Гиви_Сипрошвили все записи автора

Апокалипсис - Откровение Иоанна Богослова название последней книги Нового Завета (в Библии). От греч. ἀποκάλυψις — раскрытие, откровение).
Христианская традиция приписывает авторство этой книги апостолу Иоанну Богослову.
В книге Откровения описываются cобытия, которые произойдут перед Вторым пришествием Иисуса Христа на землю и будут сопровождаться многочисленными катаклизмами и чудесами (огонь с неба, воскрешение мёртвых, явление ангелов), поэтому слово «апокалипсис» часто употребляют как синоним для конца света или для катастрофы.
Посредством видений Иоанну открылось предстоящее рождение антихриста на Земле, второе пришествие Христа, конец света, Страшный суд. Книга Откровения заканчивается пророчеством о том, что победа Бога над грехом увенчает тяжёлую борьбу. wikipedia

"Иисус Христос вещает о "кончине века" в мерзости и запустении и о знамениях скорого пришествия Сына Человеческого"
"Не личности будут уничтожены к моменту пира - торжества всего спасенного человечества, а все пройдут очистительный огонь, и будет изгнано "оно" - "зло, находящееся в этих личностях, во всем, во всех существах, от демонских сил до человеческих" (о. Сергий Булгаков)."

Иероним Босх
"Рай и Ад" (1 Земной рай; 2 Вознесение праведных; 3 Низвержение грешников; 4 Ад). ссылка




Сипрошвили Гиви
«Апокалипсис» картон, масло, смешанная техника 2007 г. ссылка

«Апокалипсис» художника, этакий цветок зла, переплавляющий красоту земную в смерть, и одновременно смертные оковы разрушающий. В этом горниле и лик самого художника, и узнаваемые черты героев его произведений.
Все картины художника [/url]здесь
Техническая сторона произведений Г.И.Сипрошвили удивляет своим разнообразием: где-то это большие красочные плоскости, выложенные мастихином, где-то это тягучий, пластичный мазок, моделирующий форму. В некоторых произведениях сложная зернистая фактура с цветными подкладками, рельефными оттисками, процарапыванием – сама по себе становится драгоценной и требует лишь изящного касания кисти для рождения изображения. Многие приемы являются уникальным авторским изобретением живописца. Работа художника с фактурой придает его произведениям особую драгоценность.
Но как бы ни были интересны технические приемы, не они, не ремесленная сторона делает живопись художника ярким явлением в изобразительном искусстве. В его работах – философских притчах и натурных пейзажах, фантазиях и натюрмортах – есть мысль, душа, широкая эмоциональная палитра, а главное – любовь, то, без чего не рождается тайна Искусства.
Ирина Протопопова
искусствовед, член союза художников РФ

Васнецов В.М.
«Воины апокалипсиса»
Холст, масло 1887
 ссылка

Эсхатологические мотивы в русской живописи начала XX века, на наш взгляд, в наиболее полной и канонически безупречной форме выражены в трех работах Виктора Михайловича Васнецова (1848-1926), представленных в залах Академии художеств осенью 1903 года: "Страшный Суд", "Распятие", "Сошествие во ад". Особое внимание привлекает трехчастная композиция Страшного Суда, которую называли "гениальным избытком", - с изображением небесного, земного и преисподнего. Этот замечательный триптих, сохранив традиции древнерусской иконописи, вместе с тем явился новаторским, по сути, произведением, дальнейшим шагом в искусстве Васнецова после его росписей в киевском Свято-Владимирском соборе.

О. СТЕФАН ЛИНИЦКИЙ:СКВОЗЬ ЗЕРКАЛО АПОКАЛИПСИСА
Ссылка ссылка


… глобальный Апокалипсис в образе озоновой дыры, Чернобыля, новых Хиросим и Освенцимов угрожает не только России. Маститые футурологи, как, например, академик Бестужев-Лада, выступают с трогательными предостережениями и наивными рецептами спасения ("Наука и религия", 1995, № 5), - как отвести от нашего "Титаника" жуткий айсберг глобальных опасностей. Но корабль цивилизации тонет. Чернобыль дал первую ощутимую в мировом масштабе течь, и мы идем ко дну, не умея проплыть между Сциллой и Харибдой. Альтернативного отказа от современных технологий и возврата к природе не может быть. Проект построения искусственной биосферы - утопия; рассуждения о т.н. "ноосферизации человеческой деятельности" (термин акад. В.И. Вернадского) являются в наше время дымовой завесой; многие продолжают жить по принципу "после меня хоть потоп", - в этом индивидуальная вина каждого, которая может обернуться всеобщей бедой….

Апокалипсис и эсхатологические мотивы в русской культуре XX века

Валентин НИКИТИН
Докт. филос. наук, акад. РАЕН

Апокалипсис (по греч. - откровение) - Богодухновенная книга Откровения о судьбах мира и человечества, изложенная преимущественно в символах и аллегориях. Памятник раннехристианской письменности (последняя, а по хронологии написания - первая из книг Нового Завета), он издревле считается наиболее таинственным и загадочным из всего корпуса христианской литературы, включая апокрифы. Для датировки Апокалипсиса основополагающим остается свидетельство св. мученика Иринея, епископа Лионского: "Откровение было незадолго до нашего времени, почти в наш век, под конец правления Домициана", то есть, около 95 г. по Р.Х. Западная Церковь уже к началу III в. признала каноничность Апокалипсиса; Восточная - в 397 г., но окончательно он был канонизирован на III Константинопольском Соборе 680 г.
Обычно Апокалипсис воспринимается как пугающая "книга ужасов", синоним мирового катаклизма и всеобщей гибели. На самом деле он оптимистически возвещает об уничтожении зла и его демонических носителей, об установлении на земле царства Божия - Нового Иерусалима. Как литературный жанр Апокалипсис восходит к библейским книгам пророка Даниила (II в. до Р.Х.), в которых предсказывалось избавление Израиля от притеснителей, благодаря чудесному вмешательству Божию. Типологически Апокалипсис имеет черты сходства с некоторыми пророческими книгами Исайи, Иезекииля, Иоиля, а также с отдельными апокрифами (книги Еноха, Ездры, Вознесение Моисея, откровение Петра и др.), часть из которых утрачена.
Автор Апокалипсиса, св. апостол и евангелист Иоанн, именуемый Тайнозрителем, разворачивает перед нами целую галерею потрясающих воображение и сознание образов и событий.
Комментаторы придерживаются двух основных позиций: одни стараются свести пророчества Апокалипсиса к минимуму, видя в них отражение исторических событий или даже астрономических коллизий (Николай Морозов, "Откровение в грозе и буре"); другие стремятся интерпретировать всю мировую историю, все события прошлого, настоящего и будущего, включая историю Церкви ("семи Церквей") и Страшный Суд, как проекцию профетических видений, открывшихся любимому ученику Спасителя на острове Патмос, куда он был сослан.
В действительности образы Апокалипсиса не совпадают с историческими персоналиями и событиями. Например, гонения на христиан, предсказанные в нем, и реальные преследования при римских императорах Нероне и Домициане. Можно считать оправданным пафос средневекового толкователя аббата Иоахима Флорского (ок. 1132-1201) относительно различных манифестаций диавола в мировой истории и появления в связи с этим Антихриста, - одного из главных героев книги (который проявляет себя в истории как "гидра о семи головах"), но едва ли допустимо без существенных натяжек и произвольных экстраполяций отождествлять зверя о семи головах и десяти рогах Апокалипсиса (13: 1-10) с десятью царями и царствами, которые пришли на смену Римской империи. Следуя принципу Блеза Паскаля, то есть, признав, что лучший путеводитель по Библии - сама Библия, мы увидим, что в Откровении постоянно используются приемы обобщающего синтеза, с одной стороны, и персонификации, с другой.
Иносказания и символика Апокалипсиса получили художественное воплощение в иконописи и живописи, в книжных миниатюрах и графике (особенно популярны гравюры Дюрера); широко распространены изображения четырех апокалипсических всадников и трубящего архангела, возвещающего о Втором пришествии Христа. Идеи, образы и сюжеты Откровения нашли также отражение в мировой литературе, достаточно вспомнить "Центурии" Нострадамуса, "Антихрист" Эрнста Ренана, историко-культурологические построения Николая Данилевского ("Россия и Европа") или Освальда Шпенглера ("Закат Европы"), эзотерические образы Карлоса Кастанеды. Апокалипсическая символика и поныне питает воображение поэтов и мистиков, философов и богословов, нередко, порождая, к сожалению, всякого рода сектантские спекуляции и измышления. И здесь православные и католики призваны к духовному трезвению и общему свидетельству, опираясь на великое наследие Единой Неразделенной Церкви.
Именно к Апокалипсису восходит эсхатология (от греч. escatos - последний и logos - слово, учение) - богословское учение (раздел догматического богословия) о последних судьбах мироздания и человечества. В иудаизме эсхатология излагается в книге пророка Даниила и в произведениях периода Второго Храма (4-я книга Ездры, 2-я книга Варуха и отрывки из 1-й книги Еноха). В христианской парадигме эсхатология - учение о финале мировой истории, о страшных событиях, предваряющих приход антихриста и установление его диктатуры, о сопутствующих этому периоду катаклизмах, наконец - о Втором пришествии Христа, всеобщем воскресении мертвых, Страшном Суде, преображении вселенной. Есть в Апокалипсисе и намеки на апокатастисис - возвращение в первоначальное райское состояние.
Следует обратить внимание, что хотя вся Библия является Откровением Божиим, но в христианской традиции лишь для Апокалипсиса усвоено это наименование. Апокалипсис - самый ранний памятник Нового Завета, написанный еще до Четвероевангелия; и он, безусловно, является наиболее иудаизированной книгой Нового Завета. Можно спорить и о том, что Христос Апокалипсиса - не равночестное Богу-Отцу Второе Лицо Троицы, но лишь Агнец Божий, искупительная Жертва за грехи мира. Не следует забывать и о том, что осужденная Церковью ересь хилиазма также восходит к Апокалипсису. Интересно, что Откровение Иоанна Богослова - единственная из книг Библии, которая не входит в круг богослужебного годового чтения (ее используют в литургической практике лишь в монастырях Святой Горы Афонской).
Таким образом, апокалипсическая эсхатология - это и Страшный Суд, и чаяние мировой гармонии; осуждение грешников, и торжество праведников; вечные муки в геенне огненной - и несказанное блаженство в раю; обрыв истории и начало метаистории - Новый Иерусалим, сходящий с Неба, новое небо и новое земля... Отсюда исключительная напряженность, противоречивость, антиномизм, многогранность и синтетичность эсхатологических представлений, как в самом богословии, так и в культуре. Вот уже два тысячелетия аллегорическо-символический язык Апокалипсиса, его глобальная иносказательность привлекают к этому несравненному памятнику внимание философов и богословов, художников и поэтов, математиков и музыкантов. Топонимика и антропонимика Апокалипсиса позволяют широко использовать его образы и идеи в живописи и поэзии. Можно сказать, что Апокалипсис является тем оселком, тем пробным камнем, на котором испытуется качество различных культурных ценностей, выявляется отличие подлинного от мнимого. Образы Апокалипсиса получают резонанс и в других мировых религиях и культурах, например, в исламе. Вспомним "Подражание Корану" А.С. Пушкина.
История рода человеческого не развивается по какой-то восходящей спирали согласно т.н. "теории прогресса", но идет зигзагами, претерпевая неудачи и провалы, - через тернии к звездам! Церковь учит, что царство Божие в истории не может быть осуществлено во всей полноте, что до самого конца исторического времени будет продолжаться борьба добра и зла. Эта борьба проходит через всю мировую культуру, вызывая соответствующую дифференциацию в системе ее ценностей, подлинных и мнимых. Это противоборство достигнет максимального напряжения - и тогда произойдет поляризация добрых и злых сил, выражаясь словами Тейяра де Шардена - наступит разрыв ноосферы.
Библейское понятие об условности эсхатологических пророчеств (вспомним гибель Содома и Гоморры и спасение Ниневии, жители которой, покаялись, вняв пророку Ионе) ведет к такому пониманию Апокалипсиса, в котором, безусловно, проявляется всемогущество Божие, но в то же время не умаляется и человеческая свобода.
В Новом Завете представление об условности эсхатологических пророчеств существует, можно сказать, по определению. Парадокс христианского Благовестия в том, что Первое пришествие Христово совершилось, чтобы не было Второго. И наоборот, - Апокалипсис становится возможным, потому что была Голгофа: "Поражу пастыря, и рассеются овцы" (Мк. 14: 27).
Россияне, пережившие опыт концлагерей и репрессий, их дети и внуки, чувствуют эту связь между Голгофой и Апокалипсисом как никто другой.
Интерес к эсхатологической проблематике в русской культуре резко усилился в начале XX века. Точкой отсчета можно считать знаменитые "Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории" (с приложением краткой "Повести об антихристе") Владимира Соловьева. Не случайно этот трактат был закончен в 1900 году, на рубеже двух эпох. Ему непосредственно предшествовал роман-эпопея Генрика Сенкевича "Quo vadis?" ("Камо грядеши?"). Вскоре вышел в свет "Сборник статей по истолковательному и назидательному чтению Апокалипсиса" М. Барсова (1902 г.), затем последовал целый ряд беллетристических и публицистических произведений, авторы которых ставили и пытались разрешить сугубо эсхатологические вопросы: "Грядущий хам" Дмитрия Мережковского, "У последней черты" Михаила Арцыбашева, "Апокалипсис в русской литературе" Алексея Крученых, "Апокалипсис нашего времени" Василия Розанова, произведения Федора Сологуба, Леонида Андреева, старших и младших символистов. Из последних следует, прежде всего, выделить поэму "Двенадцать" Александра Блока и поэму "Христос воскресе" Андрея Белого.
Эсхатологические мотивы в русской живописи начала XX века, на наш взгляд, в наиболее полной и канонически безупречной форме выражены в трех работах Виктора Михайловича Васнецова (1848-1926), представленных в залах Академии художеств осенью 1903 года: "Страшный Суд", "Распятие", "Сошествие во ад". Особое внимание привлекает трехчастная композиция Страшного Суда, которую называли "гениальным избытком", - с изображением небесного, земного и преисподнего. Этот замечательный триптих, сохранив традиции древнерусской иконописи, вместе с тем явился новаторским, по сути, произведением, дальнейшим шагом в искусстве Васнецова после его росписей в киевском Свято-Владимирском соборе.
Из поэтов начала XX века к апокалипсическим образам неоднократно обращался Валерий Брюсов. Его поэма "Конь Блед" написана на тему 6-й главы Откровения, с соответствующим эпиграфом. Поэма датирована 1903 годом, как и триптих М. Васнецова. Между тем, Россия уже была "близ при дверях". Поражение в войне с Японией и революция 1905-1907 гг., антимонархические заговоры создавали предпосылки для еще более грозных потрясений, "провоцировали" художественное сознание на апокалипсическое видение и восприятие. С этим, к сожалению, связана и тогдашняя эротомания и псевдо-мистика (увлечение оккультизмом) в творчестве выдающихся мастеров - Константина Сомова и Льва Бакста, Алексея Ремизова и Михаила Кузмина.
Инфернальные обертоны заглушали основной тон - memento mori - в эсхатологических стихах Федора Сологуба, порождали вопиющие, острые и режущие слух диссонансы. Вячеславу Иванову, быть может, самому религиозному из русских поэтов XX столетия, принадлежит "Година гнева" - цикл эсхатологических стихотворений 1905-1906 гг., с плачем по России, над которой разгулялась злая стихия:
Сатана свои крылья раскрыл,
Сатана,
Над тобой, о родная страна!
("Язвы гвоздиные", 1906 г.)
Перед началом I мировой войны Вяч. Иванов имел сильно выраженные апокалипсические предчувствия:
Я видел сон в то лето пред войной.
Вращалась самодвижная громада
Твердыни круглой, - башни, сплошь стальной, -
Изделие горнил литейных ада.
В литой броне, глухих бойниц щиты
Приподымались, словно веки гада...
В годы революции и гражданской войны Вяч. Иванов написал несколько очень тревожных стихотворений: "На суде пред Божиим престолом"(1917), "Приближение" (1918), "Песни Смутного времени" (1917-1918 гг.) и др.
В творчестве его младшего современника Осипа Мандельштама эти мотивы звучат приглушенно, с ненавязчивой, но пронзительной силой, с задушевной прикровенностью в ожидании преображающего чуда. Вот гениальные строки из стихотворения 1910 г., когда поэту было всего 19 лет:
Под грозовыми облаками
Несется клекот вещих птиц:
Довольно огненных страниц
Уж перевернуто веками!
В священном страхе тварь живет,
И каждый совершил душою -
Как ласточка перед грозою -
Неописуемый полет.
Когда же солнце нас расплавит,
Серебряные облака,
И будет вышина легка,
И крылья тишина расправит?
Революция 1917 г. для русской интеллигенции явилась малым Апокалипсисом и поистине Страшным Судом, жестоким и безжалостным. Те, кто приветствовал революцию (например, футуристы), оказались в плену своих мнимо-апокалипсических представлений, с опрокинутой и перевернутой шкалой ценностей. Отсюда пародийно-кощунственная, высокопарная и низкопробная эстетика т.н. "пролетарского искусства" и его попутчиков. Здесь достаточно назвать "Облако в штанах" Владимира Маяковского (первоначальное название "Тринадцатый апостол") или его же "Мистерию-буфф", "железобетонные поэмы" Василия Каменского "Тифлис" и "(Солнце" (1918 г.). Отсюда ложное "пост-апокалипсическое" сознание Пролеткульта, ставшего вести новое летоисчисление с октября 1917 года.
Подлинно эсхатологические мотивы в эти годы звучали с особой силой в поэзии русской эмиграции, например, в творчестве Георгия Иванова, пропущенные сквозь призму отчаяния и большого человеческого горя, вызванного крушением старой России. Здесь надо вспомнить и Владислава Ходасевича, с его циклом "Европейская ночь". У Марины Цветаевой, например, в "Поэме конца" (1924 г.) отголоски апокалипсических мотивов выражены опосредовано, связаны с ее личной драмой; это или любовная лирика, отмеченная большой нервозностью, или стихи, в которых ощущается какое-то "дыхание чумы", предощущение самоубийства. Между тем мир действительно вступил в апокалипсическую эпоху, о чем ясно сказал Андрей Белый:
Мир рвался в опытах Кюри
Атомной, лопнувшею бомбой
На электронные струи
Невоплощенной гекатомбой.
(Из поэмы "Первое свидание", 1921 г.).
С тех пор эта гекатомба человеческих жертвоприношений, о которой дает наглядное представление "Апофеоз войны" Василия Верещагина, почти достигла Неба... "Блажен, кто посетил сей мир/В его минуты роковые", - восприятие этих строк современниками давно оказалось неадекватно тютчевскому.
Поэт-мистик Даниил Андреев прекрасно сказал о жребии людей, родившихся в XX веке:
Родиться в век духовных оползней,
В век колебанья всех устоев,
Когда, смятенье душ утроив,
Сквозь жизнь сияет новый смысл;
До боли вглядываться в пропасти,
В кипящие извивы бури,
В круги, что чертят по культуре
Концы гигантских коромысл.
(из поэмы "Ленинградский Апокалипсис")
В XX веке эсхатологические идеи неоднократно принимались на вооружение различными сектами и лжепророками, а также политизированными религиозными группами. Появление термоядерного оружия, экологическое загрязнение среды обитания и уничтожение природной оболочки планеты вызывают и поныне новые ассоциации и направления в эсхатологии. Размышляя над уроками истории, мы убеждаемся, что варварство является оборотной стороной современной цивилизации.
Наш малый отечественный Апокалипсис - распад Советской империи - Андрей Амальрик предрек как историк и социолог, многие художники и поэты предвосхитили в своем творчестве. На картине Оскара Рабина "Летящие дома" (1975), например, изображены избушки, проносящиеся в страшном вихре над пограничным столбом с изображением советского герба, который вот-вот и будет повержен оземь... Для России перестройка обернулась чудовищными провалами; порой кажется, что взят "последний удерживающий"; российская государственность надломлена, закат Европы начинается с заката над русской равниной...
Но глобальный Апокалипсис в образе озоновой дыры, Чернобыля, новых Хиросим и Освенцимов угрожает не только России. Маститые футурологи, как, например, академик Бестужев-Лада, выступают с трогательными предостережениями и наивными рецептами спасения ("Наука и религия", 1995, № 5), - как отвести от нашего "Титаника" жуткий айсберг глобальных опасностей. Но корабль цивилизации тонет. Чернобыль дал первую ощутимую в мировом масштабе течь, и мы идем ко дну, не умея проплыть между Сциллой и Харибдой. Альтернативного отказа от современных технологий и возврата к природе не может быть. Проект построения искусственной биосферы - утопия; рассуждения о т.н. "ноосферизации человеческой деятельности" (термин акад. В.И. Вернадского) являются в наше время дымовой завесой; многие продолжают жить по принципу "после меня хоть потоп", - в этом индивидуальная вина каждого, которая может обернуться всеобщей бедой.
Люди культуры знают об угрозе Апокалипсиса и предостерегают своим творчеством, ищут союза со служителями науки и Церкви.
В Российском Гуманитарном университете в ноябре 1995 года состоялась международная конференция "Апокалипсис: самосознание культуры на рубеже XXI века" и выставка на эту тему работ современных российских художников, воплощенных в скульптуре, живописи, графике, фото, коллажах. На выставке были представлены работы широкого спектра авторов. Каждый из них был по-своему интересен не только как художник, но и как мыслитель, ответивший на вопросы анкеты: Апокалипсис - что это? Вечная тема, откровение, иносказание, конец времен? Как видит его художник? Как представляет себе конец века, связывает ли этот, возможно, лишь условно календарный рубеж с Откровением и имеет ли свое Откровение?
Сегодня очевидно, что в творчестве очень многих художников и поэтов XX века, порой инстинктивно, сказывается апокалипсическое видение мира, - ведь все мы живем в безумное время. И все же каждый художник склонен воспринимать более трепетно, более адекватно свой собственный конец, свою индивидуальную смерть, чем всеобщий апокалипсис, - и это тоже понятно.
Татьяна Васильевна Розанова в начале 70-х годов познакомила автора этих строк с потрясающими предсмертными записями своего отца, с гениальной проникновенностью описавшего сам процесс умирания, когда душа покидает хладеющее тело и проходит сквозь черные воды Стикса, входя в область бессознательного. В картине нашего современника Виктора Кротова "Апокалипсис" (1991 г.) предпринята попытка проявить бессознательное как путь к естественной сущности человека. Во многих случаях подобные "громкие" наименования похожи на компьютерные ярлыки, они слишком условны. Такие попытки характерны для современного андеграунда, но мы не будем останавливаться на них. В творчестве действительно религиозных художников и поэтов, подлинных творцов культуры, тема Апокалипсиса - не жест, эпатирующий зрителя, не дань новой конъюнктуре или моде, но глубоко выстраданное движение души. Гениальный Марк Шагал насквозь апокалиптичен и не требует комментариев. Михаил Нестеров, как представитель православного символизма, остался одинокой фигурой в русской предреволюционной живописи. Он очень тонко чувствовал эсхатологический дух эпохи. "Русь уходящая" Дмитрия Корина является не только Реквиемом по святой Руси, она передает подлинно трагическое ощущение того, что ныне взят "последний удерживающий". Вячеслав Иванов и Андрей Белый, Максимилиан Волошин ("Путями Каина") и Николай Белоцветов - все эти прекрасные поэты были сознательными апокалиптиками. Через катарсис эсхатологических прозрений, через увлечение антропософией они шли к церковному христианству. Историософские полотна Волошина запечатлели поистине апокалипсические образы участников и свидетелей, мучеников и палачей двух русских революций и гражданской войны. В автокомментарии к циклу стихов "Россия распятая" Волошин признается: "Мой единственный идеал - это Град Божий. Но он находится не только за гранью политики и социологии, но даже за гранью времен. Путь к нему - вся крестная, страстная история человечества" (М. Волошин. Стихотворения. T. I, Париж, 1982, с. 379). Особняком стоит Велемир Хлебников, с его математически выверенными "Досками судьбы". В них отразилось отношение к Апокалипсису, аналогичное отношению Николая Морозова, автора "Откровения в грозе и буре" (1907). Атеизм этого ученого и фантаста не был воинствующим безбожием, но помог его формированию.
И красные всадники Петрова-Водкина уже напоминают апокалипсических всадников, их фигуры как бы сплетаются в апокалипсическое число 666 (Ин. 13: 18). Эсхатологические мотивы, безусловно, сильно сказываются в поэзии Николая Заболоцкого, что требует специального исследования. Сюрреализм обериутов, Даниила Хармса и Александра Введенского - что это как не дальнейшие деформации апокалипсических видений символистов и футуристов? Наряду с этими деформациями, как разные створки одного веера, в русском искусстве XX века всегда существовали и другие самые разнообразные течения и школы. Нас, как современников, должно особенно интересовать "метафизическое направление" художественной культуры 60-80 -х гг.: Михаил Шварцман, Владимир Вейсберг, Дмитрий Краснопевцев, Юло Соостер, Владимир Янкилевский, Дмитрий Плавинский и другие. Особенно значительны в этом аспекте такие художники, как скульптор Эрнст Неизвестный, автор апокалипсического мемориала в память репрессированных. Неровное отражение находит апокалипсическая тематика в творчестве Ильи Глазунова. Наряду с превосходными цельными картинами, как, например, "Третий петух" (1987), мы наблюдаем и апокалипсические суррогаты - огромные полотна-коллажи...
Юрий Кублановский как поэт, сознательно исповедующий православие, умеет преодолеть упаднические мотивы и выразить свое жизнеутверждающее отношение к миру:
Ветхую нашу плоть,
Всю, от ступней до лба,
Верю, простит Господь, -
Только б была мольба.
В поэзии Юрия Кузнецова апокалипсические мотивы звучат более резко, душераздирающе, без оглядки на Церковь, в духе рискованной пушкинской формулы "есть упоение в бою/ и бездны мрачной на краю".
Виталию Дмитриевичу Линницкому (род. в 1934 г.), мастеру станковой живописи, принадлежит большой многоплановый цикл "Апокалипсис" из многих холстов, над которым он работал более десятилетия. Глубоко верующий христианин, он серьезно и ответственно подошел к эсхатологической проблематике, отдавая отчет в разнице между картиной и иконой, понимая всю важность церковного канона, изучая творения святых отцов, в частности, толкования на Апокалипсис Андрея Кесарийского.
Здесь хочется "перевести дух" и сказать несколько слов о становлении нашего религиозного искусства в эпоху "застоя". Переломным моментом в становлении религиозной живописи в СССР явилась знаменитая сентябрьская выставка московских художников 1975 г. в Доме культуры ВДНХ. Представленные на ней полотна с обилием куполов и крестов, нимбов и крылатых ангелов, безусловно, отражали сильно возросший интерес к религиозной проблематике, в частности, к учению Церкви о последних временах. Хотя для некоторых художников, как справедливо отметил тогда же известный искусствовед Евгений Барабанов, все эти религиозные аксессуары были лишь компонентами диссидентского коктейля в стиле "рюс", коммерческим символом загадочной русской души, большинство авторов искренне считали своим долгом проповедовать христианство кистью, созидать подлинное религиозное искусство. И наиболее талантливыми среди них оказались те, кто не забывал об автономности искусства, кто писал вдохновенно и раскованно, не подлаживаясь под какую-либо, в том числе и церковную конъюнктуру. Эсхатологические мотивы в их интерпретации, быть может, были весьма спорны с точки зрения церковности, но стилистическое мастерство и искренность придавали им подлинную одухотворенность. Это противоречие остается справедливым и для нашего времени, когда на художественный рынок во множестве хлынули псевдо-церковные поделки под православие. Им подстать и "идеологические поделки".
Православных христиан не должно страшить мистическое и мифическое число 666, равно как и связанные с ним споры о т.н. ИНН. Вот что сказал в свое время Виталий Линницкий: "...Церковь - Невеста Христова, как говорится в Апокалипсисе, и во время империи Антихриста она цветет и благоухает, потому как это дело рук Божиих, а не человеческих. И если динамика зла нарастает - это не значит, что мир подернулся тьмой, а наоборот, где-то для людей воссиял свет. Именно это и страшно врагам Церкви... Поэтому я не пишу разрушенных храмов и сломанных крестов... Задача религиозной живописи - созидание, а не разрушение".
В мировоззренческом понимании спектра, считает художник, - ключ к Апокалипсису, который на самом деле не калейдоскоп каких-то кромешных ужасов, а гимн радости, гимн Христу Спасителю: "Апокалипсис - это мажор от первого видения Иоанна вплоть до последнего, самого главного - видения Нового Иерусалима, Скинии Бога с человеками. Наша временная жизнь на земле должна быть стяжанием жизни будущего века, Царства Небесного. Спастись, обрести радость навеки, обрести Свет истины, родиться в жизнь вечную..." (Вестник РХД, № 22, Париж, 1977, с. 175).
В отличие от В. Линницкого, апокалипсический цикл Владимира Провоторова, по-видимому, воплощает другой, противоположный замысел: напугать, ошеломить, вызвать страх и потрясение. Не будем его за это осуждать: вспомним, что Достоевского называли "жестокий талант"; вспомним и о том, что икона Страшного Суда послужила мощным импульсом для обращения князя Владимира к христианству, - таким образом, искусство может возгревать страх Божий, чего нам всем не хватает, и служить правде Божией.
В т.н. "советский (а по существу эсхатологический) период" именно религия с ее культом святынь оставалась идейным убежищем для талантливых деятелей культуры и искусства, свободных от партийной идеологии, вдохновляя и помогая в их духовном становлении.
Но псевдорелигиозное искусство, которое служит не святыням, а золотому тельцу, с его формальными изысками или стилизациями под народные промыслы, равно как и народившийся официоз - все это зачастую поделки, ведущие к профанации подлинной культуры. Такой же профанацией являются обычно душераздирающие инфернальные полотна эпигонов, мнимых апокалиптиков, претендующих на сакральность.
Апокалипсис - откровение в грозе и буре, за которым знамением нового примирения человека с Богом - уже не во времени, а в вечности - явится сияющая многоцветная радуга. Если же вечность предстает в образе карамазовской бани с пауками в углу, то этот апокалипсический кошмар может быть убийственным для зрителя. Увы, творчество многих деятелей культуры не застраховывает нас от таких переживаний, - пиротехника их фантазий превосходит порой всякие допустимые параметры, от подобных произведений ощущаешь царапающий душу дискомфорт, конфликт между внутренним и внешним.
И здесь надо быть просто осмотрительным, не забывать, что назначением искусства является просветление чувств - катарсис, а не погружение в кошмары.
Если эсхатология безусловна и фатальна, если у людей нет шанса на покаяние и спасение, то такая эсхатология не верна христианскому благовестию, ее нельзя считать христианской, она иного, инфернального духа, духа уныния и небытия, духа Антихристова. Все это совершенно необходимо ясно сознавать, обозревая те или иные шедевры культуры XX века, которые предлежат нашему умственному взору на шкале духовных ценностей.
В "Лицевом Апокалипсисе" М. Барсова библейское Древо Жизни представлено с человеческими головами вместо плодов. То есть, вкушение от этого Древа было посягательством на чью-то жизнь; не потому ли смерть стала страшной карой прародителям? И до сих пор смертная казнь, которую следует отменить, является адекватным возмездием за грех человекоубийства - от Каина до наших дней. Но это возмездие - прерогатива Божия: как сказано в Библии: "Мне отмщение и Аз воздам". Эсхатология призвана вызывать в нас страх Божий, но не должна превращаться в орудие инквизиции. Порукой тому подлинная культура на путях своего духовного возрастания