Всё так и было. Так оно и было.
Я не любил её, она меня любила.
Я не спешил, она не торопила,
Я не решил, она за нас решила.

Я исчезал, она меня искала,
Я возвращался злой и сам не свой.
Когда я врал смотрела и молчала,
И улыбалась мне, качая головой.

Я ревновал, она не ревновала,
Я предавал, она была верна.
Я не прощал она мне всё прощала,
Всю ночь тихонько плача у окна.

Запорошило всё, метелью закружило,
Дорогу к дому снегом завалило.
Всё так и было. Так оно и было.
Я не забыл её... Она меня забыла.

Может быть, на его планете даже время течет иначе -
Целый год ничего не значит, и вся жизнь ничего не значит.
И пока он там чистит зубы или, не приведи, рыбачит,
Здесь успеешь купить квартиру, и, к примеру, отстроить дачу.

И пока он там чистит зубы, убирает в стаканчик щётку,
Ты успеешь на жизнь все планы расписать максимально чётко:
Отучиться, найти работу, чтоб зарплата не ниже сотки,
Не скучать по нему, конечно, научиться плясать чечётку,

Записаться в бассейн и фитнес, за границу продать картину,
Написать свой роман-бестселлер - на три тома, не очень длинный,
И влюбиться, и выйти замуж, и родить непременно сына,
А потом непременно дочку - скажем, Дмитрий и Катерина.

Воспитать их, дождаться внуков, снять кино по своим мотивам,
С первой пенсии - дом у моря, чтобы ноги купать в приливах,
Любоваться высоким небом, и, конечно, стареть красиво,
Не скучать по нему, ты слышишь, доживать свою жизнь счастливой.

Умирая в своей постели, здравомыслящей, мудрой, зрячей,
Помнить: жизнь не была ошибкой, а скорее была удачей.

...Так уж вышло: в его Вселенной даже время текло иначе.
Он вернулся.
К твоей могиле.
Через пару веков.
И плачет.

© alter-sweet-ego

Забери меня, спрячь меня – это уже не лечится
Не поможет ни чай, ни варенье, ни плед на плечи
Коньяку бы покрепче и темный уютный угол
И чтоб меньше, чем на дыхание друг от друга.
Забери меня, спрячь меня от перекрестных выстрелов,
От всех календарей, циферблатов, нечетных чисел,
Я сегодня ребенок испуганный, я не женщина...
По серьезности как по стеклу побежали трещины.
Да, я знаю, что так не решают проблем – побегами,
Да, я знаю – нельзя – с головой, наобум, с разбегу, но
Все равно забери меня. Пусть я могу быть сильной,
Но сейчас мне так холодно, страшно, невыносимо...
Забери меня, спрячь меня... руки, ладони, улицы,
И часы напролет, глядя в дождь, прислонившись к стеклу лицом,
И перила мостов, и пролеты чугунной лестницы...
...или может, оставь меня – это уже не лечится.

©Маргарита Архипова

Пишет alter-sweet-ego:

Твоя новая девушка любит миндаль и мёд,
Заплетать две косички и летом встречать закаты.
Никогда неизвестно, что дальше произойдёт -
Мы с тобою могли бы лет восемь как быть женаты.

Мы с тобою могли бы... Но, видимо, не могли.
Здесь бессмысленно, правда, выискивать "что бы, если".
Расскажи это памяти. Я - расскажу любви.
Эта ложь, вероятно, получится интересной.

Это ложь? Вероятно. Получится? Кто бы знал.
Я давно зареклась предугадывать и бояться.
Твоя новая девушка - как ты её назвал? -
Любит солнце и ветер, дождинки ловить на пальцы.

Твоя новая девушка... Точки в конце строки.
Твоя новая девушка любит - и как бы закончить фразу?
Твоя новая девушка любит... мои стихи.
Мироздание шутит.
Но мне не смешно ни разу.

Если о чувствах, то - лучше по телефону,
Если о прошлом, то – лучше о нем не надо.
Если в глаза друг другу – твой изумрудный омут
Сводит с ума до сих пор. А я не умею плавать.

Если о декабре – холодно. Замерзают пальцы,
Если о расстоянии – близко, но снова - пробки.
Если опять учиться нам возвращаться
Я не уверена – хватит ли нам сноровки.

Если…А, впрочем, нужно ли это «если»?
Все так совпало – морозы внутри - с метелью
Уличной. Хочется виски, и тупо - в кресле
Сидеть и смотреть на огни новогодней ели.

«Happy New Year», верь до сих пор в приметы,
(Свечи горят так быстро…почти как спички)
Майя немного ошиблись с концами света...

Это случилось.
Но - раньше.
И - крайне лично.

©Carina Summer

А и все тебе пьется-воется, но не плачется, хоть убей.
Твои мальчики – божье воинство, а ты выскочка и плебей;
Там за каждым такая очередь, что стоять тебе до седин,
Покучнее, сукины дочери, вас полгорода, я один;
Каждый светлый, красивый, ласковый, каждый носит внутри ледник –
Неудачники вроде нас с тобой любят пыточки вроде них.

Бог умеет лелеять, пестовать, но с тобой свирепеет весь:
На тебе ведь живого места нет, ну откуда такая спесь?
Стисни зубы и будь же паинькой, покивай Ему, подыграй,
Ты же съедена тьмой и паникой, сдайся, сдайся, и будет рай.
Сядь на площади в центре города, что ж ты ходишь-то напролом,
Ты же выпотрошена, вспорота, только нитки и поролон;
Ну потешь Его, ну пожалуйста, кверху брюхом к Нему всплыви,
Все равно не дождешься жалости, облегчения и любви.

Ты же слабая, сводит икры ведь, в сердце острое сверлецо;
Сколько можно терять, проигрывать и пытаться держать лицо?!
Как в тюрьме: отпускают влёгкую, если видят, что ты мертва.
Но глаза у тебя с издевкою, и поэтому черта с два.
В целом, ты уже точно смертница, с решетом-то таким в груди.
Но внутри еще что-то сердится. Значит, все еще впереди.

Мне старый человек сказал,
И я навек запомню эту фразу:
"Не могут быть красивыми глаза,
Которые не плакали ни разу.

Не может быть красивою душа,
Которая ни разу не страдала,
И человек красив только тогда,
Когда есть сердце, а не кусок металла!"

У Маринки муж - дебил,
Нинкин - шубу не купил,
Светкин - очень много пьет,
Машкин - с Машкой не живет,
Иркин - жадный как гобсек,
Алевтинин - гомосек,
Катькин - вечно на работе,
Зинкин - отрастил животик,
Ольгин - помнится, храпит,
Ленкин - с секретаршей спит,
Янкин - ногти не стрижет,
Валькин - вечно Вальке врет,
Алкин муж влюбился в Галку,
Галкин - алкоголик жалкий,
Ингин - слишком волосатый,
Веркин - в пятый раз женатый,
Дуськин - платит алименты,
Лизкин - неинтеллигентный,
Жанкин - ходит в казино,
Леркин - с ней не спит давно,
Тонькин муж потеет жутко,
Танькин - ходит к проституткам,
Зойкин - не купил кольцо,
Люськин - бил ее в лицо,
Настин муж - не остроумен,
Ксюшин - тот вообще безумен,
Сонькин муж - красив, но туп,
Анжеликин - жутко груб,
Вероникин - не богат,
Клавкин - к маме съехал, гад,
Но до этого, зараза,
Писал мимо унитаза!
Сердце лифчик рвет на части:
Есть у всех семья и счастье!
Есть у всех твоих подруг
Нежный муж, любимый друг -
ЖИЗНЬ ДОЛЖНА
БЫТЬ СПРАВЕДЛИВОЙ:
ВЫЙДИ ЗАМУЖ, СТАНЬ СЧАСТЛИВОЙ!!!  

Я знала, как тебе понравиться,
Я знала, нужно быть какой:
Как та веселая красавица,
Едва махнувшая рукой
И ускользнувшая таинственно,
Маня загадочной душой...
Я знала - нужно быть единственной,
Неповторимой и .... чужой.
И притягательно изменчиво,
И зная, что лишает сна,
Вот так всегда смеется женщина,
Когда в другого влюблена.
Так выпивать умеем соки мы
Из тех, кто покорен и тих.
И я была такой со многими,
Поскольку не любила их.
Но ты губил во мне красавицу
Смущением, как паранджой.
Я знала, как тебе понравиться,
Но не умела быть чужой.

 

Чёрный пёс на полу перед дверью
С жутковатым мерцающим взглядом...
Он скользнул в мою жизнь серой тенью
И остался с тех пор со мной рядом.

Целый день он скрывается где-то,
Растворившись в предутреннем мраке,
Укрываясь за солнечным светом,
Пряча в тень свою душу собаки.

В пустоте суеты тягомотной
Он почти что меня не тревожит,
Лишь мелькнёт силуэтом неплотным
Зыбкий призрак в тумане прохожих.

Но закат догорит, как бумага,
Темнотой переулки завьюжит...
И я жду с нетерпеньем и страхом,
Когда пёс снова выйдет наружу.

Он придёт созерцать мою душу,
Терпеливый взыскательный зритель.
Он появится. Я ему нужен.
Я - трофей, ну а он - победитель.

И из чрева густеющей ночи
Без фанфар в мой мирок просочится
И у двери уляжется молча
Чёрный пёс. И опять мне не спится...

И любые слова бесполезны -
Он себя не опустит до спора.
Я в глазах, излучающих бездну,
Вижу сталь своего приговора.

Атеист

Простая загадка

Не сон и не память,
Не правда, не ложь,
Не вера, не жалость,
Не холод, не дрожь,
Не ветер, не стены,
Не голос, не слух,
Не солнце, не тени,
Не сердце, не стук,
Не стон, не молитва,
Не слезы, не смех,
Не гром, не стихия,
Не совесть, не грех,
Не сила, не слабость,
Не жизнь и не смерть,
Не горе, не радость,
Не гордость, не лесть,
Не боль, не паденье,
Не рана, не кровь,
Не явь, не забвенье,
Проклятье - ......

Признание на ночь

1.
Я выгляжу умнее, чем я есть,
Способность мерзкая присуща лицемерам.
Они не знают что такое честь.
Есть только недоверие и вера.
Но, к счастью, есть и в них одна черта,
Они честны становятся ночами.
Пусть вам меня не видно ничерта,
Я буду чист пред вашими очами.

Я вовсе не умён. Моя вина,
Что вас заставил думать по-другому.
Не верьте мне. Я словно та луна,
Что к вашему спиной прильнула дому
И льет лучи. Узорами теней
Они вплелись в ваш мир, но вам не больно.
Лишь потому я выгляжу умней,
Что вы мне верите, родная,
но довольно.

С любовью стыд приходит. Я молчу.
Лишь в голове качается устало:
Жаль, не дано озябшему лучу
Скользнуть под шерстяное одеяло.
Ну, вот опять – признание в любви,
А что за ним? Желание согреться.
И я готов, оставшись визави,
Вам руку предложить свою и сердце.
Вы слышите? Зову вас под венец.
Но только вряд ли вам я буду нужен.
Любовь моя, запомните, я – лжец,
А лжец не может быть хорошим мужем.

2.
Пусть я давным-давно примёрз к окну,
Мне, кажется, становится теплее.
Пожалуй, я к вам завтра загляну
Хоть, может быть, об этом пожалею.
Я искренне наплёл вам о луне,
Её лучах в стекле заледенелом,
Но ложь всегда останется при мне.
Я глуп и я люблю вас.
Что мне делать...

 

Читатель мой, ненадобно бояться,
Что я твой книжный шкаф обременю
Посмертными томами (штук пятнадцать),
Одетыми в тисненую броню.

Нет. Издана не пышно, не богато,
В простой обложке серо-голубой,
То будет книжка малого формата,
Чтоб можно было брать ее с собой.
 

Дальше

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Сидел рыбак веселый
   На берегу реки,
И перед ним по ветру
   Качались тростники.
Сухой тростник он срезал
   И скважины проткнул,
Один конец зажал он,
   В другой конец подул.

И, будто оживленный,
   Тростник заговорил —
То голос человека
   И голос ветра был.
И пел тростник печально:
   «Оставь, оставь меня!
Рыбак, рыбак прекрасный,
   Терзаешь ты меня!

И я была девицей,
   Красавица была,
У мачехи в темнице
   Я некогда цвела,
И много слез горючих
   Невинно я лила;
И раннюю могилу
   Безбожно я звала.

И был сынок любимец
   У мачехи моей,
Обманывал красавиц,
   Пугал честных людей.
И раз пошли под вечер
   Мы на берег крутой
Смотреть на сини волны,
   На запад золотой.

Моей любви просил он,—
   Любить я не могла,
И деньги мне дарил он,—
   Я денег не брала;
Несчастную сгубил он,
   Ударив в грудь ножом,
И здесь мой труп зарыл он
   На берегу крутом;

И над моей могилой
   Взошел тростник большой,
И в нем живут печали
   Души моей младой.
Рыбак, рыбак прекрасный,
   Оставь же свой тростник.
Ты мне помочь не в силах,
   А плакать не привык!»

 

 

"Печальная лошадь" Однажды я вышел на людную площадь И рядом увидел печальную лошадь. Средь шума и смеха, тиха и бледна, С букетом фиалок стояла она. И я, поклонившись, шепнул ей: - Простите. Ответьте, прошу, отчего вы грустите? Сегодня ведь праздник, а в праздник всегда Обида не в счет и беда – не беда! Печальная лошадь, вздохнув, отвечала: - Я нынче впервые на площадь попала. В обычные дни я ее обхожу - До ночи тележку с дровами вожу. Но я вдруг решила не жить из-под палки - Ушла от тележки, купила фиалки И в новом пальто, позабыв про дела, Взяла и сегодня на площадь пришла. Мне б очень хотелось дождаться салюта, Но только салюта все нет почему-то….. Как жаль, ведь пора за тележкой идти - мне нужно вернуться домой к девяти. Не скоро на площадь я выберусь снова, Все буду работать и ждать выходного, И, может быть, снова салют пропущу…. Вам ясно теперь, отчего я грущу? Что мог я сказать? И что толку в ответе, Раз лошади плохо живется на свете?… Хотел я уйти. Распрощался. И тут над площадью с грохотом вспыхнул салют. И будто за все ожиданья подарок, Салют был прекрасен и сказочно ярок. Счастливая лошадь, а с ней детвора В восторге кричали: “Салюту – ура!” Пусть кто-то, услышав, не сдержит насмешки. Рассказ мой для тех, кто устал от тележки, Рассказ для того, кто тележку везет, - Пускай же хоть в сказке ему повезет. Алексей Дмитриев

   

 

 

"Ходит наша бабушка"

Ходит наша бабушка, палочкой стуча, Говорю я бабушке: "Позову врача, От его лекарства станешь ты здорова, Будет чуть-чуть горько, что же тут такого. Ты потерпишь чуточку, а уедет врач, Мы с тобою, бабушка, поиграем в мяч. Будем бегать, бабушка, прыгать высоко, Видишь, как я прыгаю, это так легко". Улыбнулась бабушка: "Что мне доктора, Я не заболела, просто я стара, Просто очень старая, волосы седые, Где-то потеряла я годы молодые. Где-то за огромными, за лесами темными, За горой высокой, за рекой глубокой. Как туда добраться, людям неизвестно". Говорю я бабушке: "Вспомни это место! Я туда поеду, поплыву, пойду, Годы молодые я твои найду! Дора Хайкина Просомтреть видео стихотворения " Мне звезда упала на ладошку "

   

 

"Мне звезда упала на ладошку"

Мне звезда упала на ладошку. Я ее спросил - Откуда ты? - Дайте мне передохнуть немножко, я с такой летела высоты. А потом добавила сверкая, словно колокольчик прозвенел: - Не смотрите, что невелика я... Может быть великим мой удел*. Вам необходимо только вспомнить, что для Вас важней всего на свете. Я могу желание исполнить, путь неблизкий завершая этим**. Знаю я, что мне необходимо, мне не нужно долго вспоминать. Я хочу любить и быть любимым, я хочу, чтоб не болела мать, чтоб на нашей горестной планете только звезды падали с небес, были все доверчивы, как дети, и любили дождь, цветы и лес, чтоб траву, как встарь, косой косили, каждый день летали до Луны, чтобы женщин на руках носили, не было болезней и войны, чтобы дружба не была обузой, чтобы верность в тягость не была, чтобы старость не тяжелым грузом - мудростью бы на сердце легла. Чтобы у костра пропахнув дымом эту песню тихо напевать... А еще хочу я быть любимым и хочу, чтоб не болела мать. Говорил я долго, но напрасно. Долго, слишком долго говорил... Не ответив мне звезда погасла, было у нее немного сил. А. Дольский Просомтреть видео стихотворения " Мне звезда упала на ладошку "

   

Различные Женщины ходят по свету. Буквально два слова - на тему на эту. Во-первых, есть Женщины - рыбки и птички. Есть зайки и пупсики. Пышки и спички. Драконы и змеи. И тысячи кисок. (Тут крик из толпы: 'Огласите весь список!') Есть Женщина-смирно. Есть Женщина-вольно. Есть Женщина-'Нива' и Женщина-'Вольво'. Есть Женщина-плазма. Женщина-лёд. Женщина-лезвие. Женщина-йод. Есть Женщины-девы и Женщины-овны. Есть Женщины-где-вы? и Женщины-вот-мы! Вот Женщина-финка. Вот Женщина-полька. Вот Женщина-фиг-вам! и Женщина-сколько? Два мира, два полюса: Женщина-хмель И Девочка-помнишь-я-нес-твой-портфель? Манящая Девушка-бригантина И Женщина-где-ты-шатался-скотина? Есть Женщина-повесть. Есть Женщина-строчка. И просто конец всему - Женщина-точка. Нет двух одинаковых Женщин на свете. Мы кое-что поняли в этом предмете. Мягки и податливы Женщины-клецки. Болтает без умолку Женщина-Троцкий. Всегда предсказуема Женщина-эхо. И в семьдесят женственна Женщина-Пьеха. У Женщины-бабы - простая натура. А Женщина-пуля - как водится, дура. Все время колеблется Женщина-синус. И есть свои плюсы у Женщины-минус. У Женщины-червы - огромное сердце. Душа на защелке - у Женщины-дверцы. Прекрасны на Женщине-иве сережки. У Женщины-тумбочки - чудные ножки. Сильна интуицией Женщина-Глоба. Сильна конституцией Женщина-сдоба   Пунцовые губы - у Женщины-вамп. Песцовые шубы - у Женщины-вам-бы. В беседках беседы - у Женщины-ямб. Но сладость победы - у Женщины-штамп.

Ведут себя Женщины неодинаково. Уж мы-то от них навидалися всякого. С рассветом поднимет нас Женщина-утро, А вечером - Женщина-Камасутра. От снега, от ливня, от града укроет Надежная Женщина-рубероид. Лишит разом разума Женщина-ром. На место поставит нас Женщина-бром. Наделает крошек нам Женщина-плюшка. По шайбе нащелкает Женщина-клюшка. Согреет до косточек Женщина-юг. Бесследно поглотит нас Женщина-люк. Вот Женщина-свечка сгорает от страсти. Стирает старательно Женщина-ластик. Вот Женщина-блузка куда-то слиняла. А Женщина-раз нас зачем поменяла? Чего надо Женщине-не-уходи-же? Куда навострилися Женщины-лыжи? Доколь подстрекать будут нас на поступки Зовущие, жадные Женщины-губки? Застряв, словно в джунглях, в словах непролазных, Мы славим всех Женщин - хороших и разных! Заметим от имени всех мужиков: Вы - всё, что нам нужно во веки веков! А именно: мама, супруга, подруга, Лекарство, подушка, мечта, Джомолунгма, Оазис в пустыне и плот в океане, Картошка в кастрюле, грибы на поляне, Заботы о частном и мысли о вечном, Часовня на Красном и звезды на Млечном. Вам скажут и прапорщики, и поэты: Зимою и летом все мысли - про это. А именно: здорово, хоть и непросто, Объять необъятную Женщину-космос, Разжать крепко сжатую Женщину-фигу И выиграть Женщину-высшую-лигу, В постель положить с собой Женщину-книжку, Все деньги поставить на Женщину-фишку, И высшее счастье - вскочить среди ночи С заботой о Женщине-тамагочи.

 

 

Она крылья раскрашивала под настроение,
Обычно в рыжий, но в период влюблённости
Чёрный казался ей цветом спасения
От боли душевной и незащищённости.
Вот и сейчас она злится и хмурится –
Ну, как ей теперь от себя самой спрятаться?
Дура набитая! Глупая курица!
Снова в любовь угораздило вляпаться!
Рыжие пёрышки, губки как бантики,
Смотрят насмешливо карие звёздочки –
Вот ваше Солнце, мужчины – романтики!
Стройтесь рядами, а я – посерёдочке.
Вам невдомёк, что есть девочки-циники?
Те, что любви не хотят повторения –
Глупое чувство доводит до клиники,
А чьи-то касания – до отвращения.
В круговороте игры в обаяние
Как она взгляд пропустила внимательный?
Здравствуйте, Божье моё наказание…
Здравствуй, негаданно мой замечательный…
Впрочем, влюблённость – болезнь не смертельная,
Можно и в руки – как яблоко спелое,
Разве в диковинку сцена постельная?
Что же ты крылья раскрасила в белое…
Снежные перья, душа обнажённая,
Значит и сердце – мишень для предательства!
Где ты увидела, умалишённая
Вечной любви хоть одно доказательство?
В вену иглой его имя впивается,
С каждой секундой растёт привыкание,
Ты уже любишь как он улыбается,
И ищешь губами родное дыхание…
Хватит! …пока не вросла окончательно…
Дура! Опять доигралась в “приличную”!
А чёрное к карим идёт замечательно –
Ты видел меня хоть однажды циничною?
…А он у окна ждал её возвращения
На краешке мира, любовью согретого,
И знал, что попросит сегодня прощения
За то, что в любовь он не верил до этого…

Если хочешь выйти замуж,
Ты купи в киоске Ваниш,
Рано утром до зари,
Мыло ты на терке три,
Стружек ты не растеряй,
И при этом повторяй:

"Замуж скоро выхожу,
Это ясно и ежу".

И на счете двадцать семь
Сто грам ваниша налей.

С адской смесью в темноте
Покатайся на лифте
Как закончишь ты кататься,
Точно в девках не остаться.

Смесь подать придется сразу
На подносе унитазу
От души произнеси:
"Выпей, друг, и закуси!"
Про закуску не забыв, -
И нажми на кнопку слив!

ЛЮБОЛЬ

История болезни

 

Голос – патокой жирной… Солоно…

Снова снилось его лицо.

Символ адова круга нового –

Утро. Дьявола колесо.

 

«Нет, он может – он просто ленится!»

«Ну, не мучает голова?»

Отчитаться. Удостовериться –

Да, действительно,

Ты жива.

 

Держит в пластиковом стаканчике

Кофе – приторна как всегда.

– А в ночную? – Сегодня Танечке

– Подежурить придется – да?

 

Таня – добрая, сверхурочная –

Кротость – нету и двадцати…

Попросить бы бинтов намоченных

К изголовью мне принести.

 

Я больная. Я прокаженная.

Мой диагноз – уже пароль:

«Безнадежная? Зараженная?

Не дотрагиваться – Люболь.»

 

Солнце в тесной палате бесится

И Голгофою на полу –

Крест окна. Я четыре месяца

Свою смерть по утрам стелю

 

Вместо коврика прикроватного, –

Ядом солнечного луча.

Таня? Тихая, аккуратная…

И далекой грозой набатною –

Поступь мерная главврача.

 

*  *  *

 

 

Сухо в жилах. Не кровь – мазутная

Жижа лужами разлита

По постели. Ежеминутное

Перевязыванье бинта

 

Обнажает не ткань багровую –

Черный радужный перелив

Нефти – пленкой миллиметровою –

Будто берег – меня накрыв.

 

Слито. Выпарено. Откачано

Все внутри – только жар и сушь.

Сушь и жар. И жгутами схвачены

Соконосные токи душ.

 

Слезы выжаты все. Сукровицу

Гонит слезная железа

По щекам – отчего лиловятся

И не видят мои глаза.

 

*  *  *

 

 

День как крик. И зубцами гнутыми –

Лихорадочность забытья.

День как дыба: на ней распнуты мы –

Моя память – и рядом я.

 

Хрип,

Стон, –

Он.

Он.

 

День как вихрь в пустыне – солоно,

А песок забивает рот.

Днем – спрессовано, колесовано –

И разбросано у ворот.

 

Лязг.

Звон.

Он.

</i>Он</i>.

 

*  *  *

 

 

Свет засаленный. Тишь пещерная.

Мерный шаг – пустота идет.

Обходительность предвечерняя –

А совсем не ночной обход.

 

Лицемерное удивленьице:

«Нынче день у Вас был хорош!» –

Отчитаться. Удостовериться –

Да, действительно,

Ты умрешь.

 

Просиявши своей спасенностью,

«Миновала-чаша-сия» –

Не у ней же мы все на совести –

Совесть

Есть

И у нас

Своя.

 

…Утешения упоительного

Выдох – выхода брат точь-в-точь, –

Упаковкой успокоительного:

После вечера

Будет ночь.

 

*  *  *

 

 

Растравляющее,

Бездолящее

Око дня – световой капкан.

Боже, смилостивись! – обезболивающего –

Ложку тьмы

На один стакан.

 

Неба льдистого литр –

В капельницу

Через стекла налить позволь…

Влагой ночи чуть-чуть отплакивается

Моя проклятая

Люболь.

 

Отпивается – как колодезной

Животворной святой водой.

Отливается – робкой, боязной

Горной речкою молодой –

 

Заговаривается…

Жалится!..

Привкус пластиковый во рту.

Ангел должен сегодня сжалиться

И помочь перейти черту.

 

*  *  *

 

 

Пуще славы велеречивыя,

Громче бегства из всех неволь –

Слава, слава, Неизлечимая

Безысходность Твоя, Люболь!

 

Звонче! – в белом своем халатике

Перепуганная сестра –

Воспеваю – Хвала, Хвала Тебе,

Будь же лезвием преостра!

 

Пулей – злою, иглою – жадною!

Смерти Смертью и Мукой Мук!

Я пою тебя, Беспощадная

Гибель, Преданный мой Недуг!..

 

Сто «виват» тебе, о Великая…

Богом… посланная… чума…

Ах, как солоно… Эта дикая

Боль заставит сойти с ума…

 

Как же я… ненавижу поздние

Предрассветные роды дня…

Таня! Танечка! Нету воздуха!

Дверь балконную для меня

 

Отворите…Зачем, зачем она

Выжигает мне горло – соль…

 

Аллилуйя тебе, Священная

Искупительная Люболь. 

Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.
Я веду, и я сроду не был никем ведом.
По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.
Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом».
Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,
Дети ходят туда купаться, но чаще врут,
Что купаться; я видел все - Сингапур, Бейрут,
От исландских фьордов до сомалийских руд,
Но умру, если у меня тебя отберут».
Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,
Джип с водителем, из колонок поет Эдит,
Скидка тридцать процентов в любимом баре,
Но наливают всегда в кредит,
А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит».
Бернард пишет «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам,
Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,
Ядерный могильник, водой затопленный котлован,
Подчиненных, как кегли, считаю по головам –
Но вот если слова – это тоже деньги,
То ты мне не по словам».
«Моя девочка, ты красивая, как банши.
Ты пришла мне сказать: умрешь, но пока дыши,
Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит,
Усталой моей души».

Еще стихи

Христос и Бог! Я жажду чуда

Теперь, сейчас, в начале дня!

О, дай мне умереть, покуда

Вся жизнь как книга для меня.

Ты мудрый, ты не скажешь строго:

-"Терпи, еще не кончен срок".

Ты сам мне подал — слишком много!

Я жажду сразу — всех дорог!

Всего хочу: с душой цыгана

Идти под песни на разбой,

За всех страдать под звук органа

И амазонкой мчаться в бой;

Гадать по звездам в черной башне,

Вести детей вперед, сквозь тень…

Чтоб был легендой — день вчерашний,

Чтоб был безумьем — каждый день!

" Молодо - зелено. Что с них возьмёшь?,-
Так рассуждал старый пень на опушке,
Глядя с тоской на деревьев верхушки,-
Смысл бытия лишь с годами поймёшь."

Так же тянул свои ветви и он
К небу, к простору, как можно скорее,
Быть всех проворней, ловчее, быстрее,
Всех превзойти своей кроной, стволом.

Что ненароком соседей обидел,
Солнце и влагу у них отнимал,
Рядом с собой им расти не давал,
В этом тогда он плохого не видел.

Так он и рос, одинок и могуч.
Всё одному - солнце, грозы и ветер.
Крона подсохла, а он не заметил,
Хоть постарел, ничего, он живуч.

Но, тут беда, с неба огненный шар
Вдруг опалил и зажёг, словно свечку.
Мир раскололся. Он понял- не вечен!!!
Только тогда ценность жизни познал.

Молния ведь в одиноких лишь метит.
Значит, друзей ты терять не спеши.
Мудрость веков молодым как внушить?
Знает ответ старый пень. Он ответит.

Вера Полозкова, Катя
Катя пашет неделю между холеных баб,
до сведённых скул.
В пятницу вечером Катя приходит в паб
и садится на барный стул.
Катя просит себе еды
и два шота виски по пятьдесят.
Катя чернее сковороды,
и глядит вокруг, как живой наждак,
держит шею при этом так,
как будто на ней висят.

Рослый бармен с серьгой ремесло
своё знает чётко
и улыбается ей хитро.
У Кати в бокале сироп, и водка,
и долька лайма, и куантро.
Не хмелеет; внутри коротит проводка,
дыра размером со все нутро.

Катя вспоминает, как это тесно, смешно и дико,
когда ты кем-то любим.
Вот же время было, теперь, гляди-ка,
ты одинока, как Белый Бим.
Одинока так, что и выпить не с кем,
уж ладно поговорить о будущем и былом.
Одинока страшным, обидным, детским –
отцовским гневом, пустым углом.

В бокале у Кати текила, сироп и фреш.
В брюшине с монету брешь.
В самом деле, не хочешь, деточка – так не ешь.
Раз ты терпишь весь этот гнусный тупой галдёж –
значит, все же чего-то ждёшь.
Что ты хочешь – благую весть
и на ёлку влезть?

Катя мнит себя Клинтом Иствудом как он есть.

Катя щурится и поводит плечами в такт,
адекватна, если не весела.
Катя в дугу пьяна, и да будет вовеки так,
Кате хуйня война – она, в общем, почти цела.

У Кати дома бутылка рома, на всякий случай,
а в подкладке пальто чумовой гашиш.
Ты, Господь, если не задушишь –
так рассмешишь.

***

У Кати в метро звонит телефон,
выскакивает из рук, падает на юбку.
Катя видит, что это мама, но совсем
ничего не слышит, бросает трубку.

***

Катя толкает дверь, ту, где написано «Выход в город».
Климат ночью к ней погрубел.
Город до поролона вспорот,
весь жёлт и бел.

Фейерверк с петардами, канонада;
рядом с Катей тётка идёт в боа.
Мама снова звонит, ну чего ей надо,
«Ма, чего тебе надо, а?».

Катя даже вздрагивает невольно,
словно кто-то с силой стукнул по батарее:
«Я сломала руку. Мне очень больно.
Приезжай, пожалуйста, поскорее».

Так и холодеет шалая голова.
«Я сейчас приду, сама тебя отвезу».
Катя в восемь секунд трезва,
у неё ни в одном глазу.

Катя думает – вот те, милая, поделом.
Кате страшно, что там за перелом.

Мама сидит на диване и держит лёд на руке, рыдает.
У мамы уже зуб на зуб не попадает.
Катя мечется по квартире, словно над нею заносят кнут.
Скорая в дверь звонит через двадцать и пять минут.
Что-то колет, оно не действует, хоть убей.
Сердце бьётся в Кате, как пойманный воробей.

Ночью в московской травме всё благоденствие да покой.
Парень с разбитым носом, да шоферюга с вывернутой ногой.
Тяжёлого привезли, потасовка в баре,
пять ножевых.
Вдоль каждой стенки ещё по паре
покоцанных, но живых.

Ходят медбратья хмурые,
из мглы и обратно в мглу.
Тряпки, от крови бурые,
скомканные, в углу.

Безмолвный таджик водит грязной шваброй,
мужик на каталке лежит, мечтает.
Мама от боли плачет и причитает.

Рыхлый бычара в одних трусах, грозный, как Командор,
из операционной ломится в коридор.
Садится на лавку, и кровь с него льётся, как пот в июле.
Просит друга Коляна при нем дозвониться Юле.

А иначе он зашиваться-то не пойдёт.
Вот ведь долбанный идиот.

Все тянут его назад, а он их расшвыривает, зараза.
Врач говорит – да чего я сделаю, он же здоровее меня в три раза.
Вокруг него санитары и доктора маячат.

Мама плачет.

Толстый весь раскроен, как решето.
Мама всхлипывает «за что мне это, за что».
Надо было маму везти в ЦИТО.
Прибегут, кивнут, убегут опять.

Катя хочет спать.

Смуглый восточный мальчик,
литой, красивый, перебинтованный у плеча.
Руку баюкает словно сына,
и чья-то пьяная баба скачет, как саранча.

Катя кульком сидит на кушетке,
по куртке пальчиками стуча.

К пяти утра сонный айболит накладывает лангеты,
рисует справку и ценные указания отдаёт.
Мама плакать перестаёт.
Загипсована правая до плеча и большой на другой руке.
Мама выглядит, как в мудацком боевике.

Катя едет домой в такси, челюстями стиснутыми скрипя.
Ей не жалко ни маму, ни толстого, ни себя.

***

«Я усталый робот, дырявый бак.
Надо быть героем, а я слабак.
У меня сел голос, повыбит мех,
и я не хочу быть сильнее всех.
Не боец, когтями не снабжена.
Я простая баба, ничья жена».

Мама ходит в лангетах, ревёт над кружкой,
которую сложно взять.
Был бы кто-нибудь хоть – домработница или зять.

***

И Господь подумал: «Что-то Катька моя плоха.
Сделалась суха, ко всему глуха.
Хоть бывает Катька моя лиха,
но большого нету за ней греха.

Я не лотерея, чтобы дарить айпод или там монитор ЖК.
Даже вот мужика –
днем с огнём не найдёшь для неё хорошего мужика.
Но Я не садист, чтобы вечно вспахивать ей дорогу, как миномёт.
Катерина моя не дура. Она поймёт».

Катя просыпается, солнце комнату наполняет, она парит, как аэростат.
Катя внезапно знает, что если хочется быть счастливой – пора бы стать.
Катя знает, что в ней и в маме – одна и та же живая нить.
То, что она стареет, нельзя исправить, - но взять, обдумать и извинить.
Через пару недель маме вновь у доктора отмечаться,
ей лангеты срежут с обеих рук.
Катя дозванивается до собственного начальства,
через пару часов билеты берет на юг.

…Катя лежит с двенадцати до шести,
слушает, как прибой набежал на камни – и отбежал.
Катю кто-то мусолил в потной своей горсти,
а теперь вдруг взял и кулак разжал.
Катя разглядывает южан, плещется в лазури и синеве,
смотрит на закаты и на огонь.
Катю медленно гладит по голове
мамина разбинтованная ладонь.

Катя думает – я, наверное, не одна, я зачем-то ещё нужна.
Там, где было так страшно, вдруг воцаряется совершенная тишина.

СМЕРТЬ ВОЛКА
Альфред де Виньи

(перевод Всеволода Рождественского)

1.
Под красною луной бежали тучи мимо,
Как на пожарище седые клубы дыма,
До горизонта лес шёл чёрною стеной.
Шагали молча мы в траве, ещё сырой.
В густом кустарнике и вересковой чаще,
Как вдруг под соснами с вершиною шумящей,
У камня круглого, который в мох одет,
Нам ясно виден стан когтистый волчий след.
Остановив шаги и задержав дыханье,
Мы обратились в слух. А на лесной поляне
Безмолвно было всё – лишь в сумраке глухом
Скрипучий флюгер пел заржавленным крылом.
То ветер верхом шёл и, не касаясь пашен,
Крылами задевал верхушки старых башен.
Локтями опершись на рёбра чёрных скал,
В лесу здесь каждый дуб, казалось нам, дремал.
И тихо было всё кругом. Старик лесничий
Спокойно, как велит охотничий обычай,
Чтоб разобрать следы, почти на землю лёг.
Он, по лесу бродить привычный без дорог,
Сказал уверенно, что здесь трусил сторонкой
С волчицей старый волк, а с ними два волчонка
И что следы когтей приметливо свежи.
Тогда мы вынули широкие ножи
И, пряча ружей блеск по правилам разведки.
Пошли, минуя пни и раздвигая ветки.
Вдруг что-то впереди остановило нас,
И я увидел сам горящих пару глаз
И четырёх теней заметил очертанья,
В луне средь вереска плясавших на поляне, –
Как резвые щенки, что сакачут во дворе,
Когда хозяин их продходит к конуре.
Но, увлечённые своей игрой счастливой,
Волчата прыгали, играли молчаливо,
Как бы не чувствуя, что в двух шагах от них
Таится человек, их враг в лесах густых.
На страже волк стоял. Волчица под сосною
Казалась статуей из мрамора живою,
Что в Риме некогда считалась божеством
И Рема с Ромулом вскормила молоком.
Волк рядом с нею лёг среди полянки белой,
Вонзая сталь когтей в песок окоченелый.
Он будто понимал, что здесь со всех сторон
Отрезан путь ему и сам он окружён.
Когда же пёс к нему рванулся, злобно лая,
За горло волк его схватил, не разжимая
Железных челюстей, хотя был тот час он
Литыми пулями почти изрешетён.
Ножи ему бока, как клещи, разрывали,
Скрестившись в глубине, с холодным лязгом стали,
А волк, прижавший пса, давил его сильней,
Пока тот не исдох в зажиме челюстей.
Ножи по рукоять вонзённые, дрожали,
Был полон волчий взор презренья и печали,
Хлестала кровь ручьём на вытоптанный луг,
А ружья всё тесней свой замыкали круг.
С нас взгляда не сводя, презрительный и гордый,
Зализывая кровь, струящуюся с морды,
Зверь молча, исчерпав запас последних сил,
Закрыл глаза свои и навсегда застыл…

2.
Облокотясь на сталь двустволки разряжённой,
Не мог решиться я, печальный и смущённый,
Прикончить пулею скорее мать волчат,
Которая ждала, не опуская взгляд,
И только потому не защищала друга,
Что надо было ей спасать детей из круга
И, уведя в леса, как любящая мать,
Учить их дальше жить и стойко голодать,
И не вступать с людьми вовеки в договоры,
Чтоб рабства избежать, не превратиться в свору
Тех ненавистных псов, что гонят пред собой
Старинный вролчий род из заросли родной.

3.
Увы! – подумал я, – как жалок ты от века
Носящий гордое названье человека!
Как жить, как умирать средь горя и потерь,
Ни стона не издав, нас дикий учит зверь.
Ни слёз, ни жалобы в минуту расставанья
Ни стоит этот мир. Достойнее – молчанье!
Как понимаю, волк, я твой предсмертный взор!
Он в сердце мне вошёл, он жив в нём до сих пор.
Он словно говорит: найди, коль можешь, силы
Быть полным мужества и стойким до могилы
И в твёрдости своей дойти до высоты,
Как я, которого жестоко гонишь ты.
Стонать, рыдать, молить – смешно и бесполезно.
Свой неизбежный путь ведя над тёмной бездной,
Иди, куда влечёт тебя судьба твоя,
И стона не подав, в свой час умри, как я!

В свежих ранах крупинки соли.
Ночью снятся колосья ржи.
Никогда не боялась боли -
Только лжи.

Индекс Вечности на конверте.
Две цыганки в лихой арбе.
Никому не желала смерти.
Лишь себе.

Выбиваясь из сил, дремала
В пальцах Господа. Слог дробя,
Я прошу у небес так мало...
Да, тебя.

Рассчитай меня, Миша. Ночь, как чулок с бедра,
Оседает с высоток, чтобы свернуться гущей
В чашке кофе у девушки, раз в три минуты лгущей
Бармену за стойкой, что ей пора,
И, как правило, остающейся до утра.

Её еле хватило на всю чудовищную длину
Этой четверти; жаль, уже не исправить троек.
Каждый день кто-то прилепляет к ее окну
Мир, похожий на старый выцветший полароид
С места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет,
Оставляет и оставляет ее одну.

Миша, рассчитай ее. Иногда она столько пьёт,
Что перестает ощущать отчаянье или голод,
Слышит скрежет, с которым ты измельчаешь лёд,
Звук, с которым срывается в небо голубь,
Гул, с которым садится во Внукове самолёт.
Вещи, для которых все еще нет глаголов.

Мама просит меня возвращаться домой до двух.
Я возвращаюсь после седьмого виски.
В моем внутреннем поезде воздух горяч и сух,
Если есть пункт прибытия – путь до него неблизкий,
И Иосиф Бродский сидит у меня в купе, переводит дух
С яростного русского на английский.

Там, за баром, укрывшись, спрятав в ладони нос,
Мальчик спит, в драных джинсах, худ, как военнопленный.
В этом городе устаешь и от летних гроз, -
Был бы Бог милосерд – заливал бы монтажной пеной.
Рассчитай меня, Миша. Меня и мой постепенный,
Обстоятельный,
предрассветный
хмельной
невроз.

Я.
Ниспадающая.
Ничья.
Беспрекословная, как знаменье.
Вздорная.
Волосы в три ручья.
Он - гримаска девчоночья -
Беспокойство. Недоуменье.

Я - открытая всем ветрам,
Раскаленная до озноба.
Он - ест сырники по утрам,
Ни о чем не скорбя особо.

Я -
Измеряю слова
Навес,
Переплавляя их тут же в пули,
Он - сидит у окна на стуле
И не сводит очей с небес.

Мы-
Не знаем друг друга.
Нас -
Нет еще как местоименья.
Только -
Капелька умиленья.
Любования. Сожаленья.
Он - миндальная форма глаз,
Руки, слепленные точёно...
В общем - в тысячу первый раз,
Лоб сжимая разгорячённо,
Быть веселой - чуть напоказ -
И, хватая обрывки фраз,
Остроумствовать обречённо,
Боже, как это все никчёмно -
Никогда не случится "нас"
Как единства местоимений,
Только горсточка сожалений. -
Все закончилось. Свет погас.

Я.
Все та же.
И даже
Ночь
Мне тихонько целует веки.
Не сломать меня.
Не помочь.
Я - Юпитера дочь.
Вовеки.
Меня трудно любить
Земным.
В вихре ожесточённых весён
Я порой задохнусь иным,
Что лучист, вознесён, несносен...
Но ему не построят храм,
Что пребудет велик и вечен -
Он ест сырники по утрам
И влюбляется в смертных женщин.

Я же
Все-таки лишь струна.
Только
Голос.
Без слов.
Без плоти.
Муза.
Дух.
Только не жена. -
Ветер,
Пойманный
На излёте.

Думала - сами ищем
Звезд себе и дорог.
Дети пусть верят в притчи
Про всемогущий Рок.

Фатума план утрачен.
Люди богов сильней...
Только ты предназначен,
Небом завещан мне.

Огненною десницей
(Чую ведь - на беду!)
Ты на роду написан,
Высечен на роду,

Ласковоокой смертью,
Болью к родной стране -
Милый, ты предначертан,
Ты предзагадан мне...

Гордые оба - знаю.
Вместе - как на войне.
Только - усмешка злая -
Выбора просто нет:

С новыми - не забыться,
Новых - не полюбить.
Мне без тебя не сбыться.
Мне без тебя не быть.

Сколько ни будь с другими
Да ни дразни судьбу -
Вот оно - твое имя,
Словно клеймо на лбу.

Не зная тебя, не верил я в Бога.
А, впрочем, и в чёрта не верил тоже.
Сейчас я в себя прихожу понемногу...
Быть может взрослею? Да нет, не похоже...
Не зная твой голос - болел я цинизмом,
Однажды его подхватив, как простуду.
Наивно искал в любви компромиссы -
Кого полюблю, а кого позабуду...
Но, где-то на небе, зануда и бука,
Так верящий, свято, в любовь с хэппи-эндом,
Мой Ангел-Хранитель сидел с ноутбуком,
На радуге, под фиолетовым тентом...
Такой современный, а всё же романтик...
Небритый... Причёска - Содом и Гоморра...
Гвоздика в петлице, и розовый бантик
Зачем-то приклеен в углу монитора -
Наверно, для бабочек - вроде наживки...
Он, рядом с моим, набирал твоё имя,
Печатая сказку. И текста отрывки
Порой становились стихами моими.
Так было задумано им - для подсказки,
Чтоб мы разминуться с тобой не сумели,
Чтоб ты разглядела сквозь неяркие краски
Прозрачный мазок голубой акварели...

Устанешь вдруг. Сомнут заботы.
Ко лбу потянется рука.
Ты верь... Идет на помощь кто-то,
Еще невидимый пока.
Уйдет любовь. Ты рухнешь с лёта,
Забьется жилка у виска.
Ты верь... Спешит навстречу кто-то,
Еще неузнанный пока.
Ославят. Просто так, с зевотой,
По праву злого языка.
Ты верь... "Держись" – попросит кто-то,
Еще неслышимый пока.
Обманет друг. За поворотом
Растает тень его, легка.
Ты верь... Протянет руку кто-то,
Неосязаемый пока.
Что б не случилось, есть ворота,
За ними – небо, лес, река.
И есть, ты верь, На свете кто-то,
Кто для тебя... никто пока

Великий режиссер по имени СУДЬБА
В спектакле "ЖИЗНЬ" распределяет роли.
Вершит, кому - гульба,
Кому - борьба, кому - свобода, а кому - неволя.

У каждого в спектакле своя роль
- Цари, герои, слуги, скоморохи.
И всем даны СУДЬБОЙ Любовь и боль,
НО лишь немногим - громкой славы крохи.

Спектакль талантлив, роль не однозначна.
Сегодня - принц, а завтра - нищий ты.
Дай Бог не утонуть в пучинах мрачных,
Не растерять ЛЮБВИ и ДОБРОТЫ.

И я, как все, свою играю роль.
Уж пройден пик, и близко завершенье,
НО тем острее ценишь жизни соль,
И тем прекрасней каждое мгновенье.

И не сойти мне с этого пути
- Играю роль.Так значит дорогие,
Меня пока вы можете найти
В афише жизни, в строчке "...И ДРУГИЕ"

А иногда так хочется взять хлеб и – к уткам в парк,
Или собрать друзей за чашкой обжигающего чая.
А темной ночью распустить весь зоопарк
И по бульварам бегать никого не замечая,
Считать на крышах звезды до утра,
Смеяться без конца, ловить воздушных змеев,
И наблюдать, как во дворе лихая детвора
Разыгрывает роль принцев и злодеев.
А иногда так хочется сорваться, скажем, в Истамбул,
За хвостики подергать местных мулов,
На пристани мечтать под корабельный гул,
Разрезать в поисках сокровищ сотню мягких стульев,
Качаться в гамаке, считать ворон,
С подарками хоть раз пролезть по дымоходу,
Ловить лучи добра со всех сторон
И ими разгонять ненастную погоду.
А иногда так хочется залезть на облако верхом,
Касатке пузо почесать, расцеловать прохожих,
Весь мир, всю землю обойти пешком,
Чтобы найти таких же сумасшедших, непохожих,
Собраться всем, с разбегу и – в сугроб!
Петь песни у костра до хрипоты,
Варить на даче яблочный сироп,
Выращивать в горшочках желтые цветы.
А иногда так хочется под ливень, да насквозь!
Отдать последнюю рубаху первому бродяге,
И пожелать, чтоб все о чем мечтается – сбылось,
И новый дом найти испуганной дворняге,
И вырвать сердце, словно Данко, да вести
Заблудших и отчаявшихся в этом мире,
Нуждающихся в помощи спасти,
Невидящим расширить горизонты шире !
.. а иногда.. так хочется звенящей тишины,
молчать, закрыв глаза, и быть в изгоях,
ткать лунный свет, и вечно видеть сны
о чудесах.. и просыпаться на твоих ладонях..