже. Муж ее, Аркадий, сердился.
У нее был сынок – красавец Фима, девочек любил очень. Однажды нас отпустили в увольнение, в 24.00 мы должны были вернуться. Тетя Соня уехала отдыхать с мужем, Фима накрыл стол, пригласил знакомых, воспользовавшись отсутствием родителей. Я очень устал после парада и пошел спать. Просил разбудить, чтобы не опоздать на учебу, дисциплина была жесткой, отчисляли за малейшую провинность. Вдруг просыпаюсь, уже рассвет. Проспал! Опоздал на пять часов! Сидел потом на гауптвахте… Был уверен – выгонят! Но вступился профессорский состав, и меня оставили.


Эти годы остались в памяти насыщенными и замечательными!

-Усваивать две программы: консерваторскую и военную – было непросто. Мы не рвались в увольнение, наоборот, пытались получить классы, чтобы позаниматься. Я продолжал писать музыку. Эти годы остались в памяти насыщенными и замечательными. Устраивали капустники, которые помню до сих пор. Шесть лет я переписывался со своей будущей женой, с которой познакомился в ранней юности, и на последнем курсе мы поженились. Жили в ужасных условиях в Москве, девять квартир сменили.

-Эдуард Ошерович, первым местом вашей военной службы был белорусский город Гродно, вы там жили и работали 10 лет, также преподавали в музыкальном училище.

-Когда дошло до распределения в 1957 году после окончания института военных дирижеров, я попросился в Белоруссию, ведь мы с женой родом оттуда. Приехал в Гродно, где я был назначен военным дирижёром войсковой части. Назначение получил в оркестр, где долгое время не было дирижера. Некоторые музыканты, в связи с использованием личного состава не по назначению, уволились, что привело к недоукомплектованности оркестра и невозможности качественно выполнять возложенные на оркестр функции.
Первое, что я постарался сделать, это вернуть музыкантов в оркестр. Набрал 10 воспитанников в одном из детских домов, добился зачисления в штат оркестра музыкантов из поступившего в часть пополнения.
Правда, приехавший с проверкой начальник оркестровой службы Белорусского военного округа И.М.Миранович поставил оркестру объективно низкую оценку, но при этом отметил, что проделанное за короткий срок, вселяет надежду, что со временем оркестр станет одним из лучших в округе. В дальнейшем так и вышло, слова его подтвердились.
Пришлось немало потрудиться, чтобы оркестр смог более профессионально выполнять свои функции. Наряду с этим я создал с помощью командования дивизии ансамбль песни и пляски, ставший впоследствии лауреатом Всесоюзного смотра художественной самодеятельности. Вновь собрал некогда существовавший городской симфонический оркестр. Был руководителем женского хора. Преподавал дирижирование в гродненском музучилище. И продолжал сочинять музыку.
Гродно имеет свою интересную историю и в культурном плане даже насколько отличается от других областей республики Беларусь. Это был в свое время и литовский, и польский город, с богатыми европейскими традициями в области искусства. Существовал театр, симфонический оркестр, много учебных заведений. Все это не могло не сказаться на самобытности этого города.

-Расскажите немного о службе в Центральной группе войск, в Чехословакии.

-Мы дислоцировались в Камарно, живописном месте на Дунае. Интересное было время, и хотя политическая остановка не благоприятствовала, с концертами оркестра, солдатского ансамбля песни и пляски, объездили почти всю Чехию и Словакию. Концерты всегда начинались в мертвой тишине, но номер за номером и – публика оживала, зрители забывали, что на сцене люди в чужой военной форме «оккупанты», и далее всё шло уже на бис! В репертуаре у нас были любимые народом чешские, словацкие и венгерские танцы и песни. А когда мы проходили по улицам Камарно, люди уже знали меня и полюбили наш оркестр. Когда мы исполняли казачок, все кричали: «Раз, два, три – Казачков!».

-Бикин (Хабаровский край). Вы стремительно – буквально, за год – добиваетесь большого признания со стороны начальства и окружающих вас людей. В чем секрет такого успеха? Ведь уже через год вас, полкового дирижера, назначают начальником военно-оркестровой службы округа, минуя все ступеньки карьеры военно-оркестровой службы. Случай, прямо скажем, довольно редкий. В вашем подчинении оказалась многочисленная армия музыкантов и дирижеров.

-Тут, Борис, я хочу сделать оговорку. Вообще-то меня наверху по слухам в нашей среде, наметили перевести на преподавательскую работу, в институт военных дирижёров, что очень и очень престижно. В 1972 я участвовал в всесоюзном конкурсе на лучшее произведение для духового оркестра и моя сюита «Белорусская мозаика» заняла 3 место. Так что у меня были все основания ожидать перспективное назначение по службе. Но этого не случилось, так как я сам допустил промах. Вот как это было.
С инспекторской проверкой в Центральную группу войск приехала высокая комиссия во главе с начальником военно-оркестровой службы советской армии Н.М.Назаровым, его заместителем полковником В.И.Гуляевым, начальником военно-оркестровой службы ЦГВ Б.Ф.Горбенко, также с начальником отдельного образцового оркестра министерства обороны СССР полковником Н.П.Сергеевым. Мой оркестр из Бикина получил самую высокую оценку по всем параметрам проверки. Мы все ехали в одном поезде в штаб ЦГВ на разбор инспекторской проверки. Меня пригласили в купе к начальству, поговорить. Разговор шел о том, о сем, но потом тема как-то коснулась расформирования школ музыкантских воспитанников. Я выразил свое мнение, что это большая ошибка, ведь все оркестры недосчитаются тогда многих квалифицированных музыкантов.
Видно не я первый, кто это высказывал генералу Назарову, но мое высказывание, видимо, было последней каплей. Он это воспринял как стрелу, выпущенную в него, дескать, мол, это ты не смог защитить существование этих школ в министерстве обороны страны.
Не зря говорят: «молчание – золото». Я не смолчал, сказал, что думал, и, простите за каламбур, за свой язык, выражаясь музыкальным языком, загремел под фанфары. Вместо Москвы – Бикин, захолустье, что ни на есть. Генерал Назаров в резкой форме попросил меня выйти из купе.
И вот – Дальний восток, я военный дирижер оркестра танкового полка... Но нет и худа без добра, лучше быть первым где-то в медвежьем углу, чем последним в столице – не заставило себя ждать и повышение. Через год службы в Бикине приказом командующего ДВО я был назначен начальником оркестровой службы Дальневосточного военного округа.
Все оркестры воинских частей обширного Дальнего Востока находились в моём подчинении. Мне присвоили воинское звание подполковника, избрали председателем Дальневосточной организации союза композиторов РФ. Но служилось непросто, много было работы…


ДВО – особый округ

-И так, вас послали продолжать службу в город Бикин Хабаровского края. Городок небольшой, стоит в сопках. Вы сдружились со всеми. Насколько я знаю, устраивали вечера, праздники. Но главное – работа: создали при части ансамбль песни и пляски, женский хор, танцевальный коллектив, оркестр. Много выступали перед солдатами, в городе, вроде бы всё хорошо. А далее значительное повышение по службе, но… говорите, что служилось непросто. Почему?

-Дело в том, что ДВО – очень большой военный округ. Военных оркестров там достаточно много. Часто приходилось мотаться по самым дальним местам, проверять коллективы, оказывать им помощь. Работы было очень много: окружные конкурсы, разные фестивали в Хабаровске, на которые я вызывал оркестры из глубинки. Было много дел и административных, но и много творчества!

-Оркестр штаба ДВО. Что это был за коллектив в те годы вашей службы 1974-1986. Кого из музыкантов оркестра вы вспоминаете добрым словом?

-Это был замечательный коллектив. Первый раз, когда я его услышал, то сказал сам себе: Казачков тебе повезло! Оркестр был хорошо укомплектован. Многие музыканты были с училищным или высшим музыкальным образованием. Было все, о чем только может мечтать военный дирижер!
Мы играли произведения различных жанров, много произведений я написал именно для этого оркестра. Можно смело сказать, что высокое исполнительское мастерство этого коллектива являлась вдохновением, музой для меня.
Хочу вспомнить, целый ряд великолепных музыкантов: Г.Удовиченко, Л.Берюков, А.Замарин, Б.Вежкин, Н.Потапенко, С.Канивец, В.Лаврентьев, В.Захаров – ныне очень известный в стране саксофонист.
Напрямую с этим коллективом связано написание мною увертюры «Партизаны Приамурья», Это произведение в дальнейшем стал исполнять оркестр министерства обороны под управлением А.В.Мальцева. Пьесу «Народный праздник», которая также прозвучала в исполнение оркестра министерства обороны под управлением Н.М.Михайлова на пленуме композиторов СССР. Музыкальная картина «У вечного огня» и т.д.
В 1979 году оркестр был участником исторического события – открытия сквозного движения на восточном участке БАМа!
В 1981 году за постоянную и целеустремленную работу по эстетическому и героико-патриотическому воспитания оркестру и мне лично присваивается звание «Лауреат премии Хабаровского комсомола».


Вопросы Казачкову-композитору

-А теперь вопрос к Казачкову-композитору. Расскажите о произведениях, написанных для духового оркестра и получивших широкое признание. Как развивалось ваше композиторское творчество?

-Моё творчество – это четыре оперы, поставленные в городах Хабаровске, Владивостоке, Минске. Произведения для духового и симфонического оркестров, которые исполняются и в наши дни. Многие получили победное ведущее место на различных конкурсах. Мною написаны и опубликованы в издательствах «Музыка» и «Советский композитор» соната для скрипки и фортепьяно, сборник хоров без инструментального сопровождения, пьесы для фортепьяно, два струнных квартета, ряд песенных сборников.

-В нынешнем году исполняется 100 лет со дня рождения вашего преподавателя по классу композиции в Белорусской государственной консерватории Анатолия Васильевича Богатырева. Личность уникальная! Он работал почти во всех музыкальных жанрах. Руководил национальной композиторской школой. Среди его учеников достаточно назвать такие громкие имена как И.Лученок, Г.Вагнер, Ю.Семеняко, А.Мдивани, Е.Глебов и конечно, вы.

-Поделитесь воспоминаниями о своем учителе и годах учебы в его классе.

-Вспоминая его, начну с курьеза. В Белорусской консерватории не было заочного отделения на композиторском отделении. Чтобы меня зачислить, ректору пришлось с подачи Богатырева добиваться в министерстве культуры республики разрешения открыть такое отделение. Меня зачислили, и после моего окончания консерватории, через три года, закрыли. Вот так!
Вспоминаю слова Анатолия Васильевича, что данный музыканту богом талант – это трамплин для того, чтобы окунутся в таинственный мир звуков, объединённых гармонией, полифонией и т.д.
Он мне говорил: «Ты профессиональный музыкант, но композитор, кроме всего, должен своим интеллектом почувствовать дыхание времени и не тащиться у новых веяниях на хвосте. Притом, всегда и во всем нужно оставаться самим собой. Именно классика – это тот оазис в пустыне, который поможет выбрать правильный путь».
Богатырев – личность значительная и талантливая. Его заслуги в развитие музыкальной культуры Беларуси неоценимы и, несомненно, созданное им, входит в золотой фонд общеевропейской культуры. Анатолий Васильевич работал почти во всех музыкальных жанрах. Руководил национальной композиторской школой.




«Называя себя композитором, всегда с гордостью добавляю – профессиональный!»

-Эдуард Ошерович, я вынес в название этой главки любимое вами высказывание. И после увольнения из армии вы остались верны себе, остались композитором, ведь вы – профессионал. Расскажите о продолжении своей службы музыке в запасе.

-Когда уволился из армии, мы вернулись в Белоруссию, в Минск. Сразу же был принят старшим преподавателем на кафедру дирижирования Белорусской консерватории, где проработал семь лет. Много работал – с детскими коллективами, с хоровыми капеллами. Избран членом Правления Союза композиторов СССР, России, а затем и Белоруссии. Но неожиданно в семье дочери случилась трагедия, погиб муж от рук бандитов, и дочь твердо решила уехать из Белоруссии, потому что жить там после того, что произошло, не могла. Что оставалось делать? Сын уже давно находился в Израиле. Мы с женой все бросили и поехали с дочерью и внуками.
Выбрали для постоянного места жительства красивый современный приморский город Ашдод, где, кстати, очень много русскоязычного населения. Это был 1994 год. Много лет просто жил, как и другие репатрианты, даже начал писать какие-то стихи на иврите... Почти сразу же стал работать ночным сторожем, а затем уборщиком улиц – уж чего-чего, а такой работы для приезжих здесь полно. Это длилось семь лет. Но и тут, в Израиле, у меня вспыхнула своя звезда на небе. Большая звезда!
Убирая улицы, одновременно находил и время, и возможности нет-нет да и выступить где-то сольно. Потом объединился с Исраэлем Либерманом. Подготовили программу из моих произведений и ездили по хостелям, это такие гостиницы собеса, где живут, в основном, престарелые люди. Принимали нас очень хорошо! Я ведь пишу не только музыку, но и стихи, это лирика, стихи о войне, о нашей победе, очень ценю, так сказать, музыку стиха. Стихов уже накопилось не на один сборник, мечтаю когда-нибудь их издать, поэзия помогает мне и в музыкальном творчестве.
И вдруг – проблемы с сердцем, сказались последствия инфаркта перенесенного еще в Хабаровске, пришлось согласиться на шунтирование.… После операции председатель Белорусского землячества, есть в Израиле и такое объединение, Исаак Цфасман, предложил: «Давай сделаем коллектив!». Ашдодское отделение Федерации русскоязычных израильтян предоставило нам помещение и фортепьяно для репетиций. Я с удовольствием взялся за это и начал отбирать людей. И сразу поставил важное условие: коллектив должен быть создан как база для моего творчества, то есть я потребовал себе в творческом плане того, что сейчас имеет каждый композитор. И мне пошли навстречу.
Наш коллектив «Осэ Шалом» (в названии строчка из молитвы, что переводится как «Творю мир») – это живой звук, и только живой звук, это наше кредо! Я подобрал людей, которые умели петь и хотели петь, даже, если и не вполне умели. Не все знали нотную грамоту. Семен Липовецкий, один из организаторов этого коллектива, не знал нотной грамоты, но все схватывал на лету, такой прекрасный слух. Остальных я подобрал с музыкальным образованием, чтобы всё было на профессиональном уровне. Коллектив замечательный. Но работалось непросто. За каждый голос я буквально боролся.
По сути своей это очень творческий коллектив. Почему? Потому что мы создавали свой собственный репертуар. Нужно было искать поэтов, которые бы соответствовали моим взглядам на поэзию, на стихотворение, которое можно пропеть. И отношение к нашему хобби должно быть творческое, никак иначе. Надо готовиться к выступлениям, а у людей жизнь непростая, заботы. Да и я не ангел, не всем со мной легко.
Клара, моя жена, первая слушательница и первый оценщик всех моих произведений. Нахожу стихотворение, которое сегодня созвучно моим ощущениям, и пишу музыку. Стихотворение может «запеть», и тогда это удача, но может и «промолчать», тогда песни не получается.
Я всегда говорю своему коллективу: «Вы стоите к слушателям лицом»! Для меня музыка сильнее всякого оружия. Скальпель хирурга, рассекая болезнь, помогает организму человека. Композитор же имеет дело с душой. А это намного сложнее. Первое требование к самому себе – коллектив должен помочь тебе остаться профессионалом. Люди уже знают наши песни. Сколько звонков было после интервью по русскоязычному весьма популярному радио РЭКА у Фрэдди Зорина, посвященного моему юбилею! К сожалению, многие держат равнение на попсу. Скажете – пусть зритель сам решает. Но ведь зритель – это тот, кого мы воспитали своим искусством.
Чтобы дирижировать, надо быть профессиональным дирижером. Я этому учился и учусь всю жизнь. В творческом плане, конечно, иногда жалею о той жизни, в Союзе. Я мог преподавать, писать. Трудно даже сравнивать. И всё же – здесь я нужен, как музыкант, как дирижер, а это для меня главное!
Моя глубокая благодарность коллективу «Осэ Шалом» за то, что он дал мне возможность реализовать себя. Делаю свое дело, и насколько хватит сил, буду делать. Мы не только поем вместе, мы общаемся, дружим, поддерживаем друг друга. Спасибо Ольге Файнберг, благодаря ей мы смогли выпустить диск и готовим второй, в который войдут не только новые песни на слова ушедшего Авраама Файнберга, но и на слова продолжателей его дела, его детей. Горжусь такими людьми, которые помогают мне оставаться человеком и профессионалом, очень им благодарен.


Кульминация

Почти все мои очерки написаны о значительных людях, которые оставили свой важный след в музыкальной культуре. Работая над ними, я всегда искал, что же у моего героя главное в жизни. Какие события, какие люди? Где эта кульминация, о которой можно сказать, что это была вершина его деятельности? Так сказать, звёздный час. Был ли Хабаровск звездным часом?

Э.О.
Помните, я сказал, что вдруг вспыхнула моя большая звезда в городе
Ашдоде, где теперь живу, когда после семи лет уборки улиц (а это, безусловно, тоже дело нужное!) я стал снова востребован, снова нужен людям в своей музыкальной, дирижерской профессии?! Это стало звездным часом. И Хабаровск был звездным часом. И знакомство с Манжухом. И совместная работа со всеми другими выдающимися людьми, которые что-то мне дали, чему-то научили, и даже с не очень выдающимися, но которые несли тепло в мою жизнь, тоже было звездным часом. Я б так сказал: вся наша жизнь – это один большой звездный час! Только не сразу это понимаешь. А понимаешь уже тогда, когда пролетает этот «час», как одна минута, и яркая звезда твоего звездного часа горит на небосводе твоей жизни тоже, к сожалению, недолго… Но, не будем о грустном! Ведь она пока все еще горит и горит ярко!

Мой коллега-Манжух Иосиф Моисеевич

С 1974 года по 1977-й я, как начальник военно-оркестровой службы Дальневосточного округа, тесно сотрудничал с Иосифом Моисеевичем Манжухом, который был начальником и художественным руководителем ансамбля песни и пляски нашего округа.
При отстаивании своей точки зрения во время творческих споров, а они порой неизбежно возникали, он вел себя как умудренный жизненным опытом профессионал, уважающий точку зрения другого человека, что всегда приводило нас к компромиссу и лучшему решению проблемы. Лично я много от Манжуха взял себе на «вооружение» в работе.
Я благодарен Иосифу Моисеевичу и за поддержку меня как руководителя оркестровой службы округа, так и как композитора. Он неоднократно включал мои вокальные произведения в репертуар руководимого им ансамбля.
Рядом с таким профессионалом и в высшей степени порядочным человеком было приятно и поучительно работать.
*********************************************************
Мой собеседник друг Эдуарда Ошеровича, без приуменьшения дирижер-легенда, композитор Борис Ефремович Гофман. В далеком 1970 году его оркестр из далекой Камчатки на всеармейском конкурсе военных духовых оркестров занял 1-место.

Борис Гофман: мой друг Эдик

Я смотрю на пожелтевшую от времени историческую фотографию 1953 года. На ней большая группа (70 человек!) вновь поступивших курсантов института военных дирижеров, сгруппировалась для удачного фото возле озера, в военном лагере, в лесу под Раменское. Тут мы проходили физическую подготовку. Ищу на ней моего друга, Эдика Казачкова.
Вот он, в первом ряду, небольшого роста, улыбающийся паренек. А где все остальные, кого я знал, с кем дружил… Судьбу многих я на протяжении жизни проследил, некоторые канули…
Никак не скажешь, что многие из этих молодых людей, в будущем станут известными людьми. Такими как Казачков Эдуард Ошерович – композитор, заслуженный деятель искусств России и Беларуси. А еще: Анатолий Мальцев – профессор, заслуженный артист Российской Федерации, Петр Черватюк – профессор, доктор наук, академик, Дмитрий Орлов – главный дирижер государственного симфонического оркестра Москвы, Сурен Абрамян – заслуженный деятель искусств Армении, профессор Армянской академии музыки. Все они на этой фотографии еще не знают о своем выдающемся творческом завтра.
А пока мы проходим в лесу «школу мужества». Ночью не знаешь, куда деваться от комаров – их миллионы! Как палатку ни закрывай плотно, а они все лезут и кусачие такие. Ужас! А тут еще тревога, бег с противогазом три километра со стрельбой. Нам внушали наши наставники-командиры: прежде всего вы будущие офицеры, а потом военные дирижеры. В старых противогазах бежать трудно, дышать нечем, но ты обязан пройти через это испытание или тебя ждет отчисление из института. За месяц мы должны сделать четыре марш-броска – 5,10,15,20 километров. Летом жара 35,звучит команда: «Вперед!», и мы снова с тяжелой амуницией бежим, бежим. Ты это помнишь, Эдик?
Вдруг раздаётся необычайно громкий голос полковника Главюка (мы его прозвали Иерихонская труба.): «Становись! Песню! Шагом марш!».
В 1957 году мы с Эдуардом окончили институт и разъехались по местам распределения и много лет не виделись. Если точнее – сорок! Правда я знал, что Эдуард дослужился до звания подполковника и был начальником военно-оркестровой службы на Дальне востоке, в Хабаровске. В нотном магазине на улице Неглиной в Москве я увидел в продаже его произведения и был приятно удивлен...
Причем это были произведения не только для духового оркестра. Сегодня я знаю, что Эдуард был председателем Дальневосточной секции Союза композиторов СССР, член Союза композиторов Советского Союза. Он автор четырёх опер, множества произведений для хора, сочинений для симфонического оркестра, солистов, музыки к спектаклям.
…В 1998 году я узнал телефон Эдуарда и позвонил. Ответил мне знакомый голос, но как бы без радости. Мне показалось, что став таким известным в музыкальном мире и имея столько заслуг, он просто не хотел со мной общаться. Честно говоря, я обиделся и не звонил ему 14 лет, а зря.
На самом деле репатриировавшись в Израиль, он долго не мог найти себе работу по призванию.
Это его очень угнетало. Все помнят 90-е годы. Академики, профессора не имели работы и убирали улицы. Эдик работал ночным сторожем и тоже подрабатывал на уборке. Ему неудобно было рассказывать об этом мне и другим, знавшим его. Слава богу, что все это позади.
Узнав, как сложилась жизнь Эдуарда, только сейчас от моего друга, тоже бывшего военного дирижера Филиппа Завта из Иерусалима, я сейчас же позвонил. На этот раз в телефонной трубке послышался совсем другой голос и с другими интонациями. Эдик искренне обрадовался звонку, и мы долго разговаривали, вспоминали далекие наши годы: Москву, институт военных дирижёров и многое другое.
Я рад, что теперь, через столько лет, Эдуарда Казачкова вспомнили в России. Им заинтересовалась редакция столичного научно-популярного журнала «Оркестр», попросив своего представителя в Израиле Бориса Турчинского, прекрасного музыканта, дирижера и публициста, подготовить материал о моем друге, достойном человеке и большом музыкальным авторитете, коим является Эдуард Ошерович Казачков.




Три концерта на ура!

А вот что рассказывает о своем знакомстве с Казачковым и о том выдающемся конкурсе заслуженный артист Российской Федерации, подполковник в отставке Серей Остапенко.
-Познакомился я с Эдуардом Ошеровичем в 1988 году. Это было на плацу военно-дирижерского факультета. Я подошел к нему и сказал, что давно мечтал встретиться с ним и познакомиться. Заочно я был знаком с Казачковым через его произведения для духового оркестра. В это время он как раз увольнялся из рядов Советской Армии и проживал уже в Минске. Мы обменялись адресами, завязалась переписка.
Осенью того же года Эдуарду Ошеровичу исполнялось 55 лет, и как у члена Союза композиторов у него был творческий вечер в Доме композиторов. Мы с ним условились, что этот вечер пройдет с моим оркестром (в то время я был начальником и дирижером оркестра военно-инженерной академии имени В.В.Куйбышева). В переписке мы обсуждали, какие произведения будем исполнять, кто какие произведения будет дирижировать. Эдуард Ошерович долго не соглашался выступать в этом концерте в качестве дирижера, мотивируя это тем, что, мол, я буду полностью готовить оркестр, а он вдруг возьмет и станет дирижировать моим оркестром…ну, в общем, решили все же, что он будет выступать в этом концерте в качестве дирижера.
Мы очень тщательно готовились к этому выступлению, ведь сцена Всесоюзного Дома композиторов была очень престижной концертной площадкой, на которой выступали ведущие коллективы страны. В концертах… да я не оговорился, именно в концертах, во множественном числе, так как было три концерта. Один концерт состоялся на сцене концертного зала военно-инженерной академии имени Куйбышева. Концерт имел огромный успех у слушателей академии! Особенно тепло принимали еще и потому, что многие офицеры знали Эдуарда Ошеровича по совместной службе в Центральной группе войск и в Дальневосточном военном округе. Второй концерт состоялся с не меньшим успехом в нашей альма матер – на сцене клуба при Московской государственной консерватории имени Чайковского.
Третий концерт с огромным успехом прошел, как я уже говорил, на сцене Всесоюзного Дома композиторов. В концерте прозвучали известные произведения Казачкова «Зимние картинки», «Белорусская мозаика», поэмы: «Беларусь», «Двенадцать», Крепость над Бугом, увертюра «Партизаны Приамурья», Концертино для трубы (переделанное автором специально для духового оркестра) и ряд песен, которые исполнили солисты московской филармонии Владимир Иванов и Ольга Золотько. Впервые была исполнена сюита композитора «Красная площадь» – ноты сюиты Эдуард Ошерович подарил оркестру военно-инженерной академии имени В.В.Куйбышева, и другие, самые лучшие, самые знаменитые.
Об этих концертах было очень много лестных отзывов в прессе. Были статьи в «Красной звезде», в «Вечерней Москве», «Московской правде» и «Советской культуре».
В дальнейшем мы переписывались с Эдуардом Ошеровичем. Но в нашей стране произошли в 1991 году известные кардинальные изменения, да и мне пришлось лечь в госпиталь, у меня была операция на сердце, и к великому моему сожалению наша переписка оборвалась, о чем я до сих пор сожалею и был бы рад ее возобновить. Очень многое есть, что сказать другу, чем поделиться. И о чем я еще очень сожалею – где-то затерялись наши совместные памятные фото …Но то, что нашлось, что сохранилось, с удовольствием передаю нашему музыкальному летописцу Борису Турчинскому, пусть сохранит для своих будущих книг.

Казачков, заключение

-Эдуард Ошерович, вы много повидали на своем жизненном пути. География мест, где вы творили, растянулась на многие тысячи километров. От запада бывшего Союза в Беларуси и до двух востоков – Дальнего и Ближнего. Не везде вам приходилось легко, но вы человек стойкий и целеустремленный, всегда верили в успех того, чем занимались. Будь то учеба в институте, руководство коллективами или сочинение прекрасных произведений, вышедших из-под вашего пера. Спасибо вам от всех нас, ваших коллег и друзей, за большой вклад в музыкальную культуру!
И – хотелось бы услышать наставление для музыкальной молодежи. Чтобы вы хотели пожелать нашим читателям научно-популярного журнала «Оркестр»?

-Я обратил внимание, что в ваших очерках Борис, многие герои в своих пожеланиях непременно говорят в первую очередь о необходимости трудиться. Не стану исключением и я, так как труд в нашем деле – это самое главное, наравне с талантом, труд идет рядом. Вот мое пожелание: трудитесь и не ждите, что завтра станет легче, проще, лучше!
Трудности будут всегда, но что поделать? Ведь это жизнь! Очень важен и надежный тыл, такой, как у меня, мне в этом смысле повезло. Мы с женой Кларой Юрьевной прожили счастливо 58 лет. Она мне верный друг, а иногда и наставник. Желаю и вам всем, дорогие коллеги, иметь такой же надежный тыл, таких же замечательных жен! И таких верных друзей-музыкантов и не только музыкантов, как были у меня!
И еще. Очень важно всегда верить в свои силы, это главное!
А на последок я скажу стихами о нашей дирижерской профессии, своими стихами, своего собственного сочинения:


ОН МУЗЫКИ ТВОРЕЦ

Махать руками может каждый –
По поводу, без повода – неважно.
А дирижер, когда весь зал молчит,
Руками музыку творит!

У дирижера все при деле,
И слух, и нервы на пределе,
И ноты, ускоряя бег,
Кружатся, словно первый снег.

Оркестр и хор, как
птичья стая,
На зов маэстро отвечая,

Борис Гофман
Федоров - эрудированный человек.
1968 год. Я получаю новое назначение: в 304 полк города Петропавловск-Камчатский. Прихожу в оркестр, чтобы познакомиться с музыкантами. Ко мне подходит старшина оркестра и говорит: «Товарищ майор, музыканты не желают вас видеть в нашем оркестре!”. Я не ожидал такого приема. «Приказ подписан, по-другому не будет», - ответил я.
Конечно, я был огорчен тем, как меня так встретили музыканты, прямо с порога - в “штыки”. Надо было проанализировать, что за этим кроется. Оркестр играл в полку только утреннее построение и вечером развод караулов. Остальное время музыканты играли в домино, карты и, конечно, главным в их жизни были ”халтуры” – похороны и свадьбы. Мой предшественник, дирижер этого оркестра, на все закрывал глаза, ему была безразлична служба, а творчество и подавно. Выслуга - год за три, хорошая зарплата, ну и ладно. Командир полка полковник Федоров не любил музыкантов, да и военного дирижера в придачу. На всех совещаниях и собраниях склонял оркестр как только мог. Было бы в его силах, он бы и разогнал оркестр, но штатное расписание полка не позволяло ему это сделать.
Я сразу взялся за дело, работал много и с интересом. Главное - доказать всем, что оркестр не лишняя единица в полку, и к тому же дать оркестрантам почувствовать, что они хорошие музыканты, могут играть профессиональную музыку и получать от этого удовольствие. Надо чтобы они себя зауважали и гордились тем коллективом, в котором работают. Кроме духового оркестра, я много внимания уделял художественной самодеятельности части. Создал из музыкантов-духовиков оркестр русских народных инструментов - сам обучил музыкантов игре на них. Балалайка, домбра, гусли - все это я знал хорошо. До сих пор помню тот скандал, который подняли некоторые музыканты. Не хотим обучаться игре на этих “деревяшках”, вплоть до увольнения из армии. Для них это была дополнительная нагрузка. Кроме оркестровых репетиций, надо было участвовать в группе сопровождения хора, солистов, ансамбля песни и пляски и т.д. И все это в вечернее время.
Кроме этого я стал писать музыку к национальному корякскому балету «Эмэм Кутх». В 1969 году состоялась его успешная премьера в областном драматическом театре Петропавловска-Камчатского.
Увеличилось число мероприятий с участием коллектива оркестра. Музыканты говорили: ”Этот Гофман, чёрт бы его побрал, замучил нас своим творчеством”.

Однажды комиссия штаба ДВО во главе с командующим генерал-полковником В.Б.Толубко приехала с инспекторской проверкой в камчатской дивизии. В результате проверки наш 304 полк получил двойку. Полковник Федоров в отчаянии. Ему грозит служебное несоответствие, понижение в должности. Это один из лучших вариантов. Командующий ДВО пошел дальше: решил проверить и идеологическую работу в полку. «Ну что ж, Федоров, - сказал он, - хочу послушать твою самодеятельность. Как раз на следующий день был заключительный концерт художественной самодеятельности дивизии, и 80 процентов всей концертной программы состояли из номеров нашего 304 полка.
Концерт состоялся в гарнизонном Доме офицеров. В зале за отдельным столом сидели: Командующий ДВО, начальник штаба округа, руководители города.
На сцене хор нашего полка, оркестровая группа, детский хор, женский хор.
Исполняется величественная кантата композитора В.Рунова “Партии Слава”, хор ”Славься” М.И.Глинки.
Чувствовалась положительная реакция зрительного зала. «Чей это хор? - спросил на весь зал командующий. «Полковника Федорова», - ответил комдив. А когда на сцене появился оркестр русских народных инструментов и мы исполнили «Русскую плясовую», из зала снова послышался зычный голос командующего: «Давно я такого хорошего оркестра не слушал. Чей это оркестр?» «Полковника Федорова, товарищ командующий», - снова ответил комдив. «Федоров - эрудированный человек», - подытожил командующий.
Вот так мой командир полка был спасен от больших неприятностей. С тех пор на всех совещаниях он любовно хвалил оркестр и дирижера.
Бывший «разболтанный» коллектив в 1970 году на Всеармейском конкурсе военных духовых оркестров Советской Армии в Москве занял 1-е место.
Публикацию подготовил Борис Турчинский

Борис Турчинский


Борис Турчинский

Фамилию дирижера Бориса Гофмана я впервые услышал в 1973 году, когда проходил срочную службу во Львове, в оркестре штаба Прикарпатского военного округа.
«Ты разве не знаешь? – удивленно ответили мне, - один из них – Гарри Видомский из Славуты, отличный дирижер, окончил факультет военных дирижеров, а затем - заочно киевскую консерваторию по классу тубы. Всячески поощряет учебу своих подчиненных, сам помогает им в учебе. А главное – при его ходатайстве музыканты в Славуте получают квартиры, он очень заботится о своем оркестре.
А второй – это вообще дирижер-легенда – Борис Ефремович Гофман. Его оркестр из Петропавловска-Камчатского в 1970 году на Всеармейском конкурсе военных духовых оркестров весь Союз «поставил на уши»...

Извините за неакадемичное выражение, но я хорошо запомнил, что слова были сказаны именно эти! Эту фразу люди восхищенно произнесли, рассказывая о Гофмане. А вот имя товарища, который ее обронил, я не запомнил, история ее не сохранила.
…Спустя много лет мне пришлось встретиться с двумя первоклассными музыкантами из Петропавловска-Камчатского - правда, были они из другого оркестра, не «гофманского». Это были Владимир Падун и Петр Сидорчук. Оба этих превосходных трубача после выхода на пенсию (а тогда они были довольно молоды и полны энергии) обосновались в Житомире и работали в житомирском городском духовом оркестре, где я был в то время дирижером.
Они мне много и с восхищением рассказывали об удивительном музыкальном коллективе и дирижере с Камчатки, который смог добиться высоких результатов и удивил многих. И еще я узнал, что Гофман - талантливый композитор, автор более 30 произведений для духового оркестра и даже балета, причем, весьма своеобразного балета, на тему жизни народов Чукотки!
Прошел сорок один год, ни много ни мало! И вот, я в роли летописца, которому, наверное, было суждено поведать музыкальному миру, а скорее - напомнить, что среди нас живет этот залуженный и талантливый человек, помочь вспомнить о его достижениях. А главное - вспомнить о том, сколько он полезного сделал для популяризации и развития духовой музыки! Пройдем же снова вехами его пути.


Знаменитый Всеармейский конкурс 1970 года. Москва

Это был конкурс, на котором здорово отличился дирижер Гофман. А предшествовало конкурсу - вот, что…
1969 год. Аэропорт Шереметьево. Встреча военной делегации одной из братских стран. На летном поле сам министр обороны СССР маршал А.А.Гречко.
Прибытие самолета задерживается… Чтобы как-то скоротать время, Гречко подходит к роте Почетного караула. Пройдя мимо строя, подходит к оркестру. Все знали, что министр с симпатией относился к военным музыкантам, многих военных дирижеров знал лично.
Оркестром почетного караула руководил тогда подполковник Н.М.Зубаревич. «Что нового в военно-оркестровой службе, - поинтересовался у него маршал, - какой сегодня оркестр лучший в Советской армии? Наверное, оркестр штаба Киевского военного округа, где дирижёром Маркус?», - спросил министр. И все сразу увидели, что он хорошо знаком с военными оркестрами и их руководителями.
В свое время Гречко командовал Киевским округом и знал Маркуса, хотя говорят, они были знакомы еще лейтенантами.
«Последний конкурс военных оркестров был в 1960 году», - по-военному четко доложил Зубаревич, - И лучшим был оркестр Ленинградского военного округа. Дирижер Борис Перцев».
«Почти 10 лет не было конкурса», - резюмировал Гречко. Обращаясь к адъютанту, приказал: «Передайте генералу Назарову (Н.М.Назаров был начальником военно-оркестровой службы Вооруженных Сил – Б.Т.), пусть готовит приказ о проведении Всеармейского конкурса военных духовых оркестров, я его подпишу». Обращаясь к музыкантам оркестра, добавил: «Военная музыка - важная составляющая часть жизни нашей армии!».
Тут прозвучала команда: «Рота, смир-р-но!». И все встречающие, во главе с министром обороны, двинулись к трапу только что прибывшего самолета.
И вот, согласно приказу министра обороны А.А.Гречко, в 1970 году в Москву, на Всеармейский конкурс военных духовых оркестров Вооруженных Сил СССР, съехались лучшие коллективы Советской армии. Такие конкурсы проводились раз в 10 лет. Съехались претенденты на победу из 16 военных округов!
Оркестр 340-го полка, где дирижером был майор Борис Гофман, стал победителем в своем Дальневосточном военном округе, а потом в своем «кусте», обойдя многие оркестры. Ему доверили честь выступить в Москве, и не ошиблись: оркестр взял первое место (среди оркестров полков и дивизий). Это был грандиозный успех, о котором заговорили военные музыканты и дирижеры Советской армии.

Справка.
Среди оркестров военных училищ первое место присудили оркестру Киевского военного суворовского училища, дирижер В.Охрименко.
Среди больших составов (штабных оркестров) первое место занял оркестр штаба Киевского военного округа под управлением Э.Маркуса.
Камчатский оркестр показал лучшую строевую подготовку и не было ему равных в исполнении концертного репертуара. Музыканты были - один в один! Многие дирижеры во всем Союзе потом еще долго ставили в пример достижения этого оркестра.


Давно хотелось познакомиться…

Я знал, что Борис Ефремович с 1998 года живет у нас в Израиле, и хотел познакомиться с этим легендарным человеком, но как-то всё откладывалось на потом.
С 2007 года я начал писать о музыке и музыкантах для московского научно-иллюстрированного журнала «Оркестр», затем стал печататься в серьезном израильском музыкальном журнале «Израиль-ХХ1», так что давно пора было написать об этом удивительном музыканте. Но вот только сейчас, получив координаты Гофмана от его бывшего музыканта (и моего давнего друга), кларнетиста Аркадия Гольденштейна, решился – позвоню!
И вот – наша беседа о духовой музыке и не только о ней. Но вначале биографическая справка.

Борис Ефремович Гофман родился 26 марта 1930 года в белорусском городе Гомеле. Военный дирижер, композитор, автор балета «Эмэм Кутх», автор более 30 песен, маршей, произведений для духового оркестра, книги стихов; написал биографическую книгу «Белая ворона».
Окончил детскую музыкальную школу по классу скрипки, школу военно-музыкантских воспитанников в Уфе по классу кларнета (1946). В 1949 году окончил музыкальное училище имени Гнесиных по классу кларнета, а в 1953 году — музыкально-педагогический институт имени Гнесиных, затем — институт военных дирижеров (Москва, 1957).
С 1966-го по 1971 год Гофман служил дирижером военного оркестра на Камчатке. Сочинял марши и пьесы для духового оркестра. Написал много песен на стихи местных поэтов. Особо нужно отметить в его творчестве камчатскую тематику: «Камчатские эскизы», «Алеутские напевы», сборник стихов, автобиографическая книга «Белая Ворона».
Наиболее значительная работа Гофмана как композитора — балет «Эмэм Кутх», написанный по заказу корякского национального ансамбля «Мэнго». На создание балета у композитора ушло почти два года. Борис Гофман обратился к Георгию Поротову, у которого имелась коллекция образцов песенного фольклора ительменов. Одни темы использованы в балете без изменений, другие переработаны, развиты, третьи созданы самим композитором. Каждый герой балета имеет свою музыкальную характеристику.
Музыкальная критика отмечала, что композитору больше удались номера, в которых использованы подлинные национальные мелодии. Наибольший интерес представляет картина в доме Каны. Один за другим появляются гости под звуки народных ительменских мелодий: полный сочного колорита танец «Бакию» с торжественно-праздничной, чуть игривой темой, «Танец с тоншичем». Удачно развивает композитор народную тему в «Воинственном танце», основанном на мелодии «Танца рыбаков». Красочна имитация крика чаек на фоне одинокой валторны. Удачно сочетается с оркестром бубен...
Мэнговцы полюбили музыку своего нового балета. Лучшие сцены балета — танцы «Волны и смерч», «Горе матери», «Грусть и радость Ишшахельс», обрядовые танцы последней картины.
Премьера балета «Эмэм Кутх» состоялась на сцене областного драматического театра 28 октября 1969 года. Оркестром дирижировал автор. Балет имел большой успех у публики.
После Камчатки Борис Гофман до 1983 года продолжал служить в армии, общий армейский стаж у него — 39 лет!
Дирижер военного духового оркестра в Мукачево, затем - Каменец-Подольск, где службу в оркестре военно-инженерного училища совмещал с преподаванием в местном культпросветучилище (1983 год).
Затем переехал в Москву, где преподавал в музыкальном училище имени Гнесиных (1985–1987 годы).
В 1983 году майор Гофман вышел в отставку.
В составе сводного оркестра московского гарнизона Борис Гофман двадцать один раз участвовал в военных парадах на Красной площади!
Воспоминания дирижера Гофмана особенно интересны тем, что это воспоминания столичного музыканта, своими глазами видевшего военно-музыкальную жизнь Москвы со всем ее блеском и даже с интригами.


Творческие достижения дирижера Гофмана

Лауреат конкурсов военных духовых оркестров в Москва, Киеве, Хабаровске, Львове.
Первое место на Всеармейском конкурсе военных духовых оркестров СССР (Москва, 1970). Это самая высокая и наиболее яркая победа дирижера Гофмана и его коллектива из Петропавловска-Камчатского, после службы именно в этом городе и сам дирижер, и его оркестр прославились на всю страну.
Б.Гофман - лауреат премии имени Камчатского комсомола. Награжден пятнадцатью медалями СССР.
…Как-то раз Борис Ефимович неожиданно получил письмо из Киева, от бывшего военного дирижера (Киевское высшее зенитное ракетное инженерное училище), который в 1970 году в Москве на конкурсе был секретарем жюри. «Дорогой Борис Ефремович, - пишет он, - через много лет встретил в Киеве вашего друга Г.В.Ведомского (к сожалению, он недавно ушел из жизни) и получил от него диск с записью выступления Вашего оркестра с Камчатки в Москве, на Всеармейском конкурсе военных духовых оркестров. И хотя прошло столько лет, прослушав запись, скажу: ваше исполнение всех произведений на конкурсе великолепно, вы гениальный музыкант! У вас такая замечательная интонационная чистота, техническая точность исполнения, а главное – музыкальность всех исполняемых произведений. Своими достижениями вы, несомненно, вошли в сокровищницу духового исполнительства. И недаром после конкурса все военные дирижеры Союза ставили в пример вас и ваш оркестр! Владимир Яковенко».


Увы, «не та» династия?

Итак, я прошу Бориса Ефремовича рассказать о своей жизни и о первых шагах в музыке.

- Всё ведь начиналось в Уфе? В военно-музыкальной школе воспитанников? - Хорошо знакомое мне начало музыкальной судьбы, ведь я и сам из “воспитонов”…

- Меня приняли в эту школу, когда узнали, что до войны я занимался на скрипке в детской музыкальной школе. Тем более, что мама моя умерла, а отец фронтовик, это тоже сыграло свою роль при поступлении.
Здесь надо сделать небольшое отступление и рассказать, как интересно и необычно всё получилось: в школу привез меня отец, получивший краткосрочный отпуск с фронта за то, что… проявил там свое профессиональное умение сапожника, ведь на войне требовалось и это, не только геройство в бою.
Отец воевал на передовом Ленинградском фронте в самые трудные 1942-43 годы. Это было тяжелое блокадное время. Мучились и умирали от голода тысячи людей. Продовольственное и вещевое снабжение Красной армии было плохое. Во время боев отец воевал вместе со всеми, а в минуты затишья он садился где-нибудь на опушке леса, где было посветлее, и ремонтировал своим боевым товарищам сапоги, ведь он был из династии сапожников, и отец, и дед его были отличными опытными ремесленниками! Хорошим сапожником стал и мой отец, продолжив семейное дело.
Как-то отца вызвал командир полка и спросил: «Гофман, ты можешь мне сшить сапоги?». «Попробую, но у меня нет материала», - ответил отец. Ему выдали немного хлеба, и он поехал в блокадный Ленинград, где обменял хлеб на материал для шитья сапог.
Когда в декабре1942-го он сшил сапоги командиру и замполиту полка, ему предоставили краткосрочный отпуск для устройства детей, оставшихся без матери (она у нас умерла совсем молодой, в 32 года).
Отец забрал меня и моего брата из детского дома киргизского города Фрунзе (Бишкек) и отвез в Уфу, где у нас были родственники. Потом я оказался в уфимской школе музыкальных воспитанников и с отличием ее закончил. Так мастерство сапожников очень пригодилось, чтобы наша династия обрела новое направление и новое качество – получила и музыкальное направление. Однако, к сожалению, династия сапожников не перелилась плавно в династию музыкантов, никто из моих детей и внуков музыкантами не стал…
Вообще я с уважением и белой завистью отношусь к тем музыкантам, кто из династий и кто знает и может рассказать об этом. Близкие и дальние родственники у них были музыкантами и дирижерами, известными артистами. Ребенок, родившийся в такой семье, впитывает в себя атмосферу искусства. Когда он становится взрослым, то старается продолжить жизненное направление семьи.
Наша семья тоже была династией, но, увы, не музыкальной. Мои прадед, дед, отец, брат были сапожниками, как я уже сказал. Конечно, это отразилось и на моей судьбе, я не только музыкант, но и в какой-то мере «сапожник» тоже, чем немного горжусь. Отец и брат были мастерами высшего класса: один до войны в Гомеле, другой в Курске. Они были уважаемыми людьми. И я уверен, что лучше быть отличным сапожником, чем посредственным музыкантом. И иногда судьба делает такие зигзаги, как в моем случае, что именно благодаря мастерству сапожника вдруг рождается… новый музыкант!


Уфимская военная школа музыкантских воспитанников

В школу меня приняли, когда первый семестр уже закончился. Это был первый год создания УВМШ, и фактически мы были детдомовцами в военной форме. Обмундирование – солдатское хлопчатобумажное, ботинки с зелёными обмотками, зимой – солдатская шинель и шапка, летом – пилотка, всё было по-военному. Питание как у солдат, по «второй норме», это значит, без белого хлеба, масла, компота и других «изысков» того времени.
По вечерам, когда командиры и офицеры-воспитатели уходили домой, а оставшийся дежурный находился в своей комнате на втором этаже школы, начинались «торговля» и обмен. Слышались голоса: «Меняю пайку (хлебную) на две!», «Меняю солёный огурец на пайку!», «Папироса за один кусочек сахара!». Вот такое детство было у меня…
…Приняли меня по специальности «кларнет» в класс преподавателя Х.В.Файзулина – дирижёра башкирского театра оперы и балета. В своё время он закончил московскую консерваторию по классу кларнета у профессора Розанова, который написал много произведений и теоретических работ, особенно известна его «Начальная школа игры на кларнете». Её знает любой кларнетист. Позже Файзулин окончил дирижерское отделение и работал в оперном театре Уфы. В школе преподавал по совместительству.
Распорядок дня у нас был военный. Подъём, физзарядка, завтрак, занятия по общеобразовательным предметам. После обеда занимались музыкальными и военными предметами, а вечером была самоподготовка.
Весной 1944 года школа стала типа суворовской: красивое обмундирование с нашитыми погонами и блестящей окантовкой, хромовые сапоги, девятая норма питания, которая значительно лучше второй, солдатской.
До получения хромовых сапог шёл, бывало, по центральной улице Уфы в ботинках с обмотками и форсил перед девчонками своей военной формой. Но, бывало, обмотка предательски разматывается, а я и не замечаю. Спохватывался, когда встречные прохожие добродушно улыбались мне, а я готов был провалиться сквозь землю от стыда. Мне казалось, что это конец света. И я злясь на дурацкую обмотку, багровый, удалялся прочь.
В школе познакомился со Славой Арсеном, с которым впоследствии дружил много лет. Он приехал к нам из полкового оркестра, который располагался в посёлке Алкино под Уфой. Там он был барабанщиком и дружил с девочкой (дочерью командира полка). Она была прекрасна, и у них была любовь «до гроба». И напоминала она мне романтический персонаж из кинофильма «Аршин мал-алан» – Гюльчохру. Тогда этот фильм привозили к нам в школу.
Как-то я познакомился с ленинградским композитором Розенфельдом, который был в школе библиотекарем, а в Уфе оказался в эвакуации. Он написал довольно сложный дуэт для двух кларнетов. На экзамене в конце первого курса мы с воспитанником Плехановым сыграли его, и нас перевели, минуя второй курс, сразу на третий.
Контакты со Славой несколько ослабли: он был в спальне второго курса, а я – третьего. Правда, общеобразовательные предметы за седьмой класс мы посещали вместе.
У нас был полный интернационал. Друзья у меня были и татары, и башкиры, и русские. Жили мы дружно. Офицеры и преподаватели относились к нам одинаково. Меня даже считали талантливым. Обучение общеобразовательным, музыкальным, военным предметам, наряды, дежурства, уборка, занимали весь день, и я мечтал во время вечерней поверки о том, чтобы скорее лечь в свою постель на втором ярусе солдатской кровати и уснуть после напряжённого дня.
9 мая 1945 года мы проснулись в пять часов утра, и когда нам сообщили, что война окончена, прыгали на кроватях и кричали «Ура! Ура!». Утром школьным оркестром играли в центре города. Люди ликовали. В этот день в школе нас кормили вкуснее, чем обычно. Все поздравляли друг друга с Днём Победы.
После школы я получил аттестат с отличием и похвальную грамоту. Объявили о том, что меня направляют в образцовый духовой оркестр военной академии имени Фрунзе, в Москву.
Мы разъезжались по местам службы в армии. Прощай, школа! Прощайте, командиры и преподаватели! Прощай, мой друг Слава Арсен – тебе ещё целый год учиться!
Казалось, нас провожала вся Уфа. Играл оркестр, и вся толпа шла до вокзала, хотя это было довольно далеко.
Загудел паровоз, и мой поезд двинулся по маршруту Уфа-Москва, прощай, Уфа! Прощай, Башкирия, с твоими зимними холодами, с ветрами, с твоим чудесным праздником сабантуй, в коем мы ежегодно участвовали в живописном лесу на берегу реки Белой.
Сегодня я знаю, что гордостью нашей школы являются ее выпускники, такие, как А.Х.Махмутов, академик Академии наук Башкорстана, основатель экономической школы республики, Э.М.Саитов - народный художник республики Башкорстан, Р.О.Багдасарян, кларнетист, народный артист Российской Федерации, профессор Московской академии музыки имени П.И. Чайковского. Ш.Г.Низамутдинов – тромбонист, профессор, заслуженный деятель искусств Татарстана. Г.А.Струве, выдающийся педагог, который долгие годы был главным хормейстером московской хоровой капеллы, народный учитель СССР, народный артист СССР.


Москва-1946

- Москва - как она встретила Вас?

- Утром поезд пришёл в Москву, на Казанский вокзал. Нас встречали представители военных образцовых оркестров. Это для них прибыло пополнение – отличники военно-музыкальной школы из Уфы, для оркестров академии имени Фрунзе, артиллерийской академии, военно-воздушной академии.
В академию Фрунзе попали два валторниста – Зарипов и Нафиков и я – кларнетист. Дирижером образцового оркестра академии был подполковник Чижов. Я сыграл ему на прослушивании «Полет шмеля» Римского-Корсакова, и Чижов посадил меня за 3-й пульт 1-го кларнета, что совсем неплохо (группа кларнетов в оркестре состояла из 21-го кларнетиста!).
…Мы ехали по Москве и любовались широкими и красивыми улицами и площадями, знакомыми по кинофильмам и снимкам в газетах. Недавняя война в столице уже не ощущалась, но кое-где внизу домов ещё оставались надписи: «Бомбоубежище».
Приехали в Хамовники (Хамовнические казармы), где располагался, наряду с другими подразделениями, оркестр академии. Нас встретил сам дирижёр и представил нам сержанта сверхсрочной службы, в распоряжение которого мы передавались. У него было рябое лицо и большой красный нос. Невооружённым глазом видно было, что это… пьяница.
Командовал он тридцатью воспитанниками и никогда не знал, кто присутствует, а кто отсутствует. В это время полк МВД, где служил мой отец, как раз перевели в город Бологое, неподалеку от нас. Я бросил все и «зайцем» поехал к отцу, - ведь мы не виделись почти два года!
Отсутствовал я дней десять, а приехав, спросил у ребят: «Меня не искали?». Мне ответили: «Нет…».
Был неимоверный бардак, иначе не скажешь! Доходило до того, что некоторые воспитанники занимались… ночными грабежами квартир, а утром не стеснялись рассказывать нам о своих похождениях и о добыче. Воспитательная работа с нами не проводилась. Мы были предоставлены самим себе.
Дирижёр часто приходил на службу выпившим, а уходил и вовсе пьяным. На репетиции оркестра нас не допускали под тем предлогом, что мы ещё не подготовлены. «Музыкантов и так много (их было человек 60) - занимайтесь!».
В академии я переходил от пульта к пульту, постепенно продвигаясь к месту солиста оркестра. Прошло время, и я исполнил соло в «Шexeрезаде» Римского-Корсакова, Затем заболел солист - и я уже играю три каденции во второй рапсодии Листа.
Вскоре я – помощник солиста, второй среди многочисленной группы кларнетов. А еще немного времени спустя я уже солист оркестра. Отдельная благодарность за наш профессиональный рост Сергею Александровичу Панфилову, также нашему дирижеру. Он очень много внимания уделял молодым музыкантам. Из воспитанников оркестра солистами стали Борис Володин – баритон, Михаил Володин – тенор, Фава Голумбович и я - кларнет. К личности Панфилова еще стоит вернуться. Он того заслуживает!


Училище имени Гнесиных

- Такой балаган был в вашем оркестре в Москве! Вот это да! И это в столице?!

- Невероятно, но факт. И тогда у меня созрело желание учиться в престижном музыкальном училище имени Гнесиных.
Нет худа без добра, но иной раз не бывает и добра без худа. В школе воспитанников не заметили моего отсутствия и меня не ругали, но из-за отлучки для встречи с отцом я не успел на экзамен в Гнесинку. Что делать? Еду в училище и нахожу заведующего отделом духовых инструментов Михаила Иннокентьевича Табакова. О, это был корифей духовой музыки! Я разволновался, увидев его. Передо мной стоял видный человек лет 65.
Мне посоветовали к нему обратиться, но он со мной разговаривать не стал, а пробурчал: «Все экзамены закончились. Придёте на будущий год». Ну, совсем как в фильме «Приходите завтра!».
Знакомые музыканты подсказали мне домашний адрес Михаила Иннокентьевича, а наш дирижёр подполковник Чижов, его бывший ученик, дал рекомендательное письмо. Отправился я на Малую Бронную, в дом, на первом этаже которого жил Табаков. На солидной тяжёлой двери было написано: «Заслуженный деятель искусств РСФСР М.И.Табаков». Тогда мне не был знаком какой-либо другой музыкант-духовик с таким высоким почётным званием – это было очень солидно! Не удивительно поэтому, что когда я подошёл к двери, меня стала бить дрожь, затряслись коленки.
Я был должен встретиться лицом к лицу с человеком, о котором ходят легенды. Во-первых, его ученики, музыканты-трубачи, были лучшими в СССР. Во-вторых, интересно, что в начале века Табаков был воспитанником оркестра царской армии. Позже – поступал в петербургскую консерваторию, но его не приняли, потому что он был евреем. Тогда он сменил фамилию и крестился – стал «русским», вот такова была тяга человека к музыке, что он даже отказался от своего имени и веры отцов, его «религией» была музыка.
(Настоящая фамилия Михаила Табакова – Лимончик. Его очень хорошо знали и помнили музыканты и в старой, и в новой его ипостаси, я немало слышал о нем, когда служил и работал в Одессе, откуда Табаков родом – Б.Т.)
На следующий год Михаила Табакова приняли в консерваторию по классу трубы. Я не буду вдаваться в подробности его учёбы, известно, что он закончил консерваторию с золотой медалью, а на выпускном экзамене играл «Боже, царя храни» в высоком регистре. И вообще, кто из духовиков не знает «Прогрессивную школу для трубы» Табакова, которой не миновал ни один трубач? Его перу принадлежат концертные пьесы, этюды, переложения для трубы...
И вот я стою около его двери и боюсь нажать кнопку звонка... Решился. Дверь открыл сам Михаил Иннокентьевич. Не могу слова вымолвить. Красный, как рак, сую ему рекомендательное письмо от моего военного дирижёра и, растерянный, стою. Вспомнив, что мы уже встречались, Табаков сказал просто: «О старый знакомый! Проходи»
Квартира оказалась однокомнатная, тёмный интерьер, чёрная старинная мебель, чёрный круглый стол посреди комнаты, по стенам – стеллажи с множеством книг и нот.
Я коротко рассказал Табакову о том, что был в детдоме, а сейчас воспитанник оркестра. Видно, дрогнуло у него сердце, вспомнил и свою юность. Угостил меня чаем. Письмо от Чижова он даже не читал. Я ему рассказал о себе, о родителях, о детском доме, о школе музыкантских воспитанников в Уфе. Он мне тоже рассказал, что был воспитанником, а в дальнейшем закончил Петербургскую консерваторию.
Не вскрывая рекомендательного письма, позвонил завучу музучилища имени Гнесиных и сказал: «Мария Ивановна, мы как-то говорили о Гофмане. Он принят!». Но это было не всё. Мне он сказал, чтобы я через пару дней пришёл к нему в класс, и он меня прослушает.
Времени было мало. Готовлю концерт Вебера и этюд. Блеснуть «Полётом шмеля» не мог, так как я его не повторял и шмель «улетел» – я его подзабыл и за пару дней восстановить, конечно, не мог. Прихожу в новое здание Гнесинки, поднимаюсь на четвёртый этаж, где в одном из классов, с такой же табличкой, как на двери квартиры, написано «Табаков» и перечислены все регалии.
К моему удивлению, он не стал слушать концерт и этюд, а попросил сыграть гамму соль-мажор в три октавы (это почти весь диапазон кларнета). Стаккато, проще говоря. Это был такой мастер, что для него достаточно было сыграть совсем немного, чтобы он определил, чего музыкант стоит, и, как видно, я ему понравился.
«К Штарку в класс хочешь?» - спросил Табаков.
Ну, еще бы! И Табаков, и Штарк – это легенды музыкальной культуры, корифеи духового исполнительства, кто бы не хотел учиться у них!
Это была мечта каждого кларнетиста – учиться у знаменитого педагога Александра Леонидовича Штарка! Его ученики играли в оркестре Большого театра (например, Бессмертный), в оркестре ансамбля танца (Рубинштейн, который спал по ночам на столах в классах, лишь бы только учиться у Штарка), в первом знаменитом квартете народной музыки (Назарук); профессор Николай Мозговенко - тоже ученик Штарка... Александр Леонидович Штарк – автор учебных пособий, различных переложений произведений русских композиторов для кларнета. Кроме Гнесинки, он работал кларнетистом-концертмейстером Государственного симфонического оркестра СССР.
Мне повезло учиться в Гнесинке, когда еще там работали Елена Фабиановна Гнесина и ее брат Михаил Гнесин!


На занятия… в самоволку

- Борис Ефремович, слышал я, что на занятия в Гнесинку вам приходилось… уходить в самоволку из академии Фрунзе…

- Да. Сейчас расскажу, как это было. Начались занятия в училище. У Штарка обучалась группа одарённых кларнетистов: четверо из института имени Гнесиных, уже названные – Бессмертный, Назарук, Мозговенко, Рубинштейн, и двое из музыкального училища – Смагин и я.
В основном, мы со Смагиным приходили на урок к Штарку и слушали исполнение ...........

Смешно, но не очень…


Когда проходят годы, вспоминается прошлое и так точно, как –будто это было вчера.
В 1946 году я окончил УВМШ (Уфимская военно-музыкальная школа) с отличием и был направлен воспитанником в московский образцовый оркестр военной академии имени Фрунзе. Этот духовой оркестр, один из многих оркестров военных академий Москвы, которые обслуживали все мероприятия на Красной площади (военные парады, правительственные похороны и др.)
В оркестре, куда я прибыл, было музыкантов 70. Все высокой квалификации, и им были доступны к исполнениют труднейшие произведения классики и современной музыки. Я не имел оркестрового опыта и дирижер не сразу разрешил быть на репетициях и концертах оркестра. Через какое-то время я был допущен и влился в его состав. Так началась моя военно-оркестровая карьера. Описывать ее очень долго – 39 лет службы в армии.
Пишу для того, чтобы рассказать, как было иногда в моей практике: «Смешно, но не очень…»



Диссонанс


Летом оркестр военной академии имени Фрунзе выступал с концертами на открытой эстраде центрального парка культуры и отдыха имени Горького (выступали в парках: МВО, Эрмитаже, Измайловском и других местах). Выступления оркестра всегда имели успех. В концертах исполнялись произведения русских классиков: Чайковского, Глинки, Мусоргского, Римского-Корсакова; зарубежных композиторов: Бетховена, Моцарта, Бизе, Верди, Шопена; советских композиторов: Шостаковича, Дунаевского, Глиэра, Хачатуряна и многих других.
В этот теплый июльский вечер должны были звучать произведения М.И. Глинки. На сцене сидели солидные квалифицированные музыканты в парадной форме, да и дирижер был полковник Панфилов (известный в наших кругах военный дирижер). На концертной площадке большая масса, сидящих на скамейках и стоящих, отдыхающих в парке людей.
Концерт обычно начинался помпезным представлением ведущего: « Выступает образцовый оркестр, дважды краснознаменной, ордена Ленина военной академии имени Михаила Васильевича Фрунзе. Увертюра к опере «Руслан и Людмила».
Вышел дирижер, поднял руки, взмахнул палочкой и зазвучала искрометная, блестящая, красивейшая музыка увертюры. Оркестр сыграл ее виртуозно. Публика неиствовала аплодисментами и криками: «Браво». Все: и оркестр и публика, были в приподнятом настроении. После увертюры прозвучали еще несколько произведений Глинки.
И вот ведущий объявляет: «Вальс из оперы «Иван Сусанин». Все спокойны, все внимание на дирижера. Он взмахнул палочкой… и полилась, вернее, прозвучала такая фальш в музыке, что некоторые музыканты оторопели, некоторые хохотали, у публики, как видно «завяли уши». Они хохотали, свистели, улюлюкали. Дирижер побледнел и ушел за сцену.
Провал! Позор! У профессионалов это редчайший случай на сцене. Диссонанс – соединение 2-х или 4-х звуков не удовлетворяющее музыкальное чувство. Этому есть синонимы: дисгармония, кокофония, кошачий концерт, неблагозвучие, разногласие. Все это в концерте прозвучало. Гам публики утих и ведущий объявил следующее концертное произведение: «Полонез из оперы «Иван Сусанин». Дальше шло все благозвучно. После концерта не стали разбираться в случившемся. Однако, библиотекарь, который комплектовал нотный репертуар для концерта (раскладывал оркестровые ноты в папки) решил, что «подложить свинью» мог только Гофман. Я легко транспонировал и легко играл полтона ниже, полтона выше того, что написано в нотах. Достаточно одному музыканту сыграть так и это вызовет такое звучание – диссонанс. А так играть умеют не все. «Это Гофман»- решил библиотекарь сержант Холодков (сверхсрочнослужащий).
Концерт окончился. Все зачехляли инструменты, и он при всех «врезал» мне в лицо, разбив до крови нос. Все положительно смотрели на Холодкова, мол, молодец, нашел сразу виновника провала концерта. Когда пришли в нашу музыкальную студию и проверили ноты вальса, то оказалось, что за день до концерта Холодков пришел в музстудию выпившим и по пьяни вложил в папки для концерта ноты вальса в разных тональностях. Он – хам, даже не соизволил передо мной извиниться за разбитый нос. Диссонанс!








И снова смешно, но не очень…


Физкультурный праздник.


Лето 1946 года – год после войны, несмотря на радость, в честь победы в Великой Отечественной войне, народ был озадачен настоящим и будущим. Время ликования закончилось, начались будни, довольно тяжелые, восстановление разрушенного народного хозяйства. Время было напряженное и пасмурное.
Для того, чтобы как-то отвлечь народ от такой жизни, летом этого года в Москве, на стадионе «Динамо», состоялся физкультурный праздник. К нему очень усердно готовились. Устроители этого праздника знали, что на нем будет присутствовать вождь. Не дай бог какие-нибудь неполадки, можно лишится многого. Естественно, стадион был оцеплен милицией и каждого, входящего на стадион, проверяли.
Начался праздник. На трибуне в белых костюмах стояли Сталин и члены Политбюро ЦКВКП(б). На поле стадиона стоял сводный оркестр московского гарнизона из пятисот военных музыкантов под управлением лауреата сталинской премии военного дирижера генерал-майора С.Чернецкого. Под музыку маршей прошли стройно спортивные колонны (большинство были, переодетые в белые костюмы, солдаты). После парада были показаны различные спортивные коллективные упражнения, выступления чемпионов по различным видам спорта. В заключение состоялся футбольный матч между командами ЦСКА – Динамо.
Сталин и все присутствующие были довольны. Руководители праздника были счастливы тем, что Сталину понравился этот праздник. Всем участникам физкультурного праздника выданы письменные благодарности, подписанные Сталиным и были подарены белые костюмы.
Через пару месяцев в Москву, с правительственным визитом, приехал премьер-министр Англии Черчиль. Сталин решил повторить праздник для такого важного гостя, и были даны соответствующие указания.
Время было тяжелое, жили очень бедно, получали мизерную зарплату. Была карточная система – продуктов не хватало. Для музыкантов сверхсрочников каждая возможность приобрести деньги было счастьем. А тут… повторяется физкультурный праздник! После первого праздника одна часть музыкантов продала костюмы, другая часть продала и пропила костюмы. Только солдаты и воспитанники использовали костюмы для самовольных отлучек в парк культуры и отдыха на танцах. В парке находилось полно военных патрулей, которые вылавливали самовольщиков, а мы в белых костюмах!
А что сверхсрочники? Они бросились в спортивные магазины Москвы и пригорода, склады спортивной одежды. И отдать должное, с трудом, но они приобрели костюмы.
А у сверхсрочника Холодкова (Героя рассказа «Диссонанс») все было сложнее и трагичнее. Холодков был трубач не высокой квалификации и получал самую низкую зарплату в оркестре. Немного ему доплачивали за работу в нотной библиотеке оркестра, эту зарплату он пропивал, а жена и трое детей мучались - голодали. Правда утром на службу он приходил после похмелья, но, относительно, трезвый, голодный и просил у курящих окурок папиросы. Тем не менее, музыканты-сверхсрочники отламывали кусочки от своих бутербродов, кторые брали на службу перекусить. Он несчастный человек – пьяница. А что ему делать? Где взять деньги? Пропил. А придти на службу нужно в белом костюме. Он был «фантазер» и вот что придумал. Свои белые кальсоны укоротил, подшил нижнюю часть, погладил их, обмазал черные полуботинки мелом и утром встал в строй, отъезжающего на стадион «Динамо», оркестра. Впопыхах выезда на него не обратили внимание, но когда приехали туда, построились, проверяли документы и щупали со всех сторон. Все, входящие на стадион, проверялись, невзирая на личность.
А тут Сталин и Черчиль! Музыканты, надеясь, что Холодкова в кальсонах, стоящего в первой шеренге, совсем рядом с правительственной трибуной, пока не увидят. Если увидели бы Сталин и Черчиль, то это была бы мировая сенсация.
Музыканты, понимающие всю сложность обстановки, разошлись по сторонам. Холодков остался один на обозрение всех.
Когда полковник Панфилов увидел его, то побледнел, побагровел и не мог сказать ни одного слова. Он представил себе: «Если бы этого «красавца» увидел министр обороны, тем более Сталин или Черчиль, то… нельзя предположить, что было бы со мной?». Холодков был арестован и отправлен на гаупвахту. Полковник решил его уволить из армии, но музыканты, жалея несчастного, уговорили полковника не увольнять Холодкова. А парад и праздник прошли замечательно.








Смешно….

Собачка

Случилось это в 1952 году на военном параде в Москве на Красной площади. Коротко опишу начало парада. Обстановка такая: оркестр вел с музыкой по Москве парадный рассчет военной академии имени Фрунзе. Впереди со знаменем шел трижды герой советского союза полковник Покрышкин и знаменный взвод, оркестр, а дальше участники парада академии. На Красной площади оркестр вливался в сводный тысячатрубный оркестр, а академия – в парадный расчет.
За несколько минут до десяти часов на трибуне появлялись Сталин, Политбюро ЦКВКП(б), министры, маршалы. На гостевых трибунах гости – выдающиеся люди. Ровно в десять раздавалась команда командующего парадом генерала Артемьева: «Парад, смирно, равнение направо!». Из ворот спасской башни, под музыку встречного марша оркестра, на красивой белой лошади, выезжал красавец-всадник. Он гордо сидел в седле на лошади, и мне казалось, что скачет сказочный герой. Это был трижды герой советского союза, министр обороны маршал Г.К.Жуков. Объехав войска и поздравив участников с праздником, поскакал под музыку Глинки «Славься» к мавзолею. Он поднимался на трибуну мавзолея, читал приказ министра обороны, затем звучал гимн советского союза, и на этом кончалась вступительная часть парада. После этого звучал голос командующего парадом: «Парад, смирно! К торжественному маршу…по батальонно…, первый батальон прямо,…остальные направо!» На площади тихо – ни одного звука… и вдруг, командующий парадом замолк. Делов том, что на пути продвижения парада войск мимо мавзолея, выбежала собачка: беленькая, пушистая – красавица. Она бежала, металась из стороны в сторону, громко визжала и лаяла. Слышно всем, потому что тишина, хоть на площади стояло около двух тысяч человек, может и больше, была необыкновенная.
Собачка мчалась мимо мавзолея, где стоит на трибуне правительство, а затем, от испуга поворачивала обратно и так несколько раз. Выходить из строя нам не разрешалось. Некоторое замешательство. Парад не двигался с места. Если он двинется с места, то собачку раздавит. Все молчали. Один из операторов, снимающих парад, погнался за собачкой и прогнал ее до спасской башни кремля. Проблема была решена. На трибуне мавзолея Сталин улыбнулся, улыбнулось все Политбюро ЦКВКП(б). А гости на трибунах громко хохотали.
Послышался голос командующего: «Шагом марш!» И парад продолжился.
Никто не мог понять, каким образом эта красивая собачка попала на Красную площадь. Была одна версия, что какая-то женщина из гостей пришла с собачкой, а та от нее убежала.


…и не очень.

Пи-пи.


В конце сороковых годов майские и ноябрьские праздники на Красной площади начинались в 10, а заканчивались в 17 -18 часов. В течение полутора часов проходили войска, военная техника, пролетали самолеты, мимо трибуны проходил тысячный военный оркестр, и начиналась демонстрация. До 1951 года так и было. Майский парад переносился музыкантами не плохо. Было теплей, чем в ноябре. Ноябрьские праздники, музыканты переносили тяжело. Простоять на холоде с 8 00 до 17 30 (бывало снег, дождь, ветер) проблематично. Отдушиной было то, что оркестр в 13-30 частями водили организованно кушать в ресторан «Москва».
А, в общем, музыкантам на площади было очень холодно. Но самая большая проблема – справить малую нужду. Проще говоря, хотелось пи-пи (писать). Дело не шуточное. Туалетов поблизости не было. Нам не разрешалось куда-нибудь уходить. Многие музыканты играли и прыгали на месте, потому что «лопался» мочевой пузырь. А на холоде еще больше хочется пи-пи. Музыканты народ ушлый. Говорят: «Голь на выдумки хитра». Что они придумали. В оркестре десять шеренг по сто человек. Последняя шеренга была басы – большие медные инструменты. Несколько из них брали как туалет. Музыкантов заслоняли коллеги, и они справляли малую нужду в басы. Затем их опорожняли и начинали снова. Это происходило под большим сектором и незаметно. Для демонстрации трудящихся оркестр играл не напротив правительственной трибуны, а отходил на другую сторону Красной площади, к ГУМу.
Сталин все время присутствовал до конца демонстрации на трибуне. Мавзолея. К 1952 году Сталин стал плохо себя чувствовать. Он уже не мог стоять на трибуне парад и демонстрацию. Все заканчивалось в 13-30, потому, что демонстрацию перекрывали далеко от красной площади, в районе Пушкинской площади. Нам музыкантам было удобно – меньше по времени были заняты на параде и демонстрации (мы играли беспрерывно). Холод в ноябре лучше переносился, справлять малую нужду в басы уже не нужно было. Вот такие воспоминания о пи-пи на Красной площади в Москве.