ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Бах - та самая соната №4. эта музыка вечна
Новый вечер, новая тоска, которая съедает изнутри, но не может убить… Снова сидеть в своей коморке и пытаться писать мемуары? Снова бросить и погрузиться с головой в мысли о ней?.. Представлять себе, как она стоит у окна с видом на чертово фамильное кладбище, что стало для нас всего на одну ночь брачным ложем, как кутается в шаль, как укрывает ею свои худые острые плечи, как тонкие пальцы скользят по древней стене, когда она идет по коридору, как задувает своим ледяным дыханием свечу, как… кто-то, мужчина, достойный ее человек кладет свою ладонь на ее… Черт побери, эту идиллию страшно представлять. Но… если счастлива моя ледяная принцесса, я тоже счастлив. За нее. Потому что ее счастье – мое единственное теперь желание. Ну еще смерть, разумеется, но теперь…
Я взял трость, вышел на крыльцо и дважды провернул ключ в замке, направился прочь, в сумрак лондонских улиц.
Теперь о смерти можно и вовсе забыть. Я обречен на вечность. Конечно, я мог бы найти себе и другую бедную исландскую… Не мог бы, черт побери. Я сам виноват, сам наказал себя. И пронесу этот тяжелый крест на своей спине, даже упав на мокрую землю под его тяжестью, я буду продолжать двигаться вперед, я поползу и потащу свой крест за собой, и никогда его не оставлю. И пусть дороги из раскаленных углей – за год я прошел их немало, и пусть все круги ада, пусть бесконечная агония… То чувство, которое живо во мне, пожалуй, одно оно и живо по-настоящему, во стократ дороже покоя, избавления, смерти… Как бы ни было горько, я не хочу терять это чувство, я и так потерял слишком многое. Я своими руками рыл могилу своей последней надежде, я своими руками рвал пульсирующие вены последнего шанса. Я пронесу этот крест, я буду нести веками. Я так давно и так недавно решил это, бесповоротно решил.
Тусклый свет фонарей прорывается сквозь пелену дождя, который так приятно, живительно обдает холодом все тело. Заболею? Ха, если бы я только мог, я предпочел бы переболеть сотнями болезней, но…
Куда я иду? Да и зачем? Снова бессмысленные знакомства на одну ночь, чтобы никогда больше не встретить очередную женщину на улицах города, сплетенных в паутину, снова сладкий стон очередного нового голоса и это традиционное «О, Монти!», снова забыться на несколько часов и снова разочарование?
Потому что ни одна женщина не заменит тебя, моя дорогая, потому что ни с одной я не буду счастлив, как был все же счастлив с тобой, потому что никто не важен, кроме тебя… А ты ведь никогда не звала меня Монти, ты вообще никогда не звала меня по имени, не произносила его… Ты, моя добрая девочка, однажды ты тоже полюбишь кого-то вот так, всем сердцем, полюбишь. Чтобы никогда не разлюбить, полюбишь на целую вечность… И тогда, может быть, тогда ты вспомнишь мельком обо мне, вспомнишь своего старого мужа, чья могила, к несчастью, пуста, и поймешь… Или ты уже полюбила?.. Или ты уже встретила того единственного?..
Впрочем, нет, вряд ли. Я читаю газеты, и там ни строчки про вдову Морган, тем более, про ее нового мужа… Черт побери, я снова и снова возвращаюсь в этот омут воспоминаний, в болото собственной вины, из которого так сложно выбраться, как ни старайся, как ни хватайся стертыми ладонями о зыбкую землю, я снова и снова веду с тобой мысленный диалог, моя дорогая, будто бы в том есть какой-то смысл…
Промокший до последней нитки, я иду по улицам-рекам, будто не замечая толпы, спешащей навстречу, по старой привычке, которых и так слишком много осталось, потираю руки, иногда вглядываюсь в лица прохожих, одинаково серые и унылые, усталые и равнодушные, и ловлю себя на мысли, что ищу среди них одно единственное… Твое, моя дорогая, твое божественное лицо, твои кристально-серые глаза, белые как снег волосы… Но нет, откуда тебе взяться здесь? Да и если бы мы встретились… что бы я смог?
Разве что пройти мимо, чтобы не тревожить, чтобы не бередить твою память, тот ее кусок, который следует вырезать ножом, вырвать как сорняк или сжечь на костре?..
Будто бы я смог бы пройти мимо! Нет… Нет, нет, нет… Коснуться тебя хотя бы… взглядом… Сказать хотя бы банальное «здравствуй, как твои дела»… Застыть на мгновение и думать, что померещилось, что ты ожившая мечта из тех, что так и останутся несбыточными… Но пройти мимо – нет, нет, нет… Я просто не смогу сдержаться, чтобы не коснуться… пусть только взглядом…
Нет, хватит, старый маразматик, снова думаю о невозможном, снова думаю, черт побери. И впрямь отвлечься! Найти на улице одинокую и банально симпатичную, в короткой юбке и чулках, снять номер или попросту пойти к ней, или же ко мне в магазин, да какая разница?! Отвлечься… Всего на несколько часов. Впрочем, разве я забываю о ней, о моей вдове, когда другая обнимает меня? Нет, никогда… Это просто невыносимо, несносно…
А может быть, так и бродить всю ночь под дождем, тонуть в этом дожде… И вспоминать, как тонул в ее глазах…
Нет. Взять себя руки, прекратить вспоминать. Ей-Богу, старый маразматик. И к тому же развратник. Заметил на углу одну подходящую особу, весьма хороша собой. Ну и что с того, что ее глаза какого-то грязного цвета, что с того, что ее крашеные светлые волосы не напоминают о первом снеге, что с того что хрупкость фарфоровой фигурки, изящной, тонкой, этой даме не присуща? В конце концов, я предпочитал именно таких. До.
- Монти Смит, - улыбнувшись, я представился ей, опираясь на трость, как всегда впрочем. Хотя какое теперь может быть «как всегда»? Я человек с новым паспортом, с чистым листом вместо биографии.

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Елена Войнаровская - Венец терновый
Просторный и светлый номер отеля, из окон которого открывается отличный вид на залитый дождем центр города, старые тесно прижавшиеся друг к другу дома, стены которых помнят еще темное средневековье. Они тоже помнят, у них есть память, и у меня... Ностальгия - самый едкий и болезненный яд, который только мог убивать человека изунтри. Найти лекарство? Противоядие? Вряд ли... Все эти склянки и порошки, все снадобья и зелья, жидкости и легко плавкие на воздухе металлы не способны были дать мне этого, впрочем ничего, чтобы я хотела получить. Напрасно вчитывалась в древние книги, осторожно перелистывая ветхие страницы, напрасно расшифровывала незнакомые символы, ставила эксперименты...Того, чего хотела достигнуть все равно не смогла, только попусту тратила время. Впрочем времени у меня как раз достаточно -год, два три, хоть вся моя жизнь, я могу потратить ее только на это...
На массивном дубовом столе, возле окна с видом на одну из старейших улиц города, привезенное мной из дома письмо, письмо которое я храню как единственный ключ к разгадке, единственную зацепку, получше любой из древних окультных книг. Впрочем, что мне дало это письмо, кроме горького ощущения потери, раскаяния за совершенную ошибку... Хотя? Что я могла сделать?
Что ты могла сделать?
Я остановила его на пороге, не дала уйти, мне нужно было время, действительно, может быть не так много времени, как получилось, но хотя бы до утра, все осмыслить, найти в себе силы на отчаянный, но верный шаг. Мне просто нужно было немного времени, побыть наедине с собой...
Он сам ушел, сам этого хотел. Скатертью дорожка...
Смутно, размыто, но все же неизменно, я слышу этот голос в своей голове. Я пыталась изгнать его, сжечь огнем, уничтожить, вырвать, как сорняк, дикое растение, я искала в книгах возможность избавится от него, но ничего не помогло мне... Пентаграмма на полу, символы начерченные мелом, ничего, он по-прежнему снова и снова оживает в моем сознании, шепчет мне в уши горькие и страшные вещи, и я не в силах заставить его замолчать...
Зачем ты вообще ищешь его? Ушел и ушел, черт с ним...
Замолчи.
Снова и снова эта такая утомительная борьба, борьба с собой, ожесточенное противостояние. Я зажала голову руками, посидела так мгновение, вслушиваясь в тишину, пока не убедилась, что наваждение спало, исчезло, растворилось как видение, как галлюцинация, что я снова слышу только свои мысли...
Свои мысли.
Отлично. Остановимся на этом.
У меня два дня... Неужели за два дня я смогу сделать то, что не смогла за недели, месяцы, целый год? Иногда я кажусь себе такой наивной, но так хочется верить в это, до хрипоты, до крика, до отчаяния, только лишь бы исполнить это. Или вернуться в тот пасмурный день, поговорить с ним раньше, успеть... Я все-таки виновата, несомненно виновата, я не должна была откладывать до завтра, не должна была... Нет, глупо винить себя, лучше снова попытаться что-то сделать. Что-то невозможное. Как я могу найти человека в этом огромном городе, в любом городе этой страны, да и не только, мне даже в голову не приходит, куда он мог отправиться, где он может быть... Детективы и сыщики даже за достаточно большие деньги не смогли отыскать хотя бы след, хотя бы какую-то подсказку, словно он действительно... умер? Нет, я же знаю, что это не так, эта могила на фамильном кладбище пуста... И я же знаю что он бессмертен, что он не мог умереть, мог только... Нет, вряд ли ему удалось повторить этот неудавшийся со мной трюк, вряд ли он решился пойти второй раз на такой сложный и мудреный способ.
Он должен быть где-то здесь, в этом городе... Я чувствую это, я знаю это, и мое предчувствие единственное, на что я могу сейчас положиться.
Быстро вышла из номера, взяв с собой только зонт, старинный, черный, с резной ручкой, одела свое пальто, подняв высоко выротник, шляпку, опустила вуаль на глаза, не думая о том, что наверное выгляжу странно. Как гостья из прошлого, сошедшая со старых открыток, как что-то не от мира сего... Странно было смотреть на улице на людей моего возраста или немногим старше которые жили совсем другой жизнью, странно было осознавать что между мной и ими выросла непреодолимая стена, которую я и не пыталась разрушить. Зато у меня неплохо получалось выглядеть в двадвать один год на свое звание, свой титул - леди Морган, вдова Морган. Применять к себе это слово, отлично зная, что он жив, чувствуя это всем сердцем, всей душой? А что мне еще остается, чтобы не попасть в одну палату со своей сестрой?
Сумасшедшая... Наверное.
Вышла под холодный дождь, в быстро сгущающиеся сумерки, окутывавшие город, открыла свой зонт, затерялась в толпе. Просто не знаю куда и зачем я иду сейчас... Просто бродить по улицам в надежде, что встречу его?
Сумасшедшая, точно.
Только сумасшедшая может так отчаянно верить, надеятся и только сумасшедшая может любить человека причинившего ей столько боли, зла, горечи. Или на это вообще способна только я? Не важно. Главное - что способна...

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Ночные снайперы - Только ты
Два дня, и к концу этого срока я заработаю рак легких. Нужно остановить себя, нужно меньше курить, но... руки и сами тянутся к пачке, и только горький табачный дым сейчас хоть немного облегчает мое состояние, и желание убиться головой об стену или утонуть в этом проклятом озере, которое так красиво смотрится из окна. Зеркальная гладь в точности повторяющая свинцовые тяжелые, готовые вот-вот обрушиться на землю небеса. По оконным стеклам медленно сползали первые капли дождя, только глубже вгоняя меня в какое-то хмурое настроение, в которое я все быстрее погружался из-за своих проклятых мыслей. Иногда прихожу к выводу, что лучше вообще не думать. Быть безмозглым идиотом весело и спокойно, и не нужно грузиться по поводу... По поводу? Действительно, зачем вообще грузиться, просто плевать на все. Нет, не так то это и просто. Особенно когда основная причина моего беспокойства сидит на этой чертовой кухне... Борьбу с собой, в которой я отчаянно заставлял себя не смотреть на нее, чтобы не дразнить надоедливо засевшие в голове идеи и желания, я проиграл достаточно быстро. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы выронить сигарету на подоконник и чертыхнуться. Сцена того, как она чистила картошку была достойна фильма ужасов, из разряда тех, где режиссеры совсем не скупятся на “кетчуп” и отрезанные и поуродованные конечности...
- Стой, - приказал я, потушил сигарету прямо о подоконник. Она подняла на меня изумленные, эти проклятые темно-вишневые глаза казавшиеся просто огромными на худощавом лице, и уже хотела что-то сказать, но я ее опередил, - делать фарш тебя никто не просил... - отобрал у него эту чертову картошку, стал снова искать в кухонных шкафах аптечку, пока в конце-концов все-таки не нашел. Бинты, йод, что там обычно нужно... в таких ситуациях? Обычно моя задача придельна проста, убить человека, и быстро скрыться не оставив следов, оказывать первую медицинскую помощь до этого мне еще не приходилось... Приходилось. На войне. Но об этом лучше не думать и не вспоминать, мне все-таки еще не восемьдесят, чтобы бросаться писать мемуары.
Или уже пора бы?
С моими то порывами к суициду, мазохизму и чем я там последнее время так успешно занимаюсь, что наносит немалый вред здоровью? Да, мало ли... Вот нож в руках у моей пленницы это очень опасно, если посмотреть на то, что она сделала с собой, и ей ничего не стоит... ничего не стоит? Интересно, смогла бы она сделать это... Но руки. Черт побери...
Так изуродовать эти длинные тонкие музыкальные пальцы, что за...
Я злюсь?
Отлично.
Все чудесатее и чудесатее, подумала Алиса. Пожалуй даже так, и я не перестаю сам себе удивляться.
- Тебе вообще что-то можно доверить? - осведомился я зло, присаживаясь перед ней на корточки, и осторожно отбирая у нее нож, потом обтирая кровь с ее, вздрогнувших от прикосновений, худощавых пальцев куском бинта. Тошнит от себя самого, честное слово, хочется двинуть себе, может быть от удара мозги снова будут исправно функционировать, и я перестану быть таким сентиментальным и... заботливым?
Она молчала, и, кажется ее пугала или настораживала эта близость, или может быть мое придурковатое поведение. Хотя куда уже ближе, чем этой ночью, той ночью?... Нечем тут гордиться, два алкоголика, два идиота... И вообще никаких обобщений. Я и она, и нужно помнить, что я, какой бы хаос не царил в моей голове, все-таки ее похитил, а она все-таки моя заложница, она все-таки четыре, нет, уже пять миллионов рублей. Нужно помнить об этом...
Нужно?
Хоть шесть, хоть семь, хоть десять... Эти проклятые большие глаза слишком близко, эти бледные пальцы в моих руках. Так легко подтянуть их к губам, коснуться свежих ран, почувствовать сладковато-железный вкус ее крови... И снова потерять голову, осторожно взять ее за подбородок, подтянуть к себе, снова поцеловать... Нет-нет, опомнись, старый идиот, что за щенячья нежность, черт бы ее побрал? Тряпка.
Во время остановился, и снова принялся обрабатывать ее руки, она все также напряженно молчала, мужественно терпя жалящие прикосновения йода, сама виновата. Я тоже, хотя откуда я знал, что колющие и режущие предметы ей давать опасно... Стоп. Чувство вины? Что это еще за новости?
Нет, нет, нет, так не пойдет.
- Бесполезное ты существо, - проворчал я, убирая аптечку, пытаясь как-то отвлечься от этих мыслей или... все-таки чувств? Нет, лучше ограничимся мыслями, - только гитару держать и умеешь... - и зачем я это сказал? Обернулся на него через плечо, закрыл дверцу шкафа, оперся о столешницу и пальцы сами потянулись к сигаретам. Курить вредно, особенно столько, сколько курю я... плевать, - и вообще... сыграй мне что-нибудь, - кажется это “мне” было явно лишним, - и спой... - и разбей гитару о мою голову, будь добра, чтобы я прекратил пороть чепуху, и думать о ней тоже прекратил. Она покосилась на инструмент, робко лежавший в углу на самом дальнем краю дивана, потом на меня.
- Вы обещали сломать ее о мою голову, - напомнила она, слабо улыбнулась. Или мне показалось?
- Мало ли, что я обещал, - хмыкнул я, все-таки закурил, хотя отчаянно боролся с собой, чтобы этого не делать. Рак легких? Да мне уже все равно, в принципе и раньше было все равно, но сейчас особенно все равно... Звучит как-то глупо, но последнее время я замечаю, что вся моя жизнь - это одна большая сплошная глупость, которая началась сорок лет назад и с тех пор все продолжается и никак не закончится, и вряд ли еще выльется во что-то хорошее. И сложиться по-другому она конечно тоже не могла, да и как по-другому?... И зачем? Я доволен своей жизнью, все вроде бы даже не плохо. Меня радует мой нескончаемый оптимизм, плавно переросший в шизофрению... Твердить до потери пульса, что все хорошо, когда на самом деле все плохо, и я даже не хочу признаваться себе в том, что я... полный неудачник? Бесполезный киллер-неудачник, пытавшийся казаться крутым парнем, но... лет десять назад это было актуально, но прошло столько времени, пора бы было уже и вырости из этого... Но я не умею ничего другого, ничего другого не могу, просто взять вот так, наглотаться таблеток, лечь... и умереть? Оптимистично...
Но, что самое странное, сейчас, я почему-то чувствую себя счастливым, старый дурак. Пока не существует всего мира, за стенами этого недостроенного неуютного дома, пока тонкие красивые покрытые свежими царапинами пальцы этой странной девушки, желающей казаться парнем сжимают гриф старой измученной жизнью гитары и звучит ее хрипловатый, какой-то действительно мальчишеский, но чертовски приятный голос...
Глупо.
Или... все что было до этого? Или то, что происходит сейчас, происходит со мной, и... глупо это отрицать.
Черт побери.

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Сплин - Бетховен
Мозаика желтых листьев на мокром холодном асфальте будто аппликация или рисунки мелом, тает в розовых предзакатных оттенках квартал, небо серое, беспросветное, но эти розовые полосы на нем как царапины, как порезы, как шрамы, в лужах отражаются тени, полуголое дерево дрожит на ветру, прохладные острые капли бьют по лицу… ощущение нереальности бытия. Глупо? Да, пожалуй. Ведь до декабря еще много времени, ведь до декабря так мало времени.
В кармане позвякивают ключи, связка. Между пальцев зажата намокшая тлеющая сигарета, сизый дымок теряется, растворяется в дожде, как растворится весь этот проклятый прекрасный мир совсем скоро в бездне, на пороге которой так приятно стоять, быть немного выше остального и остальных, смотреть на встречных людей со снисхождением и не сочувствовать ни одному из них.
В листьях затерялся шприц, игла в крови и чем-то еще. Рядом стоят дети, простые обыкновенные дети. Лет 10-12, не больше. И они точно знают, что было в этом шприце, они точно знают, что вводили себе в кровь, сквозь тонкую кожу в разбухшую вену. Гнусное зрелище.
Стоит повернуть голову вправо – и вот, пожалуйста, не менее гнусное зрелище. Их трое, они стоят под крыльцом какого-то подъезда, в котором мне, к счастью, жить не довелось. Девятиэтажка. Одна из немногих, еще не снесенных. Эти трое ругаются матом на всю улицу, покрытую тонкой пленкой света уличных фонарей, те зажигаются неторопливо, по очереди, освещая мой путь. Эти трое распивают… водку? Нет, похуже. Одеколон. Из одинаковых бутылочек в горло зеленая жидкость со скверным запахом. По второй. По третьей. Не поделили, один врезал другому, третий взялся за нож. Смотреть противно. Меня раздражают люди.
Может быть, никто не замечает, но конец уже начался. Да, именно здесь. На таких улицах. Они думали, что все начнется с катастроф, с разрушительных волн высотой в десятки метров, с горящей лавы, стремительно летящей вниз с вершин, с вихрей, забирающих в себя, как черные дыры, все, что попадется на их пути, с Всемирных потопов и погаснувшего солнца, но нет, конец начинается в сердцах людей, как бы пафосно это ни звучало, так оно и есть. Черные сердца, чернее ночи, в них с каждым годом существования человечества было все меньше места для доброты, все заняли зависть и жадность, а люди во власти этих пороков, и город во власти пороков. Самых разных. Меня раздражают люди.
Эти люди, наркоманы, алкоголики, воры и убийцы ничем не хуже тех, других, что закрывают на это глаза, что проходят мимо, спасая свою шкуру, будто нет ничего ценнее ее, они готовы отдать на растерзание чудовищам своих детей, чтобы только остаться невредимыми. Меня раздражают люди.
На остановке стоит старушка, опираясь на клюку. Она зло смотрит по сторонам, на тех несчастных, что стоят рядом с ней, должно быть, проклинает каждого из них за то, что они вообще родились, проклинает, наверное, и меня за то, что отвечаю ей таким же взглядом. Меня раздражают люди.
Никто из них даже не знает, не может представить себе, как близок конец теперь, как они ловко приблизили его к крайней точке, как отняли время у себя и у всей Земли. Этот город пал первым. Мне страшно за другие города. А где-то, наверное, в далекой стране дисгармония и дисбаланс достигли своего апогея, и руины душ сперва там породят руины городов. Потом руины цивилизации… Конец всего. Меня чертовски раздражают люди. И они виноваты в своем падении. В падении всего.
Когда я закрываю глаза, мне кажется, что я слышу, как тихо перемещаются стрелки огромных часов. Обратный отсчет. До судного дня, до часа X, до момента истины. До финала этой длинной пьесы под названием «Жизнь на земле». Я чувствую, как песчинки перевернутых часов стремительно ускользают в небытие. Прощай, человечество, я не хочу тебя спасти и не имею права…
Но…
Люди не только разрушали, нет. Они создали нечто очень прекрасное. И это достойно быть спасенным.
Литература. Музыка. Живопись. Скульптура. Театр… Можно продолжать список и дальше, но проще сказать одним емким словом – искусство. То, чего требует моя суть. Так же как требует суть человека разрушений. Но, чертов парадокс, без людей искусство невозможно, поэтому… я… должна… попытаться? Или же…
Но что я могу сделать? Они не одумаются, они не повернут время вспять и не успокоят потревоженную землю…
Они никогда не изменятся, они не поймут, они ничтожные человечки со своими проблемками, они даже не видят, как изменился мир, как меняется, как меняются они сами… И все им кажется естественным. Глупцы!
Я затянулась сигаретой, тряхнула мокрыми волосами и продолжила путь. Мимо пробегали двое. Цветные шарфы. Болельщики. Нет, нет, не так, фанаты. За ними гнались другие. Шарф другого цвета. Я прошла по лужам, а там за моей спиной – крики, хлесткие удары, наверное, кровь… Кретины, что им делить? Без этих шарфов, под этими шмотками они одно и то же, нет отличий, те же органы, поврежденные алкоголем и холестерином. Даже увлечения те же – футбол. К несчастью, только наблюдать, а не участвовать. Впрочем, это ведь особый тип людей. Им нравится наблюдать.
А мне? Разве мне не нравится наблюдать, как мир обращается в пепел? Разве мне хотелось бы участвовать? Может быть, спасать? Хотя бы ради искусства? Не знаю, не могу ответить себе на этот вопрос. Он кажется слишком сложным, он в самом деле слишком сложный. Не знаю, чего я вообще хочу…
…разве что рисовать, да.
…разве что докурить эту сигарету, продолжая мокнуть под дождем, вдыхать никотин, перемешанный с влажным воздухом.
…разве что поговорить с этой девушкой, которую даже не знаю, только потому что она произнесла эту фразу. «Двадцать первое декабря».
Я подняла глаза и увидела, что уже подхожу к этому зданию за забором с советскими звездами.
Забавно всю жизнь избегать таких вот заведений, а сегодня прийти сюда дважды. Да еще к незнакомой девушке. Да еще и чтобы поговорить. Да, и впрямь начало конца, не иначе.

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - что-то из Ночных Снайперов

- Паша, давно ты не заходил, а я все ждала, ждала… - эта продавщица, сменщица чертовой Валентины, кажется, Любочка, улыбалась нам – нам? Нет, все-таки мне… - как-то слишком уж приветливо и… призывно что ли? Никогда не понимал всех этих улыбок, взглядов, флирта, да и вообще всех этой любовной чепухи… Да? Неужели? Да я, черт бы меня побрал, честное слово, дважды уже… с ним… Нет, лучше не думать об этом, еще лучше не смотреть на Сашу. Лучше уж смотреть на Любочку. А что? Симпатичная девушка. Даже странно, что Саша ее не приметил. Впрочем, судя по всему, у него вообще странные вкусы, иначе он бы со мной не… Да что за мысли?! Будто бы он спал со мной, потому что я ему нравлюсь! Ха. Да и кому я вообще могу нравится, черт побери?! Да я и не хочу. И все это… Ну да, не для меня, до первой рюмки. Никакой больше водки, нет-нет, хватит…

- Так получилось, - в общем-то самый глупый ответ, который я мог придумать, с другой стороны, единственный ответ, который мог прийти в мою забитую не тем бесполезную голову. – Давайте, покупайте уже что-нибудь, - я дернул Сашу за рукав, столкнулся случайно взглядом с его голубыми глазами, ну почему это так невыносимо? Ну почему все так сложно?.. А что? Могло быть просто? Могло быть иначе? Черт побери, нет, конечно же нет! Этот человек… - человек, которому я… Нет! Хватит! Что было, то было! Ну попробовал однажды поиграть в эти взрослые игры, ну дважды попробовал, ну и что с того? Подумаешь! - …он может убить меня в любой момент, даже не так, он убьет меня, обязательно убьет, если Захар задержится хоть на день. Саша с самого начала должен был меня убить. И убил бы. Если бы я так сильно не захотел вдруг жить. Черт побери, но все это, все, что было между нами, никак не укладывается у меня в голове. Все как-то странно, непонятно, страшно и… по-настоящему, искренне, будто бы так и должно быть. Скорее бы пролетели два дня, скорее бы уехать навсегда, вернуться в Питер и никогда больше не чувствовать его взгляд на себе, никогда больше не…

Пока я пребывал в своих идиотских размышлениях – какой уж тут стокгольмский синдром, все серьезнее, черт побери… - Саша уже расплачивался за покупки и держал в руках два пакета, содержимое которых было для меня загадкой.

- Пойдем, - сказал он мне, даже не добавил «щенок», должно быть, просто постеснялся при Любочке. И я поспешил следом за ним, голос Любы догнал нас – это странное мы, это неуместное нас - уже у порога.

- Паша, а ты мне не поможешь разгрузить коробки, тут работы на пару минут, ну пожалуйста!

- У тебя две минуты. Шаг влево, шаг вправо, в общем, ты знаешь, - предупредил меня Саша, чертыхнулся почему-то и вышел прочь. Я остался с Любочкой наедине, она тут же подошла ко мне ближе, чем я бы мог допустить. Впрочем, не мне теперь говорить о недопустимом.

- Ну наконец-то! Этот постоянно крутится около тебя, даже поговорить нельзя нормально, - пролепетала она и невзначай взяла меня за руку. К чему бы это?

- Коробки где? – спросил я, Любочка улыбнулась и приблизилась еще на шаг.

- Глупый, это же я сказала так, чтобы ушел этот, чтобы остаться с тобой вдвоем, чтобы… - что за бред? Эй! Мы так не договаривались! Девушка, черт побери, обвила мою шею руками, а я смотрел на нее непонимающе. Странно, но ее прикосновения меня совсем не… волновали? Пожалуй, так, да и тогда, когда Захар приставал ко мне… Странно, но такое ощущение, что прикосновения Саши – даже когда это всего лишь касание руки – совершенно особенные и… Лучше не продолжать! Иначе снова захочется напиться, чтобы решиться, чтобы признаться себе… Нет! – Кстати, Паша, ты чем-то похож на одного музыканта…

- Мда? И на кого же? На Иосифа Кобзона? – предположил я. Неужели опять фанатка?

- Какой ты смешной, - она рассмеялась звонким заливистым смехом. – Нет, конечно, - Любочка запустила руку в мои волосы. И что с того? А вот если она меня узнала… это плохо, да, очень плохо… Она сообщит в милицию, и тогда… Саше конец… Нет! Только не это! Пусть получит свои деньги и катится на все четыре, но, черт побери, пусть живет, пусть будет свободен и счастлив и… - На этого, ну как его… Да ладно, это не важно, - Любочка улыбнулась снова и потянулась губами к моим губам. Нет, черт побери, не надо! Я так не играю!

- Нет, Люба. Нет… Я…

Открылась дверь с каким-то жутким скрипом, и Люба тяжело вздохнула. Я обернулся: Саша. Он стоял на пороге, скрестив руки на груди, докуривал очередную сигарету и сверлил меня взглядом. Да что я сделал?

- Не надо, говорю же! – я оттолкнул ее от себя, как-то машинально, неосознанно.

- Ну вот… - Любочка отпустила меня, прикрыла лицо ладошками и, кажется, расплакалась. Черт побери, что происходит-то? – Я тебе совсем не нравлюсь и… - похоже, присутствие Саши ее больше не смущало. – Я к тебе со всей душой, а ты… Я такая страшная, да?

- Н-нет… - что за нелепые выводы? Я должен был ее как-то успокоить. Ну как настоящий мужчина. Взял ее за руку, заставил посмотреть себе в глаза. – Ты очень красивая, знаешь, твоя коса, твои глаза и вообще… Это прекрасно, - я снова чувствовал на себе его настороженный пристальный взгляд. – Дело не в тебе, Люба.

- Не во мне? – переспросила она, всхлипнув. Да? А в чем? В Полине? В Полине, которую надо бы уже добить раз и навсегда?! В этом чертовом теле?! Или же…

- Да, дело во мне, дело в том, что я… - я сделал глубокий вдох, еще один. Да ладно, раз начал, так договаривай. – Я – гей, - произнес я наконец и бросил на Сашу многозначительный взгляд, его аж передернуло, а Люба переводила глаза с меня на него и обратно.

- А… Я, кажется, поняла… - сказала она после недолгой паузы и кивнула, будто бы сама подтверждала свою догадку.

- Пойдемте, нам пора, - решил я, повернувшись к Саше, он схватил меня за руку и повел к дому. Ну что? Испортил я Вам репутацию? Надеюсь, она пожалуется Валентине и… Да что со мной?! Мне до этого нет дела. Пусть спит с кем хочет, только… не со мной. Или же… только со мной?..

- Ну давай, гей, вот тебе картошка, готовь,  - сказал Саша и должно быть хотел сказать что-то еще, пока я присаживался на стул и брал в руки нож.

Не похоже это на меня, впрочем, все мои последние поступки – на меня не похоже.

Я принялся за дело.

Черт побери! Нож очень острый, в голове не те мысли, и я резал вместе с картошкой свои пальцы в кровь, но очень старался. Почему-то казалась важной такая глупость, такая мелочь. И несмотря на боль, несмотря на красные капли, стекавшие вниз по лезвию ножа, продолжал.

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Бах - та самая соната №4

За окном снова этот дождь, будто бы он и не кончался никогда… А разве кончался?.. Нет, вряд ли. Он всегда был здесь и всегда будет, он напоминает, мерно выстукивая по крышам ритм, о том, что было, о том, чего не вернешь. Вечность и безвозвратность – закадычные подруги, страшные и безжалостные… Куда страшнее смерти, смерть приносит облегчение и покой, смерть – добрая фея в сравнении с ними.

 Смешались запахи – книг, пыли и этого дождя из распахнутого настежь окна… - и, чувствуя их, вдыхая полной грудью, я понимал, что все еще жив, по-прежнему жив. Хотелось выйти на улицу из своего тесного мирка, посеребренного тонкими нитями паутины, и вымокнуть насквозь под этим дождем, уже холодным, совсем не летним… Нет, с дождем, пожалуй, связано слишком многое и слишком важное, и обжигающие холодом крупные капли, сбегающие вниз по щекам, могут оживить и так живое воспоминание, то, о чем мне никогда не забыть, впрочем, то, чего мне не хочется забывать.

Выйду всего на пару минут, ведь вот-вот кончится обеденный перерыв, могут придти люди… Я закатал рукава черной рубашки, взял в руки трость, то единственное, что взял с собой, уходя навсегда от… Нет, не хватало еще острого приступа ностальгии. И дождя достаточно, чтобы вспомнить, не нужно масла в огонь. Я вышел из магазина, скрипнула дверь, звякнули подвешенные над ней колокольчики…

- Ваши документы, - нахмурился полицейский, я не видел его лица прежде, должно быть, только поступил на службу и, видимо, как раз собирался зайти, мы столкнулись на крыльце. Я равнодушно достал из кармана брюк красную книжицу и протянул ему. - Монтгомери Смит… - прочитал он это имя, которое следовало бы давно называть своим, ведь то, другое, прежнее мое имя высечено на надгробной мраморной плите. – У Вас есть разрешение на торговлю и…

- Лицензия, документы на эту недвижимость, справка из налоговой, - продолжил за него я и открыл дверь. – Заходи, - я кивнул ему, с сожалением посмотрел на умытую улицу, на дождь, ни одной капли которого так и не попало на мою кожу, ни одна капля, которого так и не обожгла яркой вспышкой воспоминания, и зашел следом за ним. – Присаживайся, - распорядился я, мой голос по обыкновению звучал не слишком вежливо, однако, к этому человеку я вовсе не испытывал антипатии, напротив, я прекрасно знал, что помогу ему.

- Мистер Смит, Вы поймите, это же моя обязанность, - полицейский сел на стул возле прилавка – здесь часто засиживались гости за каким-то долгим разговором о жизни, о смерти – и снял мокрую фуражку, положил ее на прилавок и потупил взгляд. Забавно, даже без знатной фамилии, даже без огромного состояния некоторые люди чувствуют мое превосходство над ними. Может, это инстинкт? Не знаю, но этот мальчишка тут же начал оправдываться.

- Я все понимаю, даже больше, чем ты думаешь, - обращаться к кому бы то ни было на «Вы» я уже просто не мог, да и к чему вся эта наигранная вежливость, так почитаемая в Лондоне? Лично мне – ни к чему. Я бережно поставил трость в угол, взял из ящика бумаги, протянул ему – он глянул на них мельком и тут же отложил, кивнув - и внимательно посмотрел на него. – Давай не будем тянуть время, в чем проблема?

- Мой брат очень болен… - прошептал он сдавленно, сразу изменился в лице. Ох уж эти больные родственники, от которых столько проблем!

- Так иди в больницу, зачем же идти в книжный магазин? Вряд ли тебе поможет издание «Фауста» на немецком, - усмехнулся я, ну вот, сейчас опять начнется какая-то благотворительность. Откуда это во мне столько добрых намерений? Искупление грехов? Да ну, бред, поздно уже. Слишком поздно. Никто там наверху не дарует мне смерть, никто не отнимет у меня эту чертову вечность, бесконечную агонию, ад, ведь уже отняли то единственное, чем я дорожил. Дорожил? Да я сам себя наказал. Какого черта я снова и снова возвращаюсь к этому в мыслях? Разве мало года, чтобы смириться?! Разве хватит вечности, чтобы смириться?..

- Я слышал, что Вы… - он очень долго не мог подобрать подходящее слово, а единственно верного и знать не мог. - …знахарь.

- Мало ли что люди говорят? – пожал плечами я. – Не стоит верить городским сплетням, вообще не стоит никому верить.

- Вы просто не хотите мне помочь, я зря пришел, я… - ну вот, юнец сейчас заплачет. Кого в наше время берут в полицию Ее Величества, черт побери?! – Простите… - он извинился и поспешно поднялся. Помочь или не помочь? Так забавно дразнить всех этих людишек, которым больше не к кому обратиться… Впрочем, нет, вовсе не забавно. Меня ничто не радует уже, ничто не интересно. Полицейский направился к двери.

- Эй, погоди! – окликнул его я. Он ринулся к прилавку, глаза, полные надежды… До я бы с удовольствием над ним посмеялся, таким жалким он выглядел сейчас, страж порядка, ха! – Ты фуражку забыл.

- Спасибо, мистер Смит… - уголки его губ тут же поползли вниз, я чертыхнулся и вздохнул.

- Так чем там болен твой брат? – спросил я нехотя. В ящике под прилавком пара свежих зелий. В основном, так, баловство, сплошная медицина. От скуки, не ради пользы общества естественно, но поделиться я не прочь.

- У него слабое сердце и… - какая банальность! Это уже было, и было не раз. Каждый третий обращается из-за сердца. Я бы свое с радостью вырезал ножом из груди и послал по почте в Уорикшир… О чем я думаю?! Вряд ли, она оценила бы этот подарок… Только лишний раз напугать, лишний раз напомнить о противном никчемном старике? Нет, ни за что, я ушел навсегда, я ушел, чтобы никогда не вернуться. И не стоит думать о том, чего не изменить.

- Вот, - я поставил на прилавок крохотный пузырек. – По три капли три раза в день, не больше. И он пойдет на поправку, - конечно, я мог сделать что-то и посильнее, но к чему светиться? И так слухи ползут, черт побери, мне важно оставаться незаметным. – И если ты хоть кому-то скажешь обо мне, - в ход пошли старые сказки. – То снадобье перестанет действовать, и ты, и твой брат, и все вокруг… все умрут, ясно?

- Я никому не скажу, клянусь, - вполне вроде бы искренне. Полицейский потянулся к пузырьку, я усмехнулся и зажал его в кулаке.

- Э-нет, так не пойдет. Я помогаю только покупателям…

- Сейчас, - он бросился к полке, схватил первую попавшуюся книгу – Мольер, кажется – и улыбнулся. Мда, совсем я на старости лет спятил. Помогать? Помогать незнакомым людям?! Черт побери, доброта заразна…

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Untoten - Blitz und Donner
- Мало ли, что я обещал, - пожал плечами я, потушил сигарету и оценивающе посмотрел на нее, сразу переменившуюся в лице при этих словах. Сколько ярости однако, просто сейчас бросится на меня... и разорвет в клочья. Боюсь-боюсь. Отлично, во мне появились хотя бы силы, и хотя бы давно, казалось бы умершая способность насмехаться над всем происходящим. Это уже радует. Иду на поправку. Может быть и это... глупое чувство - нет, не произносите при мне это слово, - желание тоже скоро пройдет? Вообще прошло бы оно поскорее, опомниться, не давать ей эту чертову гитару, запереть в подвале, и пусть сидит там, наслаждается жизнью, пока не придут деньги... Нет, не могу, одного только взгляда в полные сейчас ярости и праведного гнева большие темно-вишневые глаза достаточно чтобы осознать, что до выздоровления мне еще далеко.
- Ладно, - снисходительно произнес я, странно, но мне совсем не хотелось ее доводить, я готов был даже дать ей этот проклятый инструмент. Что за глупый гуманизм, черт побери? Лечиться определенно надо, обязательно надо. Или наоборот не давать, лишь бы она только смотрела на меня так... заводит? Не то слово. Лучше пойду я за гитарой, чтобы хоть немного отвлечься от навязчивых идей, посещающих мою голову в последнее время так часто.
Да, лучше бы она была мальчиком, несомненно, тогда меня еще хоть что-нибудь останавливало бы. Разве? Нет, не лучше...
Гитара лежала на том же месте, куда я ее и бросил, только слегка покрылась пылью. На мгновение остановился взял ее в руки, снова провел по струнам, по привычке попытался подкрутить жесткие колки, похоже настраивать ее никто и не пытался, убедился в том, что слух уже не тот. Да что там, не только слух уже не тот, но и зрение... Старею? Нет, вряд ли в этом дело, просто я почти пятнадцать лет не брал в руки никакие музыкальные инструменты, даже не пытался заниматься тем, что еще недавно было для меня всем, смыслом жизни, как для него. Для нее.
Интересно попробовать сейчас сыграть что-нибудь на скрипке... Нет-нет, совсем не интересно. Или... смогу ли хоть что-то банально простое, допустим... вальс Шуберта, или... Никаких или. Я ненавижу музыку, весь этот бесполезный шум, чужие эмоции и переживания, каких-то людей при жизни еле сводивших концы с концами, провозглашенных великими после смерти... И что им это дало? Ничего, вечную память. Нет, жизнь одна, мой здоровый атеизм очень упрощает ее тем что не приходится заботиться о загробной жизни, какой-то ерунде, которой обычно страдают религиозные люди. Рай... Ад? Ерунда. Жизнь одна и прожить ее нужно как следует, достойно, чтобы потом не жалко было умирать...
Браво, Сашенька. Твоя жизнь никак не умещается в эти понятия, скорее, пожалуй, бессмысленное никчемное существование, удовольствия от которого ты по большему счету не получил. Убедился только, что люди все законченные сволочи, что все бабы дуры, что музыка, призвание, долг, все пустые слова, что миром правят деньги, что разгульная веселая жизнь на самом деле горькое одиночество с чувством похмелья по утрам... А могло быть что-то другое? Конечно могло. Но лучше не задумываться...
Да и что я думаю об этом, собрался умирать вдруг? Жизнь еще не закончилась, все еще впереди... Сорок лет это еще совсем не старость. Может быть не поздно начать все с чистого листа, переосмыслить, попробовать жить по-другому? Как?
Отнес гитару ей, быстро ушел, лишь бы только даже не смотреть на нее, да и не слышать... музыку? Хотя безумно хочется попросить ее... поиграть? Может быть спеть еще? Нет, что за ерунда, я все-таки ненавижу музыку.
Ледяной душ тоже не вернул мыслям трезвости, только отчаянное желание утопиться или побиться головой о холодный кафель. Порывы к суициду? Так вот значит откуда мысли о смерти, о прожитой жизни... Нет, нет, нет я не собираюсь, я не буду, мне через два дня привалят пять миллионов рублей, а я сведу счеты с жизнью? Только ради этих денег еще стоит опомниться, выбить дурь из головы... И? Что я буду делать с этими деньгами, тем более в таком количестве? Стоит подумать о том, что будет дальше.
С мокрыми волосами холодно, на улице все-таки крайне скверная погода, а в доме и не пахнет отоплением. Выпить водки чтоли, чтобы согреться? Нет, я же обещал себе... Впрочем, обещания это только слова. Все кругом только слова. Бессмысленные и бесполезные.
Откуда вдруг такой пессимизм? Не знаю. Просто не знаю, не знаю даже что будет завтра, что будет когда я обменяю пленницу на деньги, что я буду делать. Куда поеду, как буду жить, и главное... зачем?
Никогда раньше не задавался этим вопросом, но теперь момент настал, пожалуй.
Стоит выпить водки, хотя бы все эти мучительные морально-этические вопросы оставят меня хоть ненадолго, черт бы их побрал. И до чего я докатился? Сплю со своей жертвой, размышляю о смысле жизни и правильности своих поступков, страшно подумать что будет завтра. Решу бросить все к чертам и начать новую жизнь... с ней? Куплю на эти деньги... скрипку и домик на берегу финского залива, и... А вот дальше не стоит продолжать, потому что дальше - это уже полнейший и окончательный бред, вопрос только в том, почему он не вызывает у меня отвращения, а наоборот, почему о нем так приятно думать... Словно такое вообще могло быть. Бред!
Я вернулся на кухню, и при моем появлении Паша, нет все-таки Полина, отложила гитару, словно не хотела играть при мне, или помнила позавчерашнюю угрозу сломать инструмент о ее голову, и вопросительно посмотрела на меня.
- Вам придется забыть о пяти миллионах, если вы заморите меня голодом, - сказала она, и заявила после некоторой паузы, - я хочу есть...
- Хм... и кто из нас здесь женщина? - усмехнулся, потому что все-таки применять это к нему было как-то... неправильно?, пожалуй так, - приготовил...а бы что-нибудь...
- Было бы из чего, - фыркнула она.
- Хорошо, - согласился я, - пойдем в магазин.
Магазин, это, несомненно, хорошо. Там Валентина с ее пышной грудью и безвкусным платьем в горошек, слащавой улыбкой и проклятой податливостью... Лучше смотреть на нее, лучше не думать о ней, лучше вообще не думать, а пойти в ее дурацкий деревенский дом, и... Лишь бы только не вспоминать о Полине? Великолепно, браво, Сволочь, да ты похоже, действительно на нее запал... И да, разговаривать сам с собой это плохо, это первые признаки психического расстройства, или уже вторые? Первые я наблюдаю и так достаточно давно... Или все-таки глупо сваливать весь этот хаос в моей голове на поехавшую крышу? Глупо, наверное.
Меня ждало огромное разочарование, когда в магазине, на месте Валентины за прилавком стояла совсем другая продавщица. Маленькая, наверное ровесница моей пленницы, с длинной косой, но такая же улыбчивая и готовая на любую прихоть клиента, как и ее предшественница. Нет, с меня хватит и Валентины, черт бы ее побрал... Точнее с меня хватит и Полины, и никто мне больше не нужен. Даже так? Нет, по крайней мере пока, и пора бы приучить себя к какому-то постоянству...
Снова подумать о той жизни, которой у меня уже не будет, со стабильной работой без риска для жизни и женой... с большими вишневыми глазами? Нет, об этой жизни можно думать, можно думать сколько угодно, потому что ее не было, и никогда не будет. Жизнь уже сложилась по-другому, жизнь другая. И мы... другие.
Мы? С каких это пор!?

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Дорогая Венди - Акварель (demo 2009)
Еще не успело закончиться хмурое холодное лето, как зарядили ледяные промозглые дожди. Отчаянно смывавшие своими свинцовыми или все-таки серебрянными струями мусор и клочки рваной бумаги с грязных мостовых и улиц, по которым неспеша ехал старый давно уже устаревший автомобиль, напоминавший еще о далеких довоенных годах, покрытых пылью и прахом разрушенных зданий и судеб, перемолотых до неузнаваемости, забытых. Впрочем, почему я вообще думаю об этом, о том прошлом, которое меня не кассается, которое было только страницами в учебниках истории в не менее далекие школьные годы? Страницы... книги... как много в этих словах, не правда ли? Двух этих слов или всего, что с ними связанно, чтобы оживить в памяти целый букет совершенно разных воспоминаний, ассоциаций, незабываемых, нетленных... Пыльный книжный магазин, Рейкьявик, мое драгоценное прошлое, моя спокойная тихая и размеренная жизнь полная боли и горечи, оборвавшаяся в один момент, сменившаяся другой... Другой?
Автомобиль остановился около этого старого кирпичного здания, казавшегося мрачным из-за того, что находилось в нем... Водитель уже знал дорогу сюда, успел хорошо запомнить и выучить.
- Поискать место для парковки? - осведомился он у меня, но я покачала головой:
- Не стоит. Я скоро вернусь, - вышла из машины, на умытую ливнем старинную улочку Лондона, доставая и раскрывая черный зонт на длинной ручке над своей головой. Мимо спешили прохожие, у которых были свои дела, заботы, семья, работа, дети, близкие... Нет, не стоит, пожалуй вообще об этом думать, эти мысли наводят на меня тоску и скорбь, хотя я и так пребываю в достаточно скверном расположении духа. Не стоит, мне не до грустной ностальгии, не до бессмысленной зависти... Просто - город похож на муравейник, и я чувствую здесь себя неуютно, скорее бы разобраться с делами и вернуться в Уорикшир, запереться в своем мрачном и угрюмом замке, не слышать неделями, месяцами звука людского голоса, наслаждаясь тишиной, не видеть никого кроме слуг, точнее слуги. Одного.
В вестибюле больницы, а это была именно больница, одна из самых старых и рекомендованных детских психиатрических клиник во всем городе, я встретила лечащего врача своей сестры, к которой и приехала сюда, даже радуясь, что не придется его долго искать по всем корридорам и кабинетам.
- Как она?- спросила я, пока мы вместе шли до ее палаты, врач знал, что одного разговора с ним мне мало, и я обязательно пожелаю увидеться с ней. Обычно в эту больницу не водили посетителей, точнее водили, но не к пациэнтам такой тяжести, пребывающим в таком же состоянии, как моя сестра, просто мое положение и деньги могли открыть любую, даже очень хорошо запертую дверь.
- Миссис Морган, - сколько черт побери уважения и страха в этих словах, а я ведь гораздо младше его, но дело не во мне, а в огромном состоянии, хозяйкой которого я случайно стала. В фамилии, пренадлежащей древнему английскому знатному роду, которую теперь я ношу на полных правах, перед лицом Бога... Все эти люди готовы только из-за этого встать на колени по одному моему приказу, разобрать эту больницу по кирпичику, но... я всего лишь хочу чтобы они вылечили мою сестру.
- Ее состояние улучшилось, - я ждала этих слов, несомненно ждала, но чувствовала в них сейчас какое-то двойное дно, темную сторону, - она... узнает окружающих... но... - да, именно это но, как удар плетью, как соль на недавно только начавшие затягиваться раны, - во время аварии ваша сестра получила сильную травму головы, ставшую причиной появления многих... отклонений. И ее долгое пребывание в коме... повлекло за собой некоторые задержки в развитии. Понимаете, - мы оба остановились около двери палаты, я украдкой разглядывала окружавший нас корридор и людей в нем находившихся, потому что врача я за все это время успела изучить до малейшей детали, не упустив даже надпись на его круглых очках и крошечные, наверное единственные волоски на его лысине. Он в свою очередь смотрел на меня с жалостью и сожалением, и, похоже, собирался сказать что-то плохое.
- Содержание вашей сестры в больнице... пожалуй не имеет больше смысла, - я нахмурилась, но он поспешил объяснить что это значит, явно боясь моего праведного гнева, - все что было в наших силах - сделано. Нет ли у вас возможности взять Ингу под свою опеку? Сейчас необходимо снова научить ее всему, попытаться восстановить утерянную память, и, лучше, чтобы рядом находился кто-то близкий... а не врачи....
- Да, я понимаю, - я кивнула и поинтересовалась, - когда я могу забрать ее с собой?
- Вы уезжаете из Лондона?
- У меня... поместье в графстве Уорикшир, в Лондоне я проездом на пару дней, - объяснила я, - я уеду наверное послезавтра вечером... как вы думаете, доктор, ей пойдет на пользу свежий воздух? - рада, нет просто безумно рада тому, что наконец-то впервые за много лет я смогу снова быть со своей сестрой, единственным близким человеком во всем мире... Единственным? Об этом лучше не думать, ведь я убедилась в том как бессмысленны мои поиски, длившиеся целый год... Иногда мне кажется, что проще смириться, но надежда, бессмертная надежда, чувство которое гораздо сложнее убить, чем кажется заставляет меня снова и снова пытаться что-то сделать. Пусть - пока безуспешно, но прошел только год. Я не знаю, сколько мне понадобиться времени, может быть, целая вечность, но я... найду его. Об этом я подумаю позднее, у меня на это будет целых два дня, пока самое важное это моя сестра, моя маленькая Инга.
- Конечно, - воссиял врач, - свежий воздух, природа и покой, как раз то, что ей нужно... Единственная проблема... Ее приступы, но...
- Это не имеет значения, - нет, я просто не могла дать им снова отнять ее у меня, по этому теперь действительно ничего не имело значения. Только забрать ее отсюда, только получить назад...
- Как скажите, - пожал плечами он, хотя похоже это немного его смутило, - тогда мы все подготовим, и послезавтра вы заберете ее...
- Я могу ее увидеть? - оборвала его я, он вроде хотел еще что-то сказать.
- Конечно, - кивнул и быстро открыл дверь палаты - просторной, светлой, совсем не похожей на тот стандартный стереотип навязанный кинематографом и литературой - мрачный слабый свет, обитые ватой стены, отсутствие мебели. Не в коем случае, я бы не позволила поместить в такую палату свою сестру, самое дорогое, бесценное, что у меня есть... Она сидела на краю кровати, спиной к нам и белоснежные как и у меня волосы полностью скрывали ее лицо, руки были сложенны на коленях, и на звук хлопнувшей двери она почти никак не отреагировала, только слегка вздрогнули худые острые плечи одетые в светлую больничную пижаму. Я бросилась к ней, снова теряя контроль над собой, забывая про приличия, про свое положение, про все на свете, опустилась перед ней на колени, сжала эти тонкие пальцы в своих ладонях.
- Инга... маленькая моя... ты... - поднести к губам ее руки, с трудом сдерживая слезы, заставить ее посмотреть на меня из-за густых длинных прядей волос, - ты... узнаешь меня, сестренка?
Она смотрела на меня внимательно огромными серыми глазами, хотя, пожалуй здесь мы и были как раз не похожи - цвет ее глаз был гораздо более темным, почти свинцовым или стальным, как ртуть, как расплавленное серебро, густой, насыщенный, и в этих глазах было сложно прочитать что-то, какое-то чувство, какие-то эмоции. Когда я приезжала в прошлый раз она даже не смотрела на меня, а сегодня изучала так внимательно, словно видела в первый раз... Или? Смотрела как дикий зверек, пытающийся оценить, причиню ли я ему вред, или я все-таки друг.
- Хельга... - я уже и отвыкла от звука ее голоса, забыла какой он, а теперь... - Хельга, - снова повторила она и в ее свинцово-серых глазах сверкнули слезы, потом быстро поползли по щекам, - Хельга... - она всхлипнула и сползла с кровати, обняв меня этими тонкими почти прозрачными руками продолжая упрямо как заклинание повторять мое имя. Только врач заставил меня отпустить ее, уложил ее на кровать, вколол успокоительное, разрушив эту идиллию, но мне уже было ничего не важно, я словно застряла навсегда в этом мгновении, когда она наконец-то узнала меня.
- Ей нельзя волноваться, - словно оправдываясь уже в корридоре сказал врач, - может начаться приступ, вы понимаете...
- Да, - согласилась я и вздохнула, - я все понимаю... Послезавтра я приеду за ней, подготовьте все к этому.
Свежесть моим мыслям вернул только холодный воздух улицы, этот промозглый уже совсем осенний дождь, хотя сейчас еще только август. Я даже не стала открывать зонт, дошла до машины без него, только в салоне тряхнула волосами, сбрасывая с них серебрянные дождевые капли.
- В отель, - сказала я водителю и уставилась в окно, снова погружаясь в свои мысли.
У меня есть два дня... Это очень мало, это мучительно мало, но потом я наверное оставлю поиски, потому что я должна быть с ней, ей нужно, чтобы я была рядом сейчас, и я не смогу больше искать его... Не смогла найти за год, но смогу за два дня? Нелепо, глупо, смешно... Но это моя последняя надежда, и последний шанс.

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Бах - та самая соната №4, разумеется)

Далеко от суеты, от шума и вечно спешащей куда-то толпы, от Трафальгарской площади, от Ковент-Гардена или Лестер-Сквера, на окраине этого чудовищно большого и мрачно прекрасного города, на окраине Лондона у объятой густым и плотным туманом набережной холодной Темзы спрятался на старинной улочке среди невысоких домов, переживших по меньшей мере столетие, маленький книжный магазин. Запах книг и пыли… Ему отчего-то казалось, что пыль не более, чем крупицы давно ушедших времен, воспоминаний о людях, которых он потерял навсегда, и он сам хотел стать однажды пылью или, быть может, все-таки прахом, чтобы осесть тонким слоем на поблекшую от времени обложку любимого им «Фауста» или вернуться с легким порывом ветра в те дорогие сердцу места, которые он оставил год, нет, чуть больше года назад. Только это невозможно. Так же невозможно, как повернуть время вспять, так же невозможно, как забыть, стереть из памяти те мгновения, когда он был так счастлив и несчастен, когда он все-таки жил. По-настоящему жил, а не волочил надоевшее и раздражающее существование, как было до и как стало после.

Про этого темноволосого статного мужчину, встречавшего посетителей изучающим взглядом голубых глаз, в глубине которых сливались воедино мудрость веков и какая-то необъятная горечь, от которой становилось не по себе, ходили разные слухи. Одни говорили, что он просто сумасшедший, другие утверждали, что этот человек смертельно болен, третьи считали его чудаком, потому как он, казалось бы, еще не старый – на вид ему не дашь больше 40 – никогда не расставался со своей тростью, да и вообще редко выходил из магазина, в котором, кажется, и жил, а если и выходил, то, только ради того, чтобы пройтись ночью по мрачневшим улочкам куда-то с очередной малознакомой женщиной. Четвертые и вовсе сторонились, полагая, что он – беглый преступник, злодей, убийца, маньяк и далее по списку. В общем-то, все они были немного правы. И хозяин книжного магазина, полки которого оставались все время наполовину пустыми, не спешил опровергать эти слухи, ему до них просто не было дела.

 Подсобка, которая теперь служила маленькой лабораторией, единственное окно, занавешенное плотной бордовой тканью, коморка за деревянной рассохшейся дверью – его спальня, его палаты лорда, черт побери. Нет, о том решении, которое так изменило его жизнь, да и не только его, о том решении, которое принял он немногим больше года назад, он не жалел, не пожалел ни разу, ни минуты не жалел и был все так же, убежден в его верности, даже немного гордился этим поступком.

Маленький книжный магазин на окраине Лондона… Казалось бы, должен был разориться еще в первый месяц после открытия, однако, покупателей было предостаточно, и далеко не все из них приходили за книгами.

Ведь со старыми привычками непросто завязать, впрочем, с некоторыми из них он и не пытался покончить, иначе его жизнь окончательно превратилась бы в никчемное пятно, такое же серое и бескрайнее, как Лондонское небо. Он иногда отдергивал занавеску, чтобы полюбоваться на разразившийся ливень, смывающий пыль со старых переулков, дорог и мостовых, смывающий спесь с местных жителей, что, позабыв о манерах, бежали в дорогих нарядах, перепрыгивая через лужи, к остановкам или козырькам, чтобы только укрыться от дождя, который так старательно делал равными богатых и бедных, умывал британскую столицу, погрязшую в своей чопорности. Конечно, кто он такой, чтобы судить Лондон?

Он и сам немного похож на этот город дождей и туманов, на тот, каким становился Лондон по ночам, окутанный сумерками, освещенный тусклыми фонарями, но, оставаясь наедине с собой, хозяин книжного магазина снова и снова ощущал тяжесть и необратимость этого страшного слова – «никогда». Никогда, никогда, никогда…

Мужчина зажигал свечу и жалел только об одном: что не умеет играть на скрипке, так и не научился за долгие, слишком долгие годы жизни… Ведь единственно скрипка могла бы выразить его бесконечную тоску, его безмерную горечь и его на удивление светлую вместе с тем меланхолию. Он порой брал в руки перо, чернильницу – еще одна старая привычка, будто бы нельзя пользоваться авторучкой или даже печатной машинкой – и писал, начинал писать мемуары, но каждый раз, погружаясь в воспоминания, бросал фразы неоконченными, сбивался, потому что до, равно и как после, представлялось ему каким-то мелким, не важным, не имеющим значения. Мужчина откладывал письменные принадлежности, ложился на жесткую узкую кровать, глядел в пожелтевший потолок, местами украшенный узорами из белесой паутины.

Темза не могла заменить его Эйвон, маленький магазин не станет для него домом, как старинный замок,  вечерами он скучал… Бесконечно скучал по Уорикширу, впрочем, не столько по нему.

Лондонский август был пасмурным и холодным, как середина осени, но этот человек никогда не одевался тепло, будто ему нравилось мерзнуть, будто холод, порой пробиравший до костей, напоминал ему о чем-то… Нет, все-таки о ком-то, кого он оставил, кому он оставил все, что было у него, даже сердце.

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - что-то из Ночных Снайперов

Как и прошлым утром, а в том, что уже наступило утро, я был уверен, мне не хотелось открывать глаза, будто если их открыть то, все исчезнет – и тепло, и эти чертовы объятия, в которых и утонуть не страшно, не жалко… Где-то в воздухе витал сигаретный дым, а я все так же крепко прижимался к нему, словно просто не мог отпустить, словно просто боялся отпустить…  Пока я в полусне, пока почти нет страшной головной боли, спутника похмелья, я даже улыбаюсь, хоть и нет никакого повода, хоть уместнее было бы плакать…

Да, я знаю, он сволочь, он ужасный человек, которому нужны только деньги, который за деньги отнимал жизни и который за деньги пока что сохранил мою…

Да, я знаю, что в нем нет ничего человеческого, он никогда не поймет меня, моей любви к музыке, моего ощущения – когда нашел смысл жизни, когда понимаешь, что нашел его… Он просто не сможет понять, он смеется над тем, во что я верю. И этот мой смысл для него просто глупости, ерунда, не стоящая ни внимания, ни времени.

Да, я знаю, что совершаю ошибки. Одну за другой. В первый раз это случилось, потому что я перебрал водки. Сейчас я перебрал водки, чтобы только это случилось снова. Да, ужасно глупо, и вот-вот, стоит только открыть глаза, стоит только увидеть его, стоит только оказаться в неизбежных тисках адской головной боли, в оковах похмелья, мне станет очень стыдно, потому что я… я в самом деле идиот, кретин, придурок…

Да, я знаю, что должен вести себя совсем иначе… Нет, никому я ничего не должен! Как хочу, так и веду и… хочу?.. А чего я вообще хочу?.. Признаться бы самому себе хотя бы…

Да, я знаю, что у нас нет никакого будущего, потому что даже нас нет. Есть я и он. Совершенно отдельно, порознь, по разные стороны чертовых баррикад. И за его интересом ко мне не стоят какие-то чувства, он просто хочет меня, почему-то, совершенно не логично, ведь я же… кто я и кто та же Валентина?.. Я бы и сам выбрал ее. Не суть.

Да, я знаю, что через три… нет, уже два дня все закончится. Будто бы что-то началось. И я правда ненавижу. Ненавижу его за то, что он сделал со мной, и себя за то, что я позволил… позволила… ему сделать… Но это в последний раз. Это не повторится, это… Дежавю. Уже ведь обещал в прошлый раз, и чем все кончилось?.. Черт побери, почему же все так… сложно? А что в общем-то сложного?! Я – пленник, всего лишь. Пленник, больной на всю голову, пораженный стокгольмским синдромом и… И сердце рвется перетянутой струной, когда я думаю о том, что будет в конце недели… О том, как уйду навсегда, или даже не так… О том, как Саша избавится от меня навсегда, обменяет на деньги… Да, ненавижу еще и за это, но, черт побери, его поцелуи и прикосновения… Терять голову, забываться, отдаваться… Невыносимо сознавать в себе это чуждое мне желание.

Да, я знаю, что он даже не вспомнит меня потом, знаю, что он, бывший первым, будет и последним мужчиной в моей жизни, потому что никого не допущу так близко, как не допускал раньше… Я клялся быть настоящим мужчиной, но… Быть может, быть с настоящим мужчиной – для меня то же самое?..

Да, я знаю, какой все это бред, какие глупые никчемные мысли…

Но сейчас… Только бы обнимать его вот так, крепко-крепко, не открывать глаз, чувствовать его тепло…

Не знаю, сколько прошло времени прежде, чем все эти ощущения исчезли, прежде, чем Саша поднялся и вышел прочь, тихо скрипнула дверь, но стало как-то пусто. Черт побери, о чем я думаю? Ведь это всего лишь… Что? Стокгольмский синдром. Подумаешь, отдался. Ну и что с того? Подумаешь, отдался дважды. С кем не бывает?

Я сел на кровати, прикрывая ненавистное тело, которое он так нещадно целовал ночью, простыней, и тряхнул короткими волосами. Нет, хватит. Нужно в конце концов прийти в себя, очнуться! Я рожден для музыки, для искусства, черт побери, не для… любви?! Нет, это слово под запретом, оно тут никак не подходит. Неуместное, глупое, лишнее.

С трудом отыскал на полу свою одежду, опять в холодный душ. Есть надежда, что он поможет мне наконец начать думать здраво и по делу.

Нет, не помог. Будто что-то вообще может помочь. Впрочем, может. По крайней мере отвлечься.

Я поспешил на кухню, знал,  что Саша именно там, он сидел за столом курил, по обыкновению много курил, да, слишком много. Мне бы тоже затянуться сигаретой, а еще мне бы таблетку от головной боли… Или гильотину от головы. Это бы точно избавило меня от чертовых мыслей.

Я старательно отводил глаза, остановился в дверях и сделал глубокий вдох, черт побери, непросто даже находиться рядом. Или… наоборот, очень даже просто? И совсем не страшно?.. Чего мне бояться? Разве что смерти, в ней одна плохая черта: она лишит меня музыки и лишит музыку меня. Мания величия? Нет, наверное, нет, просто каждый музыкант оставляет свой след, закладывает свой крошечный кирпичик в эту огромную бескрайнюю вселенную мелодий, песен и сонат, каждый музыкант важен и нужен. И я.

- Вы обещали гитару, - напомнил я твердо, громко и решительно.

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Сурганова и оркестр - Весна
Густой тяжелый, словно вата туман быстро расползался над сдержанно-зелеными лугами и темными кронами деревьев, среди которых местами уже проблескивали золотые и алые краски. Он казался реальным и ощутимым, казалось, что если протянуть к нему руку, можно ухватить пальцами это белоснежное мягкое вещество, несомненно холодное... Ледяное. Подумав об этом она поежилась и попыталась плотнее укутаться в короткое черное пальто с поднятым воротом, стоя у крыльца старинного замка. Потемнейший от времени камень был обвит плющом и хранил в себе воспоминания о ушедших годах, уже давно умерших людях, о мрачном средневековье и красочном возрождении, о ярких балах и похоронных процессиях, этот холодный камень... Холодный, как руки женщины кутавшейся в пальто, как ее сердце и глаза - большие, прозрачные, кристально-серые, отражавшие как волшебное зеркало все эмоции и чувства кипевшие в ее душе. Она была красива? Пожалуй нет, не так, не правильно - она была божественно красива, но ее красота была такой же холодной как этот камень, как густой белый туман, как лед, как красота белоснежных лилий, быстро плывущих по темным водам реки забвения. В ней было что-то... отвратительное, в ней, в этой красоте было что-то пугающее и отталкивающее. Статуя, пожалуй, красивая кукла, но не живой теплый обычный человек... Мраморно-белая кожа, бледная как у покойницы, спичечно-тонкие запястья, хрупкие кости - произведение искусства созданное больным безумным художником. И ей нравилось подчеркивать в себе эту отстаненность, недоступность, эфемерность, она... боялась и избегала людей каждый раз радуясь возвращению сюда в небольшое тихое графство в самом сердце Англии. Подальше от шума и суеты, подальше от звука человеческого голоса, смеха, стука колес поездов и жужжания автомобильных шин, музыки, и... жизни. Маленький островок забвения, эфемерный приют посреди яркого лета и буйства красок жизни, полностью и целиком пренадлежавший ей одной...
Она никогда не думала что это место станет ее домом, но возвращаясь сюда каждый раз она радовалась, как ребенок. И сейчас, стоя на крыльце этого старинного жутковатого замка ее сердце замирало от сладкого незабываемого ощущения - спокойствия и тепла, быстро разлевающегося по холодному, ледяному телу. Она с наслаждением любовалась местной природой, ставшими родными и близкими ей за это короткое, но казалось бы долгое, время.
- С возвращением, хозяйка, - на крыльце возле нее появился мужчина лет пятидесяти, со слегка посеребренными сединой волосами, в одежде дворецкого и поклонившись ей взялся за ручку небольшого походного чемодана, единственного, что она привезла с собой.
- На долго вы к нам? - поинтересовался он, ожидая дальнейших распоряжений.
- Нет, - вздохнула женшина, нет, все-таки пожалуй девушка, она была еще слишком юной, - сегодня вечером я уеду в Лондон...
Снова в город, шумный, многолюдный, где она чувствовала себя, словно запертой в клетке, где не могла спать ночами, где так тяжело было дышать, но дела, обстоятельства намного сильнее, они заставляли снова и снова покидать любимый дом, уезжать, бывать в совершенно разных и непредсказуемых местах.
Она бросила последний взгляд на этот холодный густой туман, напоминавший ей о... смерти, стряхнула эти мысли как тяжелое наваждение и вошла в дом. Ничего не изменилось, все осталось не тронутым, впрочем она и сама, в свое присутствие старалась ничего не менять здесь, сохранить все вещи на своих местах, точно также, как год назад... Уже больше года.
Сняла небольшую шляпку с вуалью, в стиле начала века, тряхнула взбитыми в прическу белоснежными волосами едва достигавшими подбородка, повесила на вешалку свое пальто, оставшись в одном только черном закрытом и сдержанном траурном платье. Прошло больше года, а она по-прежнему носит траур... по живому человеку. Живому, она уверена в этом, она знает это. И она не остановится, не оставит своих поисков, ведь она верит... Рано или поздно она найдет его, того, кого многие считают погибшим, умершим, но только она упрямо продолжает считать живым.
Пройтись по корридорам, по комнатам, раздвинуть тяжелые пахнущие пылью занавески, вдохнуть полные легкие этого запаха, напоминающего о давно забытом прошлом... Слушать тишину, наслаждаться ей, после шума городов и деревень. Наслаждаться этим спокойным и грустным великолепием, ощущением упадка и пустоты...
- Будете обедать? - голос дворецкого оторвал ее от своих мыслей, она даже вздрогнула, обернулась, смерила его рассержанным взглядом, но потом сразу же смягчилась.
- Нет, - отрезала она, и приказала подумав, - принесите мне... виски. Со льдом...
Дворецкий кивнул, и снова оставил ее в одиночестве. Впрочем, кроме него и еще некоторых слуг, появлявшихся здесь довольно редко в замке не было никого и чувствовать одиночество, огромное, тяжелое и гнетущее было не сложно. Но выбирая между ним и суетностью города, людьми живущими в этом самом городе, она все-таки выбрала одиночество. Свой маленький угрюмый замок, свое отшельничество и забвение, полное воспоминаний, таких дорогих и важных...
Спуститься, медленно, по тяжелым ступенькам, придерживаясь за ледяные стены, все ниже... В самый глубокий подвал, с высокими мрачными сводами. В таких помещениях в средневековье держали пленников, пытали еретиков и ведьм, ставили алхимические эксперименты и опыты, и в этом подвале... тоже. Колбы, склянки, печи, баночки с инградиентами, старинные книги на древних и мертвых языках, и одна из них, открытая на странице со средневековым рисунком, где змей поглощает свой хвост... Мой конец - мое начало. Знак бесконечности. Но совсем не это искала она в этом подвале-лаборатории... Совсем другого она отчаянно и сильно желала всем своим естесством, и эти проклятые склянки, зелья, вещества, заклинания не могли дать ей этого...
Вряд ли кто-то вообще мог.
Помочь.
Кроме нее самой...

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Сурганова и оркестр - Так начинался день
Отлично... докатился. Можно себя поздравить проснувшись где-то среди ночи, обнимая своего заложника. Мда, и снова я кажется начал разговаривать сам с собой... Если я доживу и за эти последние несколько дней окончательно не распрощаюсь с рассудком,то там, куда я уеду из Питера нужно будет показаться психиатру. Впрочем, вряд ли он мне вообще поможет, в таких ситуациях обычно делают что-то другое... Нет, все конечно гораздо лучше, чем было когда я решил, что запал на этого бесполезного мальчишку, но все гораздо хуже могло быть, потому что я чувствую себя... влюбленным кретином? Черт побери, еще только этого мне не хватало на старости лет, впрочем за что боролись, на то и напоролись. Сам представлял себе тут как бы сложилась моя жизнь по-другому, всю эту ерунду про городскую поликлинику, жену в хатале и бигудях, впрочем нет, все же без того и другого, с большими вишневыми глазами, спичечными запястьями и мальчишеской фигурой. Что там еще прилагалось ко всему этому? Не важно, потому что этого не будет, это глупые фантазии больной головы, которую действительно нужно лечить, действительно стоит показать психиатру, чтобы он сделал, что там делают психиатры, что-то такое, что заставило ее снова исправно функционировать. Впрочем, что я подразумиваю под этим? Наверное свой родной циничный наплевательский взгляд на все, память о том, что в жизни важны всего две вещи - деньги и собственная шкура и рисковать этим ради каких-то сомнительных эфемерных понятий, вроде... любви, допустим, полнейший идиотизм. Рисковать? Все ведь вполне можно переиграть, если бы только было желание. Забрать деньги, заложника, простите заложницу, и рвануть куда-нибудь... За границу? Для начала в Выборг, отсюда до него не так уж и далеко, и вот она Финляндия, сделать там другие паспорта, при наличии денег это вполне возможно, и... Кажется меня занесло, куда-то уже очень далеко, слишком далеко, пора бы и остановиться. Пора бы напомнить себе, что это только минутный порыв, да, помутнение рассудка, если так больше нравится, меня всего лишь потянуло на острые ощущения, мне всего лишь нравится... что? Она? Желающая казаться парнем, и достаточно даже хорошо выполняющая роль, но при этом все-таки женственная, нежная и хрупкая? Ее черт бы их побрал огромные глаза цвета спелой вишни в жаркий летний день, цвета хорошего вина, двадцатилетней выдержки? Эти музыкальные пальцы, сильные и в тоже время такие тонкие и хрупкие... Черт бы ее вообще побрал, и меня в том числе, потому что я не должен был промахиваться, этого всего просто не должно было быть, я не должен был тащить ее сюда, я не должен был... Глупо думать о том, что уже случилось. Бесполезно, все это уже произошло, я уже докатился до последней стадии идиотизма, переспав с заказанной жертвой, за которую заплатили совсем не маленькую сумму, которая должна была быть мертва, но вместо этого сладко спит в моих объятьях, после, черт бы ее побрал бурной ночи. Еще не хватало начать задумываться о том что я смотрю на нее не как на красивую бесполезную куклу, как смотрел на всех женщин с которыми приходилось спать, а на человека, личность, черт побери. Грустно осознавать что все, на что я способен это чертыхаться и тысячи раз ругать себя самыми последними словами, которые только могут прийти в голову... И грустно осознавать, что это действительно так, потому что до этой дикой животной страсти, которая просто сводит меня с ума, я успел узнать ее как человека.
Иногда мне кажется, что я разочаровался в людях, только потому что хорошо знаю их... Слишком хорошо. Все эти привычки, глупые и банальные желания, все хотят одного, я тоже, впрочем, только у каждого под этим чем-то подразумивается что-то разное. Что угодно, но чаще всего деньги, и как не прискорбно, но придется признать, что я немногим отличаюсь от своего же коллеги, который с радостью подставил меня, от... кого там? Не важно. Странно, но это несколько обидно... А чего бы я хотел? Жить как и она ради каких-то сомнительных истин, вроде музыки там, или... что там еще выдумывают себе люди, чтобы обреченность смыслом наполнить? Призвание. Искусство? Дело всей жизни. Кажется так. Вряд ли то, чем я занимаюсь уже больше пятнадцати лет можно так назвать, вряд ли этим можно гордиться... Будь я религиозным человеком я бы вообще начал пилить себя за содеянное. Я бы обязательно решил, что этот контрольный выстрел, контрольный промах не давший мне убить ее был знаком судьбы, шансом начать новую жизнь, искупить прошлые грехи. Какой-то бред, полнейший бред, какое счастье, что цинизм раз и навсегда выбросил из моей головы всю эту религиозную дурь, вместе с верой в судьбу и случай... Верить можно только в себя и надеятся только на себя. Мы сами хозяева своей жизни, своей судьбы.
Мы в силах изменить ее, бесповоротно, не оставив и тени прошлого, или оставить такой же, какой она была на протяжении многих лет.
Мой промах - не судьба, не в коем случае, слепота, старость, что угодно. Ошибка, моя, исключительно моя ошибка, а не знак свыше...
Изменить свою судьбу? Отказаться от денег, лишь бы только оставить ее с собой... Черт побери! Стоп, так не пойдет, о чем это я думаю? Нет, нет, нет. Еще не хватало только в любви ей признаться, для полного подтверждения собственного идиотизма. Врезать бы сейчас себе чем-то тяжелым по лицу, чтобы вернуть трезвость мысли... или курить? Вот, действительно, очень хочу курить...
Осторожно высвободился из ее рук, только чтобы не разбудить, отыскал где-то на полу свой пиджак, в кармане полупустая пачка сигарет, зажигалка. Вернулся обратно, закурил наконец-то упиваясь горьким дымом.
И все-таки с ней я чувствую себя как-то... спокойно. С человеком, которого я сам же бил по лицу и обращался зверски, который неоднократно повторял мне, что меня ненавидит? Браво, Сволочь. Нет, дело не в этом... Просто я могу ей верить, она искренна, даже в своей ненависти, да и в любых словах. Думать не головой, а сердцем, наверное все-таки качество, по крайней мере меня оно забавляет, или...? Нет, дальше продолжать не стоит. От нее можно не ждать удара в спину, грязного предательства, она... полностью противоречит всем моим взглядам на жизнь и не похожа на людей, которых я знал когда-либо. Что за отвратительная сентиментальность? Не киллер, а тряпка, честное слово... Может еще начать любоваться луной, звездами и холодными водами озера, посвящать им стихи и сонеты? Пристрелите меня, если я дойду до такого, черт побери, хотя я и так стремительно приближаюсь к этому...
Какого черта я вообще гружусь? Ну переспал со своим заложником, простите заложницей, или скорее существом неопределенного пола и возраста, и что, зачем устраивать из этого целую трагедию? Это не к чему меня не обязывает еще. Вспомнил бы про Валентину там, про эту последнюю девицу, у которой ночевал перед побегом из города, еще бы о них подумал? Нет, не хочу... Плевать я на них хотел...
И на него, нее точнее. Нет. Вряд ли...
Дурак. Старый дурак.

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Dead Can Dance - Song Of The Dispossessed
Монотонный и убаюкивающий стук колес, под который так приятно засыпать... Я тоже пыталась спать, но сидение было слишком жестким, да и опасения, что пока я буду спать кто-нибудь вырвет у меня из рук сумку не давали сомкнуть глаз. Я сидела, вжавшись в угол, сидячего вагона ночного поезда Санкт-Петербург-Москва, и уныло разглядывала проносящиеся в темноте огоньки. Мне безумно хотелось выйти на какой-нибудь остановке, в ночном незнакомом городе, бродить по его улицам, лишь бы только не достигнуть конечного пункта назначения. Впрочем, возвращаться назад мне тоже совсем не хотелось... А что тогда остается? Я украдкой разглядывала людей, без особого интереса, и пыталась разобрать в царящем хаосе чьи-то отдельные мысли. Какая-то женщина, сидевшая напротив, точнее сказать развалившаяся – в отличии от меня ей удалось уснуть, облокотившись головой о плечо своего спутника – сорокалетнего дистрофика, ее гражданского супруга с болезненным лицом и усталым взглядом, во сне блаженно причмокивала губами и что-то тихо бормотала. Ее супруг читал газету, и судя по его мыслям был очень далек от ее текста, едва ли в ней писали о кризисе среднего возраста, застигнувшем его врасплох и какой-то Любочке, которая очень неоднозначно на него смотрит. И весь этот житейский мусор – развлечение на пятнадцать минут, успевшее уже прискучить мне в самом начале пути, как и эти огоньки за окном.
На меня почти никто не обращал внимания – всем как-то не было дела, у них были свои заботы, только благовидная старушка посетовала про себя, что такая маленькая и беззащитная девочка путешествует одна. Куда смотрят ее родители? Действительно, и куда они только смотрят?
Куда они смотрели, когда я неслышно прикрыла за собой дверь просторной квартиры и быстро, словно за мной кто-то гнался, побежала вниз по высоким ступеням. Когда последней заходила в метро, ехала в пустых вагонах до вокзала и там, замерзая, ждала свой поезд... В новую жизнь.
Наивная маленькая дурочка, и не могла представить себе, что новая жизнь – это все та же старая, просто с новыми проблемами. И может быть этой новой жизни... Уже никакой... скоро не будет.
Я подняла голову со сложенных рук, тряхнула растрепавшимися волосами и огляделась – похоже, я задремала здесь, под мерный шепот дождя по стеклам, так напоминающий стук колес. В кабинете было пусто – к моему счастью Савельев куда-то свалил, и я могла предположить, что место его пребывания – кабинет главврача, с которым они мило попивают чай, или ларек через дорогу, где продают сигареты, или... Обход? А может быть он сейчас орет на каких-нибудь студентов или несчастную уборщицу тетю Машу, которая всегда попадается ему под руку, когда у него плохое настроение, так кстати.
А если я начну отыгрываться за свое плохое настроение? – эти мысли даже заставили меня встать, потянуться, как кошка после сна, и простучав по кабинету каблуками, которые я ненавидела, но упорно носила подойти к окну. Силуэты деревьев, домов, прохожие на улице...
Что я смогла бы сделать с ними, если бы захотела этого? Смогла бы я сделать то, что видела во сне... То... Нет, едва ли. Смогла бы я это остановить? Зачем? Ради таких, как этот бесполезный Савельев, не менее бесполезный главврач и остальные люди, которые живут, не оплатив права на жизнь глупо и бессмысленно.
Какой вздор... И зачем я согласилась встретиться с этой ненормальной девицей, купилась на ее тревожные мысли, поддалась тому, что в себе так ненавидела... Той наивной маленькой дурочки, которой когда-то захотелось стать самостоятельной. Той наивной маленькой дурочке, которая верит, что даже Савельев имеет право на жизнь. Той наивной маленькой дурочке, которая по-прежнему еще живет где-то внутри моей взрослой, и я, надеюсь, разумной души.
Я вытянула из пачки сигарету, откинула волосы назад, проклиная их за то, что они все время, как бы я их не зачесывала, выбивались из общей массы и падали на лицо. Затянулась дымом, выдыхая его в приоткрытую форточку.
... Едкий черный дым над мертвой землей. Изумленная в немом ужасе природа...
Хватит. Ты ненормальная, чокнутая идиотка, иди почитай Фрейда, которого ты так любишь и все время вспоминаешь. Или может быть лучше Нострадамуса, раз с некоторых пор ты вдруг видишь в своих снах, нечто большее, чем сны, предзнаменования.
Но это... действительно больше, чем сон.
Я чертыхнулась, стала нервно ходить по кабинету, думая, что ненавижу каблуки. В конце концов, я их сбросила, взяла в одну руку, во второй сжимая сигарету, и повторила уже без них, босиком ходить было легче. А что если доктор Савельев меня в таком виде увидит? Я прислушалась к голосам, и за одно мыслям за дверью, но там как раз проходила тетя Маша, она думала, выключила ли она утюг и торопилась домой.
А сколько у нас времени?
Я опомнилась, и даже туфли выронила, они грохнулись на пол, а я также босиком подошла к столу и глянула на экран сотового. Неужели я боюсь опоздать на встречу с этой... этим... эксцентричным чучелом? Я потушила сигарету о край стола Савельева зло усмехнувшись про себя, что он сам так не раз делал, и от одной моей сигареты его столу уже хуже не станет.
Туфли... собрать. И вещи. Какие-то бумаги, что-то нужно было взять домой. И мысли, свои собственные мысли, их бы тоже не мешало в порядок привести. О чем я вообще думаю? Какое мне дело до этого конца света?! Конец света и конец света, и черт с ним...
Я произнесла это про себя, чтобы отгородиться от своего страха, который все сильнее захватывал власть надо мной... Я боюсь!? Я боюсь, что этот сон гораздо больше, чем сон, чем побочная деятельность мозга. Картины слишком яркие для моей скудной фантазии, слишком реалистичные и правдоподобные.
И нарастающее предчувствие смерти...
Хлопнула дверь, когда я уже успела одеть туфли обратно и сменить больничный халат на пальто, по карманам которого было рассовано много разной дряни. В руках у меня бумаги и зонт с длинной деревянной ручкой. Я не любила сумки, особенно дамские, хотя, возможно их можно было бы использовать как средство обороны.
- Рита, ты уже уходишь? – нет, я просто так переоделась в пальто, хмыкнула я про себя, даже не посмотрев на вошедшего Савельева. Он ломался, предложить ли мне сходить сейчас куда-нибудь или нет. Я все за тебя решила.
- Да, я тороплюсь, у меня дела, - облом, дорогой. Я сегодня нашла себе развлечение увлекательнее – конец света, и варианты его предотвращения. И конечно новый объект изучения психоанализа на практике, куда поинтереснее, и, конечно же, посимпатичнее, чем ты.

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Сплин - Мелькнула чья-то тень
- Двадцать первое декабря… - растерянно повторила я не то ее слова, не то свои мысли. В голове вихрем страшные картины конца… Одна за другой, сменяют друг друга, пролетают, пожалуй, слишком быстро, так быстро, что я не могу разглядеть лиц погибающих людей, не могу расслышать предсмертных стонов… Я тряхнула темными волосами и снова посмотрела на эту строгую девушку. У нее были голубые глаза, да, большие голубые глаза… Красивые. Но… холодные. Странное впечатление.
Строгий черный костюм, белый халат поверх него, все линии резкие, четкие. Лицо нет, напротив, кажется, утонченным, аристократичным? Хм. Нет, что-то другое, не могу подобрать слов. И эти светлые волосы, зачесанные назад, лишнее подтверждение жесткости. Что же… Человек, видимо, с характером, видимо, с непростым… Только какое мне дело до каких-то там людей? Только если…
Нет, ну какого черта вместо того, чтобы думать о том, что она только что сказала, я рассматриваю ее? Есть в ней что-то… Что-то такое… Нельзя объяснить. Отлично, Диана, тебе лечиться надо, человек искусства, блин. Ну вот, раз лечиться надо, значит, пришла по адресу. В этом диспансере меня и оставят. Оставят точно, если я расскажу врачам о том, что видела, о том, что ждет этот мир…
- Слушай… - обратилась я к ней, глядя в глаза. Нелегко подобрать слова… Вдруг мне это вообще послышалось? Я в последнее время слишком часто думаю о конце, вот и слышится всякое… Едва ли! Она сказала это, она отчетливо назвала дату. – А ты… - нет, ну что эти глаза смотрят на меня так, будто я ей что-то должна?! Будто я ей обязана по гроб жизни за то, что она потратила на меня 15 секунд своего драгоценного времени?! Ну что за бред. – В общем, встретимся вечером? – предложила я наконец. Черт побери, неужели я не одна схожу с ума в этом отвратительном городе? Неужели кто-то еще видел то, что видела я? Неужели именно она?.. – Ты… - «ты такая же сумасшедшая, как и я? Давай поговорим об этом». Черт побери, гениально! Нет… Нельзя говорить о конце… Пока я не узнаю, пока я… В общем, нельзя и все тут. Тем более, здесь, в этом месте, спрятавшимся за железным забором с советскими звездами… Здесь полным-полно психиатров. Да и сама она, должно быть, из них… Но выяснить я должна. А что потом? Такое впечатление, что мне просто нужна компания, чтобы встретить конец! Смешно. Просто выяснить, просто узнать, видела она то же или нет, или это всего лишь мои глупые фантазии… Вот и все.
- Ты не могла бы не мямлить, у меня мало времени, - вздохнула она. – Назначай время и место.
Ей что даже не интересно, зачем я ее приглашаю?! А вдруг я маньяк и наброшусь на нее в темном переулке? Впрочем, мне же лучше, что ей не интересно. Да, не хотелось бы объяснять все сейчас, не хотелось врать.
- Ладно. Во сколько ты заканчиваешь? – спросила я, раскручивая конец шарфа. Забавная бахрома.
- В пять, - ответила она. Как ее зовут, интересно? На лбу имя не написано, бейджа нет. Да и в этих бесполезных бумагах в ее руках тоже.
- Отлично, я зайду за тобой, я живу недалеко, - лишнее. Да, это было лишним. Впрочем, какая разница? Она только кивнула как-то равнодушно и пошла дальше по коридору, ее каблуки стучали по полу.
Без сомнения она… не из обычных людей. Одного взгляда хватит, чтобы понять. Рыбак рыбака, как говорится. Двадцать первое декабря… Так мало осталось. Так чертовски мало для этих листопадов, для ветра, заставлявшего дрожать тонкие стекла, для Земли. И слишком уж много для этих людишек, который из века в век, из года в год, изо дня в день уничтожали данное им по рождению! Иногда мне кажется, что они не заслуживают и мгновения, иногда мне кажется, что, будь моя воля, конец наступил бы прямо сейчас, когда они, выстроившись в очереди, занятые своими проблемами, ворчат и проклинают друг друга.
Глупые люди. Погибнуть, так и не постигнув ни одной из истин. Прощай, человечество, мне не жаль. Мне жаль планету, которая носила тебя на земле, которая будет наказана за доброту. Черт побери, что за мысли?! Пора бы отвлечься и…
- Исаева, - ну какому кретину я могла понадобиться здесь? Я обернулась и увидела сокурсницу. Не припомню, как ее зовут, с такой частотой посещения института, как у меня, вообще странно, что я ее узнала. Впрочем, да, ее было сложно не узнать, и хорошенькая, но бестолковая головка, красивая одежда, под ней белое кружевное белье, под ним роскошное женственное тело – само по себе произведение искусства, его бы в масле на холсте - и татуировка, как ни странно, мышь. Может, поразвлечься и заглянуть немного глубже? Какие белые кости. Что дальше? Поискать мозг? Нет, нет, это же невежливо копаться в чужом черепе!
- Что? – спросила я, ничуть не вежливее, чем копаться в чужом черепе, однако.
- Твоя очередь, - ответила безымянная не представляющая – не считая чисто художественного – интереса сокурсница, я чертыхнулась и вошла в кабинет врача без стука. За столом, заваленным бумагами, сидел никчемный человек с квадратной головой. Нет, серьезно, квадратная такая голова, я даже удивилась и посмотрела немного глубже: нет, череп у него круглый. Как и очки.
- Господи… - он посмотрел на меня, как на какое-то пугало, и закатил глаза. – Представьтесь, присаживайтесь, - усталые дежурные фразы, вроде бы вежливые, но было понятно без слов, что я ему неприятна. Поздравляю вас, господин психиатр – как Вас там? Савельев? – ваше чувство неприязни взаимно. И не думаю, что есть смысл в моем полном обследовании, не так ли?
- Исаева Диана, я никогда не состояла на учете в психдиспансере, и у меня нет никаких отклонений, - заявила я, врач отыскал среди остальных мою карту, полистал, разумеется, не нашел ни одной отметки о психозах и расстройствах, и посмотрел на меня поверх очков.
- Все равно я обязан провести… - ну нет, у меня не так много времени, до встречи с той девушкой, мне нужно успеть заскочить домой и закончить последний эскиз, так что извините. Я задержала взгляд на обыкновенной чашке, из которой поднимался к потолку белый пар от чая или кофе…
- Ааа! – простонал он, когда чашка опрокинулась ему на брюки. Горячо, да? Ничего-ничего, потерпите.
- Похоже, Вам не до меня, - сказала я, едва сдерживая улыбку. – Я пойду?
- Постойте, я же… - и снова он не успел договорить, дурацкие очки свалились на пол. Отлично. – Идите, идите уже, считайте, что уже прошли и тесты, и все, что полагается, - сказал он, негромко ругнулся, и я самодовольно вышла прочь.

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - The Kilimanjaro Darkjazz Ensemble - Parallel Corners
В сером небе черные вороны. Я подумала о том, что это, наверное, хотя и банально, но на самом деле очень красиво и поэтично – эти мрачные угрюмые птицы в полете, как пятна чернил. И если бы я умела рисовать, я бы обязательно нарисовала именно это – серые стальные небеса и кружащихся в них птиц. Может быть еще крыши домов, немного улицы и ярко-желтых листьев еще не осыпавшегося клена. Картина была бы черно-белой, а эти листья... золото. Или может быть пурпурный? Или кроваво-красный... Как небо.
Я тряхнула головой, прогоняя наваждения, провела рукой по зализанным назад светлым волосам, и наконец-то оторвала свой взгляд от созерцания скучной улицы за окном.
Мои мысли снова и снова возвращались назад, к увиденному во сне... И я снова и снова пыталась растолковать его, но ничего не приходило мне в голову, кроме разве что только одной единственной версии... Нет, нет, нет. Это полный и абсолютный бред, это моя больная глупая фантазия, это... Толковать свои сны как предзнаменования это даже не средневековье, это какой-то каменный век, это времена в которые такого понятия как наука не существовало, и у меня совсем нет желания уподобляться древним людям. Еще не хватало только начать гадать по кофейной гуще или погодным условиям... К чему у нас там серое небо, переменная облачность?
- Маргарита, – я вздрогнула от неожиданности, уничтожающим взглядом сверила доктора Савельева, посмевшего оторвать меня от моих мыслей. С его носа поспешно сползли старомодные круглые очки и грохнулись на стол, я криво ухмыльнулась, наблюдая как он торопливо водружает их на место.
- Маргарита, - повторил он мое имя, словно оно ему так нравилось, впрочем, он считал, что мне нравиться, когда он называет меня по имени. И вообще что он мне нравиться, и по этому в своей голове, которая мне почему-то из-за его дурацкой стрижки казалась квадратной строил какие-то глупые и нелепые планы, как после практики пригласить меня в кино. – Ты не могла бы отнести эти бумаги главврачу? – наконец-то заговорил он, и кивнул в сторону стопки каких-то бумаг на краю его стола, заваленного разным хламом. Убираться там он не любил, и этот постоянный беспорядок раздражал меня еще больше, чем сам обладатель этого стола.
Что я могу, ему собственно ответить? Дорогой, будь добр сам возьми и отнеси, я тебе не девочка на побегушках, чтобы бегать туда сюда и носить тебе чай или кофе, или еще какую-то ерунду, которую ты сам в состоянии донести куда нужно. Как жаль что ты, в отличии от меня, не можешь читать мыслей, и сейчас я, получается разговариваю сама с собой.
- Хорошо, Владимир Иванович, - с наигранной уважительностью согласилась я, захлопнула книгу, которую делала вид, что, читала, хотя на самом деле успела прочитать ее уже много раз и знала наизусть ее содержание. Я неторопливо встала, взяла бумаги, украдкой пробежавшись взглядом по первой странице. Какие-то личные дела, каких-то совершенно незнакомых мне людей, можно подумать, что это меня волнует.
Савельев тем временем, пока я стояла, пробежался по мне оценивающе-восторженным взглядом и подумал что-то, за что мне очень захотелось въехать ему острым каблуком, допустим в глаз, или ударить по квадратной – или мне все-таки кажется? – голове стоящим у него на солее декоративным керамическим быком, которого ему подарили очень много лет назад на новый год и до сих пор хранил его здесь. Дедушка Фрейд был прав – в очередной раз убедилась я, и мне даже совсем не хотелось читать мысли Савельева, это как-то нечаянно получалось, - очень-очень прав. И у некоторых людей вместо головы либидо.
Я поспешила уйти, но у порога кабинета Савельев меня окликнул и заставил остановиться.
- Рита, - сказал он как-то доверительно, и мне это совершенно не понравилось, лучше уж Маргарита, а еще лучше по имени и отчеству, а еще лучше... Все, дальше продолжать, точно не стоит. – Сегодня должны студенты прийти на диспансеризацию... Если там есть кто-нибудь в коридоре, пусть по одному заходят, - думал он конечно не о студентах, но его мысли меня мало волновали, разве что только как пособие по изучению? – или все-таки подтверждению – того, о чем писал Фрейд, и не только он.
- Хорошо, - мрачно согласилась я и хлопнула дверью, отчего-то разозлившись. То, что я прохожу здесь практику вовсе не значит, что я буду работать его секретаршей или еще лучше... Я как-то не заметила, как, выходя из злосчастного кабинета, сбила с ног какую-то девушку и от неожиданности выронила все бумаги, которые несла. Я чертыхнулась, посмотрела на девушку и присвистнула – ну и кадр, впрочем каким еще бороздить коридоры психоневрологического диспансера номер восемь? И куда она только так вырядилась, на прием к Савельеву? Тяжелые огромные высокие ботинки, это я еще могу понять, двинуть такими в его... кхм лицо было бы очень даже неплохо. Вся увешанная цепочками, как новогодняя елка, в серых коротких шортах и полосатых гольфах, длинной футболке не холодно интересно? На улице уже октябрь... И куртка еще поверх всего этого, как у какого-нибудь панка – кожаная, вся в заклепках и шипах, а сверху намотан длинный полосатый шарф. Девушка еще некоторое время смотрела на меня растерянно и с интересом, а потом бы обе синхронно опомнились и принялись поднимать с пола мои разлетевшиеся бумаги. Среди них теперь царил полнейший беспорядок, который меня ничуть не огорчил – я все свалю на доктора Савельева, при его привычке вести дела это не мудрено.
- Извини, - длинными пальцами в кружевных перчатках, с аккуратными черными ноготками она протянула мне последние листы. Я предпочла промолчать, и уже собиралась идти дальше, но что-то заставило меня остановиться.
Гораздо более важное, чем все эти бумаги, чем бесконечные коридоры диспансера, чем все эти люди с их делами и проблемами, чем просто слова.
- Двадцать первое декабря, - по слогам произнесла я.

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Ночные снайперы - Цунами
Какого черта… Почему его чертовы губы никогда не оставляют мне выбора?.. Почему так непросто его оттолкнуть?.. И самое главное… Почему так хочется продлить этот вкус?! Хочется, в самом деле?! Да… Стокгольмский синдром, мое самое удобное оправдание… Впрочем, есть еще одно, та отвратительная жидкость в стеклянной бутылке, пол-литра, заветная водка, на которую так просто свалить ответственность… Зачем я вообще взял водку?.. Неужели я… Нет, нет, это какой-то бред, очередной бред. Всего лишь. Я всего лишь тронулся в этом чертовом плену в компании этого… человека.
- Прекратите… - хотел выкрикнуть, всего лишь прошептал это слово, с трудом, с огромным трудом освободившись. Ненадолго, что за чертова настойчивость? Я снова оказался прижатым к стене, теперь еще крепче его красивые пальцы сжимали мои запястья, и губы еще жарче целовали мои. Ну не здесь же… Не сейчас ведь… В смысле я вообще не хочу, нет, совсем не хочу, я хочу, чтобы он оставил меня в покое, я хочу домой, в Питер, я хочу играть и петь, я хочу вернуться назад, в свою прежнюю жизнь, в жизнь до чертова выстрела, до его досадной промашки… Я хочу все забыть. Или все-таки… не хочу. Или все-таки… это безумие! – Да подождите Вы! – воспользовался совсем небольшой паузой между поцелуями, только бы суметь отстраниться от его горячих рук, от его чертовой страсти… Ведь все это не для меня, и я не для этого… - Пойдемте выпьем, - решительно сказал я, еще один поцелуй, совсем короткий, но и мгновения хватит, чтобы… потерять голову?..
- Если ты настаиваешь, - пожал плечами Саша и повел на кухню, усадил на диван, поставил на стол бутылку. Я внимательно смотрел на прозрачную жидкость, которую буду обвинять утром в своих же грехах… Черт побери, я только тяну время, ведь он не остановится, он же не остановился вчера, и сейчас у меня просто нет способов, чтобы остановить его. Он получит то, чего хочет, все равно получит, и очень страшно принимать это как неизбежность… Никто не сможет ему помешать, никто не спасет меня… Будто я хочу быть спасенным… Хочу! Спасите меня кто-нибудь, заберите меня от сюда, от этого человека, который… так близко, который так близок, который был ближе, чем кто-либо, этой чертовой ночью, которую нельзя ни забыть, ни простить. Простить? Кому? Самому себе. Конечно, я сам виноват, я идиот, кретин, я…
- Дайте закурить, - попросил я как-то без выражения, Саша молча протянул мне сигарету. Да с чего он вообще решил, что может делать со мной все, что только пожелает его гадкая черствая душонка?! А с того хотя бы, Пашенька, что ты сам отдался ему сегодня – отдалась, разумеется. Но… это не повод. Это была минутная слабость, это стокгольмский синдром, это водка. Эти отношения… если вообще можно назвать отношениями то, что между нами, это ведь не для меня. Это для… продавщиц из сельпо, черт бы побрал их всех. – Вы не опоздаете? – спросил я, закурив, затянувшись сигаретой, выпуская из легких белесый дым.
- Куда это? – нахмурился Саша, отлично, я немного отвлек его, по крайней мере, его взгляд на какое-то мгновение выразил не желание, а недоумение. На какое-то короткое мгновение.
- Куда… - повторил я задумчиво. Сморозить глупость? Разумеется, что сомневаться-то, после вчерашнего, я могу говорить какие угодно глупости, хуже уже не будет. – К любимой женщине, она, должно быть, дожидается Вас, - укол ревности? Да, это было еще до, а теперь и подавно… Ненавижу эту Валентину! За что? Да какая разница?! Будто всегда нужен повод, ха. И ненавижу еще стокгольмский синдром, дурацкая реакция психики. Впрочем, какая психика, такая и реакция.
- К любимой женщине? – переспросил он и расхохотался. Что я такого сказал?! Я посмотрел на него исподлобья, лучше бы и вовсе не смотрел, но… это ведь невозможно.
- Да, конечно, эта тетя, - а вот подчеркивать ее возраст, хотя скорее все-таки свой было необязательно, но, черт побери, ревность не выбирает слов. – Она Вас ждет ведь? Так идите к ней, черт бы Вас побрал, - вот и пусть идет к ней, она как раз то, что ему нужно, она с радостью примет его и… И я сгорю еще и от чертовой ревности, усиленной троекратно. Он же смотрел на нее в магазине, как и раньше, в конце концов, у нее есть на что посмотреть, так что же?!
- Не забывайся, щенок, ты все еще мой пленник, - сказал Саша и тут же себя поправил. –Пленница.
- Так я же как лучше хотел, - фыркнул я, отворачиваясь, докурил сигарету и открыл бутылку. – Будете?
- Наливай, - согласился он и поставил рядом рюмку. Я наполнил ее до краев, а сам приложился к горлышку. Пара глотков, и пусть внутри все горит, лучше уж пусть горит от водки, чем от всех этих мыслей, от которых так тяжело избавиться, которые просто нельзя прогнать из своей головы, которые так и будут доводит до тех самых пор, пока… пока что? О чем я думаю, снова, в который раз?
- Верните мне гитару, - потребовал я, глотнул еще. Действуй скорее, беленькая, чтобы забыться, чтобы, да, потерять голову, чтобы… - Я же накинул еще полмиллиона, так что Вам стоит…
- Получишь после, - сказал Саша и опрокинул рюмку. После? После чего, черт возьми, я же не…
- После того, как Вы вернетесь от Валентины? – глупая надежда, черт побери, какая же глупая. Он поднялся, взял меня за руку и повел по коридору, туда, в ту комнату, где я… где он… где мы, черт побери… Я только успел захватить с собой бутылку, сделать еще пару глотков, в надежде совсем опьянеть, желательно так, чтобы не вспомнить ни о чем…
- Что ты заладил? Заладила. Валентина то, Валентина это. Может, ты пойдешь и сам, сама, черт побери, с ней закрутишь?! – усмехнулся он. Неизбежность. Я ничего не смогу сделать, я ничего не хочу делать. Не хочу? Кажется, водка наконец принялась за дело. Еще один глоток прежде, чем он взял бутылку из моих рук и небрежно поставил на комод. Если этот старый, покрывшийся толстым слоем пыли предмет мебели, конечно, был комодом.
- Ну это же Вы ее хотите, - совсем уж неуместно. Чертова ревность. Чего я добиваюсь?.. Каких слов я жду?! Да и к чему мне слова?..
- Тебя, - прошептал он, наклонившись к моему уху. – Тебя, чертов щенок.
И снова, снова, снова поцелуи, в которых неизбежно растворяешься, неизбежно отвечаешь на каждый, неизбежно жаждешь нового… Это безумие, это…
- Не надо, пожалуйста… - тихо, так тихо, что и сам не услышал своего голоса проговорил я, Саша только усмехнулся в который раз, повалил меня на кровать, на лопатки, впился губами в мои губы, а его руки, его чертовы, проклятые руки снимали с меня куртку, потом майку, и я снова почувствовал себя беспомощным, беззащитным… Все тело будто горело и в то же время содрогалось от каждого прикосновения его пальцев, его губ к моей коже, слишком нежной, слишком чувствительной… И казалось, что всего этого не было вчера, что сейчас первый раз, когда мужчина касается меня… везде. И эти ощущения, мне все-таки непонятные, чуждые, захватывали с головой, и оставалось только острое, дикое, безумное желание… Быть ближе. Я всего лишь пьян, это из-за водки, да, конечно, только из-за нее. – Я Вас ненавижу… - прошептал я, хотел добавить что-то еще, но уже не смог…
Нет, нельзя… Я должен… сопротивляться… Я же сказал себе, что этого больше не повторится, что никогда больше… А руки сами тянутся к пуговицам на его рубашке, которых так досадно много, а руки сами помогают ему раздеться, чтобы ощутить его тело, чтобы обхватить его плечи, чтобы…
Да что со мной?! Я спятил, я рехнулся, я… пропал…
Поцелуи, поцелуи… Бесконечное множество, будто оставляют следы на моем теле сладкой мукой… Чертова чувственность. И отвечать, отвечать всякий раз, запустить руку в его волосы, податься ему навстречу… отдаться наконец… отдать всего… всю себя в его власть, забыться в этом сводящем с ума, в этом дурманящем экстазе, который так медленно доводит до исступления, который не оставляет сил, чтобы даже пытаться противиться, и все, что я могу… закрывать глаза, кусать губы, чтобы только не застонать, чтобы только не показать, что я в его власти… Впрочем, какая разница?.. Он и без того чувствует это в полной мере, он наслаждается этим… Как и я сам… Сама…
И я принадлежу ему, целиком, полностью, и он может и делает все, что только пожелает, потому что я его, его без остатка, и он… он ведь тоже мой, и его страсть обжигает, сжигает и все-таки греет… И я тону в этом забытье вместе с ним, вместе… Как в музыке, как в океане…
Сжать ткань простыней в кулак от всех ощущений, что переполняют, от жара, растекающегося по всему телу, прикасаться к его телу в ответ, целовать его губы и даже шею, и снова, снова отдаваться, забывать обо всем и понимать, что есть только он и я. Все остальное не имеет значения, все остальное не важно, всего остального просто нет. В этом мире остались лишь мы… И ветер за окнами всего лишь аккомпанемент…
И наслаждаться этой близостью… Все-таки новой, но такой же жаркой, такой же, черт побери, желанной, как и вчера… И мое чертово тело отзывается на каждое его касание, не может привыкнуть к ним, будто снова все впервые, будто никогда прежде не испытывал… испытывала этих сладких мук, этих непростительных поцелуев, прикосновений, этого безумия, когда двое становятся единым целым…
А потом, после… уже просто нет сил, чтобы даже думать о том, что произошло, чтобы уйти или сказать ему хоть слово, сил хватает только на то, чтобы обнять его, прижаться к нему крепко, и, закрыв глаза, провалиться в сон…

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Бах - та самая соната №4
Моя дорогая Хельга,
ты прочтешь это письмо уже на рассвете, когда за окном встанет солнце, когда окрасит все вокруг в теплые тона, когда прольет золото на воды реки Эйвон, когда мрачный вид из окна в твоей комнате превратится в прекрасный утренний пейзаж, дающий надежду на лучшее завтра.
Столько лет я искал смерти, столько лет прожил зря. Череда войн, сражений, женщин, имена которых забывал следующим же утром, а порой и вовсе не знал. Все это не имеет значения, важно лишь чувство, которое захватило мое сердце в беспощадный плен, чувство, которое не было знакомо мне до встречи с тобой, чувство, которое куда сильнее ненависти или смерти… А желание… Осталось только одно – твое счастье, все остальное не важно, все остальное суета. Только бы мелькнула улыбка на твоих губах, вкус которых никогда не забыть, сколько бы ни прошло вечностей, только бы радость в твоих кристальных глазах сменила ту боль и то отчаяние, что я видел всякий раз, глядя в них, утопая в них…
Темно-синяя склянка на столе… В ней живая вода, всего полдозы, этого хватит, чтобы обрести бессмертие, но… я искренне надеюсь, что эта учесть обойдет тебя стороной, вечность мучительна… И все-таки на крайний случай я оставляю ее тебе…
Свидетельство о моей смерти. Действительное и заверенное. Это, пожалуй, лучший подарок из всех, что я мог преподнести тебе. Это, пожалуй, лучшее, что я вообще мог сделать. Ты свободна, моя дорогая. Ты абсолютно свободна, вдова Джеймса Моргана. Это твоя возможность начать все с чистого листа, твой билет в будущее. Тебя больше не сковывают никакие обязательства, ты вольна делать все, что только пожелаешь. И я уверен, ты встретишь достойного тебя мужчину и будешь счастлива с ним. Ты ведь еще так молода, у тебя впереди столько удивительных открытий, столько счастливых мгновений…
Ты не будешь ни в чем нуждаться, наследства вполне хватит на всю твою жизнь, на лечение Инги, на исполнение любых капризов. Я хотел бы, чтобы теперь над твоей головой сияло безупречной синевой ясное небо, чтобы никогда больше не было серых туч и проливного, холодного, безжалостного дождя, что так умело мог смешивать воедино кровь, слезы и воду. Я хотел бы, чтобы в твоей жизни, непременно счастливой, не было слез, не было даже тоски.
И если твое доброе чистое сердце вдруг замедлит шаг в скорбной грусти обо мне, о твоем старом, признавшим себя мертвым муже, скажи ему, что не нужно. Я не стою ни одной слезинки, ни одного мгновения горечи… И потом я ухожу не один, я забираю с собой память, сложенную из маленьких крупиц тех дней, что мы все же провели вместе, я забираю с собой свою бесконечную, как и моя жизнь, вину, и сохраню воспоминание о тех минутах с тобой, когда действительно был счастлив, моя дорогая, когда был по-настоящему несчастен.
Я клялся самому себе, что никогда, никогда никого ни о чем не попрошу, но, знаешь, Хельга, пришел момент нарушить клятву. И я прошу: будь счастлива. Теперь ничто не мешает тебе, разве нет? Твоя сестра очнулась, тебе больше ни к чему терпеть унижения, упреки, твой никчемный муж более не появится в твоей жизни. Теперь все будет хорошо, и оглянись, оглянись на это солнце, на сдержанно зеленые луга, на быстрый бег реки, на сад. Где расцветают нежные розы! И пойми, наконец, что мир, этот чертов мир, который может раздражать порой или вовсе надоесть, прекрасен, поистине прекрасен и полон возможностей, полон надежд, красив и многолик…
Как жаль, что порой самые светлые чувства, нашедшие приют в чьей-то черной душе, обретают способность разрушать… Но все же… Я не могу не повторить этих банальных, но таких необходимых и важных, таких значительных слов…
Я люблю тебя, Хельга. Я повторял бы вечность, я повторял бы до изнеможения, до потери пульса, я твердил бы об этом каждый миг, но эти слова, обращенные только к тебе, и так повторяет мое старое сердце в каждом ударе.
Никогда не увижу тебя больше. Какое страшное и вместе с тем светлое «никогда». Мой последний поступок, мой самый благородный за долгие 300 с небольшим лет поступок.
Улыбнись и не грусти, я тоже улыбаюсь. И я даже немножко счастлив, потому что вернул тебе то, что отнял сам, что отняла жизнь – будущее.
Никогда не был столь откровенным, никогда не был столь уверенным в том, что поступаю правильно.
Прощай, моя дорогая Хельга, моя ледяная принцесса, моя бедная девочка со сказочно-добрым сердцем.
Навеки твой,
Джеймс Морган.
КОНЕЦ

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Сурганова и Оркестр - Цветы и Звезды (на стихи Хуан Рамон Хименеса)
Три дня, это так много и так... мало? Пожалуй, все-таки мало. Еще немного, совсем немного, и я наконец-то получу долгожданные деньги. Долгожданные. Усмехнулся.
- Пять миллионов, - повторил я, и она все-таки соизволила наконец-то посмотреть на меня, - твоя жизнь стоит гораздо дороже... смерти, - пауза, которая, и мы уже шли к машине. У меня не было ни малейшего желания задерживаться в этом городе, впрочем, куда торопиться? Снова домой, чтобы... - инфляция, - рассмеялся как-то нервно, вымученно, - может подержать тебя здесь подольше? - он вздрогнул, остановился на мгновение, но я снова потянул его за собой. Такое впечатление что он сам не очень то хочет возвращатся, сам набивает себе цену... Ну что за бред? О чем я вообще думаю?
- А кто тебе этот Захар? - поинтересовался я, будто бы это могло меня интересовать. Могло?
- Не ваше дело, - действительно, это не мое дело, это меня не касается, я на это вообще плевать хотел...
- Заигралась, - процедил я сквозь зубы, получив в ответ воистину испепеляющий взгляд, - помни с кем ты разговариваешь... Если я спрашиваю ты должен. Должна ответить...
- Ничего я вам не должен, - огрызнулся он, и я трижды проклял его за то, что он не парень, и двинуть ему за эти слова теперь рука не поднимется.
Толкнул его, черт побери ее, в машину, хотя намного осторожнее и вежливее, все-таки не смотря на то что я законченная сволочь, плевавшая на любые моральные нормы и принципы, бить или грубо обращаться с женщиной все-таки не позволяет какая-то крошечная доля благородства и воспитанности не знаю каким образом сохранившаяся в моей черствой душе. Хотя вряд ли она у меня вообще есть... Что за мысли? С каких это пор меня вообще волнует.
У нас есть три дня, целых три дня... Все это время она по-прежнему моя пленница, и я могу делать с ней все, что захочу... Впрочем выбор особенно не большой. Дурак.
Около сельского магазина я остановил машину и вопросительно посмотрел на нее:
- Пойдешь со мной? Или...
- Иду с вами, - не дав мне даже договорить сказала она.
За прилавком магазина по обыкновению стояла Валентина, как обычно услужливая, готовая на все, как обычно... обольстительная.
- Здравствуйте, Саша, - произнесла она лучезарно улыбаясь, полностью игнорировав присутствие Павла... Полины, которая в свою очередь сверлила ее уничтожающим взглядом. Спасибо еще что не Сашенька. Ха-ха.
- Водки, - за меня потребовал мой заложник, то есть заложница, впрочем, без разницы, вряд ли я смогу переучиться говорить о ней в женском роде, по этому мне проще играть в ее же игру. Валентина хмыкнула и пожала плечами, поставила на прилавок перед нами бутылку оценивающе оглядев мою спутницу... спутника. Черт побери.
- Оплачивайте, - Паша дернул меня за рукав.
- Ты куда-то спешишь? - поинтересовался я, ухмыльнулся и словно опомнившись сказал, - да, действительно...
И зачем нам вообще водка... я же вроде обещал себе, что больше пить не буду? Впрочем что вообще значат обещания? Просто слова. Нужно не забывать об этом, тогда жить будет проще. Жить вообще просто, если делать что хочется не задумываясь о последствиях, вообще не задумываясь. Но я долго сдерживал себя все-таки боролся еще как-то, пока вышли из магазина, недолгую дорогу до дома. И только в темной прихожей, без лишних свидетелей можно броситься с головой в этот омут... Прижать ее к стене, чувствовать даже через одежду как напряглось и задрожало ее хрупкое еще совсем детское тело, жадно поцеловать в губы, заставить, заставить черт побери ответить... Она все еще мой пленник, и я могу делать с ней все что захочу...
Три дня.

злой__сказочник (Сообщество_авторов) все записи автора В колонках играет - Fleur - Кома
Ночь слишком длинная, не ночь, а просто маленькая вечность заключенная в нескольких часах. Время тянется так медленно, словно кто-то специально замедляет его шаг, смотря на часы, ведь мне казалось раньше, и я слышала от кого-то, что если следить за движением стрелки по циферблату она замедлит свой ход... И она действительно замедляла его, и без того медленный, мучительный. Особенно мучительно, если ты не можешь сомкнуть глаз, еще более мучительно, если ты дожидаешься утра. Спать без снотворного? Я разучилась наверное, вообще разучилась спать, не могу заставить себя сомкнуть глаза хоть на минуту, лучше разглядывать причудливые тени на потолке, смотреть, как легкий сквозняк шевелит светлые шторы. Слушать, как тикают часы, монотонно и спокойно, как маятник... Колодец и маятник. У меня будет только одно короткое мгновение, когда лезвие перережет веревки, которыми я словно прикована к шелковым простыням, прежде чем он убьет меня... И снова мысли о смерти, я возвращаюсь к ним, словно проходя круг, проклятый круг, я снова начинаю желать этого и думать только об этом. Но сейчас я почти даже совсем не хочу этого, я хочу, чтобы скорее наступило утро, наступило это завтра... Странно, но я впервые в жизни так безумно и отчаянно желаю прихода завтрашнего дня, которого всегда боялась и от которого не знала чего ждать. Я тоже не знаю, но что-то внутри разрывается ожиданием чуда, перемен...
Какие могут быть перемены в твоей проклятой жизни, скажи мне дорогая Хельга?
Завтра. Завтра я попытаюсь найти в себе силы, новые силы и желание может быть увидеть в нем, в своем проклятом супруге что-то человеческое, что-то, что я могла бы уважать и возможно, только возможно, любить... Завтра я задам все мучающие меня вопросы, извинюсь за сегодняшнюю резкость, я не имела права, я не должна была...
Ненависть уничтожает первым делом меня саму, сжигая все внутри, все другие чувства и порывы. Ненависть способна иссушить любой родник, любой океан слез и превратить в смертельную пустыню любой самый прекрасный цветущий сад... Это чувство не делает мне чести. Это чувство меня не спасет, а только уничтожает, изнутри, как самый сильный яд замедленного действия, как часовая бомба, которая рано или поздно взорвется, а пока отравляет кругом все живое и дышащее... Это чувство - паразит, болезнь, заразная, распространенная, мы все ей больны, каждый из нас. Это чувство - самоуничтожение, суицид. Это чувство - худшее, что может быть в человеке, и я... я избавлюсь раз и навсегда от этого чувства, каких бы титанических трудов мне это не стоило. Вырежу как гной, вырву с корнями, как ядовитый сорняк, совершу экзорцизм святой водой, молитвой. Я переступлю через себя, и через тебя заодно, проклятый голос в моей голове, и очищусь от него, как от скверны, от греха и грязи.
Я найду в себе силы, их во мне гораздо больше, чем я думала, гораздо больше чем казалось, я все еще не хочу сдаваться, опускать руки, хочу бороться... Бесполезно лить слезы и биться в истерике, когда пройдена ровно половина пути по горящим углям, по лезвиям ножей. Осталось еще столько же, и мои обожженные и изуродованные ступни окажутся на мягкой траве, еще совсем немного.
Я найду в себе силы - жить. Смерть - это не выход. Жизнь страшна, отвратительна, мучительна, самое жуткое, что могло произойти с человеком, самый страшный ад, но пока моя сестра жива, и пока я нужна ей, я буду рядом, я буду оберегать и охранять ее, как никто не заботился обо мне.
Я найду в себе силы - простить. Даже вам, сэр Морган. Все, о чем мне не хочется думать или вспоминать, но все, что я прошла, смело, уверенно, и пройду еще столько же. Ваши насмешки, упреки, обманы... Вам удалось так долго обманывать меня, заставлять в эти игры, но обмануть небеса нам не удастся, все-таки вы мой супруг перед лицом Бога, и я не имею права бежать от этой судьбы.
Я сама избрала эту судьбу.
Ты сама избрала эту судьбу...
Я найду в себе силы не отрекаться от нее, продолжать идти по этому пути. Я найду в себе силы признать что это моя судьба, мой выбор. У меня была возможность избежать ее, но я ступила на эту дорогу, и обязана пройти ее до конца. Пройду. найду в себе силы пройти...
Только бы скорее закончилась эта бесконечная ночь.
Я разучилась спать, совсем. Я могу только слушать тишину и тиканье часов, прислушиваться к шагам в коридоре... Страшно, страшно в этом замке, после... нет, лучше не вспоминать, лучше и тишины не слушать. Я поднялась с постели, кутаясь в шаль, села на широкий каменный подоконник, наслаждаясь простирающимся отсюда видом - старинное кладбище, вековые деревья, зеленые луга, легкий туман... И светлеющее на востоке небо. Темнота быстро отступала и на моих глазах из-за крон деревьев поднималось огромное красное солнце, окрашивая небо совсем в другие краски пастельные, призрачные... Бледно розовый, золотой, персиковый, светло-фиолетовый, голубой, полная палитра. Если бы я только была художником я бы нарисовала это небо, самое прекрасное, как мне показалось сейчас, что я видела в своей жизни... Но вряд ли краска и холст способны передать это ощущение, эти цвета, неповторимые, божественные... Самый прекрасный рассвет.
Нет, еще рано. Нужно еще немного подождать.
О чем я буду говорить?
Действительно, о чем ты собираешься говорить?
Вы конечно сделали мне много зла, но я же полная дура, готовая любить весь мир, и хочу дать вам второй шанс, чтобы вы снова сделали мне много зла, а я снова, как еще большая дура, дала вам уже третий шанс?
Замолчи.
Нет, серьезно... Я только пытаюсь предположить, что нужно сказать, что обычно говорят в таких ситуациях, хотя знаешь, нормальные люди бы просто не попали в такую ситуацию. Нормальная женщина на твоем месте просто не вышла бы замуж за какого-то сомнительного старика, на которого с первого взгляда можно повесить ярлык “сумасшедший”, только ради полумертвой девчонки. Нормальная женщина если бы и вышла, то убила его еще при первой возможности, продала бы все это бесполезное барахло и уехала подальше отсюда. Но ты же ненормальная. Два сапога пара, черт побери... Нашли друг друга два совершенно чокнутых человека, каждый со своими закорочками, так что же вам не мешает наслаждаться этим? Как же так сегодня ты спишь одна, почему не бродишь по кладбищу или... Ты же уже на все готова и согласна, не правда ли?
- Заткнись, - пробормотала я в слух и зажала голову пальцами, тряхнула короткими волосами, пытаясь прогнать наваждение, заставить голос заткнуться.
Меня тошнит от тебя, моя ледяная принцесса, я сама тебя ненавижу, но по чьей-то злой и смешной прихоти мы с тобой одно существо, и власть над нашими поступками почему-то в твоих руках, хотя однажды...
- Нет! - снова в слух, и я сползла с подоконника, все, также сжимая голову, потом не отдавая себе отчета в своих действиях вцепилась пальцами в кожу и резко повела вниз, по лицу, по щекам.
Этого никогда не будет. Никогда. Слышишь?
Может быть. Кто знает, моя дорогая, кто знает. Судьба чертовски непредсказуема... Но пока я вынуждена терпеть тебя, твои глупые, нелепые и смешные поступки, твою отвратительную наивность и глупость, хотя мне иногда так хочется вмешаться, остановить от очередного бреда, в который ты бросаешься с головой, гордая собой и своим бессмысленным геройством, которое ты совершаешь... Да, можешь простить всех, кто причинил тебе зло, можешь простить и лорда Моргана, ведь едва ли он виноват в твоих бедах. Никто кроме тебя, моя дорогая глупая девочка, никто, слышишь, никто не виноват в твоих бедах. Ты сама завела себя в зеркальный лабиринт, сама толкнула к раскаленным углям, сама мучаешь себя, сама страдаешь...
Ты сама избрала эту судьбу.
И ты совершаешь новую очередную ошибку...
Не тебе судить.
Я все решила, без тебя. Замолчи, заткнись, исчезни...
Я поднялась с пола, глянула на часы, хотя знала, что сейчас еще слишком рано, но больше терпеть не могла. Не важно, сколько сейчас времени, просто я не могу больше тянуть, наедине с собой я сойду с ума, я... Хотя это звучит смешно после всех моих поступков, после всего что я сделала... Может быть ты и права? Это уже не важно. Мне нравится совершать ошибки и платить за них... собственной кровью, собственными слезами. Может быть они помогут мне, научат, а может быть, как и для моей сестры моя кровь и слезы станут живой водой, помогут затянуться ранам, напиться среди пустыни... Готова на глупые геройства и жертвы? Готова. Потому что я - это я. А ты - это ты. Ты только часть меня, и, пожалуй самая худшая часть.
Неслышными шагами по коридору до комнаты, отворить дверь, убедиться, что постель пуста, даже не разобрана, что к ней никто даже не притрагивался... Где он?! Черт побери... Пробежаться по этажу, искать, потом первый этаж, лабиринты затейливые комнат, двери, столовая с высокими окнами, выход в сад, эти прекрасные розы... Даже кладбище, как не страшно и странно было идти туда, после всего, что было, но даже там я никого не нашла. У входа в дом меня поджидал дворецкий Вилли, скрестив руки на груди он наблюдал за тем, как я быстрой походкой иду от кладбища, когда я поравнялась с ним он осведомился:
- Вы не замерзли, хозяйка? - только сейчас я словно опомнилась и почувствовала холод - выбежать на улицу в одном только легком платье и наброшенной поверх шали, босиком. Я покачала головой и спросила:
- Где сэр Морган? - сердце отчаянно стучало, после быстрого бега или... от волнения?
- Он... - дворецкий словно растерялся на мгновение, но на самом деле подбирал слова или думал, как мне все сказать, ведь он определенно что-то знал, - ... уехал этой ночью...
- Куда!? - изумилась я.
- Он оставил вам письмо, - вместо ответа на мой вопрос произнес Вилли. Я посмотрела на него испепеляющим взглядом, и бросилась в дом, чуть не рухнув с лестницы быстро поднялась на второй этаж, все-таки черт побери слабость давала знать о себе, а я и забыла уже совсем о том, что еще вчера стояла на пороге смерти, на пороге этой заветной двери, - дверь комнаты, которая должна была быть нашей общей, но не стала, и наверное никогда не станет...
Никогда.
Какое страшное и горькое слово, как выстрел, как удар плети, как приговор.
Действительно, на столе лежало письмо - чернила свежие совсем, еще только недавно успели высохнуть, рядом на столе гусиное перо, которым оно было написано, еще какие-то бумаги, любопытство было все-таки гораздо сильнее вежливости. Завещание, в котором только одно имя, как законной хозяйки всего, что пренадлежало моему супругу, в случае... его смерти. Еще один лист бумаги, поблекнувший, пожелтевший от времени, свидетельство о смерти. Я ничего не понимаю... Он же не мог умереть, черт побери, он же был бессмертен, или он и здесь солгал мне? Нет, не понимаю...
Предательские слезы, которые скатываются по щекам, быстро стремительно. Почему я плачу? Ведь этот человек сделал мне столько зла, причинил столько боли, так долго обманывал меня, и продолжал обманывать. Потому что счастлива его смерти? Нет... Потому что это - только доказательство того, что все его слова были правдой... Только? Слишком много лжи, чтобы разобраться где искренность, а где фальшь, но все же одно точно было настоящим, и кажется, именно из-за этого я плачу, захлебываюсь своими слезами.
Любовь...?
И... обещание уйти навсегда, оставив все это, все то, что мне совершенно не нужно, только мне одной, подарить свободу, шанс на другой мир, другую жизнь...
Я дрожащими пальцами взяла письмо, принялась медленно и тихо, в слух, читать, так внимательно, словно в каждом слове был спрятан еще смысл тысячи, миллиона слов, и я могла случайно упустить его, самый главный, самый важный...

ds_nevermore (Сообщество_авторов) все записи автора - Давайте я позвоню ему снова, - предложил я, не глядя на него. Не хватало еще встретиться взглядом, и снова почувствовать… что?.. желание? Какая чушь, бред, ерунда. Скорее просто вспомнить то, что чувствовал ночью в его руках… Черт побери. Забыть бы… Или не забывать никогда, сохранить в памяти как один невероятный миг, продлившийся полночи – или сколько там?.. – как самый безумный поступок в моей жизни, куда безумнее, чем побег из Москвы, ночи на вокзале или что-либо еще…
- Валяй, - похоже, моя мысль показалась ему здравой и правильной, он подвел меня к таксофону – будто я сам не мог дойти, будто нужно непременно хватать меня за руки, будто бы обязательно прикасаться лишний раз, черт побери – и ожидающе посмотрел мне в глаза. Нет, нет, я сразу отвернулся – ни в коем случае нельзя смотреть в его глаза, его взгляд, такой или того хуже тот, которым он смотрел на меня вчера, да и сегодня, да и любой его взгляд просто невыносим. И хочется либо провалиться под землю, либо… Нет никакого «либо», черт побери! Я набрал номер. Длинные, протяжные, раздражающие гудки… Потом не менее раздражающий голос Захара.
- Привет, Захар, - сказал я в трубку, держу пари, он сейчас схватился за сердце, по крайней мере, за то место, где оно должно находиться, и принялся набирать смс моей матери. – Или ты решил от меня избавиться, или ты просто не понимаешь серьезность этой чертовой ситуации.
- Я все понимаю, Полина, Полиночка, - вот урод, вырвать бы ему язык за одно только уменьшительно-ласкательное. – Просто 4 с половиной миллиона это большие деньги и…
- Пять миллионов, - поправил я равнодушно, почувствовал на себе в очередной раз Сашин взгляд, на этот раз удивленный.
- Что? Но, Полина, как же так? Ты же говорила…
- Зови это инфляцией, если хочешь. Чем больше ты медлишь, тем больше сумма, простой закон, разве нет? Ты должен перечислить на тот счет ровно 5 миллионов рублей до… - до? Установить срок? И сколько я дам времени Захару? Точнее даже не так, сколько времени я дам Саше и себе… Бред! Этого ведь не повторится, никогда не повторится, нет! Хватит одной ошибки, глупой необратимой ошибки… Хватит, вполне достаточно… Все равно эта мура не для меня, и я не для… любви? А кто говорил о любви?! В общем, не суть, я рожден для музыки, а все эти… кхм… удовольствия?.. не для меня! Пора бы запомнить, пора бы перестать даже думать об этом, пора бы… - До конца недели… - идиот, кретин, придурок! Почему не сказал «до завтра»?! Захар бы нашел способ, украл бы как всегда из бюджета своей чертовой компании, и завтра я бы мог быть свободен, завтра я мог бы навсегда уехать из этих мест, навсегда расстаться с этим человеком, единственным, кому отдался… отдалась, вот так, полностью, целиком, без оглядки… Нужно было сказать «до завтра», нужно было… - Иначе он меня убьет! – убьет ведь, наверняка, убьет в самом деле. Почему бы и нет. Он же получил все, чего хотел. И если за меня не заплатят, я буду ему не нужен, и он без сомнения убьет меня. Зачем я убеждаю в этом самого себя?! – А потом еще порежет на кусочки и будет высылать тебе каждый месяц. Сегодня руку, завтра ногу. Будешь собирать мой труп как паззл. Ты этого добиваешься?!
- Полина, перестань, не говори таких страшных вещей. Я найду деньги до конца недели, я обещаю тебе… - пауза, да, конечно, традиционное вытирание безвкусным платком блестящего лба. – Только…
- Что еще? – нахмурился я. Если он сейчас опять начнет про ЗАГС, я при первой же встрече так его отделаю, что мама родная не узнает. Ну да, этими вот дурацкими тонкими ручонками? Ха. Самонадеянный глупый мальчишка, впрочем, и не мальчишка даже, черт побери. И самое страшное, что этот человек, который стоит сейчас в шаге от меня, как никто другой знает это. И будет последним кто узнает… Все эти прикосновения, поцелуи, страсть… Нет, не для меня, и я не для того. Никогда больше.
- Полина, когда весь этот кошмар закончится, ты же вернешься в Москву? – спросил Захар как-то осторожно. Я чертыхнулся про себя, вздохнул и проговорил в трубку.
- Мне все равно, - да никогда! Этот чертов город, слишком большой и многолюдный, город огней, а не звезд, город неоновых лам, а не яркого солнца, город не для жизни, а только для бизнеса, город, который уничтожает сам себя каждый день, нет. Жить в Москве? Увольте. Там слишком мало места. Для души. Ей негде развернуться… Вот эти места - другое дело… Простор, свежий воздух и бесконечное, бескрайнее озеро или все-таки море… Какого черта? Сейчас я еще подумаю, что мне очень даже нравится в недостроенном доме, что он меня вдохновляет, что я хочу остаться. Бредни! Стокгольмский синдром, который распространяется, похоже, не только на людей, но и на местность. – До конца недели, Захар… - повторил я и повесил трубку. До конца недели?.. Это так много… и так мало. Совсем скоро. Совсем чуть-чуть осталось… И я должен радоваться, разве нет? Так какого черта я жалею, что не сказал «до конца месяца»?.. Идиот, кретин, придурок.