НИНА НИКОЛАЕВНА ГРИН
ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АЛЕКСАНДРЕ ГРИНЕ
(отрывки)
*
Запахи, шум и грохот порта Грин любил. Это, говорил он, осталось в нем с юности, с Одессы, когда, работая или ища работы и пищи, целые дни толкался он по порту, его закоулкам, припортовым кабачкам и харчевням.
Острые запахи моря, крики и песни моряков и грузчиков, ароматы выгружаемых и нагружаемых товаров, фруктов, стройная суета работы, дали неизвестных, впереди лежащих путей, песней вошли в его душу и остались там навсегда.
Летом почти каждый день, хоть ненадолго, мы заходили в феодосийский порт. Мало было движения в нем в те годы, но и оно прельщало нас. Иногда молча, «положив душу набок», как говорил Александр Степанович, сиживали мы где-нибудь в уголке порта, будто бесцельно, но так хорошо.
*
Александр Степанович всегда, даже в бродяжестве и нужде, таскал в своем мешочке книги. И первый его визит в новом городе бывал в библиотеку. В Ленинграде мы книг не покупали, в городе было много библиотек.
Грин имел добрые связи с Публичной библиотекой, где широко пользовался книгами, иногда даже брал на дом. Переехали в Феодосию. Первой крупной книжной покупкой Александра Степановича был Большой энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.
«Без энциклопедии, — говорил он, — в таком захолустном городке, как Феодосия, жить очень трудно. Писатель не имеет права что-нибудь говорить наобум. По-настоящему он должен сам быть энциклопедистом, знать много и широко.
Немногие писатели являются такими широко образованными людьми, но это — требуемый идеал. Большинству знать всё невозможно, а избегать неизвестного тоже нельзя, оно иногда попутно, но необходимо. Вот тут-то энциклопедия — мой малый верный друг».
В последние годы Александр Степанович очень любил взять случайный том энциклопедии — сесть с ним на несколько часов и, лениво перевертывая, искать неизвестное интересное. В Феодосии были две не очень богатые библиотеки: городская и у водников.
А как только у нас появлялись хотя бы небольшие свободные деньги, Александр Степанович покупал книги. Когда приезжали в Москву, любил бывать на книжном развале у Красных ворот.
Из старых русских писателей многих любил и ценил Грин. Очень ценил Льва Толстого — только беллетриста, восхищаясь его мастерством, силой таланта, великим, даже как бы циничным, от глубины проникновения, знанием жизни.
Толстого-философа не терпел: «Для души ничего старик не дает».
Любил искренне и сердечно Чехова. «Настоящий художник и настоящий человек, — говорил он, — какая умная, добрая душа, мало кто так любит людей, как он. Когда бы и что бы из его произведений ни читаю, всегда делается на душе тепло и немного грустно».
О Лескове — «страстный, своеобразный человек, трудный и талантливый. Учиться и учиться у него надо».
И когда по выдумке, должно быть, РАППа, из библиотек стал изыматься Лесков (изъятые книги сжигались), Александр Степанович чуть не на коленях умолил заведующую библиотекой подарить ему всего библиотечного Лескова, обещая нерушимо хранить тайну подарка.
Много вечеров читал он мне его, восхищаясь силой и своеобразием таланта. Нравился изящный холодок Бунина.
Читали всего Диккенса, Достоевского, Гоголя, читали с любовью, не торопясь. Волновала биография Пушкина. Горький, Аксаков, Щедрин, не весь Тургенев, и многие-многие привлекали духовный взор Грина и ценились им…
Понравились Грину первые рассказы М. Булгакова, охотничьи — М. Пришвина. Грин говорил об Алексее Николаевиче Толстом:
«Силен, будет мастером, напрасно на пьесы разменивается», говорил, что в начале его писанья казалось, что из него не выйдет хорошего писателя, потом с удовольствием читал его рассказы до заграницы.
С удовольствием читал Александр Степанович китайские сказки, сказки Афанасьева и другие; различные путешествия…
Свифта читал всегда один, «так как его острота, — уверял он, — лучше переваривается наедине».
Любил иностранную литературу: Эдгара По, Сервантеса, Диккенса, Бальзака, Мопассана, Лондона, Сетона-Томпсона, Киплинга, особенно «Свет погас», Мериме, Бейля, Цвейга, Синклера Льюиса, особенно «Главную улицу» и «Эроусмита», Голсуорси, Гофмана…
Не помню уже заглавие и содержание книги, которую незадолго до смерти я читала Александру Степановичу. К счастью, она сдана мною в 1941 году в Литературный музей. Она нежно тронула его сердце.
Как выяснилось потом, это была книга Габриель Колетт «Конец Шери». Увы, она там не сохранилась.
.
