Еще в школе он мог нарисовать все, что видит, в считанные секунды. Вот только вместо восторженных отзывов он получал от учителя хедера шквал грозных нравоучений о запрете изображения людей.

Бывало, к «нерадивому» ученику не оставалась равнодушной и палка в учительских руках, так что без опаски начать рисовать он смог лишь в 13-летнем возрасте. Рано осиротевший, он устроился тогда подмастерьем к маляру.

Высокохудожественной ценности выкрашенные им стены, конечно, не представляли, но мальчик, как мог, экспериментировал с цветом и утверждался в мысли стать художником.

Особенно любил он создавать рекламные вывески ­– здесь ограничений для полета фантазии не было практически никаких. Заказчики были в восторге, маляр получал солидную прибыль и доверял своему подмастерью все более сложные работы.

Отношения между мастером и его помощником были доверительные – нередко мальчишка признавался, что мечтает стать художником и копит деньги на обучение. Маляр, видевший его зарисовки, не сомневался, что еще услышит о своем подмастерье, но отпускать талант, который приносил ему доход и новых заказчиков, не спешил.

Но в один из дней он пришел принимать работу своего ученика и, любуясь расписанной им лестницей, ухватился за перила.

Каково же было его удивление, когда рука просто скользнула по воздуху, не найдя опоры: поручни к лестнице были нарисованы, но с такой детализацией, что отличить их от реальных было невозможно.

В этот момент маляр осознал, что дальше удерживать такой талант в своей мастерской он не может – мальчик получил премию в размере полугодовой зарплаты, и этого ему хватило сполна, чтобы уехать в Петербург.

Так в 1880 году Юдель Пэн поступил в Академию художеств, где учился у Павла Чистякова и Николая Лаверецкого.

А со временем уже своим учителем его будут называть такие признанные мастера, как Марк Шагал, Эль Лисицкий, Иосиф Цадкин и многие другие выпускники созданной им школы живописи. Сам же Юдель Пэн стал одной из ключевых фигур «еврейского ренессанса» в искусстве начала XX века.

Юдель Пэн родился летом 1854 года в еврейской семье бедного ремесленника в местечке Новоалександровске Ковенской губернии (ныне город Зарасай в Литве. – Прим. ред.).

Отец умер, когда мальчику было четыре года. Юдель отучился в хедере, после чего его определили в религиозную школу при синагоге. В этот момент мальчик лишился и матери.

Осиротевший, он отправился в Двинск (ныне Даугавпилс в Латвии. – Прим. ред.), где и устроился подмастерьем маляра, проработав у него более десяти лет. Скопив денег на свою мечту и приехав в Петербург, не без малой доли мытарств он через год поступил в Академию художеств, закончил ее и начал переезжать с места на место в поисках работы.

Возвратившись в родной город и не найдя себе применения, он отправился в Двинск, оттуда по той же причине вскоре двинулся в Ригу.

Несколько лет работы в Риге, где он познакомился с бароном Николаем Корфом (организатором земских школ в России. – Прим. ред.), принесли ему более или менее стабильный заработок и множество связей.

Воодушевленный, он даже было пробовал устроиться в Петербурге и получил право постоянного проживания в российской столице. Но через непродолжительное время переехал в Витебск – здесь знакомые обещали помочь ему в открытии частной рисовальной школы, о которой уже давно мечтал Пэн.

Через год после переезда, в 1892 году, Пэн и впрямь открыл в Витебске Школу рисования и живописи. Ее стали тут же считать еврейской в силу естественных причин: большую часть жителей города составляли евреи.

Табличку с надписью «Школа живописи Пэна» увидел и юный Марк Шагал. Вскоре он уже был одним из его учеников.

О том, как строился процесс обучения, можно прочитать в воспоминаниях другого ученика Пэна, витебского художника Петра Явича: «Когда мы учились у него, шестеро мальчиков, он обращался с нами, как с самыми любимыми родными сыновьями.

Пэн был для нас всем – и искусством, и школой, и даже домом. Поражала его бесконечная открытость, простота и вместе с тем высокая культура. Я ни разу не слышал, чтобы он ругался.

Все наставления делал мягко, без окриков, не повышая голоса. Не спрашивая, голодны мы или нет, Юрий Моисеевич грел для нас чай, варил картофель в мундире, ставил на стол кусковой сахар, масло, творог. И еще селедку – “шотландку”. Маленькие жирные рыбки...»

Со многими своими учениками Пэн оставался в дружеских, близких отношениях всю жизнь, и они никогда не забывали, кто дал им путевку в жизнь. Так, к 25-летнему юбилею работы Пэна в Витебске в московской газете «Дер Эмес» появилась статья Марка Шагала на идише, позже переведенная и на русский.

Шагал писал:

«25 лет усердного труда на фабрике или заводе обычно награждаются орденом труда. Об этом подвиге докладывают, пишут и доводят до сведения. Разве не заслуживает хотя бы внимания, что в городе Витебске из года в год беспрерывно вот уж 25 лет скромно и честно трудится художник.

С одной стороны, он воспитывает в своей первоначальной мастерской-школе десятки юных будущих художников Витебска, с другой стороны, он сам, как может, создает работы, из коих некоторые должны войти в исторический отдел Еврейского музея в центре и в музей Витебска, в частности.

Юрий Моисеевич Пен – художник-реалист старой школы, выходец из старой свалившейся русской академии. Он все-таки остался самим собой, сохранив большую дозу своей искренности.

Его мастерская, облепленная с пола до потолка его работами, и он сам за мольбертом с уже ослабленным зрением – образ столь же трогательный, сколь заслуживающий большого уважения.

Нельзя не ценить эти упомянутые заслуги, и думаю, что о таком труженике, о таком в своем роде “пролетарии” должна знать и пролетарская масса. Витебск же в особенности должен помнить его».

Школа Пэна просуществовала до 1918 года – после все частные инициативы были закрыты. Однако вскоре Марк Шагал организовал Народное художественное училище, и руководить оной из мастерских он пригласил своего первого учителя.

Когда же училище было реорганизовано в институт, Пэн не только преподавал в нем, но и исполнял обязанности проректора по учебной части. Все это время проводились постоянные выставки Пэна и его учеников, его работы отбирались на выставки Академии художеств и выставки Петроградского общества художников.

В 1923 году художественный институт, в котором преподавал Пэн, был вновь реорганизован, но на этот раз с понижением – в техникум. И в скором времени, конфликтуя с новым руководством и не принимая их методов образования, Юдель Пэн написал заявление об уходе. Вместе с ним ушли тогда и многие другие педагоги.

Пэн же устроился на полставки в механический техникум и писал тогда одному из учеников:

«Чувствую себя очень скверно как морально, так и материально. Уже несколько месяцев, как нет заказов. В механическом техникуме получаю 7 руб. 23 коп. в месяц. Вот и все. Одним словом, нехорошо нашему брату».

Пэн лишился студии, но продолжал работать дома, что ничуть ему не мешало. Он вообще был скромен и непритязателен в быту. В доме не было почти ничего, кроме картин – ими были увешаны все комнаты.

Пэн отказывался продавать свои работы, которые он создавал не на заказ – даже Третьяковская галерея, желавшая заполучить несколько его картин, получила отказ.

А на все вопросы недоумевающих родственников, почему он не продает картины, когда сам находится в довольно бедственном положении, он отвечал: «Деточки, я не торгую своим вдохновением».

До конца дней у Пэна не было своей семьи. Конечно, он влюблялся, случались романы, да еще какие. Была среди возлюбленных, например, дочка местного губернатора. Он рисовал ее в стиле ню – и за эти картины Пэну предлагали баснословные суммы, но он хранил их у себя.

В ответ же на вопросы, почему он не обзаведется семьей, Пэн неизменно отвечал: «Я мог бы стать и мужем, и отцом, и дедом, но каким бы я тогда был художником?»

Последние годы жизни он провел в полном одиночестве, за ним ухаживала сестра – и с вопросами о продаже картин время от времени заходили двоюродные родственники, получая очередной отказ.

Эти самые родственники и стали главными подозреваемыми в уголовном деле по убийству Юделя Пэна. Тело 82-летнего художника, зарубленного топором, было обнаружено 1 марта 1937 года в его квартире.

Родственники Пэна утверждали, что накануне встретили художника вместе с незнакомцем, которого Пэн представил как бывшего ученика. Но местное следствие «установило», что двоюродная сестра Пэна так мечтала о его коллекции, что предложила ему жениться на своей дочери.

Пэн отказался, и тогда она стала постоянно подсылать к нему своих детей, стремясь узнать, где художник хранит свои деньги. В итоге была арестована и осуждена вся семья сестры Пэна, девять человек.

Мотивом их преступления признали факт, что художник намеревался после смерти отдать все свои картины городу, а не оставить их «семье».

Правда, следователем из Минска, приехавшим в Витебск для контроля нашумевшего дела, была озвучена совершенно другая версия. В коллекции Пэна были полотна, где в стиле ню были запечатлены жены многих городских чиновников.

Например, местного следователя, который и вел дело об убийстве Пэна. Минский специалист предположил, что Пэн был убит витебским следователем из ревности – после этого ему приказали завершить расследование.

Он сел в поезд – и больше его никто не видел. Впрочем, в том же 37-м был расстрелян и начальник витебского следствия – за пытки в отношении подследственных и жестокое убийство своей жены.

Четверо из осужденных родственников Пэна сгинули в лагерях, а все его картины перешли к городу.

После смерти Пэна в Витебске была создана его картинная галерея, в которой выставили почти 800 работ художника. С началом войны коллекция была эвакуирована в Саратов. Но после окончания войны в Витебск вернулась лишь небольшая часть работ, остальные до сих пор числятся пропавшими.

Сохранившиеся же работы хранятся в Витебском художественном музее и Национальном художественном музее Республики Беларусь.

Почти на каждой из картин изображена повседневная жизнь местечковых евреев прошлого века, их мир, наполненный сокровенными мечтами, печалями и радостями – мир, умело и тонко запечатленный еврейским художником Юделем Пэном.