Без заголовка |
АННЕНКОВ Юрий Павлович.
Борис
http://www.persons-info.com/files/photo/
----------------------------------------
http://www.yabloko.ru/iso/News/
----------------------------------
Борис Пастернак.
Рисунок Л.О. Пастернака
http://www.eduhmao.ru/info/2/3016/33883/
-----------------------------------
Леонид Пастернак, Борис Пастернак,
http://www.poesis.ru/poeti-poezia/paster
Цвет небесный, синий цвет // Полюбил
--------------------------------------
Николоз Бараташвили (1816 - 1845) http://www.port-folio.org/2006/
cheerful| Дата : | 20.07.2008 17:07 |
|---|---|
| Тема : | Борис Пастернак |
| Передача : | Наше все |
| Ведущие : | Евгений Киселев |
| Гости : | Наталья Иванова |
Е. КИСЕЛЁВ: Я приветствую всех, кто в эту минуту слушает радио «Эхо Москвы», это, действительно, программа «Наше всё» и я, её ведущий Евгений Киселёв. Мы продолжаем наш проект «История Отечества в лицах», мы идём по алфавиту, и дошли, как известно нашим постоянным слушателям уже до буквы П. И сегодня передача о человеке, которого вы сами избрали её героем. При голосовании в Интернете на сайте «Эха Москвы» с большим преимуществом победил Борис Пастернак. Больше всего посетителей сайта высказали пожелание, чтобы передача, одна из пяти передач на букву П была посвящена Борису Пастернаку. И, как всегда, в начале нашей программы портрет героя.
ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ ЭПОХИ
Пастернак наш современник. Его монументальная биография, написанная Дмитрием Быковым, собирает урожай литературных премий: «Большая книга», «Национальный бестселлер», опережая произведения современной русской прозы, становится предметом жарких споров в печати, как и недавняя телевизионная экранизация главного его романа «Доктор Живаго». Анекдотическое выражение: «Пастернака я не читал, но гневно осуждаю», родившееся в то прискорбное время, когда советская власть развернула травлю Пастернака за публикацию его романа на Западе, стало крылатым. По-прежнему не придумано лучше формулы, чтобы описать истинную цену кампании общественного псевдо-возмущения, которую наша нынешняя власть периодически устраивает против несогласных с ней.
Пастернак разобран на цитаты точно так же, как Высоцкий, Евтушенко, Маяковский, Окуджава. Его строчки вошли в наш язык, множество людей повторяют их, не подозревая об авторстве. «Быть знаменитым некрасиво», «У времени в плену», «Свеча горела на столе» - всё это Пастернак. Миллионы телезрителей под каждый Новый год в который раз смотрят «Иронию судьбы», слушают звучащую в фильме песню, но немногие из них знают, что написана она на стихи Пастернака.
Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проеме
Незадернутых гардин.
Пастернак мог стать композитором. В детстве он серьёзно занимался музыкой, его благословил сам Скрябин, который бывал в доме его отца, большого русского художника, академика живописи Леонида Осиповича Пастернака. В среде друзей и знакомых отца еще и Рахманинов, Брюсов, Горький, Райнер Мария Рильке, Толстой. Спустя много лет Пастернак скажет, что образ Толстого прошёл через всю его жизнь.
Жизнь поэта, а было в ней чуть более 70 лет, оказалась, как не парадоксально, на удивление удачливой, он не погиб в годы революции и Гражданской войны, он уцелел в годы ранних и поздних сталинских репрессий. Несмотря на страшное, отягчающее обстоятельство: вскоре после революции его родители уехали за границу и остались там навсегда. Он уцелел в Великую Отечественную, а самые большие его неприятности, связанные с «Доктором Живаго» и Нобелевской премии счастливо пришлись на период хрущёвской оттепели и ограничились лишь исключением из Союза писателей. В иные времена за это можно было заплатить пулей в затылок. А так… На историческом расстоянии эти репрессии обернулись почётными наградами.
Впрочем, многие скажут, и будут, наверное, во многом правы, что травля преждевременно свела Пастернака в могилу. Но в любом случае, Пастернак прожил счастливую жизнь. Он любил и был любимым, он стал классиков при жизни, даже когда его годами не печатали, и знал это. У него были ученики, которые окружали его на закате дней и проводили его в последний пусть. Он встретил смерть спокойно, мужественно, с достоинством, как жил. Последним его словом на этом свете было короткое: «Рад!».
Е. КИСЕЛЁВ: А теперь позвольте мне представить гостя сегодняшней программы Наталью Борисовну Иванову, можно сказать, постоянный, частый участник нашего проекта, очень часто наши зрители, наши слушатели выбирают именно больших писателей и поэтов в качестве героев программы. Мы говорили с Натальей Борисовной о Мандельштаме, о Зощенко, об Окуджаве, о Некрасове…
Н. ИВАНОВА: О Высоцком.
Е. КИСЕЛЁВ: И вот теперь Пастернак. Наталья Борисовна, как было сказано в анонсе нашей сегодняшней программы, первый заместитель главного редактора журнала «Знамя», но она ещё и доктор филологических наук, литературовед и автор ещё одной, совсем недавней книги о Пастернаке, которая, на мой взгляд, существенно отличается от монументальной книги Дмитрия Быкова. Вот скажите мне, пожалуйста, многие читали Быкова, многие читали Вас, в чём различия ваших подходов?
Н. ИВАНОВА: У меня подход концентрирующий внимание на определённых закономерностях и этапах жизни Пастернака и подход к поэтике жизни через поэтику его стихов и прозы. То есть, мой подход таков, что не я пишу стихи, стихи, как повесть, пишут меня, то, как сказано было в переводе Пастернаком Тициана Табидзе. То есть, ощущение такое, что сначала стихи, а потом судьба, которую ведут стихи. Или сначала роман, а потом судьба, которая благодаря выходу этого романа становится совершенно другой. Вот мой подход к Пастернаку. Это не значит, что я его за что-то осуждают, ставлю какие-то оценки. Нет! Но, видимо, моё филологическое прошлое и настоящее диктует мне подход к художнику, прежде всего, через его творение, к его жизни. Ещё Достоевским сказано, что жизнь так же сочиняется, как и литература. И Пастернак, на самом деле, вполне сознательно выстраивал свою жизнь, как большое эстетическое произведение.
Что касается подхода Дмитрия Быкова, то это, прежде всего, подход человека, перемоловшего такое количество текстов, которые написал Пастернак, вокруг Пастернака, писем, воспоминаний и т.д. И произведшим из этого, пользуясь своим богатым лексическим запасом, одновременно запасом слов Пастернака, своё новое видение Пастернака, в котором он, на мой взгляд, иногда немножечко подменяет Пастернака современным представлением о том, как должен вести себя в жизни сегодня поэт. Конечно, я не хочу сказать, что это Бах-Бузони, но Пастернак Быкова это отчасти немножко Быков.
Е. КИСЕЛЁВ: Вот так вот. Ну, и тем не менее, смотрите, действительно, ведь биография литературная Пастернака, человеческая биография Пастернака, соединенная под одной обложкой быковской книги победили всех современных писателей, которые представили свои книги.
Н. ИВАНОВА: Мне кажется, что Быков сказал лучше всего сам об этом. Он сказал очень скромно, что здесь сама судьба Пастернака, история жизни такова, что победила она. Как считает скромно Быков.
Е. КИСЕЛЁВ: Во всяком случае, это лишний раз подтверждает давнюю мою мысль, что человеческая жизнь, особенно жизнь крупного человека, будь то он политик, учёный или литератор, зачастую оказывается богаче самого драматического, но придуманного писателем сюжета.
Н. ИВАНОВА: Да. И я, между прочим, сожалею, что у нас пока что жизнь таких людей, очень необычных, интересных, с необычном судьбой, она лишь материал для хороших, но документальных фильмов на телевидении. Я сделала такой документальный фильм, четырёхсерийный, сейчас работаю над его продолжением, ещё будет несколько серий. Сейчас это будет называться «Пастернак и другие». А тогда это называлось «Пастернак, раскованный голос». Так вот. Нам не хватает жанра в художественном кинематографе, который называется биопик, говоря таким зарубежным обозначением. То есть, биография человека захватывает, реальная биография, поставленная достаточно хорошим режиссёром по хорошо написанному сценарию самой жизни этого поэта или прозаика, или художника. Она уже потрясающа!
Например, не надо ходить далеко, история Александра Иванова, которому тоже сейчас 150 лет со дня его смерти исполняется, автора «Явление Христа народу».
Е. КИСЕЛЁВ: Он ИванОв или ИвАнов?
Н. ИВАНОВА: ИвАнов, хорошо. Фантастически интересная судьба, хотя она почти вся прошла в Риме, он работал, по слухам, 25 лет над своей картиной, на самом деле, он не только над ней работал, а делал ещё много чего вокруг этой картины. Судьбы таких людей, конечно, заслуживают кинематографа.
Е. КИСЕЛЁВ: В том числе и кинематографа. Такие фильмы берут тогда и «Оскара».
Н. ИВАНОВА: Безусловно. Будем надеяться, что в нашем отечестве приблизится время, когда о жизни Пастернака можно будет сделать замечательный драматический фильм.
Е. КИСЕЛЁВ: Говоря о жизни Пастернака, правильно ли я Вас понял? Ваша позиция состоит в том, что какие бы не предъявлять возможные претензии к поведению Пастернака, как человека в разные периоды его жизни, в конечном счёте важно то, что выходило из-под его пера, как литератора. Как поэта и как прозаика.
Н. ИВАНОВА: Это важнее всего. И когда я в своей книге пишу о Зинаиде Николаевне, второй жене Бориса Леонидовича, предъявляя ей одни, другие, третьи претензии, я потом говорю, что это всё надо зачеркнуть и забыть, потому, что в те страшные годы, в 30-е, она была тем человеком, который, может быть, спас Пастернака от той пули в затылок, о которой Вы говорили, потому, что он проходил по спискам, связанным с делом Мейерхольда. Но Зинаида Николаевна была тверда в своём. Она валялась в ногах у Пастернака, чтобы он подписал письмо, благословляющее казнь Тухачевского. Он, между прочим, это письмо не подписал. И она была беременной, чуть ли не на последних месяцах беременности. И она сказала: «Пожалей, хотя бы, нашего будущего ребёнка». И Пастернак сказал, что если этот ребёнок родиться со взглядами, другими, нежели у меня, то нам такой ребёнок не нужен.
Е. КИСЕЛЁВ: А что-нибудь он подписывал подобное?
Н. ИВАНОВА: На самом деле, его подпись фальсифицирована. Она подписана за него. Когда он отказался подписывать это письмо, тем не менее, оно вышло с его подписью. Но известны факты, о которых я сказала, которые опровергают его реальную подпись. И сколько он потом не говорил о том, что он этого не делал, но такой шлейф за ним кое-кто пытается как-то так… об этом сказать. О том, что он тоже подписывал. Нет. Не подписывал.
Е. КИСЕЛЁВ: Мы говорили об этом уже однажды, когда была передача о Мандельштаме, но не все, кто слушают нас сегодня, могли слышать ту программу. Поэтому я хочу опять вернуться к истории 1934 года, да?
Н. ИВАНОВА: Да.
Е. КИСЕЛЁВ: Знаменитый телефонный разговор Сталина с Пастернаком.
Н. ИВАНОВА: О Мандельштаме.
Е. КИСЕЛЁВ: Всё ведь началось, если мне память не изменяет, с того, что через Бухарина Пастернак начал хлопотать о судьбе Мандельштама.
Н. ИВАНОВА: Да. Он поехал немедленно к Бухарину, который тогда сидел прямо в редакции «Известия», он был главным редактором «Известий», узнав о том, что произошло. Рассказал ему и Бухарин, докладывая Сталину, приписал: «И Пастернак очень волнуется». Существует мистическая, не мистическая, не знаю, но некоторая связь между Пастернаком и Сталиным. И обратив внимание на эти слова «Пастернак тоже волнуется», как я предполагаю, Сталин связался с Пастернаком для того, чтобы устроить ему этот, на мой взгляд, очень иезуитский, страшный и очень неприятный допрос. И на самом деле, в сильной позиции был, конечно, Сталин. И он воспользовался этим разговором не только для того, чтобы поговорить о Мандельштаме, но и для того, чтобы унизить Пастернака. Я так считают.
Е. КИСЕЛЁВ: А вот вопрос сугубо литературоведческий и источниковедческий, если угодно. Какая версия этого разговора, на Ваш взгляд, как учёного, как исследователя, является наиболее достоверной? Потому, что существует очень много разных версий.
Н. ИВАНОВА: Кто что слышал.
Е. КИСЕЛЁВ: На самом деле не слышал никто, его слышал только Пастернак. Видимо, дальше всё это существует в его пересказе.
Н. ИВАНОВА: Слова Пастернака слышали ещё два человека. Один человек – Зинаида Николаевна, которая лежала в это время больная воспалением лёгким в комнате. А разговор происходил в коммунальном коридоре. Телефон висел или стоял, я уж не знаю, там. И над Пастернаком шутила Ахматова, когда говорила: «Ну что, про коммунальную кончил?» Потому, что он всем сначала говорил, что очень плохо слышно, ему трудно говорить из коммунальной квартире. Он был слегка в этом смысле зануда, хотя его можно понять. Между прочим, в письмах Цветаевой, об этом отдельно можно говорить, он рассказывает, что просто в отцовской квартире на Волхонке, где жила одна их, но не маленькая семья, где было четверо детей, потом поселили шесть семейств.
И вы представляете, что в эту коммунальную квартиру, родную, отеческую, но, тем не менее, в которой живёт шесть семей, звонит вождь. И Пастернак разговаривает с ним по телефону. Зинаида Николаевна лежит больная и слышит. И ещё в гостях Николай Вильмонт, который был братом жены брата Пастернака. У Пастернака был брат Александр, младший брат, который был архитектором, у него была жена, и Николай Николаевич Вильмонт был в этот момент гостем. Он был домашний человек, нельзя даже сказать, что гостем, просто пришёл к Пастернакам. И тоже слышал этот разговор. Я изучила все эти версии, изложенные и тем, и другим, и третьим, и четвертым, и пятым, потому, что сегодня существует множество интерпретаций этого разговора. И решила, что надо доверять, прежде всего, Пастернаку.
Потому, что Борис Леонидович был человеком очень честным и очень придирчивым по отношению к самому себе. Он никогда себя не приукрашал, только за исключением каких-то внешних вещей в разговоре с приятными людьми. Но своё поведение он всегда, скорее, приуменьшал, он ставил себе не плюсы, а скорее минусы, во всём, что он делал. Поэтому его рассказ о том, что происходило на самом деле, я знаю из уст его сына, Евгения Борисовича Пастернака. Моя книга – это уже третье издание, первое издание было совсем маленькое, оно вышло в Питере в 2000 году, потом оно приросло и вышло в 2003 году, эта книга иначе немножко называлась. «Пастернак и другие» - это новое издание. И после того, как вышло первое издание книжки, я его подарила Евгению Борисовичу, мы с ним долго разговаривали именно об этом звонке.
И на самом деле, весь этот разговор, запечатлённый разными людьми, в том числе и людьми не близкими Пастернаку, он был распространяем, как считает Евгений Борисович и как я считаю, на самом деле, ещё и сталинским окружением, специально в интерпретации, что Пастернак сдал Мандельштама, грубо говоря. Потому, что Вы правы, что только Сталин и Пастернак слышали, что происходило. Пастернак, как считала Ахматова, и как считала вдова Мандельштама Надежда Яковлевна Мандельштам, и что было запечатлено в записках об Ахматовой пером Лидии Кореевны Чуковской, они обе, эти очень строгие женщины, считали, что Пастернак вёл себя на твёрдую «четверку». И все, что он говорил Сталину, он говорил абсолютно то, что он в этот момент думал. И что он считал. Он абсолютно не кривил душой.
Да, когда Сталин спросил, мастер ли Мандельштам, мастер ли он, для Пастернака слово «мастер» было совершенно другим, чем для Сталина. Слово «гений», слово «мастер». Например, Пастернак считал, что слово «гений» это вообще парикмахерский обиход. Это вообще нельзя употреблять. Слово «талант» для него было унизительным. Слово «мастер» для него было тоже таким, достаточно амбивалентным, скажем так. Пастернак прикладывал это слово к себе. Когда через два года в тех же «Известиях» в 1936 году в январском номере, говорят, что по заказу Бухарина Пастернак написал стихи, где есть разговор художника и вождя как бы, диалог дальних двух начал, чуть-чуть слышен. Всё-таки, художник – это то, где горбился его верстак, в мастерской. Поэтому слово «мастерская», «верстак», как Альтер-эго, он употребляет.
Но Пастернак всегда к себе относился, не вознося себя, а наоборот. Ему Цветаева пишет о том, что слово «гений», и он тут же ей отвечает, что это слово парикмахерского обихода. К себе он может употребить слово «мастер», или слово «ремесло». А по отношению к Мандельштаму нет, Мандельштам для него больше, чем мастер. И потом, я думаю, что Пастернак, слушая Сталина. Просчитывал в голове моментально все ловушки, которые расставляет наш вождь дорогой. Потому, что вождь просто так, без множества внутренних ходов и задних мыслей, звонить не стал бы. Он прощупывал не только отношение Пастернака к Мандельштаму, уничтожить Мандельштама или не уничтожить Мандельштама, но он хотел понять, как воспринимает один из самых сильных и независимых умов этого времени такой арест. Можно ли уничтожить или это будет немножко перебор.
И после разговора с Пастернаком он решил, что это будет перебор, что уничтожать не надо. В тот момент. Изолировать, но сохранить. В тот момент. Хотя, конечно, Вы же понимаете, что ему была известна уже эта эпиграмма Мандельштама «Мы живём, под собою не чуя страны…», эта эпиграмма про кремлёвского горца, которую, между прочим, Мандельштам прочитал и Пастернаку, и не назвал Пастернака на допросе среди людей, слышавших это стихотворение. Знаете почему? Потому, что Пастернак сказал ему: «Вы мне ничего не читали. Я ничего не слышал. Это не поэзия, а самоубийственный акт». Вот, что сказал Мандельштаму Пастернак. И он хотел этим остановить. Мандельштам не мог остановиться, он многим людям читать. Но Пастернак это воспринял именно так. Он же понимал, в какое время живёт.
Е. КИСЕЛЁВ: Вот о чём я хочу Вас спросить. Смотрите… Пастернак понимал, в какое он время живёт. Но Пастернак был не единственный литератор, который понимал тогда, в какое время они живут, какие риски их окружают, и что погибнуть можно, что называется, за понюшку табаку. И всё-таки, Вы задумывались над тем, а почему кого-то миновала чаша сия, а на кого-то, несмотря на всю осторожность жизненного поведения, всё-таки, падал топор репрессий.
Н. ИВАНОВА: Да, и падал топор репрессий, или люди сами уходили из жизни, понимая, что всё это страшно близко или вообще не выносимо. Конечно, задумывалась! Я думаю, что Пастернаком была избрана, во многом интуитивно, я не думаю, что он как математик просчитывал эту формулу своей жизни и модель поведения, во многом интуитивно. Не без помощи Зинаиды Николаевны, которая, так или иначе, корректировала его образ. Например, когда Ахматова подошла к калитке, вместе с той же Чуковской к Пастернаку, их не пустили, сказав, что никого нет дома. Ахматова усмехнулась и сказала: «Да нет, они, конечно, дома. Просто она не хочет меня к нему пускать». И Зинаида Николаевна тогда сказала: «Да что такое Ахматова! Она вся нафталином пропахла, а Пастернак советский человек».
И когда Пастернака опускали в могилу, это уже записи самой Зинаиды Николаевны, она хотела сказать: «Прощай, настоящий коммунист» и прочую белиберду.
Е. КИСЕЛЁВ: Но промолчала.
Н. ИВАНОВА: Да. Но в записях всё это сказано. Да.
Е. КИСЕЛЁВ: Мы сейчас прервёмся на несколько минут, подошло время Новостей середины часа, кратких Новостей на «Эхе Москвы». И затем, через минуту-другую продолжим разговор о Борисе Пастернаке, который мы сегодня ведём с литературоведом Натальей Ивановой. Оставайтесь с нами.
НОВОСТИ
Е. КИСЕЛЁВ: Мы продолжаем сегодняшний выпуск этой программы. Она посвящена Борису Пастернаку. Этого героя вы, уважаемые слушатели «Эха Москвы», выбрали сами при голосовании на сайте нашей радиостанции, с большим преимуществом. Это ваш выбор. Сегодня о Борисе Пастернаке мы беседуем с доктором филологических наук, литературоведом, первым заместителем главного редактора журнала «Знамя», литературным критиком Натальей Ивановой. Перед перерывом мы заговорили о том, почему сталинские репрессии, как предвоенные, так и послевоенные, миновали Пастернака. Есть ли в этом какая-то закономерность? Это было решение Сталина? Это было результатом мудрого, осторожного поведения Бориса Леонидовича? Это было результатом того, что его умная жена, Зинаида Николаевна, вторая его жена, вела его по жизни вот так вот?
Н. ИВАНОВА: Я думаю, что и первое, и второе, и третье, и, возможно, и четвёртое, и пятое. Прежде всего, Сталин понимал, с кем он имеет дело. На самом деле, и Марина Цветаева писала в письмах Пастернаку о том, что он первый поэт. Так она его называла. Я-то так не считаю. Я считаю, что их четверка. Цветаева, Ахматова, Пастернак и Мандельштам. Нечто фантастически богатое для России того времени. Поэтому я тут не разбираю, кто первый, кто второй.
Е. КИСЕЛЁВ: А Бродского туда не добавляете?
Н. ИВАНОВА: Я имею в виду то время. И он, конечно, я имею в виду, Сталин, понимал не значение Пастернака, как поэта, потому, что для этого он, как мне кажется, у него был достаточно странный, достаточно узкий взгляд и узкий, изворотливый, изощрённый, но узкий ум. Поэтому я не могу сказать, что он понимал поэзию Пастернака. Но он понимал значение Пастернака, в тех или иных построениях, связанных с интеллигенцией того времени. Завлечь Пастернака в разнообразные архитектурные постройки, в том числе, литературные, очень хотели, и отчасти завлекли. Когда первый съезд Союза писателей состоялся, то Пастернака избрали в президиум этого съезда. Он вошёл в правление этого съезда. Когда происходило само торжество в первый день, то недаром именно Пастернаку поручили принять портрет Сталина, который несли, из рук вносивших. Это тоже случайному человеку доверить не могут.
Е. КИСЕЛЁВ: Он ездил на антифашистский писательский конгресс…
Н. ИВАНОВА: Ну, его Сталин заставил.
Е. КИСЕЛЁВ: …в 1935 году. И не остался там.
Н. ИВАНОВА: Нет, он и не собирался там оставаться. Более того, он…
Е. КИСЕЛЁВ: Многие, наверное, думали, что может остаться.
Н. ИВАНОВА: Нет. Таких предположений не было совершенно. В этот момент Пастернак проехал мимо, не заехал к своим матери и отцу. Он не видел мать перед этим 12 лет. И Цветаева ему потом в ярости написала, что она не понимает, как это можно – проехать мимо матери, не увидеть её. Но он проехал мимо, потому, что тогда, в 1935 году, он был болен, как он сам потом об этом писал, что он был болен психически, он не спал, практически, полгода, чудовищная бессонница. Это было связано, конечно же, с начавшимися репрессиями, с этим самым злосчастным звонком Сталина, после которого, я думаю, он перестал спать. Во всяком случае, он был в тяжёлом физическом состоянии, и совершенно не собирался никуда ехать. Его заставили, ему сшили мгновенно костюм, нарядили. Отправили.
И, когда он возвращался оттуда, он оказался в одной каюте с Александром Щербаковым, который в те времена возглавлял Союз писателей, и Щербаков сказал, что у Пастернака, наверное, что-то психическое, потому, что он не давал Щербакову отдохнуть ни секунду, потому, что он всё время говорил. Он не мог перестать. А как мы знаем о Пастернаке, он иногда говорил довольно бессвязно. Можете представить себе бедного чиновника, который всё время высокое, странное, непонятное, клубится какая-то речь. На самом деле, человека психически не очень в этот момент устойчивого.
И Сталин называл его небожителем или юродивым, по другой версии. Он говорил: «Не трогайте этого юродивого. Когда Аллилуева покончила с собой, Пастернак не поставил свою подпись среди подписей его коллег по литературе, выражавших своё соболезнование Сталину, а написал отдельное письмо, которое можно прочитать очень по-разному. В письме, если мне память не изменяет, сказано так: «Был рядом, как будто всё видел и знал». И этим он выразил преданный вам, любящий вас, как неоднократно в своих письмах заканчивал Пастернак. Кстати, письмо 1935 года, в декабре, когда он благодарил Сталина, что были отпущены на свободу муж Ахматовой Николай Николаевич Пунин и её сын Лев Николаевич Гумилёв, а он писал «любящий и преданный Вам Пастернак».
Так вот, этого юродивого и этого небожителя по терминологии Сталина, не трогали в 30-е годы. Хотя, если мы сравним стихи Осипа Мандельштама «Голодный, старый Крым» о голодающем, умирающем крестьянстве. И стихи, которые выходили в это время у Пастернака, та книга, которую Ахматова назвала «Жениховской», я имею в виду «Второе рождение», «Талон на место у колонн», «Ты прекрасна без извилин», книга, как бы подаренная им Зинаиде Николаевне. Книга, которая подтверждала путь Пастернака к идеям, к правопорядку. Путь, направленный к этому несравненному государству, а не от него, как у Мандельштама. Или не вне его, как у Ахматовой. Или не так, как было с Цветаевой в 1935 году, когда он приехал туда.
Он ей сказал, опять же, по воспоминаниям или по письмам: «Марина, ты полюбишь колхозы». На что она в совершенной ярости потом ответила, что колхозы отдельно, а она отдельно и никаких разговоров об этом быть не может. Хотя, она потом вернулась. И в то же время он ей сказал: «Марина, не езжай в Россию, там холодно». То есть, он ей объяснил, что этого не надо делать. И вы же понимаете, что слежка в Париже была за ним ещё та! И все эти разговоры тоже сопровождались записями и донесениями. Очень много из донесений сейчас опубликовано. Вышли, благодаря, вспомним благодарно Александра Николаевича Яковлева. Благодаря его колоссальным томам в тёмно-коричневых обложках «Власть интеллигенции», новые документы, связанные с цензурой, исторические архивы были, все это напечатано. В том числе и доносы товарищей по перу, окружающих товарищей. К сожалению, не расшифрованные. Кто это писал, непонятно. Но тексты там есть, описывающие те или иные моменты.
Е. КИСЕЛЁВ: Вы знаете, конечно, у нас совсем немного времени. И за меньше чем час, который длится наша передача, рассказать всё о Пастернаке, обсудить все эпизоды его литературной, человеческой биографии просто невозможно. И, всё-таки. О романе. О «Докторе Живаго». Во-первых, я хочу вот о чём Вас спросить. Очень многие люди, когда с ними начинаешь говорить об этом, когда они слышат название романа, сразу разражаются тирадами про то, что «собственно, что это за роман! Это слабое собрание»…
Н. ИВАНОВА: Так себе романчик.
Е. КИСЕЛЁВ: Плохая литература. Ваша точка зрения. На самом деле, каковы художественные достоинства, реальные, «Доктора Живаго»?
Н. ИВАНОВА: Во-первых, я хочу сказать, продолжая тот разговор о Сталине, на самом деле, Пастернак вспыхивал всегда и переживал, когда ему казалось, что намекали на то, что он выжил в тот момент, когда исчезали десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч, миллионы людей. Когда приехал Исай Берлин и сказал, это уже было после войны, и сказал Пастернаку неосторожно, что вот, мы все рады, что, в конце концов, Вы живы. А Пастернак ответил очень резко, смысл его слов был, что не надо намекать на то, чего не было. Вы намекаете на то, что я как-то сотрудничал с властью и благодаря этому выжил. Нет, этого не было.
Так вот. Дело в том, что история романа очень длительная. Ещё при первом, можете себе представить, в одной из первых встреч с Цветаевой, это был 1922 год, когда он ещё не понимал, кто такая Цветаева, он не читал её, она не понимала, кто он, но она отметила, что он как настоящий поэт. А он пришёл слушать её чтения. И он рассказал ей о романе. 1922 год. Что он хочет написать большую вещь, с любовью, с героиней. И она тогда очень удивилась. Совершенно непонятно. Только что «Сестра моя жизнь», замечательная лирика, какой мелодраматический роман! Потом прошли годы. Мысли о большой прозе его не оставляли. Он писал не такую большую, но совершенно замечательную прозу. Он написал «Детство Люверс», которую перевела любовница Горького, Вы знаете это? На английский язык.
Е. КИСЕЛЁВ: Нет.
Н. ИВАНОВА: И Горький писал ему об этом, он очень высоко его ставил, перевод на английский язык. И очень чётко можно проследить, как некоторые линии, которые потом вошли в «Доктора Живаго», они формируются на протяжении 20-30-х годов в сознании Пастернака и, так или иначе, в его прозе. Но это чувство, что у него получилась в результате жизнь более благополучная, чем у тех, кто погиб, как Мандельштам, или кто так тяжело был, страдал, были репрессированы его близкие, как у Ахматовой или убиты, как у Цветаевой муж, застреленный здесь, дочь, отправленная в лагерь, она сама, покончившая с собой. Как бы он из этой четверки исключение. Он, действительно, был одарён даром необыкновенного счастья. Это факт. И стихи его счастливые и сам он очень счастливый человек. Бывает такое.
В конце-концов, сама идея романа, на мой взгляд, и я об этом пишу, это идея альтернативной жизни, потому, что герой поэт, он отдаёт ему свои стихи, донорски. Последняя часть – это стихи Пастернака, отданные Юрию Живаго, как бы написанные им самим. Поэт – принципиальный дилетант, врач, Юрий Андреевич Живаго. Пастернак самого себя считал не профессионалом и считал, что дилетантизм – это что-то замечательное, а не плохое в литературе. И он проживает очень тяжелую жизнь, в отличие от Пастернака. Пастернак написал ту жизнь, которую бы хотел прожить сам. И он вызвал этот страшный огонь на себя. И, в конце-концов, погиб от этого романа. Юрий Андреевич Живаго рождён в такой же московской среде, примерно в одни и те же годы.
Е. КИСЕЛЁВ: И жизнь Пастернака могла бы сложиться так же.
Н. ИВАНОВА: Именно так же она могла сложиться, как Юрия Андреевича Живаго. И после его смерти в 1929 году, так написал Пастернак, что его герой умирает в 1929 году. Знаете почему? Потому, что в апреле 1929 года началась первая травля Замятина и Пильняка за то, что они свои романы напечатали на Западе. Можете себе представить! То есть, это рифмы в истории нашей совершенно необыкновенные. Он как бы срифмовал себя с этим. Ведь никогда в художественном произведении просто так герои не умирают. Они умирают… А почему умер Живаго? Он едет в трамвае по Москве, если помните, и ему не хватило воздуха, - пишет Пастернак. Это воздух, которого не хватило в 1929 году, это был конец поэта, который отдал донорски свою поэзию Борис Пастернак.
А у Пастернака никогда не бывает случайно. Если это проходит через стихи, то тогда это проходит и через его жизнь. Если проходит через его прозу – тоже. То, что он отдал ему свои стихи, сформировало, подтверждает то, что это альтернативная биография. Что касается оценки. Каюсь, я при первом прочтении не увлеклась. И вообще, я не из тех, кто увлекаются теми текстами, которые они читают и изучают. Мне кажется, что это произведение необычайно любопытное, многосмысленное. Недаром очень любопытная книга Игоря Смирнова, профессора университета города Констанца, называется «Тайна романа «Доктор Живаго». Там очень много зашифровано. Это не реалистическое произведение.
Хотя, когда Пастернак работал над ним, он говорил, что стал страшно свободен, когда это пишет. И во-вторых, он говорил, что хочет написать повесть в духе Диккенса и Достоевского. На самом деле, это повесть не в духе Диккенса и Достоевского, а это романтический роман.
Е. КИСЕЛЁВ: Недаром получил Нобелевскую премию. Потому, что там, в уставе Нобелевской премии по литературе написано, что за произведения в сентиментальном романтическом жанре.
Н. ИВАНОВА: Нет, в идеалистическом.
Е. КИСЕЛЁВ: Где идеализм, там и романтика.
Н. ИВАНОВА: На самом деле, его выдвинул… Сейчас ведь, несколько месяцев тому назад только открыты архивы, связанные с выдвижением Пастернака, потому, что по правилам нобелевского комитета должно пройти полвека. Будет сейчас как раз. Уже прошли полвека. Между прочим, выход книги на русском языке будет отмечаться нами всеми в ноябре 2008 года. Его выдвигал академик Мартинсон, шведский академик, который выдвигал его, как лирика, его стихи.
Е. КИСЕЛЁВ: А не за «Доктора Живаго».
Н. ИВАНОВА: Это, мне кажется, слишком политизированный миф, политизированный очень нашей страной.
Е. КИСЕЛЁВ: То есть, так совпало, Вы хотите сказать?
Н. ИВАНОВА: То, что специально, если он, такой-сякой, опубликовал роман на Западе, поддержали, поэтому немедленно ему эту премию дали. Не так всё просто.
Е. КИСЕЛЁВ: Простите, что я перебиваю. Может быть, дело было так, что был оценён не роман, а лирика Пастернака, его поэзия, но из соображения политических тоже вмешались, этой премией хотели, может быть, поддержать его, понимая, что над ним завис…ну, не топор, понятно было, что его жизни едва что-то угрожает, но…
Н. ИВАНОВА: Нет, нет. Отыграем всё назад. На самом деле, тогда ещё над ним ничто не нависло. Над ним всё нависло тогда, когда ему дали премию.
Е. КИСЕЛЁВ: Не тогда, когда стало известно, что роман выходит без цензуры на Западе?
Н. ИВАНОВА: Нет. Когда ему дали премию, только тогда было опубликовано в «Литературной газете» чуть ли не 28 октября 1958 года, как я помню, письмо членов редколлегии «Нового мира», которое на самом деле было написано в 1956 году. В 1956 году роман был представлен! В 1954 году стихи были напечатаны в «Знамени», девять стихотворений из романа «Доктор Живаго», с объяснением Пастернака, над каким романом он работает. 1956 год – прочитан роман, написано письмо редколлегии «Нового мира», подписано Симоновым, Кривицким, потом оно было подписано Твардовским, следующее письмо. Они, на самом деле, это письмо и сами у себя не напечатали и не обнародовали его. И у Пастернака в этот момент сложились плохие отношения с властью после войны.
Плохо было всё. Не позволяли…ни книжки не выходили, стихи печатались редко и плохо, с работой было тяжко. А ведь он, в силу своего естественного благородства, кормил не одну свою семью, он посылал деньги многим репрессированным, он помогал Шаламову, он многим помогал. И он помогал грузинским вдовам, которые остались вдовами Тициана Табидзе и Паоло Яшвили. Знаете, у него уходили колоссальные суммы на все на это. И он зарабатывал переводами, потому, что опубликовать книги, как это делали советские поэты в это время и получали за это хорошие гонорары… ОН же не получил ни одной советской премии, ни одной государственной премии.
А Шостакович получил их пять, а Прокофьев получил их шесть. А Пастернак, несмотря на все постановлении, не получил ни одной. Он работал, как сумасшедший! Он переводил. «Ах, восточные переводы, как болит от вас голова», - это сказал Арсений Тарковский. Он Шекспира переводил и Фауста переводил. И поэтому у него самое тяжелое время наступило в 1958 году, когда пришло известие из нобелевского комитета, они подняли бокалы с шампанским или с грузинским вином, существует плёнка, запись, замечательная фотография Корнея Ивановича с внучкой, в гостях был. Между прочим, именины Зинаиды Николаевны. И после этого всё обрушилось. На самом деле, вот та оттепель, которая у нас была, в преамбуле вашей передачи говорили, что, слава Богу, что это оттепель была, ничего страшного, никакой пули он не получил, в лагерь он не пошёл. Зато он просто умер.
Это я пародийно говорю. Но, тем не менее. Он же был рассчитан. Его здоровье было фантастическое. Он же купался до конца своих дней в холодной речке.
Е. КИСЕЛЁВ: И говорили, что он уже в совсем зрелые годы, будучи уже седым, тем не менее, сохранял замечательное мужское обаяние…
Н. ИВАНОВА: И огромный темперамент.
Е. КИСЕЛЁВ: …и по-своему, выглядел юношей по прежнему.
Н. ИВАНОВА: И любил Ольгу Ивинскую.
Е. КИСЕЛЁВ: Он часто писал о смерти, о смерти финал его романа.
Н. ИВАНОВА: Но в третий день восстану!
---------------------
ОКОНЧАНИЕ см
| Рубрики: | О писателях и поэтах |
| Комментировать | « Пред. запись — К дневнику — След. запись » | Страницы: [1] [Новые] |
