...и сладковатый дух сирени. Небеса, спозаранку намытые до скрипучего блеска, заглядывают во все его окна, как в зеркало: Ой, как же мы пригожи!  На нижних этажах зеркал то ли явью, то ли навью, а, может быть, даже и правью, как на театральном заднике, развернутом глубоким, широким и высоким небесно-голубым вечно живого неба,  в легком волнении ветра кружатся зеленокудрые клены, сбивчивым ритмом неторопливо поправляют прическу, обрюхаченные завязью цвета, рябины,  а конский каштан неистово ржа, жжет свои свечи…

Даже тополь – привычно величав и нетороплив – в этом кружении буйства весны выстрелил листом, как из пушки. Стрельнул и оглох. Стоит теперь на Бибиковском бульваре стройным рядом в новом зеленом мундире, боясь, лишний раз в свете солнца шелохнуться. Только шумит. Шумит тихо-тихо, нежно-нежно, шепчет половодной весной в ухо прохожему: Ша-аа… шы-ыы… все образуется…

Воды Днепра прибыли, утки созрели – разбрелись парами. Ходят под легким дуновением ветерка под берегом. Она в поисках трапезы вышагивает впереди серой, типа неприступной, королевой, шатко-валко виляя гузкой, он – ее шаг своим пестрым шагом накрывает. Такая игра. Это люди, в большинстве своем, ужинают молча «будто супруги, истомленные тридцатью и тремя годами брака, очень скучного, что ни у кого не осталось сил ни на ненависть, ни на заботу». Утки же ужинают звонко и задорно, покрикивая. Но, недели так две, до цвета акации, а после без прощания расстаются раз и навсегда.

Солнце льет на Киев-град. И каждой твари жаждется пары.

У магазина «Мясо» сидит лайка. Сидит и смирно ждет хозяина. Рядом примостился субъект без определенного места жительства, в аббревиатуре – БОМЖ. Пьян, рван и жутко воняет. Так воняет, что даже собака от него отвернулась, кривит мордолицо.