Мы и не подозревали, что в СКБО есть главный металлург по фамилии Огиенко, да и он не обращал внимания на наш отдел, пока не узнал, что в составе разрабатываемого нами проекта для Харьковского завода коммунального оборудования есть вагранки. А вагранки были его коньком, он их исследовал и толи защитил, толи собирался защитить на них диссертацию.

Огиенко приехал к нам в Кременчуг с большим пакетом предложений, основанных на его изобретениях, которые мы должны были включить в свой проект: вагранки должны быть закрытыми с водяным охлаждением и системой пылеудаления, подогрева и дожигания отходящих газов, оборудованные ультразвуковыми излучателями и т.д. и т.п ….

Но, увидев, что для этого цеха нужны маленькие вагранки, в которых все эти новшества нецелесообразны, расстроился. Но ненадолго.

- Знаете что? Я вижу, что вы знаете свое дело, и с тем, что я собираюсь вам поручить, справитесь. Езжайте в Рязань, познакомьтесь с вагранками на тамошнем Станколите: это близко к тому, чего я от вас хочу. А подходящий заказ я для вас найду!

Так мы с Борей Романовским, которому предстояло проектировать вагранки, оказались в Рязани. Но, перед тем надо было познакомить его с тем, что нам там предстояло увидеть.

Закончен и согласован с заказчиком технический проект, а мы параллельно мы уже начали разрабатывать рабочие чертежи…

Это уже не просто картинки, хотя и очень непростые, ответственные и важные, как в техническом проекте. Это уже документы, по которым будут работать десятки исполнителей, тратить время, расходовать материалы, чтобы в конце-концов получилось то, что задумано.

«Социализм – это контроль!» - запало в голову еще с детства.

И вот я сам становлюсь самым ярым поборником контроля.

В угловом штампе чертежа предусмотрено шесть подписей: разработал, проверил, нормоконтролер, принял (зав сектором), утвердил - это обязательные, да еще Треус (который «утвердил») для перестраховки ввел подпись ведущего инженера…

Независимых нормоконтролеров (проверяющих соответствие документации всем действующим стандартам) в ту пору у нас не было, так что и эту функцию выполнял проверщик, а после него – я.

В соседнем секторе, как я вижу, чертежи идут по конвейеру - только что их положили на подпись проверяющему, смотришь – уже понесли к Треусу. У нас они начали подолгу задерживаться на моем столе. Я ведь проверять чертежи еще не умел, только учился, с трудом нащупывая методику наиболее вероятного выявления ошибок.

Ошибок было не много. Их было очень много. И допускали их не только новички, но и опытные конструкторы…

После того, как первые чертежи были мною испещрены вдоль и поперек красным карандашом (это я ставил вопросы на том, что считал неправильным) и с объяснениями возвращены проверщикам, те тоже стали их не просто подписывать, а сначала серьезно смотреть. Но, все равно, и после этого мне работы хватало.

Кстати, именно результаты контроля чертежей показали, кто есть кто на самом деле в нашем коллективе. Некоторые, выбившиеся было в передовики в результате ударного перевыполнения введенных Треусом норм времени, надолго застряли, исправляя свои многочисленные ошибки, в то время как скромные труженики, едва с этими нормами справлявшиеся, оказались в числе отличников качества.

Жора после меня подписывал чертежи, почти не глядя. Меня это не радовало: а что, если я что-то пропустил?

Вот уже и 1966-й на носу. В этом году мне исполнится тридцать. Еще столько же – и на пенсию (так я тогда думал).

А что достигнуто?

Ну, положим, самое главное в жизни сделано: дом (квартиру) построили, дочь родили, деревьев не мало еще в школе посадили – целый парк им. МЮДА у вокзала (сейчас его, пишут, вовсю вырубают - освобождают площади для коммерческих предприятий).

А с другой стороны…

При переходе на новую работу я немало потерял и в заработке (на заводе ведь кроме зарплаты были и премии, и вознаграждения за рационализацию), и в престиже (был начальником бюро – стал ведущим инженером).

А Иришка меня уже давно обогнала: еще, когда я работал на «Дормаше», её назначили главным технологом комбината. Это была дважды сенсация: всего в каких-то 27 лет и с должности инженера по технике безопасности!

Были, конечно, переживания: нет еще достаточных знаний производства и опыта, сможет ли управиться с начальниками цехов, которые лет на 15-20 старше, будут ли они воспринимать её указания?

Не все и не всегда будет у неё гладко, будет немало трудностей и проблем, но она всё успешно преодолеет.

Тридцать лет проработает Ира в этой должности, из них в 1976-1977 (до рождения младшей дочери, Наташи) будет исполнять и обязанности главного инженера.

В общем, с Ирой всё понятно, она – на правильном пути, большому кораблю – большое плавание.

А что ждет меня, кроме безумно интересной работы?

Или мы просто не умеем этого делать?

Кто бы мог представить, что когда-то по многим позициям проекта, которые нам предстоит выполнить, мы станем головными исполнителями в министерстве тяжелого и транспортного машиностроения – не самом маленьком в Советском Союзе?

А, может быть, нам просто не хватало амбициозности в этом вопросе? Ведь был Жора Кикоть уверен, что будет директором завода – и, в конце, концов станет им. А тут мы, взявшись за непростое дело, даже не задумывались, к чему хотим придти…

Но, до успеха еще очень далеко, а пока надо пахать и пахать…

Треус одним из первых, если не самым первым в СКБО, внедрил в нашем отделе нормировании труда. Был такой сборник «Нормы времени на конструкторские работы», по которому можно было определить плановые затраты времени на любую работу.

Вот, нашел в Интернете оглавление этого сборника или очень на него похожего:

Общая часть.
Организация труда.
Нормативная часть.
Разработка проектно-конструкторской документации.
Разработка конструкторской документации на стадии "Техническое задание".
Разработка конструкторской документации на стадии "Техническое предложение".
Разработка конструкторской документации на стадии "Эскизный проект".
Разработка конструкторской документации на стадии "Технический проект".
Разработка конструкторской документации на стадии "Рабочий проект".
Конструирование специального технологического оснащения.
Конструирование штампов.
Конструирование пресс-форм.
Конструирование станочных приспособлений.
Конструирование контрольных приспособлений.
Конструирование сборочной и сборочно-сварочной оснастки.
Конструирование режущего инструмента.
Конструирование вспомогательного инструмента.
Конструирование измерительного инструмента.
Конструирование оборудования собственного изготовления.
Отдельные виды конструкторских работ.
Разработка схем изделий.
Чертежные работы.
Составление текстовых документов.
Выполнение технических расчетов.
Проверка документов на патентную чистоту и патентоспособность.
Разработка нормативно-технических документов, работа с конструкторской
документацией, контроль конструкторской документации, работа по стандартизации,
планирование НИР и ОКР.
Приложение.

Не помню, чтобы кто-то приветствовал этот нововведение. Все бунтовали, кто вслух, кто про себя.

Еще бы! Творческий труд – и нормирование времени на него! Где это видано, где это слыхано?

Но, что толку плевать против ветра?

Пришлось учиться нормировать свою работу и укладываться в эти нормы. И, оказалось, ничего страшного… Все (и я в том числе) научились. Ну, разве что кроме тех, кто большую часть дня ковырял в носу (или в другом месте), или тайком читал спрятанную в ящик письменного стола увлекательную (не техническую!) книгу. Помните жалобы Треуса, что Стрельцов разгоняет кадры? Так это о них. Но этих пока еще среди нас нет, он их еще на работу не принял…

Проект для литейного цеха харьковского завода коммунального оборудования я назвал нашей школой по двум причинам.

Во-первых, он заканчивался разработкой рабочих чертежей, то есть мы впервые должны были пройти весь цикл проектирования от начала до самого конца.

А во-вторых, проектом предусматривались почти все виды оборудования, которые существуют в литейном цехе. Значит, выполнив его, мы смело сможем браться за любой другой.

И не только сообща. Вопрос стоял так: тот, кто спроектирует какое-то оборудование, будет и впредь специализироваться в этом направлении, станет главным специалистом по нему. Поэтому должен собрать и изучить все имеющиеся по нему материалы: чертежи, книги, публикации, стандарты, нормали, строительные нормы и правила (СНИПы), правила техники безопасности и производственной санитарии. Так школа превращалась в академию.

Не всем, конечно, такая задача была под силу, особенно нашим техникам. Но и для них была найдена интересная перспектива. Они специализировались не на оборудовании, а на его элементах. Например, проектировали площадки, лестницы, бункера, дозаторы, затворы, которые потом в разных исполнениях и модификациях можно будет использовать в других проектах.

Я уже упомянул, что одним из первых впечатлений от того, что нам предстояло сделать для Харьковского завода коммунального оборудования, была радость, что такой комплексный проект послужит для нас хорошей школой. Впрочем, и любая другая работа была бы для всех нас хорошей школой, потому что все мы в той или иной степени чего-то не умели.

Обычно школу проходят последовательно: начальную, неполно-среднюю, среднюю, высшую. Нам приходилось заниматься во всех них параллельно.

Проектирование нестандартизированного оборудования – это, по моему, высший пилотаж в конструкторском деле: никогда не знаешь, чем тебе придется заняться завтра, нужно знать и уметь всё, и всю жизнь в этом деле совершенствоваться, чтобы успевать за развитием техники и технологии. Некоторые из нас были уже на этом поезде довольно опытными пассажирами, им только нужно было постичь новые правила движения и поведения, но большинство, как и я, вскочили на подножку вагона на ходу, не зная даже толком, куда он едет.

Ну что ж, будем учиться…

У каждого из нас были свои трудности. Я, согласившись на эту работу, чувствовал свою ответственность за конечный, скажем так, продукт. Жоре надо было руководить людьми. Оба мы в своем деде были новичками.

Я шел уже проторенным при проектировании выбивной установки путем: разрабатывал технологические схемы, доставал чертежи аналогов, рисовал компоновки оборудования и озадачивал тех исполнителей, которых Жора подключал к моему проекту. По мере готовности проверял разработанные чертежи, одновременно обучаясь этому непростому делу. То, чем я занимался, мне нравилось.

Жора руководил людьми. Он и на заводе руководил, но не напрямую исполнителями, а через начальников участков, мастеров. Тем нужно было отдавать команды, что Жора умел. Здесь же приходилось работать почти с каждым работником индивидуально, произносить слова «пожалуйста», «будьте так добры», которые Жора часто забывал, а без этих слов его в упор не понимали.

Через некоторое время Жора почувствовал себя не в своей тарелке. Если для меня после моих 5-6 цеховых технологов 10-12 конструкторов было более чем достаточно, то для Жоры это был явно не его масштаб!

Да и дела, которыми ему приходилось заниматься – нормирование труда, контроль выполнения заданий, заключительная проверка чертежей – все это скоро ему надоело, ему было скучно и неуютно.

У меня же работы было сверх головы, и копаться в своём самочувствии было некогда…

Слава Богу, теперь многим по той ли иной причине приходится оказываться в иноязычной среде, поэтому они могут понять мою радость, когда рядом вдруг оказывается человек, который тебя понимает.

Такую радость довелось тогда испытать мне. У нашего озабоченного временного начальника сектора закончился отпуск, и он вернулся на свой автозавод. Но, свято место пусто не бывает, и вскоре на него пришел Жора Кикоть, которому все же удалось вырваться с «Дормаша».

Первое, что сделал Жора, это забрал меня обраьно в сектор. Теперь нас, литейщиков, уже двое! А, если кому-то еще нужны – пусть ищут на стороне!

Жора немало времени проработал заместителем начальника цеха по новой технике, хорошо знал оборудование, и с энтузиазмом взялся вместе со мной за новый проект. Это уже совсем другое дело! Есть с кем посоветоваться, поспорить в конце концов! А спорить приходилось немало.

Раньше, напрямую по работе я с Жорой не контактировал, но хорошо знал его властный характер. Он был достойным учеником и последователем нашего общего начальника Петра Александровича Прокофьева: - « Я сказал!». Но, теперь уже и я не молчал, у меня тоже было своё мнение, и я его отстаивал. Заставить меня делать что-то не так, как мне это представлялось, можно только переубедив меня. Вот мы и спорили. На пользу дела.

А поспорить было о чем. Ведь нам предстояло разработать технологию и выбрать или спроектировать оборудование для смесеприготовительного, формовочного, стержневого, плавильно-заливочного, обрубного отделений, для выбивки и очистки отливок, систему механизации транспорта. Честно говоря, будь я в то время поопытнее, я за такое сложное дело не взялся бы…

Но, какая это будет отличная школа! Когда мы ее пройдем, нам любая проблема в литейном цехе будет по зубам! А начинать всегда трудно…

Завод коммунального оборудования находился где-то на окраине. Смутно припоминаю, что где-то неподалеку было кладбище, и еще почему-то он ассоциируется у меня с улицей Пушкинской. А, может быть, я путаю, с дорогой в общежитие «Гигант» во время неудавшейся попытки поступить в ХПИ в 1955 году. Ведь столько лет прошло…

Главный инженер начал разговор с того, что у них в литейном цехе работает линия по производству гофрированного чугунного кровельного листа (чугунный шифер), и спросил, слышал ли я о такой.

Конечно, слышал!

В то время много писали в газетах и журналах об этом выдающемся изобретении. Неужели мне повезло быть каким-то образом к нему причастным?

И, в самом деле, да! Мне предложили помочь… убрать эту линию из цеха.
Оказывается, пробивной изобретатель и его покровители добились принятия постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР о повсеместном внедрении этого изобретения в строительстве, на основании которого были построены несколько литейных цехов по производству чугунного кровельного листа (вот в Интернете нашел, что и Орловский механический в Ростовской области в 1952 году освоил литье чугунного кровельного листа /http://donsnab.ru/catalog/km.php?r=2/), его начали закладывать в проекты строящихся и реконструируемых зданий, поступили большие заказы. А потом вдруг под весом этой кровли начали разрушаться несущие конструкции крыши. Неувязочка какая-то вышла….
(Идея, между прочим, и сейчас еще живет. Вот, например, патент РФ N 2156826, "Способ производства непрерывнолитого кровельного чугунного листа, чугуна для непрерывнолитого кровельного листа, кровельный лист и установка для его получения". В изобретении впервые решена задача получения непрерывнолитого кровельного листа из чугуна, который благодаря своему химическому составу и микроструктуре отличается повышенной стойкостью к атмосферной коррозии по сравнению с другими материалами. Например, чугунный кровельный лист в качестве элемента кровли зданий может эксплуатироваться более 50 лет без нанесения лакокрасочных или других покрытий. Процесс особенно перспективен для получения листов толщиной менее 2 мм. Согласно изобретению получают лист толщиной 0,7-1,2 мм, а термическую обработку проводят до придания листу предельной прочности 26-36 кг/кв. мм. и относительного удлинения 2-5,7%. При этом чугун выплавляют в дуговой электропечи из твердой шихты запатентованного состава. Патентообладатель - ЗАО "ГЭМТК", А.С. Белкин, М.А. Цейтлин, Г.П. Зуев, Е.Б. Ткачев. /http://www.garweb.ru/conf/rospatent/20030211/smi/msg.asp@id_msg133371.htm/)
Может быть предлагаемый, изготавливаемый по другой технологии, более тонкий и легкий лист и в самом деле заинтересует строителей и подойдет им. Но в то время и в том виде сложилась ситуация, что чугунный шифер никто не брал, и возникла идея перестроить цех на выпуск мелкого чугунного литься. По сути дела, нужно было создать всю технологию и оборудование цеха заново…

Вот это да! Целый цех! Это же какая школа! Как хорошо, что я не конструктор, а литейщик! Иначе не видать мне было такого заказа!

Но как с ним справиться одному?

По замыслу Лурье я должен был курировать все проекты литейного оборудования в отделе, но их было очень мало, к тому же я видел, что Василию Павловичу Колышкину не по душе мое вмешательство: он считал себя (и вполне заслуженно!) большим специалистом, который может сам во всем разобраться.

А проект выбивной установки близился к концу, и я уже представлял себе, как трудно будет, когда он кончится, с нуля разворачивать новую работу. Поэтому в очередной приезд Лурье к нам я сказал ему, что нам нужно новая работа, к которой можно будет подготовиться заблаговременно. Он обещал подумать и вскоре пригласил меня в Харьков.

Когда я приехал и зашел к нему в кабинет, он открыл верхний ящик своего письменного стола, вынул и широким жестом положил передо мной какой-то лист бумаги:

- Вот, 25 тысяч рублей!

Я не понял, и он объяснил:

- Проект стоимостью 25 тысяч рублей. Здесь – адрес. Поезжай на завод коммунального оборудования, там тебе все объяснят.

Семь лет мы проработаем вместе с Треусом, и все эти годы он за моей спиной будет рассказывать и напоминать всем, что я – не конструктор (хотя главным конструктором проектов меня назначат по его предложению).

Когда он увидит, что уже не справляется с руководством отдела, и решит уволиться, на заседании партбюро, где его будут снимать с партийного учета, ему это припомнят:

- Вот вы все ходили и жаловались: « - Стрельцов – не конструктор, Стрельцов разгоняет людей»… А у Стрельцова - самый лучший сектор в отделе, его конструкциями довольны и проектировщики, и заказчики, его фотографию почти не снимают с Доски почета, он стал успешным главным конструктором проектов и уже полгода успешно замещает заместителя директора по науке. Люди же, которых он разгонял – лодыри и бездари, от них и нужно было избавляться!

А я считаю, что Треус был прав. Я – не конструктор…

По-моему, конструктор – это тот, кто сидит за чертежной доской (теперь за монитором компьютера) и выдает на-гора чертежи, как буквально до недавних дней мой брат Леня. Может быть, и я научился бы этому, но – не судьба…

Нужно было заниматься другими делами.

Несмотря на то, что начальником нашего отдела стал не тот, на которого рассчитывал Джан Алиевич Лурье, он не бросил нас на произвол судьбы и часто приезжал к нам вместе с ведущими специалистами харьковских отделов СКБО. Они внимательно изучали, что и как мы делаем, делились свои опытом, подсказывали, что из разработанного ими ранее мы можем применить.

Бывало, и ругали.

Как ни странно, не нас, а опытных, казалось бы, конструкторов Колышкина:

- Где это видано? Вам надо поднять конструкцию на 700 миллиметров над уровнем земли, так вы ставите под нее швеллер №70! А поставить стойки из уголка у вас смекалки не хватает?

Доставалось и Треусу, причем, при всех:

- Начальник отдела должен девяносто пять процентов времени заниматься техникой, а пять – хозяйственной работой, а у тебя получается как раз наоборот!

Подметил он правильно, но все же был не совсем прав. Одно дело у них в Харькове, где все хозяйственные вопросы решает АХО (отдел хозяйственного обслуживания), другое – у нас, где, кроме начальника этим заняться некому.

И, совсем уж неожиданно, и опять таки при всех, на собрании:

Вот ты, Владислав Нестерович всё жалуешься (!), что Стрельцов не конструктор. Я посмотрел, что он со своими людьми делает – вполне прилично, никаких серьезных претензий предъявить не могу. Но, если ты можешь обойтись без него, как без конструктора, то используй его по прямому назначению. Ведь мы создали отдел для проектирования нестандартизированного ЛИТЕЙНОГО оборудования, а он – единственный из вас всех литейщик. Вот мы сейчас Колышкину поручаем проектировать установку приготовления ЖСС (жидкоподвижных самотвердеющих смесей). Как он будет этим заниматься, если не только о ЖСС, а вообще о формовочных смесях понятия не имеет?

Треус – человек послушный, и в результате я вдруг из конструктора превратился… сам не пойму, в кого. В консультанта? Так я и так не отказывался никого консультировать по технологии литейного производства.

В новом качестве я съездил вместе с Колышкиным на киевский кораблестроительный завод «Большевик», помог ему разобраться в тонкостях действовавшей там установки ЖСС.

А дальше что? Что же, я так и не стану конструктором?

Вообще-то я учился у всех, у кого мог, тому, что они мне могли дать.

Но, своей первой учительницей конструкторского дела называю Нину, Нину Ивановну Назаренко.



Она, между прочим, очень удивилась бы этому, потому что, по большому счету, ничему меня не учила: она просто тихо и спокойно делала своё дело старшего техника-конструктора (позже – инженера) и так же спокойно и обстоятельно объясняла мне, что, как и почему делает. А я вникал.

Вообще же Нина была чудо-женщина. Если бы не её отчество и фамилия, я бы сказал, что это типичная «аидише маме», и не только для своей дочки, которой она, между прочим, нашла мужа у нас же в отделе, а и для всех сотрудников: столько в ней было внутреннего достоинства и при этом душевной теплоты, заботы и беспокойства за все и за всех..

А, может быть, она была еврейской мамой по мужу? Её красавец муж, Иевлев был евреем…

Со временем, когда мы постигнем необходимость более узкой специализации конструкторов, Нина, помимо всего прочего, станет у нас главным разработчиком заданий на строительную часть проекта.

Это представить даже трудно, как ей удавалось почти без ошибок разыскать в наших сложнейших проектах все приямки, подвалы, траншеи, перекрытия, все опорные стойки и колонны, увязать их размеры с сеткой цеховых колонн и между собой, вычислить все нагрузки на строительные конструкции. Ни один из наших мужчин с этим бы не справился!



Нина Ивановна была автором широко распространившегося у нас метода «рекле» (режем-клеим).

Если нужно было воспроизвести какую-то часть одного чертежа на другом, она никогда её не перечерчивала (чтобы сэкономить время и не делать лишних ошибок), а копировала на пергамин (или вырезала из светокопии, если таковая была) и наклевала в нужное место. Поэтому её чертежи, поступающие на проверку, а потом в копировку, часто напоминали лоскутное одеяло.

У нее таки да было чему поучиться!

Когда я определился с направлением работы и привлек к ней других, жить стало лучше, жить стало веселей.

Я компоновал и по ходу дела уточнял схему всей установки, следил за ходом работ у своих соисполнителей, рассчитывал параметры выбивной решетки, писал пояснительную записку, готовил задание отделу КИП и автоматики на систему автоматического управления работой установки, который находился в Харькове…

Сейчас писать об этом легко и просто, а тогда… Все это было для меня впервые, всему приходилось учиться на ходу на собственных ошибках, которых было больше, чем достаточно.

Но, дело шло. Особенно хорошо оно пошло, когда к нам на работу с «Дормаша» пришел Боря Романовский.



Он жил в Крюкове, и ему было удобнее ходить к нам, чем ездить в Кременчуг.

Серьезный парень, опытный конструктор, умница, он схватывал все на лету. С его приходом планка качества работы всех остальных поднялась ощутимо выше. И мне было у кого поучиться…

По всему выходило, что работу оставшимся должен был дать я.

А я не знал, как я могу это сделать…

У стоящей передо мной задачи было слишком много неизвестных…

Надо было от них избавляться.

Литейный конвейер… А что, если я выберу его сам по каталогу Казанского завода «Серп и молот». Ведь размерами формы я уже задался! Если потом проектировщики поставят какой-то другой, на стадии рабочих чертежей можно будет внести изменения…

Где будет стоять установка – внутри или вне конвейера? Мне, кажется, что внутри будет удобнее. На этом и остановимся.

Куда направлять опоки, поддоны, отливки, выбитую смесь? Какая сейчас разница? Куда ни направим, будет правильно. А неправильно – переделаем! Всё лучше, чем сидеть и ничего не делать.

Главный компонент установки – выбивная решетка… С благодарностью вспоминаю Ирину соученицу и подругу Женю Соколову. Она когда-то подарила мне двухтомник «Оборудование литейных цехов» выпуска начала 50-х годов из библиотеки своего отца, решив, что ему эти книги больше не пригодятся. Оборудование, описанное там, уже, конечно, устарело, но зато есть обоснование выбора и формулы расчета – как кстати!

Транспортные устройства для форм, опок, поддонов… Чертежи дормашевских аналогов у меня есть, переделать на нужный размер будет несложно. Вот только как все это скомпоновать и побыстрее вычертить?

А почему, собственно мне нужно это все чертить, когда есть люди, жаждущие работы? Что, если я начну делать компоновку без проработки деталей и сразу передавать узлы установки для проработки другим? И люди будут при деле, и у меня гора с плеч спадет!

Компоновка – вот тот звено, потянув за которое мы, как любил говорить незабвенный Иосиф Виссарионович, вытянем всю цепочку!

После того, как я принял такое решение, у меня действительно гора с плеч свалилась.

Процесс пошел!

Пока я собирал информацию и выполнял свои первые в СКБО чертежи, жизнь вокруг меня не стояла на месте.

В нашем отделе начал формироваться первый сектор. На должность его начальника перешел из филиала Харьковского ПТИМАШ (проектно-технологического института машиностроения) опытный конструктор по оснастке Василий Павлович Колышкин. Вместе с ним пришли, кто раньше, кто позже, конструкторы Володя Шалиманов, Володя Ус, Виктор Кравченко, Володя Михайлик, Юра Шашалевич.

Вторым сектором должна была стать наша группа, где кроме меня уже появились Нина Назаренко, Валентин Лоб (я его знал еще в техникуме. Он учился в группе кузнецов и тогда его фамилия была Загайный), Тамара Осянина, Тоня Михайлик (жена Володи), еще кто-то….

Вскоре и у нас появился начальник.

Вид у него был какой-то испуганный, он ни с кем почти не общался, только ходил, смотрел, кто что делает, пожимал плечами и тяжело вздыхал. Почему он переживал и чего он боялся, я понял позже, когда оказалось, что он работает на автозаводе у Симкина, который должен был стать, но не стал нашим начальником. У нас же он работал временно, во время своего отпуска.

Треус надеялся, что он уволится с завода и перейдет к нам на постоянную работу, но этого не случилось, и наш сектор снова остался без начальника.

Как интересно и немного смешно сейчас вспоминать те свои давние тревоги и волнения!

…В ЕСКД предусмотрены несколько стадий проектирования: техническое предложение, эскизный проект, технический проект и рабочие чертежи. Я еще не представляю, чем отличаются друг от друга первые три стадии, но говорить о рабочих чертежах, когда еще не решен вопрос формовки, явно не приходится. Значит, в лучшем случае сейчас можно сделать только технический проект…

…Вспоминаю установки, с которыми мне пришлось встречаться на Минском и Горьковском автозаводах, на ЗИЛе, на РОСТСЕЛЬМАШЕ… Жаль, конечно, что я тогда не вникал в детали их конструкции и работы. Но, ведь и у нас на «Дормаше» неплохая установка. Правда, я знаю только ее наземную часть, но можно посмотреть и что там внизу, в подвале…

…Стальные автомобильные отливки более крупные, чем чугунные на «Дормаше», размеры формы естественно, тоже больше, но саму схему дормашевской установки, наверное, можно использовать…

…Выбивка на «Дормаше» не автоматическая, установкой управляет рабочий-выбивщик, но это ведь поправимо…

Решено, еду на Дормаш!

Наши цеховые механики мне с удовольствием все рассказывают и показывают, предлагают, если что будет неясно, обращаться снова, достают для меня комплект чертежей цеховой выбивной установки.

Есть аналог, или, как говорят опытные конструктора, «соска»!

Теперь можно приступать и к работе!

Как хорошо, что я технолог!

Начинаю с опок.

Как написано в одном из справочников, ОПОКА ЛИТЕЙНАЯ - это приспособление для удержания формовочной смеси при изготовлении литейной формы из песчано-глинистого состава. По форме - ящик без дна; материал - серый чугун, сталь, силумины; конструкции - цельнолитые, сварные или сборные. В стенках часто делают отверстия для уменьшения веса, удаления газов из формы при заливке и для лучшего сцепления формовочной смеси с опокой.

Могу только добавить, что эти «ящики без дна» должны еще иметь устройства для взаимного центрирования и скрепления при заливке, а при больших размерах (как в моем случае) внутренние крестовины или шпоны, образующие решетку, которая должна способствовать удержанию смеси, и в то же время находиться на надлежащем расстоянии от стенок всех изготавливаемых в этих опоках отливок.

Не без труда, но я все же спроектировал комплект опок, отвечающий всем требованиям, в том числе обеспечивающий автоматическое скрепление и раскрепление верхней и нижней полуформы.

На этом кончилась моя конструкторская работа.

Нет, меня не уволили…

Я не конструктор. И хорошо. Потому что ни один конструктор не взялся бы за работу, которую поручили мне.

Через каких-то 15 лет я стану законодателем в вопросах организации научных исследований и проектно-технологических работ для всех технологических институтов Минтяжмаша. В ленинградском инженерно-экономическом институте мне даже предложат защитить кандидатскую диссертацию на эту тему. А пока я сижу тупой, как валенок и не знаю, с чего начать, что именно мне нужно узнать у заводчан.

Ну, что, Стрельцов? Ты же учил студентов в техникуме автоматизации? Вот и автоматизируй теперь!

Беру листок бумаги, начинаю что-то набрасывать, рисовать какие то схемки, делать записи…
Литейная форма – это понятно. Для начала нужны её чертежи с указанием размеров и массы…

Откуда и каким образом эти формы поступают? Это может быть замкнутая система транспортеров или литейный конвейер. Какой?

Где будет расположена установка - внутри конвейера или вне его?

…Куда или хотя бы в какую сторону должны быть направлены выбитые отливки, поддоны, на которых транспортируют формы, пустые опоки, горелая формовочная и стержневая смесь?

Вот, нашел в Интернете пару рисунков на эту тему.

На первом, похоже, выбивка верхних и нижних полуформ происходит, похоже, раздельно внутри литейного конвейера,



а на втором



на решетке, стоящей вне его…

Приятно вновь окунуться в знакомую атмосферу!

… А пока я думаю, кто ответит на мои вопросы…

Обращаюсь к Медведику.

- О чем ты говоришь! Какая выбивка?! Это, наверное, Владимир Иванович (Кракало – директор) придумал? Мы еще вообще не решили, будет ли эта линия на заводе, и если да, будем ли покупать готовую или проектировать специальную. Как же вы собираетесь без формовочной линии проектировать выбивку?

- Но, к нам уже приходят люди их же надо чем-то занять…. А чертежи отливок у вас есть?

- У нас есть не только чертежи, но и технология, правда, довольно примитивная, по которой эти отливки сейчас производят в Одессе на заводе имени Октябрьской революции.

- Можно, я посмотрю? (Я ведь – не конструктор, я технолог)...

Наконец, Треус сообщает:

- Для завода ЛИШ нужно спроектировать автоматическую установку выбивки форм автомобильного литья. Я понимаю, что вы – не конструктор, но, всё же – ведущий инженер, поэтому я вам поручаю этот проект.

Его выпад «не конструктор» меня совершенно не задел: так ведь оно и есть! Иди знай, что он по инерции будет говорить «Стрельцов – не конструктор!» всем и вся все те семь лет, что мы с ним проработаем в одном отделе, хотя это и будет оборачиваться для него далеко не наилучшим образом.

А пока я вспоминаю нашу дормашевскую выбивку и, естественно, спрашиваю:

- Только выбивки? А распаровка и возврат опок, транспортировка выбитых отливок, горелой земли?

По его глазам вижу, что он не понимает, о чем речь. Ну, да, он же – конструктор, откуда ему знать, что такое опока, зачем и как выбивают ни в чем не повинные формы, почему земля горит…

- Владислав Нестерович, а исходные данные?

- Ну, это уж вы сами решайте с заводчанами. У меня видите, сколько хлопот?!

И то, правда…

Интересно, что ни он, ни я в то время и не задумывались над тем, кто и сколько нам за это будет платить. В то благословенное время заключением договоров занимался плановый отдел СКБО…