Прыгающий все записи автора Настроение сейчас - усталое

Я стою на высоком утёсе. Волны с воем бьются о его каменную грудь, пена выступает на разинутой пасти холодного моря. Ледяная бездна бушует внизу, в бесконечной битве с острыми клыками прибрежных скал. Небо бьётся в некоей безумной истерике – белые стрелы ливня пронзают плоть бессмертного морского зверя под оглушительный хохот грома. И сам Перун рассекает грозовые тучи стальными молниями. Ветер бросается под ноги, он стонет – «Остановись!». Но что значат теперь для меня его мольбы? Я забыла всё, что любила годами – солнечный свет, запах хвои, пение птиц, шёпот леса и стрекотание кузнечиков, в душе моей осталось место лишь мёртвому шуму воды. Он занимает все мои мысли, он должен принять меня в свои бездушные объятья! Ещё один шаг навстречу ревущей пучине. Солёные слёзы ручьями текут по моим щекам. Мне начинает казаться – это морская вода сочится из моих глаз. Я последний раз поднимаю взгляд на рыдающие небеса и бросаюсь с утёса.
Было начало июня, когда я впервые увидела лицо того, кому было суждено погубить меня. Я спускалась с холма к неширокой речушке, что пересекала пестреющий цветами луг. Высокая трава щекотала босые ноги, солнце нежно касалось моих щёк тёплыми губами-лучами, а волосами играл лёгкий прохладный ветерок. Я тогда ещё подумала, что если есть рай на земле – то это он самый и окружает меня. О, Боги, как порой жестоко вы обманываете несчастных и немощных своих слуг! А может быть, всё дело было в том, что, не послушав предупреждений сестёр, я распустила с утра свои светлые русые косы? Как бы то ни было, я зачерпнула в кувшин речной воды и опустилась на камень, разглядывая перламутровые ракушки – они переливались всеми цветами радуги в водорослях у самого берега.
Меня удивила тишина, внезапно накрывшая всё вокруг будто невидимым саваном. Я прислушалась – плеск волн нарушал наступившее безмолвие. Окружающий мир звуков и шорохов словно уступил место под небом нежной песне прозрачной реки. И тут к призрачной мелодии присоединился человеческий голос – бесконечно грустный, но одновременно полный непонятной веры, силы. То, что я почувствовала в тот момент нельзя было назвать страхом – скорее странной жаждой броситься прочь, оставив кувшин, и за одно – все мысли о рае. Однако я осталась стоять – по щиколотку в воде, прижав ладони к груди. Голос постепенно становился всё громче – он гипнотизировал меня. Я дрожала всем телом, внимая песне на чужом неведомом языке. Сердце моё забилось быстро-быстро и неровно, мне стало трудно дышать. Воздух наполнил запах морской тины.
И тогда мне навстречу вышел юноша. У него была тёмная кожа, я не могу точно сказать, какого она была цвета – что-то между серой и нормальной человеческой, чёрные прямые волосы, спускающиеся до середины шеи, большие карие выразительные глаза. Но больше всего меня поразили его руки. Ладони с длинными пальцами, чем-то напоминающими кости, были будто прозрачными – сквозь них я, прищурившись, могла разглядеть колышущиеся стебли осоки на другом берегу.
«Я, верно, напугал тебя», - тихо произнёс юноша. – «Не бойся, я не причиню тебе зла». Я коротко кивнула. Ещё секунда и я почувствовала его руку на своём плече. Призрачная, она была настолько холодна, что обжигала не хуже лютого огня. Я начала приходить в себя. Надо сказать, я никогда не была особенно суеверна, вот и на этот раз мысль вспомнить одну из тех страшных маминых легенд не пришла мне в голову. А зря – именно так просит сказать меня ветер. Сейчас уже всё равно. «Кто ты?» - спросила я, опустившись рядом с юношей на ветви старой ивы, одиноко наклонившейся над печально журчащей рекой. «Я? Я путник. Я приплыл на своём корабле из далёкой страны, где живёт мой храбрый народ. Там, откуда я родом, на склонах алмазных гор живут златоокие драконы и благоухают цветы невиданной красоты», - был ответ. – «Можешь звать меня Омутом, так моё имя звучит на вашем наречии». Омут грустно улыбнулся и достал из-за пазухи изящный перламутровый гребень, вырезанный в форме морской волны. Молча, он стал расчёсывать им мои распущенные волосы, и каждое его прикосновение отдавалось во мне острой холодной болью. Мне следовало бежать со всех ног. Бежать, и не оглядываться назад! Но душа моя уже была влюблена. Ответь на вопрос «кто он есть» Омут как-нибудь по-другому – я, не раздумывая, поспешила бы домой, и от юноши в моей памяти осталось бы лишь лёгкое ощущение светлого страха. Я ещё долго просидела вместе с ним. Мы оба не сказали боле ни слова, только смотрели в глаза друг другу. Я видела чёрное солнце, что садилось за пики бурых гор, а он – капельку росы, замершую на лепестке василька. Такими представлялись мне тогда наши глаза. Такими были они на самом деле. Но я перевела взгляд на берег, где сиротливо стоял глиняный кувшин. «Меня уже давно ждут в деревне», - прошептала я, опустившись на тёплую землю. Всю дорогу домой я чувствовала, будто кто-то неотрывно смотрит мне вслед, и я снова и снова вспоминала песню, что пел Омут на пару с тоскливо журчащей рекой.
«Откуда это у тебя?» - нахмурив брови, спросила у меня сестра на следующее утро. В руках она держала перламутровый гребешок. Я вскочила с жёсткой кровати, как ошпаренная, быстро натянула сарафан и бегом бросилась к речушке, где накануне встретила Омута. О, как же я хотела снова его увидеть! Мне казалось, он единственный может открыть мне суть всего того, что нас окружает. Глупо, не правда ли?
Юноша ждал меня у корней ивы. Я села на траву рядом с ним и попросила его спеть мне про край, где он родился и жил. Омут провёл рукой по поверхности воды, будто перебирал струны лютни – раздался мелодичный журчащий звук, а затем запел грустную, наполненную светом осеннего солнца, песню. В ней рассказывалось о бескрайних пшеничных полях, о людях, летающих вместе с перелётными птицами в путешествия к берегам иных океанов, о мёртвых святых, что являются ночью во снах, о многоголовых змиях, берущих в жёны человеческих девушек, о Древних Богах, о сокровищах, о горящих недрах гор, о цветущих лугах и дремучих лесах, где растут деревья до самых облаков.… Нет, не было и не будет на земле ничего прекраснее этой песни! Я слушала, затаив дыхание от восторга, по спине бежали мурашки, а в животе порхали бабочки. Эта музыка, этот голос – они вместе являлись частями чего-то небесного, иномирного, невероятного, невозможного! Как бы я хотела внимать песне Омута вечно! Но прошло время, и юноша протянул последнюю ноту. «А теперь я хочу попросить тебя кое о чём», - прошептал Омут, будто прошелестела осока. Он вложил мне в руку серебряную флягу и с некоторым сомнением спросил: - «Ты знаешь белокурого паренька из соседней деревни? У него ещё страшный шрам на плече». Я кивнула. Я знала Егора, и, помниться, моя мать мечтала выдать меня за него замуж. «Так вот», - продолжил Омут. – «Этот человек – мой названный брат, и волшебная мазь – она во фляге – должна помочь ему избавиться от шрама. Но я не могу исцелить его, а потому прошу об этом тебя. Надрежь легонько кожу вокруг шрама и смажь ранки содержимым бутыли. Всё ясно? Сделаешь?» Говорил юноша неуверенно, будто придумывал просьбу свою на ходу, но тогда я и не думала сомневаться в искренности его слов, а уж тем более – в его добрых намерениях. Я была влюблена, я была одержима им. Не вы ли всему виной, мои дивные волосы? Не даром же Омут подарил мне перламутровый гребешок….
Я обещала моему возлюбленному явиться к Егору, как только будет возможность съездить в другую деревню. А пока мы с Омутом проводили время вместе целыми днями. Мне не казалось странным, что юноша никогда не отходил далеко от реки, я начала принимать самые абсурдные вещи за «так оно всегда и должно быть». Мои сёстры стали жаловаться, мол, я последнее время живу, будто в своём мире, – не слышу, о чём они мне говорят, не вижу, что показывают, не понимаю, над чем смеются. «И в глазах твоих», - говорят. – «Словно туман!». Они были правы, наверное. Ведь я и вправду отдавала всё своё внимание, все мысли - ему, возвращаясь домой уставшая и опустошённая. Я поняла, что люблю его. А ещё – что он весь состоит из песни, песня – это его душа, все его желания – это песня. Песня реки, песня моря! Его голосу подвластно звучание волн. Это восхищало меня. Я видела перед собой чудо! Сводило с ума осознание того, что можно прикоснуться к этому чуду губами, почувствовать на своей щеке холод его призрачных рук! И в который раз боги обманывали меня, нашёптывая во снах отражения рая.
Жарким июльским полднем мы отправились на шумный праздник в соседнее село. Раньше я могла часами слушать цокот лошадиных копыт, но теперь он больше не радовал меня. Глухой пустой звук. «То ли дело песня моего любимого! Ах, почему тебя нету рядом? Я осталась бы дома, спустилась бы с холма в объятья твои и реки! Но я должна исполнить твоё поручение. Иначе разве я достойна слышать твой голос?» - вот какие мысли круговоротом вертелись у меня в голове. Я не замечала ничего вокруг. Жизнь без Омута превращалась в туманный монотонный сон.
Тпру! Телега остановилась, и я побрела следом за сёстрами, на ярмарку. Я искала глазами среди прохожих Егора. Люди, поймав мой пристальный взгляд, быстро дотрагивались рукой до одежды – я знаю, они проверяли, на месте ли булавка, от сглаза. Но я не желала им зла. Мою душу наполняла светлая грусть, тихая боль, но никак не злоба. «Егор? Егор!» - позвала я. Он сидел на крыльце своего дома. Увидев меня, Егор широко улыбнулся и поправил воротник расшитой пёстрыми цветами рубахи. Я подошла к нему поближе и спокойно рассказала о просьбе Омута. Егор мгновенно изменился в лице. Побледнел. Грубо схватил меня за запястье и втащил в избу. Тяжело дыша, он посмотрел на меня глазами, полными ужаса. «Ты знаешь, кто он?!» - дрожащим голосом, полным злобы и страха, спросил Егор. «Он – это песня», - ответила я. «Он – мертвец! УТОПЛЕННИК!» - Егор вцепился мне в плечи и начал трясти из стороны в сторону, а я никак не могла понять смысл слов «мертвец» и «утопленник» и продолжала бормотать что-то о том, как я Омута целовала, как у него бьётся сердце и как он поёт. Егор глубоко вздохнул, попытался взять себя в руки. Он усадил меня на скамью в уголке и попросил выслушать. «Омут, он чужеземцем был. Но не просто путником, а врагом нашим, понимаешь? Он и другие из его войска деревни разоряли. Убивали без разбору и таких как ты, и таких как я. До вашей деревеньки эта чума не добралась, слава богам! А я вот видел их. Я сам Омута убил. Утопил, в реке. Руки ему отрубил. Умер он, значит, и говорит – мол, лишил мою душу покою, значит найду я способ твою кровь со своей смешать и руки свои вернуть. Так что в этой фляге? Мазь волшебная? Не-ет, милая, кровь там», - вот что Егор рассказал мне. И немая ярость иглами впилась мне в сердце. Мой любимый – он живой! Он поёт! А если он мёртв, то верно и руки ему нужны – что бы воскреснуть. А этот Егор? Чего он хочет от меня? Чтобы я оставила Омута? Забыла о нём навсегда? Прокляла? Моя любовь к Омуту была настолько сильна, что я становилась тупым оружием в его руках. Он ведь знал, что всё получится именно так, и я никогда не стану слушать несчастного Егора.
«Если ему нужны твои руки, и что бы его кровь текла в твоих жилах, то всё будет именно так, как он хочет», - ледяным тоном произнесла я, не соображая, что делаю. Быстрым движением я выхватила меч, лежавший в ножнах у двери и с какой-то звериной чудовищной силой вонзила его в живот Егора. Несчастный захрипел, зашёлся в кровавом кашле. Я открыла флягу. Мгновение – и по жилам бьющегося в агонии живого заструилась кровь давно умершего. Алые пятна, блеск стали, чёрная плесень, хрипы и стоны, звериный рык, вырывающийся из моей груди – всё слилось в жутком дьявольском танце. Больше я ничего не помню.
Очнулась я на берегу реки. Надо мною высилось величественное небо – холодное и бесконечное. Тысячи звёзд смотрели на меня с выражением скорби и боли, но какой бы сильной не было их сострадание – оно не сравниться с тем отвращением и ужасом, что испытала я, когда обнаружила, что держу в перепачканных в крови ладонях. Я сжимала дрожащими пальцами отрубленные кисти Егора. Я бы закричала, но тихий спокойный голос окликнул меня. Плеск воды – размеренный, мелодичный вторил Омуту. Юноша приблизился и поцеловал меня в лоб, по которому градом катился холодный пот. «Это ведь всё не правда, да?» - с надеждой спросила я. – «Это ведь всего лишь сон? А на самом деле мы сидим с тобой, опустив босые ноги в речку, и ты поёшь мне песню?» Я ждала, что Омут улыбнётся – широко и весело, успокоит меня, развеет этот кошмар. Но возлюбленный мой только забрал отрезанные кисти, вздохнул и, проведя рукой по моим волосам, прошептал: «Увы», а затем растворился в речном тумане.
Его силуэт мерещился мне всю ночь. Я бежала за ним, выбиваясь из сил, спотыкаясь, падая. Ноги мои были все в липкой болотной грязи, нос разбит, а руки искусаны крапивой. Ветви кустов и деревьев хлестали меня по щекам, когда я продиралась через чащу леса. В этом лесу я никогда не бывала раньше. Куда шли его тропы теперь мне уже не узнать.
Тень Омута вела меня к морю. Его душа обрела свободу, последние оковы спали. Возлюбленный мой, ты отправился домой, в тот дивный край, где осталось место чудесам! В тот дивный край, о котором ты пел мне свою чарующую песню! Ты предал меня, ты оставил меня, ты обманул меня, но разве мог ты поступить по-другому, когда твоё сердце осталось за морем? Когда тебя день ото дня мучила бесконечная безумная тоска? Я понимаю тебя. Я во всём виню лишь саму себя. Не стоило мне распускать косы тем утром. Но я всё ещё люблю тебя. И вот, когда в этом мире я убийца, умалишённая, я готова отдать свою жизнь твоему морю, чтобы шум мёртвой воды ещё раз сыграл мне мелодию самой прекрасной на свете песни.