Александр_Ш_Крылов все записи автора





Простите, простите, простите меня.
И я вас прощаю, и я вас прощаю.
Я зла не держу, это вам обещаю,
но только вы тоже простите меня.
Забудьте, забудьте, забудьте меня.
И я вас забуду, и я вас забуду.
Я вам обещаю — вас помнить не буду,
но только вы тоже забудьте меня.
Как будто мы жители разных планет.
На вашей планете я не проживаю.
Я вас уважаю, я вас уважаю.
Но я на другой проживаю. Привет.



Слушая Шопена

Тихо в доме, ах как тихо в доме,
За окошком снег, и он не слышен.
Медленный рояль роняет громы.
То пониже громы, то повыше.
То взбираюсь в черные высоты,
То внезапно рушусь в немоту…
И забыты все обиды, все заботы
В тихом доме, в тихом снеге на лету

***

Из дневника

Нас времена всё били, били,
и способы различны были.
Тридцатые. Парадный срам.
Тех посадили, тех забрили,
загнали в камеры казарм.
Потом война. Сороковые.
Убитые остались там,
а мы, пока еще живые,
все допиваем фронтовые
навек законные сто грамм.
Потом надежд наивных эра,
шестидесятые года.
Опять глупцы, как пионеры,
нельзя и вспомнить без стыда...
Все заново! На пепелище!
Все, что доселе было,— прах:
вожди, один другого чище,
хапуга тот, другой, что взыщешь,
едва держался на ногах...


***

В Вильнюсе

Этот верующий город,
Верующая страна.
Под пятой России гордой
Ряспята. Не ты одна.
Так покайся перед ликом
Бога — он тебе родной —
И за грех страны великой,
у которой ты рабой.


***

Страна моя давно больна.
Отдельно от нее болею.
В жару раскинулась она,
и я год от году больнее.
Грехи меня умело жалят.
Давно с собою не в ладу,
взгляну на телевизор — жалость.
Россия мечется в бреду.


***

Надо следить за своим лицом,
чтоб никто не застал врасплох,
чтоб не понял никто, как плох,
чтоб никто не узнал о том.
Стыдно с таким лицом весной.
Грешно, когда небеса сини,
белые ночи стоят стеной —
белые ночи, черные дни.
Скошенное — виноват!
Мрачное — не уследил!
Я бы другое взял напрокат,
я не снимая его б носил,
я никогда не смотрел бы вниз,
скинул бы переживаний груз.
Вы оптимисты? И я оптимист.
Вы веселитесь? И я веселюсь.


***

Недвижно пылают закаты.
Рассветы восходят сурово.
Готовы к убийствам солдаты,
и беженцы к бегству готовы.
Готовы супруги к разлуке,
готовы к беде властелины.
Тем временем полдень над лугом
склоняется, жаркий и длинный.
Готовы к обманам святоши
и к недоеданию дети.
Готовы могилы.
И все же
рассветы восходят и светят...

***

Девушка не спит, не спит, не спит,
полюбила злого чудака.
Неудачник, люмпен, эрудит
и, возможно, тронутый слегка.
Он читает старые стихи,
о самоубийстве говорит,
у него глаза тихи, тихи,
он немолод и небрит, небрит.
Некогда любовь его сожгла,
у него в груди зола, зола,
под глазами у него круги,
за спиною у него враги.
Девушка в тоске, в беде, в бреду,
полюбила на свою беду
не за то, что тенор или бас,
а за то, что непохож на нас...


***

Старые фотографии

В прошлое уходят города.
Переулками струятся годы,
Словно зеленеющие воды
Тихо пропускают невода.
Белые дворянские дома,
Желтые торговые лабазы,
Местные и царские указы,
Шелера-Михайлова тома.
Тридцать гимназисток-выпускниц
Процветают на музейном фото.
Браки, роды, длинные заботы,
Списки богаделен и больниц.
В прошлое ушли ночные споры
Древней дооктябрьской поры.
Одиноки серые заборы,
Хмуры крыши, и грустны дворы.

***

Плес

Здесь некогда я жил в гостинице,
еще счастливым был тогда.
Приехал с городом проститься,
другие минув города.
Здесь некогда, ведомый счастьем,
я на холмах набрел на чашу,
иначе как назвать не знаю,—
земная впадина средь чащи
простерлась, сдержанно блистая.
Травнистый кратер всей Земли.
Господня, думалось, криница.
Березы наискось росли,
счастливые над ней склониться.
И мнится: рощу перейти —
и чаша тихо заблистает.
А вот ищу — и не найти.
И местные о ней не знают.
И каждый мудрой головой
покачивает: мол, едва ли.
Тут все известно, а такой,
как вы искали, не видали.
Нет чаши. Нет березок. Свет
не светится на дне криницы.
Душа могла и ошибиться,
и счастья не было. И нет.

***

Живем, мужаем.
Всегда при деле.
Сооружаем
себе пределы.
Тут можно смело,
а там — нельзя.
Меж тех пределов
живем, ползя.
Свод правил этих
усвоен всеми.
Что делать — дети.
Что делать — семьи.
Удел обыден.
А между дел
последний виден
уже предел.

***

Солдатской переписки строки.
Письмо в расчете на ответ
той незнакомой, той далекой
в подшивке полковых газет,
которая светло и странно
глядит с газетного листа.
Черты ее лица туманны —
всегда туманна красота.
Простые сведенья сначала:
работа. Братик. Мама. Дом.
Знакомство. Жалоба на жалость.
А чувства? Нет, они потом.
О том, чтобы соединиться,
пока и речи в письмах нет.
Там лучшая души частица,
и лучшая придет в ответ.
Живут и писем ожидают
двух почт счастливые рабы.
Уже меж строчек полыхают тоска,
предчувствие судьбы...
Сто лет прошло. Я получаю
смешное в сутолоке дня
письмо от женщины случайной,
совсем не знающей меня.
И вот сажусь за стол, как прежде.
Очки надел. Включаю свет.
В полукомической надежде
я, как солдат, пишу ответ...


***

Слухи о событиях 62-го года в Новочеркасске были сумбурны. А недавно по публикации статьи в «Литературной газете» я узнал, что к расстрелу были приговорены семь новочеркасских рабочих за недовольство повышением цен и понижением зарплаты. Потом я узнал, что по недоразумению расстреляли еще семерых.
Четырнадцать рабочих расстреляли.
Пальба была в упор, как на войне.
Но говорят — вину свою признали...
Иначе, говорят, как уличить в вине?
Пускай они и не были виновны,
суров закон и на расправу скор.
Стволы винтовок ожидают новых.
Тут ближний бой! без промаха! в упор.
Не настрелялись. Сколько лет минуло,
родимая винтовка ищет лба.
Вы видите? Там поднимают дула.
Вы слышите? Там залп, идет пальба.


***

Эта элита
признает Мадонну Литту.
А для элиты той
Литта — звук пустой.
Она ценит, однако,
Кафку и Пастернака.
Сколько разных элит!
Больше, чем простофиль.
Этот — космополит,
этот — славянофил.
Эти — по шашлыкам,
те — по средним векам,
по уральским скитам,
по сиамским котам.
И простые смертные
в пиджаках вчерашних,
так смешно заметные
в их рядах калашных...
Между сытыми, мытыми
извиваюсь элитами.
Свою линию гну:
не попасть ни в одну.


Зиновию Гердту

Правда почему-то потом торжествует.
Почему-то торжествует.
Почему-то потом.
Почему-то торжествует правда.
Правда, потом.
Ho обязательно торжествует.
Людям она почему-то нужна.
Хотя бы потом.
Почему-то потом.
Но почему-то обязательно.


Автор знаменитых фильмов “Звонят, откройте дверь”, “Старшая сестра”, "Фокусник", ”Дочки-матери”, “Портрет с дождем”, "Осенний марафон", "Пять вечеров", “С любимыми не расставайтесь”, “Слезы капали”, пьес "Фабричная девчонка", "Назначение", "Кастручча", "Две стрелы", "Пять вечеров" и многих других, замечательный Александр ВОЛОДИН называл себя "уходящей натурой".
Практически никто не помнит, что однажды Александр Моисеевич был кинорежиссером.
Володин пришел на Ленфильм и поставил по собственному сценарию фильм «Происшествие, которого никто не заметил» (1967).

Он жил и живет в Санкт-Петербурге...