В рамках стартующих (или вялотекущих с начала года) в Земперопере недель, посвящённых Рихарду Штраусу, которого так много связывало именно с Дрезденом, давали вчера одноактную "Электру", ангажировав по сему случаю Ирэн Теорин, знаменитое шведское драмсопрано. Сразу оговорюсь, что оперу эту слушал впервые, и стала она для меня первой штрауссовской оперой вообще. У Штрауса, кроме хрестоматийного вступления к "Also sprach Zaratustra", я знаю ещё одну симфоническую поэму "Дон Кихот" с потрясающе переданным музыкально движением ветряных мельниц, а также несколько Lieder. Ну, да ладно, как раз для таких несведущих и организуют подобные недели. И я благодарен организаторам, что вчера была возможность услышать э т о. Как бы точнее выразиться... Есть вот, например, "Lucia di Lammermoor" или "Rigoletto", музыка которых может быть оценена в рамках таких категорий, как красота-уродство, традиция-модерн. Хор в третьем действии "Rigoletto", имитирующий завывание приближающейся бури, новаторство, в форме - много традиции. Электру чрезвычайно сложно оценивать во всех этих категорияx. Кажется, что эта музыка возникла из ниоткуда, налетела из преисподней, будто разверзся портал в какой-то дотварный мир, когда Господь не разделил ещё света от тьмы. Чем-то хтоническим дохнуло вчера из оркестровой ямы. Казалось, что как в "Путанице", стряслось нечто недопустимое и страшно-невозможное - море загорелось, не меньше. Бурлением животного в человеке можно назвать всю партитуру и казалось, что невидимая стена звука словно стоокое чудовище таращится больше на зрителя, чем на происходящее на сцене. Слово явно уступило в схватке с музыкой - в этом, наверное, заключается единственное, что роднит Электру со многими сёстрами по жанру. Немало диалогов потонуло в этом горящем море, в котором барахтались певцы - каждый при этом в своём. Только в арии Хрисофемиды промелькнуло нечто аполлоническое, светлое, некоторая последовательность консонансов. В остальном, Электра - вещь абсолютно демоническая, антигуманная, антихристианская, беспросветная, как предсмертные метания горячечного больного по постели. Тут не только полный распад личности на три женских персонажа, которые безнадёжно ищут выход друг к другу, ищут соединения, но оно невозможно. (В наши дни разве иначе?) Ещё ведь и надлюдная трагедия перемалывает души людей - равно жертв и палачей. Отравленный ненавистью дом Агамемнона - это же аллегория всего человечества и отдельного человека раздираемого не им на себя наложенными цепями. Электра всю оперу ждёт Ореста, вместо того, чтобы самой нанести удар. Гамлет в юбке. Гамлет, с которым не церемонились. Но не Лорензаччо способный после всех метаний на поступок. Впрочем, уже на примере Лорензаччо ясно, что тираноборство обращено исключительно в прошлое, имея большие трудности с будущим. Как объяснить её гибель? Идея поглотила её, а поскольку никакого видения будущего после пришествия Ореста у неё не было (в отличие от сестры), то и оставаться на земле её было невозможно. Мать и злобный отчим были последними ничтоками связывавшими её с жизнью=прошлым. Не Орест и уж не приземлённая сестрица. Хотя Хрисофемида, наверное, единственный персонаж, которому сопереживаешь. Она человечна. Остальные люди-идеи, люди-программы. Какие-то большевики.
Идя на постановку, я очень боялся, что поставлено будет в немецком духе, с вибраторами и летающими бюстгальтерами. Не могу назвать постановку Барбары Фрей шедевром, но она не мешала восприятию общего, худо-бедно в него вписываясь. Был, конечно, гигантский контраст между убранным деревянными панелями залом суда с красующейся сверху надписью JVSTITIA FVNDAMENTVM REGNORVM. По правде сказать, не совсем понятно кто в постановке символизирует справедливость. Если Клитемнестра и Эгист - узурпаторы, а Орест - карающий меч справедливость, то почему не испытываешь к этому тираноборцу той симпатии, с которой приветствуешь шекспировского Макдуфа? Как тать в нощи, прокрался и перерезал глотку спящей старухе-матери, а затем долго и мучительно выпускал кишки отвратительному, но такому человечному в своих криках о помощи Эгисту. Слишком убедительной была его победа, слишком неравной игра, а симпатии невольно склоняются на сторону слабых пускай и в действительности всесильных. Разве не жалко прячущегося за занавеской гатчинского сумасброда?
В тупик меня поставили разбросанные или сложенные в стопки картонные коробки и прочие следы ремонта. Видимо, объяснения этому следует искать во фрейдизме. Теперь об исполнителях.
Iréne Theorin (Электра) произвела неизгладимое впечатление: потрясающим по силе и клокочущей в нём энергии голосом, с верхами, не провопленными на "слабо", а подчинёнными внутренней логике. Я с трудом припоминаю когда я последний раз слушал певицу, которая в такой степени поставила бы свой голос на службу произведению, своему персонажу, партии ̶и̶ ̶п̶р̶а̶в̶и̶т̶е̶л̶ь̶с̶т̶в̶у̶.̶ Оказалось, что и актриса, ко всем своим вокальным данным, Теорин замечательная. Она не просто бешено провращала глазами, надувая щёчки и истеря - нет, она прожила эту роль так, как будто это был полноценный драматический спектакль. Во многом благодаря Теорин музыка Штрауса вчера засверкала в полном объёме всеми своими демоническими и человеческими искрами. Вчера искрилось и всполохи огня вырывались из естества Электры.
Клитемнестра (Tichina Vaughn) певица иного калибра, но всё же в сцене с Электрой была почти конгениальна исполнению Теорин.
Хрисофемида (Camilla Nylund) оказалась голосовым антиподом Электры. Воплощение нормальности. Но нормальность вчера была не в чести. Интересно будет послушать её Татьяну летом.
Мужчины как-то все не впечатлили. Да и мужские партии не принадлежат, как мне кажется, к удачам "Электры". Оперы женской. Во многих смыслах.