- Притормози-ка здесь, - велю водителю, и «мерседес» грациозно подкатывает к обочине. По краю тротуара несётся поток воды пополам с пожухшими листьями и веточками.
- О! Простите, мадам, - Серхио, водитель, включает зажигание, намереваясь перегнать машину к месту посуше.
- Не надо, - останавливаю его. – Ничего.
Стараясь не наступить в стихийно возникший ручей, выхожу под дождь. Охранник выскакивает следом, раскрывая надо мной большой чёрный зонт.
- Сандрин! – из «опеля» сопровождения выбирается Клементо и, смешно подпрыгивая над лужами, мчится вслед. Зонтика у него нет и – бедный смокинг, бедный Клементо! – мой секретарь и помощник досадливо морщится от холодных струек, затекающих за воротник.
- Сандрин, ты куда? Презентация через час! Мы не успеем!
- Ничего, - тонко улыбаюсь, - без нас не начнут. Я так думаю.
- Будет Первая Леди!
Смахиваю с его щеки каплю дождя, похожую на слезу. Вода капает с волос секретаря, и менее всего он, всклокоченный, растерянный, намокший похож сейчас на светского льва и сердцееда со жгучим взглядом, не оставляющим равнодушной ни одну женщину. Я хорошо возле него смотрюсь. Всегда! Но сейчас он похож на мокрого воробья.

- Я пройдусь. Подышу.
- Но Первая Леди…!
- Езжай вперёд. Развлеки её. Мне надо побыть одной.
Охранник не в счёт. Его словно бы нет. Как нет в моих руках большого зонта, а просто дождь надо мной не льёт.
- Подышать, - ворчит Клементо, но обречённо кивает и прибавляет, - Кури поменьше, Сандрин.
- Хорошо, милый. Поезжай. Займи Первую Леди. Я буду вовремя.
Запрыгивая в тёплое сухое нутро автомобиля, Клементо всё-таки ухитряется попасть ногой в ручей, и до меня доносится отборная брань. По-русски. Ну-ну!
Я иду вверх по улице, вдоль шеренги старых домов, всё ещё хранящих остатки былого лоска и благородства, что отличает строения прошлых веков. К ним проникаешься уважением, смешанным с лёгкой жалостью, потому что их время позади, потому что современная архитектура, современный стиль неумолимо приходит на смену без всякого уважения и снисходительности к их трогательности и былому величию. Холодный, расчётливый, с тонированными зеркалами, напичканный электроникой и удобствами, которые и вообразить когда-то было трудно.
Грустно. Потому что нет тепла, нет шарма. Есть максимальная функциональность как один из принципов и моей работы. Выходит, я тоже способствую уничтожению последних остатков ТОГО времени? И сама однажды кану вместе с ним. Пока что – да! – бодрюсь, цепляюсь, держусь на плаву, но однажды…
Впрочем, чего это я? Ну и пусть мне не сорок! И даже не пятьдесят, но кто ещё в мои года может ловить украдкой восхищённые мужские взгляды? Или похвастаться косой ниже пояса да толщиной в руку?.. Конечно, шампуни Витарди, крема Витарди, массажные масла Витарди, духи, линия одежды Витарди… Мода Витарди, индустрия моды и косметики дома Витарди. Конечно. Но генетика, дети мои, порода, корни, – их никто не отменял! Ни за какие деньги не купить осиную талию и стройные ножки, если они не заложены самим Господом или природой в генофонд твоего рода. Рода, уходящего глубокими корнями в суровую северную землю. Ну, и плюс немного удачи. Удачи, не везения! Терпеть не могу слово «везение» - есть в нём что-то беспомощное, фатальное, - от тебя ничего не зависит – кинут косточку, хорошо, нет – сиди голодный. А удача – совсем другое дело! Это шанс! Это намёк на то, что вот он, истинный путь, ведущий к вершине. Не упусти! Везение грузно и неповоротливо. Удача легка и проворна – удержи, попробуй! И твоё имя узнает мир. Алессандрин Витарди.
Вот только время неумолимо. И походка уже не столь стремительна, и нет былого блеска в глазах, и серебро в волосах уже не скрыть никакой краской. Хотя по-прежнему вокруг масса комплиментов по поводу красоты и цветущего вида, но уже как-то… оно всё неярко. И Клементо хоть и клянётся в любви, а я ведь знаю о Патриссии. Свистушка! Ничего за душой, кроме смазливой мордашки. Ни мозгов, ни шарма, - ничего!.. Клементо однажды поймёт, но… Я что, ревную?? Ха-ха! Нисколько. Потому что умею рассуждать трезво. Холодно. Расчётливо. И сознаю, что у Патриссии одно бесспорное преимущество передо мной. Преимущество, которое ни купить, ни украсть, ни синтезировать. Юность! И пусть я могу прикупить на свои деньги небольшое государство со всеми его жителями и долгами, Клементо побежит к этой дурочке. Потому что тоже молод. Ему каких-то пятьдесят два! Впрочем, мужчины устроены по-другому, и будь тому хоть семьдесят…!
Но сегодня и здесь я хозяйка и гостья, я госпожа и простая горожанка. Потому что это мой город, моя улица, мой мир. Потому что я здесь родилась и выросла. Здесь мой дом. Когда-то. И время здесь течёт по-другому – неторопливо, как и сто лет назад. И даже двести. Наверное. Спокойная размеренность – вот то, чего почти никогда не было в моей жизни. Ритм, стремительность, натиск…! И это нравилось! Это возбуждало, это наполняло смыслом каждый день. Но почему сейчас так грустно? Сейчас и здесь на этой неторопливой улочке, залитой потоками воды пополам с разноцветными листьями.

* * *

«Сандрин! Моя малышка Сандрин! Моя красавица! Как я рад тебя видеть! Бон дьжорно, соле мио, бон дьжорно!»
Визг, хохот, восторг и ужас, когда дедушка подбрасывает к самому потолку свою крошечную внучку – он всегда был по-южному темпераментный, не скрывал чувств, и, уж если кого-то любил и чему-то радовался, слышать это, принимать участие и радоваться вместе с ним должен был весь мир!
Его смех, это густое, вкусное «хо-хо-хо!» всегда напоминало мне почему-то Деда Мороза, хотя менее всего худощавый энергичный дедушка походил на старика из сказки. Особенно когда бабушка, опасаясь за внучку, теребила мужа за непокорные всклокоченные кудри, смолисто-чёрные, без единого седого волоска.
«Паша! Паша! Отпусти Сашеньку! Ты её уронишь!»
На что дедушка, весело посверкивая глазами, подбрасывал меня ещё выше.
«Хо-хо-хо! Не бойся, Вьера! Сандрин – моё сокровище, а сокровища Паоло Витарди никогда не выпустит из рук!»

* * *

Я иду по улице, неторопливо иду, ибо здесь некуда торопиться, здесь нельзя торопиться, чтобы не нарушать равновесия и спокойного течения времени. Городок стар, улица стара, - их надо беречь.
Окна поблёскивают тёмно и сонно. За ними не угадывается ни жизнь, ни движение, но… Занавески – кружевной тюль, неизменная герань на подоконниках, - они не мертвы, нет! Просто замерли и чего-то ждут в осеннем своём оцепенении. Может быть, меня? Я улыбаюсь. Вряд ли кто-то и что-то здесь меня помнит… Зато я помню. Вот в этом доме была булочная господина Немирова. Вкус его восхитительных сладких ватрушек до сих пор хранится на задворках моей памяти.
А здесь была чайная, и солидные толстые купцы выпивали не один чайник, расписанный красными маками, обсуждая купецкие свои дела и проблемы. Именно чайная была всегда центром посиделок и задушевных разговоров, а вовсе не питейные заведения, как почему-то принято думать о русских на Западе. Разве важные решения можно принимать на хмельную голову?!
А в этом доме… Одноэтажный особнячок, чисто выбеленный, с каменным ажуром лепнины вокруг окон и входной двери. Аккуратно постриженный кустарник, натёртые до блеска кованые перила крыльца… Что же связано с этим домом? Волна грусти колыхнулась в сознании. Здесь я жила. Здесь родилась и прожила лучшие двенадцать лет своей жизни. Детские воспоминания всегда самые глубокие, ясные и прочные. На память я и так никогда не жаловалась, но среди прочих событий и дат, связанные с детством трепетно хранимы и ярки. Я была по-настоящему счастлива! А куда делось это ощущение потом?.. Ушло. Остались деловитость, напористость, работа, огромная работа, занимающая 24 часа суток, выматывающая, но при этом взрастившая долгожданные плоды и вознёсшая дом Витарди к желаемому успеху. Вот только ощущение счастья осталось где-то… в начале пути. В двенадцати первых годах моей жизни.
В окошке горит свет. Занавеска отодвигается, возникает чей-то тёмный силуэт. Женщина. Некоторое время она смотрит, потом вновь задёргивает занавеску. Открывается входная дверь.
- Вам кого? – подозрительно спрашивает новая хозяйка моего дома. Ещё бы не подозрительно! Стоит какая-то незнакомка, что-то высматривает… Я бы полицию вызвала!
- Здравствуйте, - стараюсь, чтобы голос звучал как можно более дружелюбно, хотя акцент, наверное, никуда не убрать. Впрочем, не думаю, что он помешает. – Я могу задать вам пару вопросов про этот дом?
- Каких вопросов? – женщина вытирает руки фартуком. Должно быть, она что-то готовила, а я невольно оторвала её от кухни.
- Здесь до войны жила одна семья…
- Наверное, жила, - пожала плечами женщина. – Но я об этом ничего не знаю.
Она прищурилась:
- А вы кто? – и потянулась к карману фартука. Охранник молниеносно переместился из-за моей спины вперёд, заслонив от возможной опасности, но жиличка достала всего лишь очки. Водрузив их на нос, пристально вгляделась в моё лицо.
- Меня зовут Алессандрин Витарди, и в этом доме…
- Чего? – недоверчиво переспросила дама, а потом кивнула, - А! Это шутка такая, да? Витарди! Прямо настоящая Витарди, ага!
Я улыбнулась.
- Разумеется, шутка. Просто в этом доме жил мой дед… Воспоминания…
- Понимаю, - кивнула женщина и сняла очки.
- Вдруг сохранились какие-то вещи? С того времени.
- Нет, - покачала головой. – Мы въехали в голые стены. Двадцать лет назад... Даже стёкол в окнах не было, не говоря уж о ценностях.
- Может, зайдёте? – вдруг пригласила она.
- Благодарю, - отказалась я. – Ни к чему. Теперь уже точно ни к чему. Напрасно было…
- Погодите-ка! Тут много вещей старых перевезли в краеведческий музей, там, дальше по улице. Может, что-то узнаете из своего? Но, правда, я ничем больше помочь не могу.
- Благодарю.
Я достала из сумочки рубиновый флакончик духов, украшенный вензелем «AW» - нашим фирменным знаком.
- Примите, прошу. Маленький презент за доставленное беспокойство.
И ушла, оставив собеседницу с округлившимися от изумления глазами и в полном ошеломлении.

* * *

«Как великий калиф Гарун-аль-Рашид никем не узнанная ты выйдешь на улицы города!.. Нет, не так!»
Дедушка прерывает мелодию и заново начинает вступление-импровизацию в восточном стиле. Музыка, рождаемая руками пианиста, уносит в сказку. Чарующе красивые звуки манят, завораживают. Кажется, старое фортепиано рассказывает удивительную историю, свидетелем которой само и было.
«Нет, не так!»- И дедушка опять начинает играть и сочинять очередную сказку.
«Как своенравная принцесса однажды вечером ты выскользнешь из дворца могущественного султана – своего отца и не узнанная пойдёшь по улицам древнего города...!»
«Да хватит уже! – сердится бабушка. – Девочке пора спать! А твои сказки лишат её покоя! Надо ж удумать такое – принцесса?!»
«Хо-хо-хо! – смеётся дедушка. – Я волшебник! И я не придумываю сказки. Я сочиняю саму жизнь! Малышка Сандрин – настоящая принцесса! И время это подтвердит!»
В изумлении хлопая ресницами, я вижу, как клавиши старого инструмента меняют цвет, как под пальцами дедушки плавно, в такт мелодии радуга перетекает из ослепительно тонкой голубизны в бархатно-красный и густо-коричневый, почти чёрный на басовых нотах.
«Что это??!»
«Соната, - отвечает дедушка, продолжая играть, не глядя на клавиши, прикрыв глаза в упоении вдохновением. – Это такая прекрасная пьеса о любви, о счастии... О тебе, - тут он кидает на меня взгляд, озорной, с доброй хитринкой. – Я написал её для тебя, соле мио. Она волшебная! Вот скажи, чего ты хочешь?»
«Стать принцессой!» – не раздумывая, восклицаю я и представляю себя в сверкающем платье, с диадемой в роскошной причёске, среди толпы восхищённых поклонников.
Дедушка серьёзно кивает, и из-под его пальцев плывёт радуга.
«А можно мне попробовать?»
Осторожно нажимаю несколько клавиш. Они послушно извлекают звуки из струн, спрятанных в глухом чёрном корпусе, украшенном массивными подсвечниками. Но и только. Никакой радуги. Никакой музыки.
«Почему?...» - моему огорчению нет предела.
Дедушка сажает меня на колени.
«Надо всего лишь очень-очень захотеть. И тогда всё получится! Обязательно!»
«Обязательно! – повторяет он и кивает. – Я однажды захотел большой-большой любви. И встретил твою бабушку...»


- Музей закрыт, – чопорного вида старушка строго смотрит на элегантную даму, над которой мужчина в тёмных очках держит зонт.
Старушка ниже меня на целую голову, но ухитряется смотреть снизу вверх. Власть! Она – власть, эта старушка! Пусть нелепая, мизерная, никому не нужная, но здесь, на этом кусочке бытия она – главная!
- Как жаль, - вздыхаю. Встреча с прошлым не состоялась. Или…
Достаю из сумочки стодолларовую купюру.
- Но может, есть возможность?..
Разве бывает неподкупная власть? Чопорная старушка, излучая любезность, распахивает предо мной дверь. Сбрасывает непонятного кроя жакет и остаётся в тёмном костюмчике с белой оторочкой. Смотритель – экскурсовод! И всё. И другое отношение. И другая реальность, ключ в которую стар почти как мир, скучен и прозаичен. Впрочем, я к этому давно привыкла. Мелочи! Издержки. Но – обязательная статья в бухгалтерии расходов.
Поскрипывают половицы, начищенные, поблёскивающие старым воском, - музей любят, берегут, заботятся! Хотя посетителей, наверное, бывает немного. Очень немного. Местные не ходят, приезжие редки. Не всегда же Первая Леди – проездом через городок на показ новой коллекции Витарди. И чего вздумалось царице моды устраивать бал в подобном захолустье? Любая столица мира почла бы за честь предоставить любую площадку, любой дворец в безраздельное пользование. И вдруг – никому не известный городишко… Очень странно. Хотя…! В этом что-то есть, наверное. Креатив! Свежая мысль на подачу идей. Антураж опять же – стиль контраста простоты и изысканности. Но без вульгарности и утрирования. Никакого светского бала среди болот, но так всё гармонично! Ах, эта Витарди не перестаёт удивлять свежестью взглядов!
Улыбаюсь. Пусть думают, что хотят. Пусть ищут тайный смысл и креативность. Найдут! Рассыплются в комплиментах и восторгах. И никому – ни-ко-му! – не придёт в голову, что я всего лишь воспользовалась моментом встречи с детством, встречи со своим прошлым. Когда есть всё, чего можно желать? Кусочка настоящего счастья! Кусочка детства из прошлого, сохранённого в никому не нужном старом музейчике.

Чопорная старушенция не отстаёт ни на шаг – бдит по привычке, чтоб посетители не стянули невзначай какую-нибудь историческую мелочь.
Стилизованная под древность утварь, национальные костюмы, явно сшитые в недорогом ателье на соседней улице. Вполне старинные, да! Года два уже тому.
Прялка с выцветшим узором некогда красных маков. На подставке процарапанная, затёртая, но вполне читаемая надпись «Андрюха – лох!»
Я перехожу в другую комнату. «Зал №2» Конечно, зал! Ведь в нём интерьер не то купеческого, не то мелкопоместного быта – кружевные занавески, столики-стульчики разномастные, но с претензией на благородство происхождения. И… вот оно! Пианино! Потемневшие от времени бронзовые подсвечники, царапины на инкрустированной перламутром крышке, под одной из резных ножек для равновесия чурка, ибо край отбит, а кусочек утерян. Но это оно самое, пережившее хозяев, революции, войны! Наше старое пианино, привезённое дедушкой бог знает, откуда, с какой чужедальней стороны.
- Можно мне? – прошу чопорную старушку. Та не отвечает, но поджимает губы. Можно, значит. Раз очень хочется. Понятно.
Поднимаю крышку и провожу ладонью по клавишам слоновой кости. Никому и невдомёк, что антикварная стоимость колченогого музыкального инструмента превышает стоимость всего музея и всех домов на улице, где он уютно расположился в глубине старого сада. Но благодаря чьей-то некомпетентности и небрежности, я могу сейчас прикоснуться к частичке своего прошлого. Оно настолько глубоко впиталось, настолько прочно обосновалось здесь, что я физически ощущаю тепло дедушкиных рук, только-только соскользнувших с клавиш. А в воздухе всё ещё звучит музыка исполнения желаний…
Чуть дребезжащие звуки складываются в мелодию тонкую, чарующую, сказочную. На старой бронзе играют блики от пламени свечей.

«Никем не узнанная дочь великого калифа, прекрасная принцесса, шла по улицам осеннего города…»

Под моими пальцами перетекает радуга в такт волнам музыки.

«Загадай желание, Сандрин! Кем ты хочешь стать? – Принцессой!!»
Вспышки фотокамер, восторженный рёв толпы. Клементо с горящими глазами. «Успех, Сандрин! Потрясающий успех! Ты произвела фурор!» Уносится куда-то в толпу, ощетинившуюся микрофонами на длинных палках, орущую, пытающуюся привлечь внимание то в одну сторону, то в другую.
«Загадай желание, Сандрин! Ты будешь принцессой! О тебе узнает весь мир!»
Господи, как я устала! Стаскиваю с себя чёрное платье с синими искрами, эту броню целый вечер не дающую вздохнуть полной грудью, падаю в кресло.
- Мадам? – няня-негритянка приоткрывает дверь смежной комнаты номера.
С трудом разлепляю веки.
- Чего тебе?
- Вы поцелуете малышку перед сном?
- Да, сейчас.
Глоток вина жгучей струёй проливается в горло. Голова кружится. Комната плывёт. Я закрываю глаза и тихо погружаюсь куда-то в тёплую темноту. Няня осторожно прикрывает дверь.
«Загадай желание, Сандрин! Я – волшебник! Я всё могу! Ты будешь самой богатой и знаменитой»
Переливается радуга под пальцами, цвета сплетаются в узор. Старинная соната мягко и чувственно звучит среди ветхих стен. Соната о любви…

Клементо, обнимающий за талию блондинку-старлетку и думающий, что я ничего не замечаю. Что-то шепчет ей в розовое ушко. Она капризно дует губки и отодвигается – он горячий, мой Клементо! Обжигающе горячий!..

«Загадай желание, Сандрин!..»

- Алисия, детка!
Девочка с золотыми кудряшками – ах, настоящий ангелочек! Вся в вас, госпожа Витарди! – не спешит кинуться мне в объятия, а с удивлением и даже некоторым страхом молча смотрит. Ручка крепко держится за многослойную юбку няни.
- Алисия, малышка, иди к мамочке!
Девочка плачет.

«Загадай желание, Сандрин!..»

- Прости. Но я ухожу.
Антонио у порога. В руке чемодан. Я молчу. Стряхиваю пепел в пепельницу, полную сигарет, смятых, наполовину выкуренных.
- Уходи.
Я спокойна. Внешне. Только руки дрожат. Я нервно тушу сигарету, она исходит агонизирующим дымком. Закуриваю новую.
- Уходи.
Я спокойна. Мне всё равно. Уже всё равно. Такая судьба у меня – весь мир обожает и превозносит. Не любит никто. Или просто я никого не люблю?..

«Загадай желание, соле мио!.. Загадай желание!..»

Я хочу любви, дедушка. Ты не то желание исполнил! Я хочу любви! Хочу быть счастливой! Почему в детстве кажется, что только принцессам дано счастье? Ты неправильно понял, дедушка дорогой. Считал себя ущербным, что не смог своей избраннице бросить мир к ногам. У меня есть мир, но к чьим ногам припасть со своим даром??
Я хочу быть счастливой, дедушка, но что есть счастье?

«Загадай желание, милая!..Загадай...»

Как банально! Как... было тысячи раз назад и будет тысячу раз вперёд, снова и снова. Мы отправляем в Мироздание слова, просьбы, молитвы, сиюминутные порывы – какие-то «хочу». А всё не то. Снова и снова не то. И нет покоя душе. И нет больше желаний. Есть обречённость, что, наверное, так и должно быть, что это кара, карма, что ничего не исправить, не начать сначала.

«Я хочу любви, дедушка!»

С последним аккордом тает радуга под моими пальцами. Гаснут свечи. Старушка-смотрительница тихонько вздыхает. Она уже не похожа на чопорную блюстительницу порядка. Она похожа на просто старушку. Добрую, тёплую, которую обожают внуки и которая печёт изумительные пироги с яблоками по воскресеньям.
- Как красиво! – шепчет она и прикладывает платочек к уголку глаза.

Дождь кончился. Зонтик аккуратно сложен и элегантно висит на полусогнутой руке охранника, который тенью следует за мной чуть позади. По асфальту, живописно усеянному жёлтыми листьями, бегут последние ручейки, как потоки обильных слёз, омывающих душу и несущих облегчение. Что поменялось вокруг? Да ничего. Но на душе почему-то легче. И небо светлеет. И воздух прозрачный такой, свежий, пахнущий чистотой.
Ноги промокли. Надо вызвать машину. Но пальцы вместо номера Клементо набирают вдруг полузабытые цифры. Гудки вызова...
- Алло?- Уставший женский голос. Тоже полузабытый. - Кто это?
- Алисия, малышка, это мама...
 

.