Сейчас такое серое состояние души, серо-песочное, но при этом терзает чувство вины и где-то ненависти к себе… всё кажется нелепым и пустым.

А сегодня 2-е апреля. Моему отцу исполняется 50 лет,  а у меня в этот день в 2008 году (да, наверное, тогда) было творческое выступление на филфаке, мы организовывали его с моим товарищем из реального мира и его девушкой…. Что-то театрально-сценическое, с презентацией и видеорядом, из трёх частей .. Сохранилось видео этого выступления и тексты ( )

А ведь тогда я был таким же человеком, как сейчас. Формы творчества были другие, это да, были другие влияния, но… те же мысли и те же чувства, что сейчас, тот же серый мир и та же надежда в солнечном свете. Никакой великой ностальгии.

вернись…

Сейчас буду работать весь день, иначе меня просто прибьют в четверг___

Напишу, чтобы немного отвлечься.

От должности начальника отдела я с успехом отказался (вроде бы), сейчас болит голова, сердце бешено колотится (но не по этому поводу), волнение. В третий и четвёртый раз буду переделывать базу для отчётности, не знаю, что делать, просто с ума схожу. Рассыпаюсь и собираю себя по частям.

Продолжу длинной цитатой из текста, который написал не я, концовка (кажется, там было два варианта..)

Шут переломил посох и вытащил янтарь, вставленный в его вершине. Древко он бросил в темнеющий костер, а камень отдал мне.

— Спасибо тебе за это путешествие, — проговорил он, и по дыханию ветра стало ясно, что ему двигаться дальше, уходить в свои обещания: одно, данное мне и августу, что он будет творить все новое, и то, что он дал Возлюбленной, обещание вернутся, которое скользит по земле, как полоска восходящего солнца.

— С Богом, Шут, — ответил я.

Он бледно улыбнулся, и шаткие, как солнечные лучи, ноги повели его прочь. И я ощущал, как ему становится легче с каждым шагом. Он будет смотреть на облака, но больше не увидит в них одиночества. Он увидит в них истории — одни из которых расскажет на радость тем, кто ждет его. А самые прекрасные он прибережет для своего венчального подарка.

А потом он увидит — еще раз случайно заденет под ногами паутину истинного пути, как ту самую росистую паутинку, что снял с лица перед родным домом — и увидит огни родного города. Днем они будут гореть аметистовой сталью.

Потом он зайдет в город один так, как въезжает в город театр, полный видений, мимо мокрого черного снега, эльфийской слякоти по краям дороги. И крыши домов будут иметь тот ясный цвет, который однажды пригрезился ему весной, когда мы шил вместе по солнечному склону. Тогда он сказал, что на миг побывал в другом мире и прожил там жизнь, от которой — в памяти остался только цвет этих красноватых крыш. Но сейчас он увидит их наяву.

В конце его будет ждать синяя дверь с золотым деревом, растущем из горчичного зерна. Он постучит и войдет, обнимет и поцелует Возлюбленную, и подарит ей янтарное кольцо. А после затопит печь — и в священном тепле, равно как и в священном холоде — они очарованно будут жить эту зиму, жить ее друг для друга.

И это будет лучшая зима по дороге домой.

Пока весной не загорится новая звезда.

Возможно, в те странные дни наши пути сомкнутся, и я навещу их, чтобы зажечь весенний рассвет.

А пока я брел по полю, и меня вел зов. В ускоряющемся шелесте ветра я слышал, что нечто зовет Пасынка Звезд. И в отличие от Шута мой путь не лежал домой, а напротив — прочь из дома; и все наше путешествие мы двигались каждый в своем направлении.

Я брел по полю, и рука сжимала тяжелый от жара и даров янтарь, впитавший все, что я видел на этом пути. Он становился тем медовым льдом поэзии, что — ненамеренно, но всегда, я искал.

«Как огромен Муспельхейм», — подумал я и понял, что окончательно заблудился в этом поле, на этой заснеженной земле. Я вспомнил о лазурно-золотых весах, и  мне стало интересно: на какой я сейчас стороне.

В ответ мои пальцы разжались — и в траву, покрытую легким слоем снега, упал мой кристалл. И словно кому-то, кто следил за мной, как я усвоил урок, я сказал:

— Пусть растет. Пусть эта история растет во мне. Пусть это царство растет посреди полей. Пусть приходит само. И пусть повести не будет конца. 

И тогда легкое перевесило тяжелое. Волна холодного воздуха внезапно накрыла меня — это были языки внезапно открывшейся передо мной метели. Я увидел себя со стороны — как бунтаря, и земля уходила из-под его ног. Темные хлопья пронзили тело, готовое воспарить. Он становился серой узкой тенью, раскинувшей руки, перед светящейся снежной бурей.

Метель скрыла Пасынка Звезд и ту дорогу, которой он ушел.

Красиво в конце получилось, но в целом я мало что чувствовал. Всплывали какие-то моменты из предыдущих текстов, просто на ассоциациях (о, это было там-то и там-то), но не более того. Я больше не нуждаюсь в твоём мире, для меня в моём восприятии твоего творчества и в нашем общении продолжения нет. Нас объединяла только сила, твоя Сила, с которой мне нравилось синхронизироваться. Это было в филфаковские и постфилфаковские времена, во времена, когда очень много принимал в себя, когда я стремился быть всем. Сейчас… я очень давно пытаюсь примирить в себе человеческую/поверхностную/материальную /конкретно-жлобскую составляющую с  той лёгкостью и открытостью миру, которым научили меня люди с филфака, и чтобы ликвидировать все эти противоречия, проще всего уничтожить одну из них (что я и проделываю, ха-ха-ха). Но дело не в этом.

Я считаю, нам надо становиться старше. Пребывать в своих мирах, смотреть только в своё отражение, даже многократно-многократно отражённое  – это удел подростка. Многое в искусстве 20 века и сегодняшних дней создано гениальными подростками (это не вопрос календарного возраста, нисколько). Для подростка нет любви, потому что нет другого человека, нет внешнего мира, для него есть только он сам, его индивидуальность, его манера – вот что хуже всего, вот что я пытаюсь преодолеть в себе сейчас (точнее, моя осознанная «филфаковская» половина, человеческая просто живёт по инерции).  Я всерьёз начинаю уважать дальневосточный реализм, как это не покажется смешным, потому что там есть люди. Другие люди. А твоё творчество, мой дорогой товарищ, подростковым было и остаётся (хотя, может, и для тебя что-то изменится).  Впрочем, как и моё.

Я не знаю, что тебе ответить. Если мы типа помиримся, это будет очередной обман, очередной шаг назад. Живи, будь счастлив, гни свою линию, сейчас у тебя прекрасная возможность стать старше. Но дай мне научиться жить и думать самостоятельно.

Настроение сейчас - менялось по ходу написания