Борис Турчинский
Марк Штейнберг: «Я родом из Одессы»
Навстречу юбилею - 80-летию со дня рождения
Мужество композитора
Имя композитора Марка Штейнберга, как принято говорить, на слуху у многих людей - особенно, людей старшего поколения, еще со времен особого интереса к джазу, долгие годы гонимому советскими властями. Штейнберг любил и много исполнял джаз. Но пришел он к джазу не сразу. Прежде были и война - Марк ещё ребенком был ранен - и военная школа музыкальных воспитанников, стремление учиться дальше, и многие препоны - нередко искусственные. Тяжелые операции, болезнь, инвалидность…
Всё это человек преодолел мужественно и с честью и стал тем, кем и стремился быть – классным исполнителем, композитором. Стал однажды и продолжает быть до сих пор, несмотря ни на что, ни на какие жизненные трудности. Многие планы спутала тяжелая болезнь…
Но, потеряв физическую возможность воспроизводить на инструменте свои музыкальные творения, композитор записывает их на нотных листах. Марк Штейнберг – человек огромной воли. Борясь с тяжелым недугом, он упорно продолжает работать, писать прекрасную музыку. Сотни стихов знаменитых и малоизвестных поэтов обрели новое звучание, новую жизнь, благодаря переложению их композитором на музыку. Песни эти исполняют во многих странах.
Соавторы, органичные в творчестве
Вот, что рассказывает о Марке Штейнберге поэт Михаил Ринский из израильского города Рамат-Гана. Этим вступлением он как бы дает зачин всему нашему рассказу.
- В «титрах» моих воспоминаний израильского периода жизни Марк Штейнберг – автор многих прекрасных песен не только на русском языке, но и на языке идиш, автор музыкальных сборников, статей и рассказов. О Марке Штейнберге нередко пишут в израильской, украинской и американской прессе.
Когда меня представили этому талантливому музыканту, я принял это как большую честь. Нас познакомил столь же талантливый и интересный его коллега Юрий Кремер. Союз наш скрепило согласие этих людей написать песни и романсы на мои стихи. Мне по душе была работа с композиторами, столь органичными в совместном творчестве. Перенесший тяжелые операции и поэтому ограниченный в своих физических возможностях, Марк называет Юрия, помогающего ему в обработке и исполнении произведений, «мой добрый ангел».
***********************
Познакомившись ближе со Штейнбергом, я счел просто необходимым для себя попросить коллег-музыковедов рассказать об этом не только творчески интересном, но и мужественном человеке, о неординарном становлении этой талантливой личности.
Этап первый – школа музыкантских воспитанников
Мальчиком Марик Штейнберг стал воспитанником Одесской военной школы музыкантских воспитанников, что сродни суворовскому училищу. Готовили в ней военных музыкантов. В то же время, там были все положенные средней школе общеобразовательные предметы. Школа находилась под особым вниманием маршала Г.К.Жукова, так как именно он предложил Сталину идею основать эти учебные заведения, а попросту хоть немногих детей спасти от голода и вырвать их из паутины беспризорности.
1947 год. Марк принимает участие в военном параде в Одессе. Маршал Георгий Жуков приветствует своих любимых воспитанников.
«Жуков часто приезжал к нам в школу проверить быт. Ведь с его легкой руки были созданы 13 школ музыкантских воспитанников по всей стране», - вспоминает Штейнберг. «И вот какой однажды был случай. На последней репетиции перед парадом подходит к нашей коробке Жуков - а мы открываем парад - и посмотрев, во что мы одеты, очень разгневался. «Что это за войско? Начальника гарнизона ко мне, немедленно!», - приказывает он. Мы были одеты ужасно, даже не у всех были сапоги, некоторые в обмотках.
«Начальник гарнизона, где румыны?», - продолжает уже кричать Жуков.
«По дороге в Дальник, товарищ командующий», - отрапортовал начальник гарнизона. Дальник – это район Одессы. «Догнать, раздеть, и пошить форму моим суворовцам!».
Уже вечером тридцать портных начали работать и работали всю ночь до утра в нашем дворе. Утром все было готово, мы выглядели блестяще. На параде, объезжая войска, маршал подъехал к нам и, кажется, был доволен! На этот раз в красивой форме, с лампасами, гордо чеканя шаг, под дробь барабанов и торжественные звуки труб мы открывали парад!
Не так давно я прочел в современной газете «Одесский листок», которая продолжает традиции газеты 19-го века с аналогичным названием, сообщение о том, что будет отмечаться 60-летие двух одесских спецшкол – военно-морской и военно-воздушной. И сразу нахлынули воспоминания… Ведь по такому же образцу в 1937 году в Одессе была создана и наша военно-музыкальная школа (ОВМШ), воспитанником которой я был в 1947-1951 годах.
Хорошо помню своих друзей по школе и замечательных преподавателей, обучавших нас музыкальному искусству, строевой подготовке, уставам и другой премудрости, необходимой будущим военным музыкантам. Среди преподавателей были и женщины, окружавшие нас материнской заботой, любовью, согревавшие теплом своих сердец. Многим из нас одесская военно-музыкальная спасла жизнь, оберегла от страшных последствий войны.
Жизнь разбросала в разные стороны тех, кто вместе со мной постигал азы нотной грамоты и воинской дисциплины. Но крепка наша солдатская дружба...
ЮБИЛЕЙНАЯ ВСТРЕЧА
В 1976 году в помещении обычной одесской школы, где прежде размещалась наша военно-музыкальная, собрались выпускники ОВМШ разных лет. На юбилейной встрече каждый рассказывал о своих успехах за прошедшие 25 лет. Народ явился с жёнами, в президиуме – наши преподаватели. Почтили память ушедших в мир иной. Мне предложена была честь начать торжественную часть встречи. Первым делом я поблагодарил свою жену Светочку за помощь в организации сбора. «Я же ничем не помогала!» - вырвалось у неё. «Ты помогала тем, что не мешала мне заниматься любимым делом!». Все бурно зааплодировали, выражая моей жене одобрение. Для меня это была незабываемая, счастливая минута в жизни.
Нашу встречу сопровождал духовой оркестр войсковой части 18798 под руководством капитана Александра Фирсова. Тот самый оркестр, в котором в 1956 году я служил солистом у дирижера Алексея Васильевича Зайцева.
… Всякие случаи бывали у нас в школе, бывали иногда и малоприятные: бывшие детдомовцы, воспитанники В.Лисица, Т.Гончаров, А.Курбатов обокрали кассу школы. Их, конечно, вскоре поймали на том, что у них появились конфеты. Дело до трибунала не допустил начальник школы, чем отодвинул на два года своё повышение в звании...
Запомнились слова завуча Г.Т.Солтановского: Эти три фамилии вы
никогда не забудете, и через многие годы при встрече скажете: «Как
не помнить? Это те, что кассу обокрали»...
И действительно мы эти фамилии помним через годы: Лисица стал доцентом Одесской консерватории, Гончаров был тренером олимпийской сборной СССР по тяжёлой атлетике, Курбатов работал главным инженером знаменитого завода АЗЛК, выпускал полюбившиеся народу «Москвичи», а затем он работал на «РАФе». Минувшая война заставила полуголодных мальчишек воровать. Но были, к счастью, рядом с нами взрослые, которые прекрасно понимали это и верили, что из нас все же вырастут настоящие люди, поэтому и не дали сломать ребятам жизнь, даже ценою собственной карьеры…».
Памятны годы учёбы в военно-музыкальной школе Одессы встречами со многими выдающимися людьми, которые организовывал наш начальник – прекрасный воспитатель по фамилии Палумбо. У нас были в гостях Королёв – чемпион мира по боксу, герои Советского Союза, Александр Свешников - знаменитый хормейстер, прославленные музыканты И.О.Дунаевский, А.И.Хачатурян, Д.Д.Шостакович, М.Л.Ростропович, Р.М.Глиэр.
В большую музыкальную жизнь
3 июля 1951 года из нас, воспитанников ОВМШ поступления 1947 года, выпускался целиком оркестр, который готовил к дальнейшей оркестровой службе Ю.П.Бондовский. Именно на нашем курсе обучение было переведено с 3-х на 4-годичное. Естественно, для продолжения учёбы руководство и педсовет оставили самых «подвижных» - в смысле, хорошо успевающих. Выдали нам свидетельства. За четыре дня все разъехались по назначению. Сделали общее фото. Я как отличник имел право выбора и выбрал с большим удовольствием оркестр старшего лейтенанта Зайцева. Руководимый им оркестр занимал 1-е место в конкурсе оркестров Одесского военного округа.
Привезли нас в военный лагерь под Одессой «Чабанка». Я был, как и остальные, настолько подготовлен, что уже вечером в строю исполнял «Зарю». Жили в палатках по 10 человек, подъём в 6.00, а в 8.00 мы уже репетировали на обрыве, над морем, вальс А.К.Глазунова из балета «Раймонда».
Я был посажен в ряд кларнетистов третьим от флейтистов, то есть исполнял партию первого кларнета. Впереди двое – солист-сверхсрочник Владимир Соколов и его помощник, тоже сверхсрочник Вадим Цветковский. Подходит соло-дуэт кларнетов, у Вадима (из-за похмелья) «кикс», а я от него получаю по шее, вроде кикс у меня.
Дирижёр повторяет эпизод, и вновь кикс... Опять очередная порция по шее, и здесь я проявил свой независимый характер – запустил в море с обрыва свой кларнет. Зайцев понял, в чём дело, и приказал всему оркестру нырять в море, вылавливать кларнет. Когда его вытащили, уже все подушечки отлетели. Зайцев приказал взять в инструменталке другой кларнет, я выполнил приказ и возвратился в оркестр, но он меня (воспитанника) усадил солистом, а сверхсрочники были посажены в помощники.
Вскоре прошёл новый очередной конкурс, снова первое место, солировал я. Оскорблённый в чувствах Соколов перевёлся на службу в оркестр академии имени Фрунзе.
Я прослужил в оркестре шесть лет – воспитанником, срочником, сверхсрочником. В этот оркестр, при том, что менялись дирижёры, в 1955 году всё же вернулся после службы за рубежом, уже майором, Зайцев. К сожалению, ненадолго, в конце 1956 года на трамвайной остановке он скоропостижно скончался…
Первым своими учителем в музыке Марк называет преподавателя игры на кларнете Петра Семеновича Глушкина, считает его главным учителем в своей жизни. Были, конечно, и многие другие, память о которых тоже жива в сердце, - например, Зиновий Борисович Пятигорский. Но именно Петру Семеновичу Марк обязан любовью к музыке. У Глушкина было много талантливых учеников. Одесситы говорят, что только Одесса может рождать таких талантливых преподавателей.
…После училища Марк служил в военном оркестре до 1957 года, когда, как он пишет, «заболел» джазом. В центральном одесском кинотеатре «Украина» был прекрасный джаз-оркестр, которым руководил известный джазист, гитарист Евгений Танцюра. Марк играл в оркестре на саксофоне и кларнете. А с 1977 года в течение десяти лет уже Марк Штейнберг руководил этим оркестром.
Израильская муза. Откликаясь на доброе и трагичное
Композитор откликается своим творчеством на все доброе и всё трагичное, что происходит в Израиле. Памяти жертв теракта в «Дельфинариуме» посвящена его песня «Дрожит душа». Марком Штейнбергом написана песня, посвящённая 120-летию города Петах-Тиква, в котором он сейчас живет. Марк сотрудничает с городским клубом «Одессит». Пишет музыку на стихи местных самодеятельных поэтов. Регулярно «озвучивает» стихи, присылаемые ему из Одессы, превращая их в песни.
Тесно сотрудничает Марк с поэтессой Сарой Зингер. В содружестве с Юрием Кремером и Сарой Зингер им записано немало песен на идише.
Надо сказать и о замечательных мелодиях песен «Года, года», «В тоннеле», «Музыкант играет на трубе», «Взрослые, не трогайте детей»…
Вначале была война…
Но вначале была война. И 16 августа 1941 года теплоход «Кубань» отошел от одесского причала с пленными немцами в трюмах и оборудованием холодильника одесского порта. На настилах поверх оборудования разместили еще 250 эвакуированных. На постеленном брезенте – больные и раненые дети и рядом охрана. На палубе – работники холодильника во главе с директором Сигаревым.
Судно сопровождали эсминцы, но это не помогло: немецкие самолеты бомбили и обстреливали «Кубань». В 5 утра налетели немецкие бомбардировщики. Столбы воды вырастали за бортом, и одна бомба прошила брезент, пробурила дыру в днище трюма. Погибли некоторые дети и много пленных немцев. Шестилетний Марик был ранен.
Из пробоины трюм стал заполняться водой, и эвакуированных пересадили на подошедший пароход «Пестель». В первую очередь спасали детей. Переправили раненых, и как только приплыли в Мариуполь, их отправили поездом в Нальчик. Мама с братом и сестрой разыскали Марка в госпитале и забрали его, а прежде старшая сестра Софа забинтовала его раны - в 15 лет она уже стала взрослой.
Маме через военкомат удалось устроиться в столовую эвакогоспиталя поварихой - это была ее профессия. Немцы подступали к Нальчику. Мать пошла в военкомат и упросила взять её в госпиталь. Через неделю она со старшиной-стариком приехала на запряжённой лошадьми телеге за Мариком и его сестрой, и семья разместилась в госпитале.
Брат Борис, несмотря на стопроцентную слепоту одного глаза (в детстве ему мальчишки бросили в глаз негашеную известь), убедив медкомиссию, ушел на фронт. Он заявил: «Чтобы стрелять, левый глаз не нужен! На фронте мой отец, воюет старший брат Саша, и я должен быть с ними!». Ушел на войну и погиб. И мама с Мариком и сестрой остались втроем. Потом было несколько военных голодных лет…
«Интересна история моего рождения», - рассказывает Марк Штейнберг. «В 1934 году встретились в Одессе три родных брата Штейнберги. Старший – хирург из Львова - приехал на симпозиум в «Еврейскую» больницу; мой отец Пётр, 1888 года рождения; и артист еврейского театра их брат Марк. Брат-львовянин по просьбе отца осмотрел мою маму, установил диагноз: миома, - и, договорившись с хирургами, назначил день операции. Уже лёжа на операционном столе, мать почувствовала биение ребёнка. Львовский дядя сказал: «Вставай, Роза, иди домой и жди сына». Это оказалось правдой. За месяц до моего появления артист Марк умер на сцене, и при моём рождении я получил его имя, а впоследствии – профессию артиста эстрадного оркестра. Отец добровольно пошёл на фронт, ему было уже 53 года и призыву он не подлежал, но он знал – это его гражданский долг, пошел и погиб…
И вот я живу - за них за всех…».
«Пока я помню - я живу»
Повествуя обо всем понемногу из своей жизни и своей музыкальной судьбы, я буду, так или иначе, «вращаться» вокруг воспоминаний об одесской военно-музыкальной школе, так как в ней прошли годы моего становления. Трудные это были, тяжёлые послевоенные годы… Я – дитя войны.
Хорошо помню первые её дни, и даже голос Молотова по радио, начало войны возвещавший. В июле 41-го бомба взорвалась на Херсонской улице, в детском отделении больницы, где я лежал. Посыпались стёкла, упал угол потолка на детишек со скарлатиной. Нас спустили в подвалы, где расставили кровати. На каждой по 3-5 детей от 3-х лет до 9-ти лет. Вечером многих родители забрали уже с осложнениями.
Когда мама работала в эвакуации в госпитале, я помогал ей. Больничные палаты – брезентовые палатки на 4-6 человек. Медперсонала, естественно, не хватало. Я бегал между ранеными – кому воды подать, кому утку. Один весь забинтованный, открыты лишь рот и глаза, всё просил курить, курить... Я собрал окурки, распотрошил и скрутил «козью ножку», прикурил у костра – и в палатку. «Дядя, дядя»! - но он уже был мёртвый. Я – к другому, но этот давно уже холодный…
Что делать? Сел и докурил. Так в семь лет я начал курить. В военной школе курил, меняя хлеб и масло на папиросы у жителя подвала, что напротив школы. Он торговал папиросами и семечками. Много раз из-за этой моей вредной привычки были у меня неприятности, но курить я всё же бросил только через 14 лет, в 1955 году, когда курить уже никто нам не запрещал, даже выдавали махорку.
«Вирус» джаза
Мне довелось общаться и сотрудничать со многими известными эстрадными музыкантами и вокалистами — Валерием Ободзинским, Людой Гнездиловой, Лорой Долиной, Галиной Поливановой, Линой Ермаковой, Глебом Драновым, Евгением Ивановым, Анатолием Бойко, Николаем Огреничем... У меня до сих пор много друзей, мне регулярно звонят и пишут со всех концов мира.
В конце пятидесятых годов я получал приглашения на работу в оркестры Шико Аранова и Леонида Утесова. Но оставался в Одессе. Захватывающей работы хватало, и не только в родном оркестре при кинотеатре «Украина». Доводилось даже выручать гастролирующий в Одессе знаменитый московский театр «Ленком»: подменял там заболевшего кларнетиста. Играл с симфоническим оркестром одесской филармонии во время записи музыки на киностудии. Участвовал в гастрольных концертах известного пианиста Наума Штаркмана.
Не помню уже точно год, когда в театре оперы и балета шла подготовка к сдаче «Спартака». На премьеру ждали автора – самого Арама Хачатуряна. Меня пригласили в оркестр играть партию саксофона. Оперные кларнетисты не совмещали кларнет с саксофоном, боялись «себя испортить». Хотя были примеры блестящих музыкантов-«совместителей», таких, как Ланцман и Голов из оркестра Олега Лундстрема. Сел я рядом с опытным Сашей Бетиным, и он подсказывал мне моменты вступления. Всё прошло успешно и удачно, я получил благодарность самого Хачатуряна!
А вот еще эпизоды:
…Приходит ко мне на репетицию чернокожий кубинец и рассказывает, что он закончил Одесский технологический институт и должен отбыть на родину, но его пароход только через два месяца. Денег нет… «Может я у вас это время попою?», - говорит он. «Я был лауреатом фестиваля кубинско-советской дружбы в Москве, даже пел на заключительном концерте в Кремлевском Дворце съездов».
Я его послушал. Голос, манера, исполнение – всё исключительно на высоком уровне. Особенно ему удавались латиноамериканские и, само собой, кубинские песни. Пел на английском песни «Битлз», а в то время это вообще было находкой для нас! Но как взять его, как оформить, чтобы он получал деньги? Тут начались мои мытарства…
Очень хотелось помочь парню. Да и музыкантам моим он понравился. Директор кинотеатра «Одесса», где я работал много лет руководителем эстрадного оркестра, ни в какую не соглашался взять иностранца! Пошёл я в Управление культуры, затем был у завотделом пропаганды и агитации обкома партии. Все разводят руками. Все говорят: «Пусть поет, но оформить – нельзя».
Мне пришла в голову идея—пойду-ка я в консульство Кубы, которое было в Одессе. Консул прекрасно говорил по-русски, выслушал меня внимательно и дал справку—что генеральное консульство Кубы просит разрешить… оформить… и так далее.
Но что было дальше?! А дальше был фурор! Быстро по Одессе расползлись слухи, что у нас поет негр, сейчас сказали бы «афро-американец». А ведь чернокожие артисты чувствуют джазовую музыку генетически! Люди стали валить толпою, билетов в кино нельзя было достать, ведь мы играли за полчаса до начала каждого вечернего сеанса.
Народ толпился вокруг кинотеатра, мы открывали окна, чтобы все могли послушать, как поет наш новый товарищ. До кино дела не было уже никому…
За считанные дни Луис Ноа Плума стал звездой города. Его узнавали, к нему подходили - приветствовали, благодарили! Вот такие замечательные были два месяца работы с талантливым кубинцем.
Часто вспоминаю его любимую песню «Отчий дом» композитора Владимира Шаинского: «Уголок России – отчий дом, где туманы сини за окном. Где твои, немного грустные, и глаза, и песни – русские»...
А вот еще один запомнившийся случай. Симфонический оркестр филармонии записывает на киностудии музыку к кинофильму «Девочка с куклой». Композитор Александр Красотов специально приглашает меня, чтобы сыграть на саксофоне негритянский блюз. В том же составе записывали музыку Оскара Сандлера к кинофильму «Черноморочка». Должен был дирижировать знаменитый Борис Карамышев, руководитель оркестра Центрального телевидения «Голубой экран».
Время для записи 10-минутного эпизода — с двенадцати ночи до четырех утра. Уж полночь близится, а Карамышева все нет. Оскар Сандлер выдергивал последние волосы из своей почти облысевшей головы. «Песня Софийки» ведь была только в клавире, и дирижеру еще предстояло оркестровать ее.
На студию Борис Карамышев приехал только в половине первого. Оказывается, он по ошибке сел во Внукове на харьковский, а не на одесский самолет. А уже из Харькова прилетел попутным почтовым «кукурузником». Но уже через полчаса оркестровка была готова. Запись получилась великолепная. В четыре утра мы разъехались по домам. Так я познакомился с талантливейшим аранжировщиком, композитором и дирижёром. Мы долго поддерживали дружеские отношения. С его легкой руки мне довелось в различных музыкальных составах озвучить десятки фильмов.
Часто посещал концерты нашего оркестра в «Украине» кинорежиссер Петр Тодоровский, с которым я познакомился тоже на записи музыки к его кинофильму о моряках. Вместе музицировали, он прекрасно играл на гитаре, сочинял хорошую музыку. Через некоторое время, к нашему сожалению, Тодоровский уехал жить и работать в Москву. Когда 4 ноября 1995 года теплоход увозил меня от одесского берега в Израиль, в голове звучала песня на стихи и музыку Тодоровского:
У тебя в деревне травы да деревья,
А у нас, куда ни погляди,
Море подо мною, море за кормою,
И море, только море — впереди.
Много лет я руководил художественной самодеятельностью. Будучи членом обкома профсоюза работников культуры и активистом отдела культуры Одесского военного округа, вел шефскую работу в воинских частях и госпиталях.
Весной 1960 года я женился. Вместе с женой мы нередко проводили отпуск на борту крупных пассажирских лайнеров «Россия», «Тарас Шевченко», «Шота Руставели», куда меня, других музыкантов и артистов приглашала администрация Черноморского пароходства. Играли в музыкальном салоне, сопровождали концерты.
В круизе 1976 года на «Шота Руставели» собралась хорошая компания: актер Борис Сичкин с сыном-пианистом, Юрий Тимошенко (Тарапунька) и его жена певица Юлия Пашковская, Зиновий Высоковский, Володя Высоцкий с Мариной Влади. Инструментальный ансамбль подобрался в таком составе: пианист — композитор Олег Негруца, гитара — Евгений Танцюра, бас-гитара — Илья Байер (сейчас живет в Австралии). Ударные — Борис Шпирт (сейчас он в США), саксофон и кларнет — ваш покорный слуга. Играли разную музыку, в том числе клезмерскую, какую можно было услышать только в исполнении одесских музыкантов. Правда, уже попав в Израиль, я убедился, что одесситам составили бы конкуренцию клезмеры Цфата.
Артисты — очень чувствительный и ранимый народ
У представителей каждой профессии есть свои критерии и условности взаимоотношений. Бывает, они ревниво и болезненно относятся к появлению новых талантливых имен. Но уж если это талант – так талант! Радоваться нужно, а не завидовать! Как-то ночью, устав после звукозаписи, затянувшейся из-за того, что вокалист не подготовился как следует, мы беседовали о том о сем, и Женя Танцюра громко делился своими впечатлениями о недавней поездке в Москву и о том, что обнаружился там новый талант... «Музыканты фирмы «Мелодия» рассказали мне, что появился очень талантливый парень — Лева Лещенко. Он прямо в студии берет ноты песни и через короткое время тут же на выбор предлагает композитору несколько вариантов исполнения».
Из собственной практики мы знали таких безупречных в своем профессионализме исполнителей. Всегда приятно было работать с оперными певцами Галиной Поливановой и Женей Ивановым, которые тоже могли почти набело записывать с листа. Но жизнь рождает и новые таланты… Жизнь рождает, а потом их и подтверждает. Если это, конечно, действительно талант. Вот так загорелась звезда Льва Лещенко…
Я хорошо знал Михаила Жванецкого. Ну а как же! Его шутки тех лет и сейчас помнят мои друзья, с которыми я общаюсь в Израиле, а это: Сёма Бронфман - ударник военного оркестра, Илья Рабинович - тубист, Алик Шлаин - в прошлом прекрасный гобоист и саксофонист. Кстати, учиться он поехал далеко от Одессы, в Новосибирскую консерваторию.
«Почему он так далеко учился?», - иногда спрашивали друг у друга коллеги. И сами же и отвечали, всё прекрасно понимая: «А ближе не принимали…»
Небольшое отступление (от автора)
Уж эта пресловутая пятая графа в советское время… В стране, объявившей себя на весь мир оплотом демократии, равенства и дружбы! Но на самом деле…
Хочу рассказать нашим читателям немного о себе. Самую малость. Прошу прощения у героя моего очерка Марка, что вставляю сюда свои «пять копеек».
1973 год. Я заканчиваю срочную службу в оркестре штаба Прикарпатского военного округа. Моей мечтой было поступить в консерваторию. Но во Львове, где я проходил службу, об этом не могло быть и речи. Там и русских не очень жаловали, а евреев и подавно. Что делать?
- Езжай в Казань, - советует мой отец Роман Иосифович, в то время музыкант Житомирского военного училища, - на Украине тебе будет трудно поступить. В Казани зав. кафедрой духовых инструментов - мой друг по «воспитонской» службе Шамиль Незамутдинов, он тебе хоть маленькую, но всё-таки протекцию составит… А это уже что-то. Может, не так посмотрят на нашу графу». «Как это?», - кипел я, - я отлично играю на кларнете, в форме - как никогда. В оркестре штаба, ведущем коллективе округа, играл 1 кларнет, 1 пульт. Мне дирижеры доверяли сложнейшие соло и …»
Но отца послушал и взял билет в Казань. В том году на Ближнем востоке была война, и арабы уже в который раз потерпели поражение. При чем здесь советские евреи, всякие преграды и препоны для них, спросите вы?
Не скажите… Еще как при чем.
Встретился я с Незамудиновым и сразу понял, что не в то место я приехал и не в то время. Единственное, что он сделал, - отправил меня на беседу к проректору консерватории - как и я, еврею, который закрыл за собой дверь и тихо сказал: «Уезжай в другое место». «Но вы ведь меня даже не прослушали», - возмутился я. Как я был наивен!
Иду на вокзал и смотрю, куда бы поехать. В пределах 1000 км. Свердловск, Саратов, Горький… Там есть консерватории. «Куда есть ближайший рейс?», - спрашиваю в кассе ЖД.
Билетёрша очень удивилась: «Вы что, серьезно?» «Серьезней некуда», - отвечаю я.
… в Свердловск через два часа. Лотерея, но она была мне послана свыше.
И вот я в Свердловске, очень далеко от родной Украины. Очень!!!
В консерваторию я поступаю без проблем. С большой благодарностью вспоминаю преподавателей Уральской консерватории: моего преподавателя И.М.Нестерова, преподавателя трубы, композитора, профессора В.М. Щелокова, преподавателя трубы М.П. Вагина, преподавателя тромбона В.В.Коровякова, преподавателя гобоя В.Т.Феденко и многих других.
Через два года я перевелся в Одесскую консерваторию, в класс профессора Калио Мюльберга.
Наш рассказ снова плавно вернулся к Одессе… Я с отличием заканчиваю консерваторию. На выпускном вечере в ресторане гостиницы «Лондонская» спрашиваю своего преподавателя, которого я очень уважал и, думаю, он меня тоже - мы успели за три года подружиться.
- Калио Эвальдович, а если бы я поступал в Одесскую консерваторию, у меня были бы какие-то шансы?»
Мюльберг задумался и говорит: «Борис, ну зачем ты меня провоцируешь? Ты ведь знаешь ответ…».
Мой случай, я думаю, капля в море несправедливости, глупости и даже подлости советской власти к своим подданным еврейской национальности.
Я чуть было не стал работать у самого Утесова!
Прослушав мою игру, Старостин, дирижёр оркестра Утёсова, предложил мне повидаться с Леонидом Осиповичем, чтобы обговорить детали переезда в Москву. «Поскольку вы оба вечерами заняты, то завтра в 13.30 Леонид Осипович посетит свой бывший дом по Треугольному переулку, 13. Приходите, и вы встретитесь».
Я подошёл в назначенное время, смотрю, валит за Утесовым толпа, а он, войдя в подъезд, сразу подошёл к глубокой старушке:
- Здравствуйте, баба Маня!
- Я вас не знаю...
- Как, Вы меня не узнаёте?! Я Утёсов!
- Вей из мир! Лёнька, халамидник, это ты?!
Вначале вроде смех, а потом взахлёб слёзы...
Зная, что Утесов не совсем здоровый человек, все забеспокоились. Какая уже могла быть встреча? Какой деловой разговор? Я ушёл домой. А мама на меня налетела: «Никаких поездок с балаганом! Тебе нужны проститутки? Клопы в гостиницах? Сидишь в оркестре, дома? Вот и сиди!..».
Учиться, учиться и учиться… интернационализму!
У читателя, наверное, уже возник вопрос о том, удалось ли мне в итоге получить какое-то музыкальное образование. Расскажу. Хоть меня и не допустили к вступительным экзаменам в московский институт военных дирижёров, хоть срезали на экзаменах при поступлении в одесское музыкальное училище - я не унывал и все же сумел закончить заочное отделение музучилища в Херсоне, причем, с отличием и сразу по двум специальностям. Но раньше была Москва…
В 1954 году я приехал в Москву, подготовившись к вступительным экзаменам в институт военных дирижеров. Обидно, но сыграл свою роль пресловутый «пятый пункт», и мне предложили – вернее, приказали (я был тогда солдатом срочной службы) остаться в учебном оркестре: ведь я хорошо играл на кларнете.
В ОВМШ я был одним из лучших. По окончании школы как отличник имел право выбора и по желанию был направлен солистом-кларнетистом в военный оркестр - лучший в округе. Но мною, тогда юным музыкантом, двигали жажда познания и совершенствования. Окончив в вечерней школе десятилетку и получив аттестат зрелости, я отправился в Москву и попытался поступить в институт военных дирижеров. Все пять музыкальных экзаменов сдал на «отлично». Но мне открытым текстом заявили: евреев не берем! Вот, как это было.
Перед сдачей общеобразовательных предметов (сочинение, история) меня через начальника курса капитана Казанова вызывает начальник учебной части полковник Камышев и приказывает сдавать экзамен… в его кабинете. Сдать предстояло читку с листа. На это я позволил себе заметить: «Я же уже сдавал экзамен профессорам Солодуеву и Майорову!».
«Играйте!», - приказал Камышев, и положил ноты вальсов И.Штрауса. Я выполнил приказание и великолепно, с удовольствием с задачей справился.
«Я предлагаю вам остаться в учебном оркестре», - сказал Камышев.
«Товарищ полковник, но я ведь приехал поступать учиться на дирижёра!».
«А мы жидов не принимаем, и не разговаривать!..». Вот какие откровенности звучали в то время.
Я решил вернуться в Одессу, в свой любимый оркестр, и прослужил в нем до 1957 года, пока не увлекся джазом.
В 1956 году я сделал попытку поступить в Одесское музыкальное училище. Директором в то время был Александр Иванович Шумов, наш «задушевный друг» (это когда пальцы приставляют к горлу, любитель этого дела…). Я хорошо знал его и его пагубную страсть еще по военно-музыкантской школе, где он был старшиной-инструктором по кларнету и проявил себя не с лучшей стороны. Причем, не только как выпивоха, но и как бездушный человек. Хочу называть все своими именами. Мы, воспитанники, его не любили.
Первый вступительный экзамен — специальность. В комиссии — бывшие педагоги военной школы – кларнетист Валентин Дмитриевич Рыков, прекрасный человек, впоследствии и рассказавший мне о том, что произошло на экзамене, и очень серьёзный, я бы сказал, выдающийся трубач и педагог Аркадий Леонов.
Входит Шумов, что-то преподавателям говорит - они поднимаются, чтобы уйти. Я ничего не понимаю и с ужасом в голосе спрашиваю: «Что мне делать?». Шумов останавливает экзаменаторов, чтоб не уходили, велит: «Продолжайте!». Они возвращаются, и я получаю свою пятерку. На «отлично» сдал и другие музыкальные дисциплины. Был уверен, что все будет нормально.
Но по сочинению мне поставили двойку. Обращаюсь к преподавателю с просьбой показать мои ошибки и слышу в ответ: «У меня семья, умоляю, не будоражьте, я должна была выполнить распоряжение...». И я всё понял…
С комсомольской энергией написал письмо, конечно же, в Москву, в ЦК КПСС, Н.С.Хрущеву. Ответ получил из областного управления культуры - мол, у вас ведь двойка по сочинению... Именно Шумов давал указание педагогам поставить мне по специальности «два», а педагоги были порядочные люди и в знак протеста хотели уйти с экзамена. Экзаменатор по литературе, увы, не рискнула оказать такого же противодействия...
Спустя семь лет, в 1963 году, я надумал поступать в Одесское культпросветучилище. Экзамены я сдал успешно, но директор училища Тепман, по понятным причинам, опасался принимать евреев. Не правда ли, странно: в Одессе, где всегда жило много евреев, где среди преподавателей их тоже было достаточное количество, существовала устная директива - «не пущать».
Он пригласил меня в кабинет и сказал: «Знаете, Штейнберг, по установке я должен принимать только из сельской местности, так что извините...». «А я могу получить заверенный экзаменационный лист?», — попросил я. Держа в руках желанную бумагу, не заходя домой, поехал в аэропорт и вылетел в Херсон.
Решил поступать на заочное отделение здешнего музыкального училища. Директор Антонина Поликарповна Кержковская, просмотрев мой экзаменационный лист и свидетельство об окончании с отличием военно-музыкантской школы, сказала: «Мы бы рады таким специалистам, но у нас нет заочного духового отдела. Вот если б вы согласились на хормейстерский...».
Петь я любил всегда. Еще учась в школе, пел в хоре мальчиков в спектаклях Одесского оперного театра: «Пиковая дама», «Борис Годунов», «Кармен». С замиранием сердца смотрел, как выступают на сцене знаменитые певцы Наталья Шпиллер, Георгий Нэлепп, Александр Пирогов, Донат Донатов, ко мне тепло относился известный дирижер Николай Дмитриевич Покровский... Я без колебаний согласился.
Согласился и уже через час вернулся в Одессу студентом. Экзаменационные сессии вместо месяца сдавал за неделю, поскольку был очень занят на работе в филармонической бригаде Аркадия Савельевича Астахова, нельзя было сойти с маршрута гастролей. Вот так - и работал, и стремился сквозь все препоны учиться…
…Вот что мне рассказали мои друзья, одесситы-трубачи Григорий Казавчинский и Виктор Грицай. Идёт сдача программы созданного джаз-оркестра под руководством Анатолия Кролла. Укомплектовал он его в Туле, в составе работали названные мной трубачи. В окружении музыкантов сидит Утёсов, чьё слово было для музыкального коллектива правом на работу в престижных местах. К Утесову подходит руководитель (не помню фамилии) и говорит: «Леонид Осипович, я очень вас прошу прослушать новый коллектив, который я создал». «А сколько евреев в вашем оркестре? (Утёсов исходил из своего состава: Островский, Кауфман и другие таланты). Ответ (с испугом): «Ни одного!». «Кого же вы мне предлагаете слушать?». С юмором у него было все в порядке.
Всё же были смелые, творчески дерзкие люди среди евреев, которые отвечали на свирепствовавший тогда злобный антисемитизм шуткой, хоть и не совсем доброй, но, согласитесь, остроумной, защитной.
**********************************
…В 1953 году после тяжёлой болезни умер мой любимый учитель Пётр Семёнович Глушкин, и за его гробом шёл духовой оркестр – более 100 человек! – ни на секунду не прекращая играть. Шли через весь город, на далёкое еврейское кладбище. Вся музыкальная интернациональная Одесса провожала известного учителя в последний путь...
«Я не мог играть, горло сжимал комок, мозг сверлила одна мысль: «Неужели для этого вы научили меня быть музыкантом, маэстро, чтобы я играл на ваших похоронах?!». Я очень благодарен своему учителю за великую науку всю жизнь.
Интернациональная Одесса
Я специально сказал: «интернациональная Одесса». Разноликий народ наполнял этот город. Но, как правило, лучший директор завода в Одессе или руководитель лучшей проектной организации – тот, где парторг и завком (профорг) евреи. И с тем, в чем состоит национальная разница, я к тому времени уже, к сожалению, столкнулся и начинал понимать...».
Чего стоила, например, появившаяся в феврале 1953 года в «Красной звезде» антисемитская статья под названием «По букве «з». Это «зэ» расшифровывалось так: «По закону?». «Нет, по знакомству». И в этой статье – все еврейские фамилии от Арбитмана до Эйкельмана.
Действительно, много было воспитанников и преподавателей-евреев в ОВМШ (наверное, поэтому и школа была наилучшей среди всех военных музшкол Советской Армии). За множество евреев в своем коллективе пострадал начальник школы, хоть и не был евреем. И не всех ведь принимал он, ведь он пришёл в ОВМШ в 1947 году, а школа существовала с 1937-го.
И ещё с тех пор были прекрасные педагоги и сотрудники-евреи – Шпитальный (валторна, альт), Евсей Цымбал (класс ударных инструментов), официантка Мария Ципис, парторг майор Шапиро Иосиф Давыдович, завскладом Мехлис, кстати, родной брат того знаменитого соратника и любимца Сталина.
А вообще, суета это всё, если разобраться. Как говорил мудрый царь Соломон, суета, никчемная, пустая суета…
Если люди и делятся как-то, то, по-моему, только на талантливых и не очень. А по большому счету – каждый человек в жизни талантлив. Только по-своему и не важно, какой он национальности.
Еврейская мелодия
А еще в Одессе Марк Штейнберг принял участие в издании альманаха «Маме-лошн», органа клуба любителей языка идиш при Одесском обществе еврейской культуры.
Главным редактором альманаха был поэт Александр Ройзин. В составе редколлегии, в частности, известная Сара Зингер - она была переводчицей, знатоком языка идиш и пропагандистом песен Марка. Благодаря ей песни Штейнберга зазвучали на идише.
Марк был музыкальным редактором. Когда же в 1995 году он репатриировался в Израиль, в «Еврейском камертоне» появилась статья Леонида Школьника об их совместной работе. Приятно удивило композитора и то, что в Нетании хор исполнял его песни на слова А.Ройзина, а детский хор Хайфы исполнял целых шесть песен его сочинения!
Конечно же, прежде часто доводилось играть на свадьбах, особенно на свадьбах еврейских, отсюда и безупречное знание этого колорита. Так родилось произведение «Одесская свадьба», 1963 год. Саксофон – М.Штейнберг. «Мне всегда казалось, что еврейскую мелодию я генетически чувствую глубоко», - говорит Марк. В репертуаре оркестра, руководимого Марком, еврейские нотки были слышны постоянно.
Он и сейчас активно участвует в борьбе за сохранение и развитие «идишкайта». Борется и за высокий уровень музыкальной культуры. Например, написал статью «В Ашдоде должен быть свой духовой оркестр» и добивался тем самым внимания к этой проблеме со стороны заместителя мэра Ашдода. Активное участие композитора в музыкальных программах радиостанции РЭКА на русском языке специально отмечает в своем благодарственном письме главный редактор радиостанции Шломит Лидор.
Что такое «идишкайт»? Это не только родная с детства еврейская традиция, это, прежде всего, родная семья. В трудное время болезни большую помощь Марку в жизни и работе оказывает его жена и друг Светлана. Ей Марк посвятил несколько песен. Заботливы и два сына. Старший – музыкант, пошел по стопам отца. Отрада Марку – семь внуков. В одной из песен, посвященных «любимой жене Светочке», написанной в самое критическое время болезни, композитор пишет: «Благодарю, что счастливо мы жили. Детей и внуков краше наших нет...».
Поспешил Марк с прошедшим временем. Дай Бог ему еще многих лет активного жизненного и творческого настоящего и будущего!
И, конечно, «идишкайт» – это родная Одесса! Талантливый музыкант не мог оставить без внимания свой родной город, много песен он пишет о замечательной Одессе: «Я увез из Одессы шум ночного прибоя», «Таки есть, что вспомнить», «Одесский дворик», «Одесский лабух», «Менделе». На Всеукраинском конкурсе в честь 200-летия Одессы Марк Штейнберг получил диплом лауреата за песню «Город моей любви». Позднее, когда композитор жил уже в Израиле, в его родном городе была издана замечательная книга «Одесса – жемчужина у моря» – сборник из сотен песен одесского - в основном, еврейского - фольклора в аранжировке Марка Штейнберга.
Марк Штейнберг много лет преподавал класс кларнета и саксофона в Одесской детской музыкальной школе, сотрудничал с филармонией и музыкальными издательствами.
К сожалению, время его адаптации в новой жизни в Израиле совпало с осложнением болезни. Но, несмотря на стопроцентную инвалидность, Марк Штейнберг, как и в первые месяцы в стране, так и после операций, и ныне продолжает плодотворно работать, создавая сотни песен. На идише исполняются его «Фрейлехс», «Их данк дир», «Майн Гот», «А фрейлехс ингеле». Его песни принимает на хранение архив знаменитого мемориала – музея и института Катастрофы «Яд вашем».
Возвращаясь в прошлое, смотрю в будущее…
«На днях приехали меня проведать «мальчики» — им по 66 лет, но мы с 13-ти мальчишеских лет вместе начали сознательную жизнь в ОВМШ, и поэтому иначе их не назовёшь. Повспоминали, и они просто настояли, чтобы я увековечил то, что в памяти, что пережито, заявив, что много интересного они видят в моей творческой жизни. Я пробовал протестовать: «Кто я такой, чтобы писать о себе, да ещё кого-то заставлять читать»?! Но на этом же настаивал и музыкальный публицист, выпускник Одесской консерватории по классу кларнета, ученик моего хорошего друга профессора Калио Мюльберга, Борис Турчинский, который и помог мне все это записать. И вот, я продолжаю.
Вспоминаю свое поступление в институт военных дирижёров. Сдал четыре экзамена: специальность, теорию-сольфеджио, дирижирование, оркестровый класс и чтение с листа на 20 баллов.
На экзамене по теории у меня произошел небольшой конфуз… экзаменатор спросил: «А почему вы отвечаете по учебнику Павлюченко? Ведь есть новые!». «Да, есть учебник Способина, но уж больно надуманный!», - ответил я.
И… был очень сконфужен, когда увидел подпись на экзаменационном листе: «Способин». Но вскоре успокоился: своей пятёркой мне Способин показал, что не обиделся и не отверг учебник своего коллеги Павлюченко.
31 декабря 1972 года я приехал в Москву, привёз с собой сына Борю для предварительного прослушивания в московской военной музшколе. Как говорится, по стопам отца. Решил повстречаться с Ю.П.Бондовским, моим дирижёром в Одесской военно-музыкальной школе, с которым расстался в 1951 году, по окончании школы. Он за эти годы переехал в Москву, стал работать в Московской консерватории музыкальным редактором издательства военного факультета, а по увольнении был редактором издательства «Советский композитор».
Узнав номер телефона, я позвонил и услышал хриплый голос человека, недавно перенесшего инфаркт.
«Здравствуйте, Юрий Петрович!».
В ответ тяжёлое молчание...
«Вы что, пытаетесь узнать по голосу, кто звонит? Боюсь, не сумеете… много лет моего голоса не слышали!».
«Неужели Марк Штейнберг?!».
Я еле удержался на ногах от неожиданности. Вот это слух! Вот это память на звуки! Поистине, уникальная музыкальная!
И вспомнилось мне, как преподаватель теоретических дисциплин в Одесской школе в 1949 году майор Ткаченко нам рассказал случай, который произошёл с Ю.П.Бондовским в 1943 году, когда он был артистом оркестра саратовской оперы, студентом консерватории (на фронт его не взяли из-за очень плохого зрения).
Возвращаясь в общежитие после спектакля, молодой Бондовский был раздет грабителями в парадном. Он не разглядел хорошо лиц, но один из налетчиков, что стоял у двери, сказал: «Заканчивай, пошли»! Этот голос, звуковые интонации, врезались в память профессионального музыканта.
Спустя полтора-два года Юрий Петрович по просьбе друзей пошёл в антракте за контрамаркой и, проходя мимо курительной, услышал: «Заканчивай, пошли»! И он узнал этот голос!
Вызванная администратором милиция обнаружила у одного из этих курильщиков… зажигалку Бондовского. Слушая рассказ об этом, мы не могли даже представить, что такое возможно, чтоб человек так запоминал звуки!
Вот и теперь Юрий Петрович легко узнал меня по голосу - и это через 20 лет! Я ведь был 17-летним парнем, когда Бондовский слышал мой голос последний раз!
Заполучив адрес: метро «Измайловская», улица 7-я Парковая, - мы с сыном приехали к Бондовскому. И это была незабываемая встреча! Здесь же я встретился с моими приятелями, которые пришли поздравить Юрия Петровича с Новым годом, – с Жориком Гараняном, Борей Карамышевым, Юрой Саульским. Здесь же я познакомился с прославленным Ю.В.Силантьевым.
Я рассказал Юрию Петровичу о цели нашего приезда в Москву, и он прослушал моего сына, а затем позвонил кому-то по телефону. Попросил у кого-то: «Дай, пожалуйста, номер телефона Валерия Яковлевича Волкова. Здесь у меня ребёнок двенадцати лет, дай Бог, чтобы мои редакторы слышали примерно так же, как он, хотя бы на треть...».
«Юрий Петрович, кому вы позвонили?».
«Горбарю».
Я вновь остолбенел. Мне казалось, что это не фамилия, а название недосягаемого явления. Для военных духовых оркестров это был самый маститый оркестровщик. Я был счастлив, что сам Бондовский так высоко оценил способности моего сына, рекомендовал его самому Горбарю.
Сын был принят в школу, но сожалению, из-за болезни вынужден был уже в 7-м классе её оставить. Затем, уже служа срочную службу в военном оркестре Владимира Агешина, параллельно учился и с отличием окончил Кишинёвское музыкальное училище. Я благодарен жене и природе, что у меня такой чудесный сын, прекрасный музыкант, о чём я ему лично, конечно, никогда не говорил. Сейчас он уже взрослый, у него четыре сына – мои прекрасные внуки. Возвращаясь в прошлое, смотрю в будущее…
Новая жизнь, новое творчество
После службы в военном оркестре я ушёл в заштат, поскольку подал рапорт на увольнение. Увлекся джазом и поступил работать (случайно!) в эстрадный оркестр кинотеатра «Украина». Руководил оркестром, как уже выше сказано, Евгений Фёдорович Танцюра.
О предстоящей новой работе я узнал в два часа дня 17 августа. Узнал, что 18 августа, то есть, завтра оркестр должен приступить к работе после отпуска, но заболел альтист-саксофонист Анатолий Сергейчик. В 16 часов я пошёл и купил саксофон, всю ночь не без замечаний соседей по коммуналке осваивал его, и утром в 10.00 уже сидел на репетиции. Счет времени шел на часы! И я всё успел!
Естественно, всё читал с листа. Увидел ноты интермеццо для кларнета с оркестром Б.Карамышева, которое я слышал по радио, попросил всех проиграть его со мной (прочитал без ошибок), а в 16.30 – первый киносеанс перед зрителями с выступлением нашего оркестра.
А жизнь подбрасывала всё новые случайности, на которые нужно было откликаться мгновенно. На работу не явилась певица, надо было оркестру ещё что-то сыграть. Контрабасист и по совместительству ведущий Михаил Бондарев объявляет: «Карамышев, интермеццо! Солист Марк Штейнберг»!
Я оглянулся: «Что вы делаете»?! - «Ты же музыкант, а не сапожник»!.. Хохот в концертном фойе, и я вынужден был исполнять. Кстати, довольно успешно. Так началась моя долгая жизнь на эстраде. А с 1977 по 1987 годы я еще и руководил этим оркестром.
Правда, меня уже окружала молодёжь. Как заявил Л.О.Утёсов в статье «Известий»: эстрада принадлежит молодым, хотя сам он не сошёл с эстрады до конца своей жизни. Вот так же и со мной было.
В книге «Хотя джаз не родился в Одессе» автор Анатолий Горбатюк пишет:
«Послевоенный джаз в Одессе процветал в начале 50-х в «киношных» оркестрах, лучший джаз был в кинотеатре имени 20-летия РККА (потом «Украина»)». В нашем, то есть! «…Корифеи – гитарист Евгений Танцюра, барабанщик Лев Саксонский, тромбонист Абрам Буздес, скрипач Наум Кривой. Быстро подрастает молодое поколение – саксофонист-альтист Марк Штейнберг»…
Добавлю о молодом поколении того времени, это еще трубач Виктор Грицай, который вскоре уехал в Москву, став первым трубачом сильнейших столичных оркестров. А в Одессу из Москвы возвращается знаменитый пианист Пётр Розенкер и собирает «свою команду» – это Флит, Шпирт, Клейнер и другие.
Кстати, дополню, Наум Кривой был учеником П.С.Столярского и, по мнению знаменитого учителя, шёл впереди своего сверстника Д.Ойстраха...
Я познакомился с Александром Цфасманом, который дал мне установку на всю жизнь. Особенно я ею пользовался, будучи руководителем: «Если ты, Марочка (так меня называют друзья), не хочешь иметь врага среди музыкантов, не говори, что он плохой музыкант, а просто – слабый».
Вероятно, поэтому у меня много друзей, и мне регулярно звонят и пишут со всех концов мира. Получал и я в конце 50-х годов приглашения на работу в оркестры Аранова (Молдова), Утёсова (Москва), но я оставался в Одессе.
Уже здесь, в Израиле, я иногда встречаю своих старых друзей – соучеников и преподавателей одесской военно-музыкальной школы и тех, с кем работал в «Украине». Эти встречи всегда волнующе-радостны…
И еще об одном удивительном союзе хочется рассказать: Николай Шапарев - поэт, а заодно профессор, доктор технических наук, засл. деятель науки и техники Украины, так же, как и Марк, - одессит. С 1995 года он проживает в Лос-Анджелесе (США). Совместно с Марком Штейнбергом в 2012 году издали в компьютерном варианте настоящий песенный сборник. Пусть эта книга станет светлым подарком поколению, идущему нам на смену. Так говорят авторы сборника.
*****************************************************
…Но нет, не потому у Марка Штейнберга столько друзей, что он по совету великого Цфасмана опасался сказать не очень хорошему музыканту, что тот не очень хороший… Просто окружали Марка по большей части всегда музыканты очень хорошие, каковым был и он сам. Таланты тянулись к талантам, и это создавало великолепный творческий конгломерат, в центре которого нередко оказывался сам Марк Штейнберг.
И лучше не скажешь о нем, нежели словами, которыми выразили свою признательность таланту друга его коллеги в памятной гравировке к подарку на одном из юбилеев композитора:
«Марку Штейнбергу – прекрасному музыканту и прекрасному человеку».
Комментарии:
Уважаемый Борис!
От себя лично, моей семьи, а также друзей Марка, работающих в Одессе, в Культурном центре Благотворительной организации "Хесед Шаарей Цион" сердечно благодарим Вас за присланный очерк о Марке Штейнберге. Многое из того, что в нем написано, нам известно, но многое прочитали впервые. Спасибо Вам, что вы внесли свой вклад в мемуарную литературу о нашем общем друге. Жаль, что в очерк не вошел материал о том времени, когда мы с Марком сотрудничали в журнале «Маме-Лошн». Очень надеюсь, что мы совместно, в будущем это опубликуем.
Вы молодец! То, что вы сделали - очень важно для всех почитателей творчества Марка Штейнберга, композитора, блестящего исполнителя и чудесного человека.
Еще раз благодарю!
С уважением,
Семен Вайнблат-
Одесса 26.01.14
