Не так давно, три недели назад, признаваясь тут в любви к Городу,

"Только тот, кто был в Киеве, кто смотрел с Царской площадки на широкий, торжественно-величавый, спокойно сияющий своим серебром на солнце Днепр и на безграничный, необъятный простор заречных далей -- захватывает дух и радостно освобождается и расширяется душа от этого простора! --  кто бывал в Выдубицком монастыре, на высоком, крутом, зеленом берегу и оттуда смотрел на поля и леса, которым нет конца, нет краю, -- только тот поймет, почему для киевлянина нет ничего дороже Киева с его Днепром..."

вспомнила и Лифаря Сержа.

"Я лежу у груди матери, и мне смутно-сладостно. Своими беспомощными губами я ловлю кончик, который не только питает, насыщает меня, но и рождает неясные чувства -- даже не чувства, еще не ставшие чувствами..."

Тогда же, на излете сентября, субботним погожим днем ходила по Большой Подвальной, ныряла в ее тихие дворы, слушала душой мелодию хрустальных колокольчиков вечности. На самом деле, времени нет, все это прошлое, настоящее и будущее придумали скучные люди. А, может, и не скучные, но глухие на душу, ленивы на память, слепые на искренность и по-детски открытость живого, не верящие, не помнящие, и имя им легион.

"Но что-то человеческое, свежее, молодое, брезгующее доносом и предательством, каждый раз останавливало готовый вырваться крик..."

На днях был день психического здоровья, впору признаться: я -- в некоторой мере псих, тихая городская сумасшедшая; я порой слышу, вижу, чувствую то, что для нормальных в их настоящем не существует (понятие "варианты нормы", на самом деле, довольно условное, кто интересовался, знает, что это, если упрощенно, большинство). На самом деле, слышать, видеть, чувствовать вечность может каждый, стоит только захотеть. Хотят редко, говорят, мол, сил жалко, а ключ к потаенному прост: любовь! Любовь к каждому дню, к каждому мигу, вдоху, биению сердца, любовь к тому месту, где живешь. Но, если не любишь, есть всегда выход, вернее -- два: сменить место жительства или застрелиться. Застрелиться, впрочем, сложнее, проще -- выть, стыть, ненавидеть и топиться в каждом своем мелком дне, доходящем только по горло. В горле живет голос. Голос людям дается для слов и для пения, а ноги даются для танца. Для танца, опять же, для бега, прогулок,  любви,  жизни, но только не для того, чтобы ими удерживать задницу, сидящую на офисном стуле, или лежащую на диване.

"А может быть, в мечтах недоступное кажется лучшим, более прекрасным и более желанным, чем в действительности, всегда несущей в себе некоторое разочарование  некогда -- полноту?..."

В горле живет голос, в организме -- ноги, а в вечности живет душа. Она есть у каждого города, в каждой улице этого города, в каждом доме улицы этого города, в каждом кирпичике дома улицы этого города. Услышать ее не тяжкий труд, не услышать -- банальная лень. Лень чревата платой. Плата вносится ударами вечности от пощечин историей до ударов гражданской под дых.

"... вспыхнувшая летом 1914 года мировая война выбила все из колеи и перевернула все вверх дном."

Вспыхнувшая весной 2014 года мировая война выбила все из колеи и перевернула все вверх дном...

"Спокойно-ленивого, безмятежного Киева нельзя было узнать..."

Не узнать. Но, когда кажется, что силы на пределе, нервы-канаты в клочья, а разум вот-вот готов разорваться на тысячи мелких осколков, неожиданно случаются светлые дни -- почти случайные (на самом деле, в стране волшебной ОЗ ничего не бывает случайно), чудесные люди на вызове, буквально у порога, дарят книгу "Серж Лифарь" (издательство киевское "Муза" Лтд - а то! 1994 год, смешной тираж в 20 тысяч экз.) Почему? -- Не знаю! Сказали, что окрас радужки глаз у меня особенный, редкого цвета -- цвета, который бывает только у долгожителей.

Город, ты сейчас спишь, но я знаю: ты слышишь. Знай, я помню, что каждый должен делать то, что он должен -- любить. И пусть будет, что будет!