Фрейм (Старая_тетрадь) все записи автора
Паутина
Как умирает любовь?
Догорая. Как забытая всеми свеча, чей фитиль скоро утонет в растопленном воске. Как слабые искры, тлеющие на конце сигареты. Она гаснет. И ее уже нет.
После света наступает тьма. И в ней не видно той опасной границы, за которой сгоревшая любовь превращается в холодную ненависть.
***
- Послушай… это конец.
- Я знаю.
- Будет, наверное, не так больно. У нас было мало общих минут, мало общих бесед… даже прикосновений.
Тишина.
- Значит, будет и меньше боли. Понимаешь?
Молчание.
- И воспоминаний, - пауза – И всего, что обычно связывает двух людей. Нас ведь… ничто не связывает? Уже?
Тихо. Лишь слабое дрожание бликов на темном зрачке.
Неуверенный взмах руки. Движение, застывшее в воздухе.
- Не молчи.
- Что я должна сказать?
- Что ты думаешь так же. Я не хочу, чтобы все закончилось только для меня. Это в некотором роде ответственность – чужие чувства.
Глаза в глаза.
- Я освобождаю тебя от ответственности.
И тогда он ушел.
***
Ее больше не было. Место рядом пустовало, и лишь солнечные блики скользили по светлой деревянной поверхности. Свет сменился тенью, а место по-прежнему оставалось пустым.
Они все спрашивали «А где твоя…». «Она уже не моя», - отвечал он. И они замолкали, понимающе кивая.
Что вообще может быть? Тысяча людей расстаются и сходятся. Места меняются. Свет чередуется с тенью. А день становится ночью.
«Все нормально, - думал он – Женщины все чувствительные. Им нужно время, чтобы осмыслить, возможно, побыть наедине со своими чувствами…»
Это объяснимо.
***
Ее больше не было. Место рядом пустовало, а по поверхности легко пробегал серый паучок.
***
Через неделю паучок соткал тонкую, невесомую паутину, которая протянула свои серебрящиеся нити от спинки стула к столу. Паутина слегка подрагивала, а само насекомое сидело где-то в темных недрах стола и выжидало.
Он глядел на странную перемену и думал, пытаясь анализировать ситуацию. В голову лезли цитаты из психологических статей, и за каждым словом стояло назойливое убеждение «Это объяснимо».
Свет дрожал на серебре. Он думал, что для нее это будет на так просто, но все преодолимо. Пускай они по-прежнему вынуждены работать вместе. Он даже мог себе все это представить. Она обязательно сядет рядом, но не произнесет ни слова. Тонкая рыжая прядь будет закрывать половину ее лица, и тем самым отделять их друг от друга. Он будет видеть кончик ее длинного носа и печальный наклон головы. Они будут слушать собственное молчание и постараются не касаться друг друга локтями.
Часы за спиной назойливо тикали, а нити паутины дрожали в такт ходу. У него уже было вполне вероятное развитие событий. В конечном итоге это закончится через пару месяцев и они больше никогда не встретятся. Ни за этим столом. Ни в этом городе.
И все же ее почему-то не было.
Маленькая черная мошка бесшумно нарезала круги над столом и норовила залететь ему в нос. Он отмахнулся и попытался сосредоточиться на работе.
Но цифры перед глазами расплывались, и его взор упорно съезжал на серебряные дорожки рядом с ним.
«Могли бы смахнуть тряпкой», - раздраженно подумал он.
Паутина затрепетала. И внезапно с оголенной ясностью стал факт: она больше сюда никогда не сядет.
Мошка метнулась от взмаха его руки и угодила в серебряную сердцевину.
Одно движение. Она прилипла.
Второе движение. Она вся была в серебре.
Третье движение.
Из-под темной крышки стола показались тонкие серые ножки. Осторожно переставляя их, паук пополз к своей жертве.
Это действие обладало гипнотической силой. И он глядел на паука и мошку все это время и думал о ней.
Что-то пошло не так.
***
Он был у нее дома один раз. Это была обшарпанная, но чистая квартирка где-то в глубине города. Дом затерялся среди бараков и гаражей, а вокруг не было ни одного кустика или дерева – лишь пустые канистры, проржавевшие до самого дна.
Вокруг всегда стоял темно-серый редкий смог и убогие силуэты зданий становились просто зловещими.
Когда-то они вместе стояли перед этим удушливым туманом и глядели в пустую глубину тоскливого двора.
…- это и в самом деле твой дом?
- Да вообще-то, - она слегка улыбнулась.
- Эту мглу надо рассеять.
- В каждом тумане живут свои секреты. Ты уверен, что хочешь их увидеть?...
Он до сих пор не знал, что ответить на этот вопрос и ее внимательную улыбку. И теперь он глядел на чернеющие дымки, струящиеся меж бараков и груд мусора и понимал, что она имела в виду.
Вряд ли здесь обитало что-то приятное. Возможно, туман укрывал это от людских глаз. И будет лучше, если это останется сокрытым.
Тем не менее, он нырнул вперед и вошел в дом. Внутри всегда было грязно, а отсутствие света оставляло лишь надеяться на интуицию. Он на ощупь шел вперед, проводя руками по бугристым, грязным стенам, чтобы не потерять ориентир.
Но он знал, что на ее площадке будет чисто и светло. Она всегда заботилась об этом. Когда он поднялся на несколько пролетов, и в правду стало чуточку светлее. Его рука задело что-то мягкое и клейкое.
Он слегка дернулся и в слабом свете уставился на свои черные пальцы. Что-то тонкое и белое облепило их.
- Паутина… - рассеянно произнес он и тряхнул ладонью.
Поднявшись до ее двери, он наконец-то поднял голову, и внезапно внутри него все стянулось до предела.
Единственная дверь на этой площадке была вся облеплена тонкими серебряными нитями, которые избороздили дверь вдоль и поперек.
А вокруг самого проема расползлась странная чернота, похожая на безобразную кляксу. Создавалось впечатление, будто это чернь выползла из квартиры и распласталась по стене.
Внешний вид ее двери, как будто уже предупреждал «Не входи!».
И при этом что-то невероятно манящее было заключено в этом проходе, нечто губительное и гипнотическое. Что-то из недр квартиры звало его к себе.
Что-то просто сладко приглашало…
Он ухватился за липкую ручку и потянул на себя. Интуиция не обманула, дверь была открыта.
Его ждали.
***
Когда-то светлые стены были изборождены странными черными полосами, которые словно не стояли на месте, а продолжали с неотвратимой стремительностью разбегаться по потолку и полу, впитываясь намертво.
Было очень темно. Он видел в проходе кухню. Кастрюли, стоящие на подоконнике, стол и стулья у окна… Все было в тонкой пленке. Она же заткала все проходы и слабо подрагивала от сквозняка из подъезда.
Он против воли сглотнул. Ноги почему-то стали ватными и пронырливое дурное предчувствие крутилось в его животе, как маленький волчок.
Он стоял перед входом в единственную комнату – в ее спальню.
Дверь была стянута, но что-то позади нее шевелилось и дышало со знакомым вкрадчивым придыханием. Он даже, кажется, слышал ее голос – нежный, как никогда…
Эта дверь была последней.
Она была там.
Слышался сухой шорох. Так перебирают по стенам паучьи лапки...
«Иди ко мне…»
Ему не послышалось?
Рука сама потянулась к ручке и повернула ее.
Он зашел в сердце логова.
***
Паутина была всюду. На потолке, на мебели, на полу и на стенах… Она струилась, серебрилась, белела, натягивалась и обволакивала. И она же скрывала что-то в дальнем углу комнаты.
Что-то, что шевелилось и протяжно вздыхало с неудержимо нежным придыханием.
- Ау…- слабо произнес он, глядя вглубь.
Что-то большое и темное шумно задвигалось там.
На стенах были странные следы…
- Это я, - зачем-то сказал он.
И внезапно все вздохи и шорохи прекратились, и он услышал ее голос – ясный и чистый:
- Я ждала тебя все это время.
И наконец-то что-то крупное и неясное двинулось к нему навстречу из того дальнего угла, сокрытого серебристым маревом.
Ему надо было уходить. До того, как он увидел ее после того разговора.
Мохнатые ножки стремительно несли ее к нему. Он уже видел массивное тельце, которое заполняло собой почти пол комнаты и хитиновый покров. Ее жутковатый силуэт, измененный до неузнаваемости… уже рядом.
Она возвышалась над ним. Тонкий девичий стан, покрытый от груди хитином, переходил в огромное паучье тело и многочисленные ножки подрагивали прямо перед ним.
Еще человеческая часть ее тела плавно согнулась, и ее голова оказалась прямо на уровне с его лицом. Он видел знакомые рыжие волосы, спадающие по белым плечам и тот самый наклон головы…
Недвижные, остекленелые глаза были замутнены и, не мигая, глядели на него вертикальными зрачками.
Нежные, розовые губы слабо дрогнули в улыбке.
- ты такой красивый… - выдохнула она.
Он рванулся назад к двери, но паутина плавно стянулась за ним.
- Отойди от меня!!! – пронзительно выкрикнул, уставившись с нескрываемым отвращением на ее бесконечно шевелящиеся мохнатые ножки.
Но ее мутные глаза возвращали к себе по кругу. Неведомая гипнотическая сила ослабляла его самого и заставляла лишь смотреть, бесконечно смотреть.
Ее дыхание касалось его шеи. Губы дрожали совсем рядом и она сладко произнесла:
- Добро пожаловать…Эта паутина для тебя…Пришло время сыграть в смертельную игру…
Остатки рассудка били кровью в его голове, и он пытался найти этому объяснению.
Девушка… простая девушка… превратилась в паука… и теперь… эти ножки… это тело…насекомое! Она уже не человек, которого он знал! Мерзкое, липкое насекомое с человеческой головой…С ее голосом…
- Ты дрожишь… - с каким-то упоительным восторгом произнесла она – От тебя пахнет страхом…
- Что… ты… такое… - вымолвил он через силу.
Пот градом бежал по выбеленному лицу, а она лишь глядела с застывшим спокойствием, таким паучьим…вниманием…
- Это я. Ты не узнаешь меня? – с каким-то огорчением произнесла она – Или ты… не ждал, что так получится?
Он молчал.
- Это был ты, тот кто отравил мой разум… Но теперь мы поменялись местами. Не я жертва, - она блаженно выдохнула и произнесла – ты…Ты в моей паутине!
- Послушай…
- Молчи! – прошипела она и что-то в ее голосе предупреждающе застрекотало.
И он вынужден был уставиться в ее лицо, подчиняясь силе, исходившей от ее мертвых, паучьих глаз.
- Я ненавижу тебя! Ты меня использовал! Ты… Ты… ты меня не любишь! – пронзительно выкрикнула она и ее губы искривились в неудержимой гримасе боли.
Они глядели друг на друга: он, полулежа с пола; она, наклонившись к нему со своих высоких паучьих лапок. Паутина слабо шуршала вокруг…
- Ты меня отравил, ты сделала меня такой! Я ненавижу тебя… - тихо шептала он и сладость в ее голосе перемежалась с ядовитой горечью – Я устала прощать! Ты не избежишь своей участи! Не искупишь свою вину!
Он сделал какое-то странное рвущееся движение к окну, облепленному паутиной. Ее глаза сощурились.
- Нет смысла сопротивляться… Ты можешь бежать – я нагоню. Я тебя… съем!
Он рванулся в сторону и, барахтаясь в паутине, пополз к слабому свету.
За его спиной уже слышалось стремительное шуршание многочисленных лапок.
Он слышал ее сладкое придыхание, она изнывала в истоме.
- Есть, я хочу есть… - нежно звучал ее голос.
С всхлипывающим стоном она схватила его своими цепкими руками и просто кинула в угол.
Пульс грохотал в висках, а перед глазами стояло лишь ее лицо – алчущее, безумно голодное.
Язык слабо шевелился в пересохшем рту.
- прости…
- Что? – тихо прошипела она.
- прости. Я… я… не подумал… я просто… послушай… все можно исправить…
- Что ты исправишь? – с грустной лаской спросила она – Все кончено. Сейчас ты получишь то, что заслуживаешь… Иди ко мне… Не будь таким скромным…
Иди ко мне…
Ну же…
В мои объятия…
Ее голос размножился и приторно-сладкое эхо и отзвук ее слов забродили между прожилками паутины.
Ты готов умереть?
Ее руки обволокли его безвольные плечи…
Иди за мной…
Глубже…
В сердце паутины…
Следуй за мной…
Я твой худший кошмар…
Дыхание уже касалось его шеи. Что-то вонзилось в него.
Но это твой последний сон…
Жало.
Это было так размыто и тускло. Так нереально по сравнению с тем, что было только час назад…
Яд уже струился по его венам и стоял черным облаком в глазах. Изредка в минуты просветления он видел ее лицо. Безумно прекрасное.
- Вот и всссссссе…
- Не надо, прошу, не надо… - уже бреду говорил он.
- Скажи, что любишь меня, - попросила она, жадно глядя в его глаза.
- Я люблю тебя…
Вот и всссссссе…
Вот и все…
Она держала его и уходя, он все еще слышал ее голос:
- Знаешь, когда умирает любовь? Когда она превращается в ненависть…