Только кажется, что будет дальше — больше.

https://vk.com/grobhroniki
фото взято тут

Русское Поле Экспериментов
https://vk.com/doc31338214_440051986?hash=b786f379aa34f8f1ce&dl=606da974b948bdcbb3
скачать книгу тут

http://storage8.static.itmages.ru/i/15/1021/h_1445455918_1928608_9047c19b7a.jpg
увеличить стр 160.

http://storage2.static.itmages.ru/i/15/1021/h_1445455986_7502984_34062f8f32.jpg
увеличить стр 161.

СашБаш (Башлачев Александр)
Александр Башлачев. Я не знал, как жить... (стр.160-161)
(журнал "Мы", #2, 1990)
https://vk.com/id4135898
взято тут
спасибо, Александр Большаков

Где живёт моя душа
В сердце моём
Где поёт любовь моя
В сердце моём
Где растёт радость моя
В сердце моём
Куда придёт смерть моя
В сердце моё
Сердце моё
Сделанное из крови и мяса
Сделанное из страха и боли
Сделанное из неба и грязи
Сердце моё

Александр Давыдов (Кочегар)

https://vk.com/club7318586
взято тут
SОТНЯ _ группа
группа в контакте

Тексты песен для группы "Рок-сентябрь"

http://bdn-steiner.ru/modules.php?name=Poezia&go=page&pid=60202
почитать тут

И труд нелеп, и бестолкова праздность
И с плеч долой все та же голова
Когда приходит бешеная ясность
Насилуя притихшие слова

Август 1987г.

Ой-е-е-ей! Бог с тобой!
Ой-е-е-ей! Бог с тобой!

Если я с собой не в ладу, чтоб ей оборваться, струне,
Но раз уж объявился в аду - так и пляши в огне!
Раз ужe в аду, так ты пляши в огне.
Сходу пропаду, если нет ни души во мне.

Мне бы сотворить ворота у трех дорог.
Да небо своротить охота до судорог.

Гадами ползут времена, где всяк себе голова.
Нынче - Страшный Зуд. На, бери меня, голого!
Нынче Скудный день. Горе - горном, да смех в меха!
С пеньем на плетень, - горлом - красного петуха.

С ниточки по миру отдам, значит сберегу.
С ниточки по миру - да что я еще могу!

Но сбей озноб да брось меня в пот.
Каков лоб, таков и приход.
Но дай восход, и я его подожгу.

Воля уготована всем кому вольготно.
Мне с моею милою - рай на шабаше.
У меня есть все, что душе угодно,
Но это только то, что угодно душе.

Ой, не лей елей, да я не пью, я пою, да нынче мне в седло.
Пей да не жалей, ведь праздник на моей стороне.
Все бы хорошо, да в одиночку не весело.
Да почему бы нам с тобой не плясать в огне!

Чтобы пятки не жгли угли да не пекла зола.
Да не рубиться в рубли да от зла не искать бы зла.

Я тобой дышу, но прости, мне сны - не житье
И я не погрешу против истины, согрешив за нее

Ведь я тебя люблю!

Я тебя люблю, и я иду на звон струны из твоей косы
Мы обручены, и значит время задуть часы
Время выйти в лес, где поляны твои святы
Времени в обрез - цветы и еще цветы.

Я тебя люблю, и я уйду, раз уж я пришел.
Я тебя люблю, по колено мне трын-трава.
Так вей слaвянским словом молва, как все хорошо!
Славно на земле, где всяк всему голова.

Я тебя люблю, и в облака смотрю свысока.
Весело ли грустно, да по Руси по руслу речёт река

Как течёт река в облака, а на самом дне
Мечется огонь, и я там пляшу в огне!

апрель 1986 года



Пляши в огне

Когда мы вдвоем,
Я не помню, не помню, не помню о том, на каком
мы находимся свете.
Всяк на своем. Но я не боюсь измениться в лице,
Измениться в твоем бесконечно прекрасном лице.
Мы редко поем.
Мы редко поем, но когда мы поем, подымается ветер
И дразнит крылом. Я уже на крыльце.

Хоть смерть меня смерь,
Да хоть держись меня жизнь,
Я позвал сюда Гром – вышли смута, апрель и гроза.
Ты только поверь.
Если нам тяжело – не могло быть иначе,
Тогда почему, почему кто-то плачет?
Оставь воду цветам. Возьми мои глаза.

Поверь – и поймешь,
Как мне трудно раздеться,
Когда тебя нет, когда некуда, некуда, некуда деться.
Поверь – и поймешь.
То, что я никогда,
Никогда уже не смогу наглядеться туда,
Где мы, где мы могли бы согреться,
Когда будет осень,
И осень гвоздями вколотит нас в дрожь.

Пойми – ты простишь,
Если ветреной ночью я снова сорвусь с ума,
Побегу по бумаге я.
Этот путь длиною в строку, да строка коротка.
Строка коротка.
Ты же любишь сама,
Когда губы огнем лижет магия,
Когда губы огнем лижет магия языка.

Прости – и возьмешь,
И возьмешь на ладонь мой огонь
И все то, в чем я странно замешан.
Замешано густо. Раз так, я как раз и люблю.
Вольно кобелю.
Да рубил бы я сук,
Я рубил бы всех сук, на которых повешен.
Но чем больше срублю, тем сильней затяну петлю.
Я проклят собой.
Осиновым клином – в живое. Живое, живое восстало
в груди,
Все в царапинах да в бубенцах.
Имеющий душу – да дышит. Гори – не губи.
Сожженной губой я шепчу,
Что, мол, я сгоряча, я в сердцах,
А в сердцах – я да весь в сердцах,
И каждое бьется об лед, но поет – так любое бери
и люби.
Бери и люби.

Не держись, моя жизнь,
Смертью после измеришь.
И я пропаду ни за грош
Потому, что и мне ближе к телу сума.
Так проще знать честь.
И мне пора,
Мне пора уходить следом песни, которой ты веришь.
Увидимся утром. Тогда ты поймешь все сама.

Апрель 1986



Когда мы вдвоём

Александр Башлачев



Имя Имен
В первом вопле признаешь ли ты, повитуха?
Имя Имен...
Так чего ж мы, смешав языки, мутим воду в речах?
Врем испокон –
Вродь за мелким ершом отродясь не ловилось ни брюха,
ни духа!
Век да не вечер,
Хотя Лихом в омут глядит битый век на мечах.
Битый век на мечах.

Вроде ни зги...
Да только с легкой дуги в небе синем
опять, и опять, и опять запевает звезда.
Бой с головой
Затевает еще один витязь,
в упор не признавший своей головы.
Выше шаги!
Велика ты, Россия, да наступать некуда.
Имя Имен
Ищут сбитые с толку волхвы.

Шаг из межи...
Вкривь да врозь обретается верная стежка-дорожка.
Сено в стогу.
Вольный ветер на красных углях ворожит Рождество.
Кровь на снегу –
Земляника в январском лукошке.
Имя Имен...
Сам Господь верит только в него.

А на печи
Разгулялся пожар-самовар да заварена каша.
Луч – не лучина
На белый пуховый платок
Небо в поклон
До земли обратим тебе, юная девица Маша!
Перекрести
Нас из проруби да в кипяток.

Имя Имен
Не кроить пополам, не тащить по котлам, не стемнить
по углам.
Имя Имен
Не урвешь, не заманишь, не съешь, не ухватишь в охапку.
Имя Имен
Взято ветром и предано колоколам.
И куполам
Не накинуть на Имя Имен золотую горящую шапку.

Имя Имен...
Да не отмоешься, если вся кровь да как с гуся беда,
и разбито корыто.
Вместо икон
Станут Страшным судом – по себе – нас судить зеркала.
Имя Имен
Вырвет с корнем все то, что до срока зарыто.
В сито времен
Бросит боль да былинку, чтоб Истиной к сроку взошла.

Ива да клен...
Ох, гляди, красно солнышко врежет по почкам!
Имя Имен
Запрягает, да не торопясь, не спеша
Имя Имен...
А возьмет да продраит с песочком! –
Разом поймем,
Как болела живая душа.

Имя Имен...
Эх, налететь бы слепыми грачами на теплую пашню.
Потекло по усам... Шире рот!
Да вдруг не хватит на бедный мой век!

Имя Имен прозвенит золотыми ключами...
Шабаш! Всей гурьбою на башню!
Пала роса.
Пала роса.
Да сходил бы ты по воду, мил человек!

Март 1986



Имя имён

"Когда мы вместе"/"Исповедь"

Добрым полем, синим лугом
Все опушкою да кругом
Все опушкою, межою
Мимо ям да по краям
И будь что будет
Забудь, что будет, отродясь
Я воли не давал
Я воли не давал ручьям
Да что ты, князь! Да что ты брюхом ищешь грязь?

Рядил в потемки белый свет.
Блудил в долгу да красил мятежом.
Ой, да перед носом – ясный след
И я не смог, не смог ударить в грязь ножом.

Да наши песни нам ли выбирать?
Сбылось насквозь. Да как не ворожить?
Когда мы вместе – нам не страшно умирать.
Когда мы врозь – мне страшно жить.

Целовало меня лихо,
Да только надвое разрезало язык.
Намотай на ус, на волос,
Зазвени не в бусы – в голос.
Нить – не жила, не кишка,
Да не рвется, хоть тонка.
А приглядись: да за Лихом – Лик
За Лихом – Лик.
И все святые пущены с молотка.

Да не поднять крыла, да коли песня зла.
А судя по всему – это все по мне.
Все по мне, да мне мила стрела
Белая, каленая в колчане.

Наряжу стрелу вороным пером
Да пока не грянул Гром,
Отпущу да стены выверну углом.
Провалиться мне на месте, если с места не сойти.
Давай, я стану помелом. Садись, лети!

Да ты не бойся раскружить,
Не бойся обороты брать.
Когда мы врозь – мне страшно жить.
Когда мы вместе – нам не страшно умирать.

Забудь, что будет.
И в ручей мой наудачу брось пятак.
Когда мы вместе – все наши вести в том, что есть.
Мы можем многое не так.
Небеса в решете, роса на липовом листе.
И все русалки о серебряном хвосте
Ведут по кругу нашу честь.

Ой, да луна не приходит одна!
Прикажи – да разом сладим языком в оладьях.
А прикажешь языком молоть – молю,
Молю о том, чтоб все в твоих ручьях.
Пусть будет так, пусть будет так, как я люблю.

И в доброй вести не пристало врать.
Мой крест – знак действия, чтоб голову сложить
За то, что рано умирать,
За то, что очень славно жить.
За то, что рано умирать,
За то, что очень нужно жить.

Март 1986



Когда мы вместе

"Вечный пост"

Засучи мне Господи рукава.
Подари мне посох на верный путь.
Я пойду смотреть, как твоя вдова
В кулаке скрутила сухую грудь.

В кулаке скрутила сухую грудь.
Уронила кружево до зари.
Подари мне посох на верный путь.
Отнесу ей постные сухари.

Отнесу ей чёрные сухари.
Раскрошу да брошу до самых звёзд.
Гори, гори ясно, гори,
По Руси по матушке – вечный пост.

Хлебом с болью встретят златые дни.
Завернут в три шкуры да все ребром.
Не собрать гостей на твои огни.
Храни Нас, Господи, храни нас, покуда не грянул гром.

Завяжи мой влас песней на ветру.
Положи ей властью на имена.
Я пойду смотреть, как твою сестру
Кроют сваты втемную, в три бревна.

Как венчают в сраме, приняв пинком.
Синяком суди да ряди в ремни!
Но сегодня вечером я тайком
Отнесу ей сердце, летящее с яблони.

Пусть возьмёт на зуб, да не в квас, а в кровь.
Коротки причастия на Руси.
Не суди ты нас, а на Руси любовь
Испокон сродни всякой ереси.

Испокон сродни чёрной ереси.
На клинках клялись. Пели до петли.
Да кем ни куролесь, да где ни колеси,
А живи как есть в три погибели.

Как в глухом лесу плачет чёрный дрозд.
Как присело солнце с пустым ведром.
Русую косу правит вечный пост.
Храни нас, Господи, храни нас, пока не грянул гром.

Как искали искры в сыром бору.
Как писали вилами на Роду.
Пусть пребудет всякому по нутру
Да воздастся каждому по стыду.

Но не слепишь крест, если клином клин.
Если месть, как место на звон мечом.
Если все вершины на свой аршин.
Если в том, что есть, видишь что почём.

Но серпы в ребре да серебро в ведре.
Я узрел не зря. Я – боль яблока.
Господи, видишь, на заре
Дочь твоя ведёт к роднику быка.

Молнию замолви, благослови –
Кто бы нас ни пас, худом ли добром
Вечный пост! Умойся в моей любви.
Небо с общину. Все небо с общину.
Мы празднуем первый гром.

Март 1986




Вечный пост

"Тесто"

Когда злая стужа снедужила душу
И люта метель отметелила тело.
Когда опустела казна,
И сны наизнанку, и пах нараспашку –
Да дыши во весь дух и тяни там, где тяжко –
Ворвется в затяжку весна.

Зима жмет земное. Все вести – весною.
Секундой – по векам, по пыльным сусекам –
Хмельной ветер верной любви.
Тут дело не ново – словить это Слово,
Ты снова, и снова, и снова – лови.
Тут дело простое – нет тех, кто не стоит,
Нет тех, кто не стоит любви.

Да как же любить их – таких неумытых,
Да бытом пробитых, да потом пропитых?
Да ладно там – друга, начальство, коллегу,
Ну ладно, случайно утешить калеку,
Дать всем, кто рискнул попросить.
А как всю округу – чужих, неизвестных,
Да так – как подругу, как дочь, как невесту,
Да как же, позвольте спросить?

Тут дело простое – найти себе место
Повыше, покруче. Пролить темну тучу
До капли грозою – горючей слезою –
Глянь, небо какое!
Сорвать с неба звезды пречистой рукою,
Смолоть их мукою
И тесто для всех замесить.

А дальше – известно. Меси свое тесто
Да неси свое тесто на злобное место –
Пускай подрастет на вожжах.
Сухими дровами – своими словами,
Своими словами держи в печке пламя,
Да дракой, да поркой – чтоб мякиш стал коркой,
Краюхой на острых ножах.

И вот когда с пылу, и вот когда с жару –
Да где брал он силы, когда убежал он?! –
По торной дороге и малой тропинке
Раскатится крик Колобка,
На самом краю овражины-оврага,
У самого гроба казенной утробы,
Как пар от парного, горячего слова,
Гляди, не гляди – не заметите оба –
Подхватит любовь и успеет во благо,
Во благо облечь в облака.

Но все впереди, а пока еще рано,
И сердце в груди не нашло свою рану,
Чтоб в исповеди быть с любовью на равных
И дар русской речи беречь.
Так значит жить и ловить это Слово упрямо,
Душой не кривить перед каждою ямой,
И гнать себя дальше – все прямо да прямо,
Да прямо – в великую печь!

Да что тебе стужа – гони свою душу
Туда, где все окна не внутрь, а наружу.
Пусть время пройдется метлою по телу.
Посмотрим, чего в рукава налетело.
Чего только не нанесло!
Да не спрячешь души – беспокойное шило.
Так живи – не тужи, да тяни свою жилу,
Туда, где пирог только с жару и с пылу,
Где каждому, каждому станет светло...

Январь 1986



Тесто

Слыша В. С. Высоцкого
(Триптих)
1
Хорошо, коли так. Коли все неспроста,
Коли ветру все дуть, а деревьям – качаться.
Коли весело жить, если жить не до ста.
А потом уходить – кто куда, – а потом все равно
возвращаться.

Коли весело жить, не считая до ста.
А потом уходить – кто куда, – а потом все равно
возвращаться.
Возвращаются все. И друзья, и враги
Через самых любимых, да преданных женщин.
Возвращаются все. И идут на круги.
И опять же не верят судьбе – кто-то больше, кто – меньше.

Возвращаются все. И идут на круги.
И опять же не верят судьбе – кто-то больше, кто – меньше.

Хорошо, коли так. Значит, ищут судьбу.
А находят себя, если все же находят.
Если дырку во лбу вы видали в гробу,
Приказав долго жить, вечным сном, дуба дав,
Или как там еще в обиходе.

Да хорошо и в гробу! Лишь бы с дыркой во лбу.
Приказав долго жить... или как там еще в обиходе.

Только вечный огонь все равно прогорит.
Пусть хорош этот сон. Только тоже не вечен.
На Молочном пути вход с восхода открыт.
И опять молоко – по груди, по губам...
И нельзя изменить место встречи.

На Молочном пути вход с восхода открыт.
И опять молоко... и нельзя изменить место встречи.

2
Если баба трезва, если баба скучна,
Да может ей нелегко, тяжело да невесело с нами.
А налей ей вина, а достань-ка до дна –
Ох, отсыплет зерна и отдаст тебе все,
Чем поднять в печке пламя.
Да налей-ка вина, да достань-ка до дна!
Ох, отдаст тебе все, чтоб поднять в печке пламя.

И опять каравай собираешь по крохам.
И по каплям опять в кипяток свою кровь.
Жизнь... она не простит только тем,
Кто думал о ней слишком плохо.
Баба мстит лишь за то, что не взял.
Что не принял любовь.

Жизнь... она не простит тем, кто думал о ней слишком плохо.
Баба мстит лишь за то, что не взял, что не принял любовь.

Так слови свое Слово, чтобы разом начать все дела.
Как положено, все еще раз положить на лопатки.
Чтобы девочка-Время из сказок косу заплела.
Чтобы Время-мальчишка пугал и стрелял из рогатки.

Чтобы девочка-Время из сказок косу заплела.
Чтобы Время-мальчишка пугал и стрелял из рогатки.

Чтоб они не прощали, когда ты игру не поймешь,
Когда мячик не ловишь и даже не плачешь в подушку.
Если ты не поймешь, не услышишь да не подпоешь,
Значит, вместо гитары еще раз возьмешь погремушку.

Если ты не поймешь, не услышишь да не подпоешь,
Значит, вместо гитары еще раз возьмешь погремушку.

А погремушка гремит, да внутри вся пуста.
Скучно слушать сто раз! – надоест даже сказка.
Так не ждал бы, пока досчитают до ста.
Лучше семь раз услышать – один раз сказать
Или спеть, да не сдвоить, а строить, сварить, доказать,
Но для этого в сказке ты должен учуять подсказку.

Чтобы туже вязать, чтобы туже вязать,
Нужно чувствовать близость развязки.

3
Колея по воде... Но в страну всех чудес
Не проехать по ней, да еще налегке, да с пустым
разговором.
Так не спрашивай в укор: – Ты зачем в воду лез?
Я, конечно, спою, я, конечно, спою, но хотелось бы –
хором.

Так не спрашивай в укор: – Ты зачем в воду лез?
Я, конечно, спою, но хотелось-то – хором.

Ведь хорошо, если хор в верхней ноте подтянет,
Подтянется вместе с тобою.
Кто во что, но душевно и в корень,
И корни поладят с душой.
Разве что-то не так? Вроде все, как всегда.
То же небо опять голубое.
Да, видно, что-то не так, если стало вдруг так хорошо.

Да только что тут гадать? Высоко до небес.
Да рукою подать до земли, где месить тили-тесто.
Если ты ставишь крест на стране всех чудес,
Значит, ты для креста выбрал самое верное место.

Если ты ставишь крест на стране всех чудес,
Значит, ты для креста выбрал самое верное место.
А наши мертвые нас не оставят в беде.
Правда, наши павшие, как на часах часовые.
Но отражается небо во мне и в тебе,
И во Имя Имен пусть живых не оставят живые.

Да, в общем, места в землянке хватает на всех.
А что просим – да мира и милости к нашему дому.
И несется сквозь тучи забористый смех.
Быть – не быть... В чем вопрос, если быть не могло
по-другому.

И несется сквозь тучи забористый смех.
Быть – не быть? В чем вопрос, если быть не могло
по-другому.

Январь 1986



Слыша Высоцкого - триптих

"На жизнь поэтов"

Поэты живут. И должны оставаться живыми.
Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.
Поэты в миру оставляют великое имя,
Затем, что у всех на уме – у них на языке.
Но им все трудней быть иконой в размере оклада.
Там, где, судя по паспортам – все по местам.
Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада
По чистым листам, где до времени – все по устам.

Поэт умывает слова, возводя их в приметы,
Подняв свои полные ведра внимательных глаз.
Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.
И за семерых отмеряет. И режет – эх, раз, еще раз!
Как вольно им петь. И дышать полной грудью на ладан...
Святая вода на пустом киселе неживой.
Не плачьте, когда семь кругов беспокойного лада
Пойдут по воде над прекрасной шальной головой.

Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.
Поэты идут до конца. И не смейте кричать им: – Не надо!
Ведь Бог... Он не врет, разбивая свои зеркала.
И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
Глядят ему в рот, разбегаясь калибром ствола.

Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
Свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.
Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.
Не верьте концу. Но не ждите иного расклада.
А что там было в пути? ... Эти женщины, метры, рубли...
Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
Позволят идти, наконец, не касаясь земли.

Ну вот, ты – поэт... Еле-еле душа в черном теле.
Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
Не жалко распять, для того, чтоб вернуться к Пилату.
Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой.
Короткую жизнь – Семь кругов беспокойного лада –
Поэты идут. И уходят от нас на восьмой.

Январь 1986



На жизнь поэтов

"Песенка на лесенке"

Хочешь, я спою тебе песенку,
Как мы вчетвером шли на лесенку?
Митенька с Сереженькой шли в краях,
А в середке Настенька шла да я.

Впереди себя бежал
по лесенке
И такие пел
песни-песенки.

– Не ворчи, Сереженька, не ворчи!
Ухаешь, как филин в глухой ночи.
Да не ной, Сереженька, ох, не ной –
Что ж ты, недоволен своей страной?
Да не ной, Сереженька, ох, не ной –
Холодно зимой – хорошо весной.

– Да я не ною, Сашенька, не ворчу.
Да может быть я, Сашенька, спеть хочу.
Силушку в руках нелегко согнуть,
А вот песенку пока что не вытянуть.

Да помнится ты, Саша, ох, как сам скрипел,
Прежде, чем запел, прежде, чем запел.

Я бегу с тобой по лесенке,
Даже, может, фору в ноге даю!
Только, может быть, твоя песенка
Помешает мне услыхать свою.

Так бежали мы, бежали
вверх по лесенке
И ловили мы
песни-песенки.

– Ой, не спи ты, Митенька, не зевай,
Делай шире шаг да не отставай.
Не боись ты, Митенька, не боись!
Покажи нам то, чем ты любишь жизнь.

– Да не сплю я, Сашенька, не боюсь!
Да только как прольюсь, сей же час споткнусь.
Я ж наоборот – хорошо пою,
Да ногами вот еле топаю.

Да помнится, ты, Саша, когда сам вставал,
На карачках полз да слабину давал.
А теперь с тобою куда дойдешь? –
Жмешь себе вперед, никого не ждешь.

Так бежали мы, бежали
вверх по лесенке,
На плечах несли
песни-песенки.

– Ой, не плачь ты, Настенька, не грусти –
В девках все равно себя не спасти.
Вяжет грудь веревкою грусть-тоска.
А ты люби хорошего мужика!

Все как трижды два, значит – глупости.
А в девках все равно себя не спасти.
Все вокруг груди, как вокруг стола.
Да какие ж, Настя, важней дела?

– Да я не плачу, Сашенька, не грущу.
Да тоску-занозу не вытащу.
А мне от тоски хоть рядись в петлю.
Что мне мужики? Я тебя люблю.

Да я б вокруг стола танцевать пошла,
Да без тебя никак не идут дела.
Сколько же мне лет куковать одной?
Душу мне до дыр ты пропел, родной.

Так бежали мы, бежали
вверх по лесенке...
Да только как теперь
допеть эту песенку?

А зачем допеть? Пел бы без конца.
Без меня ж тебе не спрыгнуть, не выбраться.
Ты же, брат, ко мне на всю жизнь зашел, –
Знаешь сам, что все будет хорошо.

Как по лезвию
лезем лесенкой
За неспетою
песней-песенкой.

Да как по лезвию
лезем лесенкой
За неспетою
песней-песенкой.

Зима 1986



Песенка на лесенке

"Случай в Сибири"

Когда пою, когда дышу, любви меняю кольца,
Я на груди своей ношу три звонких колокольца.
Они ведут меня вперед и ведают дорожку.
Сработал их под Новый Год знакомый мастер Прошка.
Пока влюблен, пока пою и пачкаю бумагу,
Я слышу звон. На том стою. А там глядишь – и лягу.
Бог даст – на том и лягу.

К чему клоню? Да так, пустяк. Вошел и вышел случай.
Я был в Сибири. Был в гостях. В одной веселой куче.
Какие люди там живут! Как хорошо мне с ними!
А он... Не помню, как зовут. Я был не с ним. С другими.
А он мне – пей! – и жег вином. – Кури! – и мы курили.
Потом на языке одном о разном говорили.
Потом на языке родном о разном говорили.
И он сказал: – Держу пари – похожи наши лица,
Но все же, что ни говори, я – здесь, а ты – в столице.
Он говорил, трещал по шву – мол, скучно жить в Сибири...
Вот в Ленинград или в Москву... Он показал бы большинству
И в том и в этом мире. – А здесь чего? Здесь только пьют.
Мечи для них бисеры. Здесь даже бабы не дают.
Сплошной духовный неуют, коты как кошки, серы.
Здесь нет седла, один хомут. Поговорить – да не с кем.
Ты зря приехал, не поймут. Не то, что там, на Невском...
Ну как тут станешь знаменит, – мечтал он сквозь отрыжку,
Да что там у тебя звенит, какая мелочишка?
Пока я все это терпел и не спускал ни слова,
Он взял гитару и запел. Пел за Гребенщикова.
Мне было жаль себя, Сибирь, гитару и Бориса.
Тем более, что на Оби мороз всегда за тридцать.
Потом окончил и сказал, что снег считает пылью.
Я встал и песне подвязал оборванные крылья.
И спел свою, сказав себе: – Держись! – играя кулаками.
А он сосал из меня жизнь глазами-слизняками.
Хвалил он: – Ловко врезал ты по ихней красной дате.
И начал вкручивать болты про то, что я – предатель.
Я сел, белее, чем снега. Я сразу онемел как мел.
Мне было стыдно, что я пел. За то, что он так понял.
Что смог дорисовать рога,
Что смог дорисовать рога он на моей иконе.
– Как трудно нам – тебе и мне, – шептал он, –
Жить в такой стране и при социализме.
Он истину топил в говне, за клизмой ставил клизму.
Тяжелым запахом дыша, меня кусала злая вша.
Чужая тыловая вша. Стучало в сердце. Звон в ушах.
– Да что там у тебя звенит?
И я сказал: – Душа звенит. Обычная душа.
– Ну ты даешь... Ну ты даешь!
Чем ей звенеть? Ну ты даешь –
Ведь там одна утроба.
С тобой тут сам звенеть начнешь.
И я сказал: – Попробуй!
Ты не стесняйся. Оглянись. Такое наше дело.
Проснись. Да хорошо встряхнись. Да так, чтоб зазвенело.
Зачем живешь? Не сладко жить. И колбаса плохая.
Да разве можно не любить?
Вот эту бабу не любить, когда она – такая!
Да разве ж можно не любить, да разве ж можно хаять?
Не говорил ему за строй – ведь сам я не в строю.
Да строй – не строй, ты только строй.
А не умеешь строить – пой. А не поешь – тогда не плюй.
Я – не герой. Ты – не слепой. Возьми страну свою.

Я первый раз сказал о том, мне было нелегко.
Но я ловил открытым ртом родное молоко.
И я припал к ее груди, я рвал зубами кольца.
Была дорожка впереди. Звенели колокольца.
Пока пою, пока дышу, дышу и душу не душу,
В себе я многое глушу. Чего б не смыть плевка?!
Но этого не выношу. И не стираю. И ношу.
И у любви своей прошу хоть каплю молока.

Январь 1986



Случай в Сибири

"Хороший мужик / Песня о Родине"

Говорила о нем так, что даже чесался язык.
Не артист знаменитый, конечно, но очень похожий.
Молодой, холостой, в общем, с виду – хороший мужик.
Только как же: мужик ведь – какой он хороший?

Он к утру приходил на рогах и клонился, как штык.
А она, уходя по утрам, укрывала рогожей.
И сегодня, шагая с работы, сказала: – Хороший мужик.
– Ой, да брось ты, мужик ведь – откуда хороший?

И пила свою чашу и горькую стопку до дна.
Только тем и ломила хребты с недоноскою ношей.
– Не сердись, ты хороший мужик, – утешала она.
И он думал: – Гляди-ка, мужик я, а все же хороший.

И на бранное ложе сходила, как на пьедестал.
Лишь слегка задыхалась. Да нет же! – дышала, как юная
лошадь.
Ну а он еще спал. Жаль, конечно. Да, видно, устал.
– Ну а ты как хотела? Мужик ведь – и сразу хороший?

Подметала свой пол белой ниткой да прям сквозь толстый
ватин.
Чтоб не лечь натощак, до рассвета на кухне курила.
– Ты хороший мужик, – кружевами его паутин
Перепутала все, говорила и боготворила.

И однажды, сорвав ее швы да с изнанки судьбы –
Да клочками резина и вата, да клочьями кожа –
Он схватил и понес на руках, – как на дыбу, поставил ее
на дыбы.
Только крикнуть успела: – Мужик-то и вправду хороший!

Не Варвара-краса, да не курица-Ряба.
Не артистка, конечно, но тоже совсем не проста.
Да Яга не Яга, лишь бы только хорошая баба.
И под мышку к ней влез и уснул, как за пазухой у Христа.

Холостые патроны да жены про всех заряжены.
Он по ней, как по вишне, поет над кудрявой ольхой.
Так и поняли все, что мужик он хороший, груженый.
Ну, а вы как хотели? Мужик ведь – с чего бы плохой?

Январь 1986



Хороший мужик

Александр Башлачёв (слева) показывает Владимиру Овчинникову (справа) три аккорда.

В чистом поле – дожди косые.
Эй, нищета – за душой ни копья!
Я не знал, где я, где Россия
И куда же я без нея?

Только время знобит, колотит.
Кто за всех, если дух – на двух?
В третьей роте без крайней плоти
Безымянный поет петух.

Не умею ковать железо я –
Ох, до носу мне черный дым!
На Второй Мировой поэзии
Призван годным и рядовым.

В чистом поле – дожди косые,
Да нет ни пропасти, ни коня.
Я не знал, как любить Россию,
А куда ж она без меня?

И можно песенку прожить иначе.
Можно ниточку оборвать.
Только вырастет новый мальчик
За меня, гада, воевать.

Так слушайте, как же нам всем не стыдно?
Эй, ап – спасите ваши души!
Знаешь, стыдно, когда не видно,
Что услышал ты то, что слушал.

Стань живым – доживешь до смерти.
Гляди в омут и верь судьбе –
Как записке в пустом конверте,
Адресованный сам себе.

Там, где ночь разотрет тревога,
Там, где станет невмоготу –
Вот туда тебе и дорога,
Наверстаешь свою версту.

В черных пятнах родимой злости
Грех обиженным дуракам.
А деньги – что ж, это те же гвозди,
И так же тянутся к нашим рукам.

Но я разгадан своей тетрадкой –
Топором меня в рот рубить!
Эх, вот так вот прижмет рогаткой –
И любить или не любить!

А тех, кто знает, жалеть не надо.
А кровь – она ох, красна на миру!
Пожалейте сестру, как брата –
Я прошу вас, а то помру.

А с любовью – да Бог с ней, с милой.
Потому, как виновен я.
А по ми – не скули, помилуй,
Плачь по всем, плачь, аллилуйя!

На фронтах мировой поэзии
Люди честные все святы.
Я не знал где искать Россию,
А Россия есть росс и ты!

В чистом поле – дожди косые.
Да мне не нужно ни щита, ни копья.
Я увидел тебя, Россия.
А теперь посмотри, где я.

И я готов на любую дыбу.
Подними меня, милая, ох!
Я за все говорю – спасибо.
Ох, спаси меня, спаси, Бог!

Январь 1986



В чистом поле дожди косые

"Верка, Надька, Любка"

Когда дважды два было только четыре,
Я жил в небольшой коммунальной квартире.
Работал с горшком, и ночник мне светил,
Но я был дураком и за свет не платил.
Я грыз те же книжки с чайком вместо сушки,
Мечтал застрелиться при всех из Царь-пушки,
Ломал свою голову в виде подушки.
Эх, вершки-корешки! От горшка до макушки
Обычный крестовый дурак.
– Твой ход, – из болот зазывали лягушки.
Я пятился задом, как рак.
Я пил проявитель, я пил закрепитель,
Квартиру с утра превращал в вытрезвитель,
Но не утонул ни в стакане, ни в кубке.
Как шило в мешке – два смешка, три насмешки
Набитый дурак, я смешал в своей трубке
И разом в орла превратился из решки.
И душу с душком, словно тело в тележке,
Катал я и золотом правил орешки.
Но чем-то понравился Любке.
Муку через муку поэты рифмуют.
Она показала, где раки зимуют.
Хоть дело порой доходило до драки –
Я Любку люблю! А подробности – враки.
Она даже верила в это сама.
Мы жили в то время в холерном бараке –
Холерой считалась зима.
И Верка-портниха сняла с Любки мерку –
Хотел я ей на зиму шубу пошить.
Но вдруг оказалось, что шуба – на Верку.
Я ей предложил вместе с нами пожить.
И в картах она разбиралась не в меру –
Ходила с ума эта самая Вера.
Очнулась зима и прогнала холеру.
Короче стал список ночей.
Да Вера была и простой и понятной,
И снегом засыпала белые пятна,
Взяла агитацией в корне наглядной
И воском от тысяч свечей.
И шило в мешке мы пустили на мыло.
Святою водой наш барак затопило.
Уж намылились мы, но святая вода
На метр из святого и твердого льда.
И Вера из шубы скроила одьяло.
В нем дырка была – прям так и сияла.
Закутавшись в дырку, легли на кровать
И стали, как раки, втроем зимовать.
Но воду почуяв – да сном или духом –
В матросской тельняшке явилась Надюха.
Я с нею давно грешным делом матросил.
Два раза матрасил, да струсил и бросил.
Не так молода, но совсем не старуха,
Разбила паркеты из синего льда.
Зашла навсегда попрощаться Надюха,
Да так и осталась у нас навсегда.
Мы прожили зиму активно и дружно.
И главное дело – оно нам было не скучно.
И кто чем богат, тому все были рады.
Но все-таки просто визжали они,
Когда рядом с ритмами светской эстрады
Я сам, наконец, взял гитару в клешни.
Не твистом свистел мой овраг на горе.
Я все отдавал из того, что дано.
И мозг головной вырезал на коре:
Надежда плюс Вера, плюс Саша, плюс Люба
Плюс тетя Сережа, плюс дядя Наташа...
Короче, не все ли равно.
Я пел это в темном холодном бараке,
И он превращался в обычный дворец.
Так вот что весною поделывают раки!
И тут оказалось, что я – рак-отец.
Сижу в своем теле, как будто в вулкане.
Налейте мне свету из дырки окна!
Три грации, словно три грани в стакане.
Три грани в стакане, три разных мамани,
Три разных мамани, а дочка одна.
Но следствия нет без особых причин.
Тем более, вроде не дочка, а сын.
А может – не сын, а может быть – брат,
Сестра или мать или сам я – отец,
А может быть, весь первомайский парад!
А может быть, город весь наш – Ленинград!..
Светает. Гадаю и наоборот.
А может быть – весь наш советский народ.
А может быть, в люльке вся наша страна!
Давайте придумывать ей имена.

Январь 1986



Верка, Надька, Любка

Сядем рядом, ляжем ближе,
Да прижмемся белыми заплатами к дырявому мешку.
Строгим ладом – тише, тише –
Мы переберем все струны, да по зернышку.

Перегудом, перебором...
Да я за разговорами не разберусь, где Русь, где грусть.
Нас забудут, да не скоро.
А когда забудут, я опять вернусь.

Будет время, я напомню,
Как все было скроено, да все опять перекрою.
Только верь мне, только пой мне,
Только пой мне, милая, – я подпою.

Нить, как волос. Жить, как колос.
Размолотит колос в дух и прах один цепной удар.
Да я все знаю. Дай мне голос –
И я любой удар приму, как твой великий дар.

Тот, кто рубит сам дорогу –
Не кузнец, не плотник ты, да все одно – поэт.
Тот, кто любит, да не к сроку –
Тот, кто исповедует, да сам того не ведает.

Но я в ударе. Жмут ладони.
Все хлопочут бедные, да где ж им удержать зерно в горстях.
На гитаре, на гармони.
На полене сучьем, на своих костях.

Злом да лаской, да грехами
Растяни меня ты, растяни, как буйные меха!
Пропадаю с потрохами,
А куда мне, к лешему, потроха...

Но завтра – утро. Все сначала...
Заплетать на тонких пяльцах недотрогу-нить...
Чтоб кому-то, кому-то полегчало,
Да разреши, пожалуй, я сумел бы все на пальцах объяснить –

Тем, кто мукой – да не мукою –
Все приметы засыпает, засыпает на ходу
Слезы с луком. Ведь подать рукою –
И погладишь в небе свою заново рожденную звезду.

Ту, что рядом, ту, что выше,
Чем на колокольне звонкой звон, да где он – все темно.
Ясным взглядом – ближе, ближе...
Глянь в окно – да вот оно рассыпано, твое зерно.

Выше окон, выше крыши,
Ну, чего ты ждешь? Иди смелей, бери еще, еще!
Что, высоко? Ближе, ближе.
Ну вот еще теплей... Ты чувствуешь, как горячо?

Декабрь 1985



Сядем рядом