Читателям Инофорума

16 сентября 2009 года, как только потемнело, в трехстах метрах к юго-западу от дома №1/7 по Староможайскому шоссе в Москве, на пруду можно было видеть необычную картину.

Черная гладь пруда замутилась, забурлила и в воздух стал подниматься пар, который скользнув по ракитовым кустам, перекинулся по прибрежным травам на можжевельник, а с него накатился на стоящий рядом дуб.  Затем сквозь ветки дуба, клубясь и играя, пар достиг верхушки кроны и там стал превращаться в облачко. Вскоре накопив влаги, струящейся снизу, облачко сорвалось с верхушки и спустя несколько минут пролетело через лес над зеленым деревянным двухэтажным домом, который в народе уже восемь десятилетий называют “Ближней дачей”.   

Задержавшись над домом и смешавшись с дымом из русской печи, облако, набирая вес, с бешенной скоростью полетело на северо-запад и к ближе к полуночи достигло норвежского острова Федже, где повисло над склоном горы в двух десятках метров от верхушек сосен. Затем верхняя поверхность облака начала клубится и из мокрого пара стала вырисовываться сидящая в середине облака как на кресле фигура. Вскоре пар обледенел и на фигуре стала прорисовываться прозрачная шинель с погонами генералиссимуса, усатое лицо с закрытыми глазами и простая офицерская фуражка.

В то же время с западного направления показалась вторая туча с сидящим на ней вторым человеком. Он тоже был одет в шинель, только не военную, а какого-то гражданского ведомства. Огромный лоб, маленькие бульдожьи глаза и тяжелые складки у носа дополнялись кривым ртом, возникшим вследствие постоянного держания сигар в уголке губ. Где-то внизу на хуторе пробили часы и радио тотчас заиграло норвежский гимн. Оба облака слились и в эту секунду прозрачные призраки открыли заиндевелые глаза.

- Рад тебя видеть, Винни, - медленно сказал первый.

- Взаимно, Джо – ответил второй, пожимая протянутую руку – Не так то часто в последнее время нам разрешают увидится!

- Когда меня пробудил трубный глас и последовал приказ отбыть на встречу с тобой, я сразу понял почему. Сегодня 17 сентября, а ровно 70 лет назад…

- Твои войска пересекли польскую границу? Я понял, - перебил его Винни, - Ты думаешь, высшие силы хотят, чтобы мы обсудили Польшу?

- Несомненно, тем более, что в последнее время их Польша много себе позволяет.

- Ты должен быть снисходителен к ней, Джо, в этом ее специфичность! Если Польша вдруг прекратит выходки, то это будет уже какая-то другая страна. Более умиротворенная, ну, как Чехословакия.

Призраки немного помолчали, собираясь с мыслями. После земной жизни они встречались уже раз пять или шесть и каждый раз в какой-нибудь исторический юбилей. В их речи была одна особенность: когда они употребляли личное местоимение “наш”, то имели в виду людей и страны своего периода жизни, а местоимение “их” относилось соответственно к современности, события которой были им очень хорошо известны.

- И все же, мне всегда было трудно понять природу антагонизма столь родственных по культуре стран, - добавил наконец Винни. – Время у нас есть – расскажи мне, что за кошка пробежала между Польшей и Россией? Может, не обязательно с древних веков, а так, только главные вехи.

Джо полез в карман, достал тяжелый серебряный офицерский портсигар с гербом СССР и надписью “ХХ лет РККА” и выудил из него пять папирос марки “Герцеговина Флор”. Затем натренированным за годы движением он оторвал бумажные  гильзы, ссыпал папиросный табак в трубку и чиркнул спичкой. Винни, известный миру своим полным именем Уинстон, тем временем надкусил кончик своей кубинской сигары и потянулся к Джо, чтобы прикурить.

Курение не доставляло призракам никакого удовольствия, но заставляло их чувствовать себя почти материальными и совершающими реальные поступки живых людей.

- Всегда хотел спросить тебя, Джо, еще со времен Тегеранской конференции: что это ты куришь? Какие-нибудь элитные русские папиросы?

- Это английский премьер-министр должен курить элитный табак, мы же, большевики, курим то, что может позволить себе народ. Эти папиросы изготовляются московской фабрикой “Дукат” и имеются в любом советском магазине, - смеясь, ответил Джо. – Хотя с тех пор как я обратил внимание на простенькие “Герцеговина Флор”, многие в России решили, что раз товарищ Сталин их курит, стало быть - это табак высшего класса…

Джо затянулся, выпустил густой дым через ноздри и задумчиво произнес:

- Что касается Польши, то никто, пожалуй, не даст нам лучшей лекции, чем он!

С этими словами, генералиссимус Джо вынул еще одну папиросу, смял ее и посыпал табаком на тучу справа от себя. Тотчас же начал расти облачный ком и, удлиняясь и вращаясь, стал превращаться в фигуру человека небольшого роста, одетого в черный цивильный костюм с красным галстуком и фетровую шляпу. В облике человека поражал высокий лоб и проницательные глаза, внимательно смотревшие из-за пенсне. В руках у него была толстая папка с золотым теснением и гербом, на которой по-русски было написано “Народный Комиссариат иностранных дел Союза ССР”. 

- Вызывал, Иосиф? – спросил человек, но тут же осекся, увидев чужое бульдожье лицо рядом с хозяином. “Слушаю, товарищ Сталин!” – поправился он.

- Вот что, товарищ Молотов, расскажите нам с господином Черчиллем о том, как Польша стала частью Российской империи и что затем произошло в наше уже время.

Молотов напрягся и ссутулился. Человек исключительно обстоятельный и дотошный, он любил, когда ему давали время для подготовки докладов, тем более в присутствии такого важного гостя, как руководитель Великобритании. Обладая великолепной памятью, он тем ни менее опасался не  вспомнить всех дат и имен. Положение спасала папка Наркоминдела, имевшая в этом потустороннем мире одну особенность: стоило державшему ее подумать о каком-либо документе, рожденном в недрах министерства или проходившем через его официальные каналы, как бумага тут же оказывалась в папке.

Молотов достал какой-то отчет с исторической справкой по Польше и начал докладывать ясным, уверенным и четким голосом, то есть так, как любил Сталин.

-   В 1772 году между Российской империей, Пруссией и Австрией произошел первый раздел Польши, в результате которого России вернула себе белорусские и литовские земли, утраченные в пользу Польши в XIV—XVII вв., а еще через 20 лет, после подавления войсками Суворова восстания Костюшко, Польша окончательно исчезла с карты Европы как независимое государство. Поход Наполеона на Москву освободил Польшу на несколько лет от власти России, Пруссии и Австрии, причем сами поляки приняли участие в войне на стороне французов.

После разгрома Наполеона, Александр I создал Царство Польское, которое стало унией с Российской империей. Российский самодержец короновался Царем польским, но в остальном Польше были дарованы большие свободы – собственная конституция, правительство и армия, местное самоуправление, возможность избирать Сейм. Польские граждане могли обучаться в лучших российских университетах и занимать важные должности. Поляки также получали жалование в твердом, обеспеченном золотом российском рубле, который охотно принимался повсеместно в Европе. Польские депутаты заседали во всех четырех российских Думах (1905–1917), постоянно поднимая вопрос об автономии Польши. Важным было и то, что весь XIX и начало XX века российская часть Польши под сенью императорской короны наслаждалась миром, даже будучи окруженной такими непревзойденными в то время европейскими кровососами как Пруссия и Австро-Венгрия.

С этими словами Молотов показал двум лидерам карту из папки.

 Молотов поправил пенсне и продолжил:

- Объективно, Польша должна была быть благодарна российскому царизму за вековой мир, спокойствие и экономическое развитие в польском доме, которое, тем ни менее, нарушалось самими же поляками. Последовали два восстания в 1830 и 1863 году, которые были исторически бессмысленными. Даже, если бы российский император предоставил российской части Польши независимость в то время, нет сомнения, что более могучие и беспринципные соседи тут же пообедали молодым государством, присоединив его к уже имевшимся у них польским частям.

Польские восстания возмутили российскую общественность. Еще Державин называл Польшу “злобной гидрой”. Пушкин видел в поляках “кичливых ляхов”, а Гоголь создал отрицательные польские образы шляхтичей в “Тарасе Бульбе”. Федор Достоевский открыто не любил поляков, называя их “мошенниками”, которые добиваются карьерного роста незаконными способами. 

- Я тоже не понимал этот народ, - вдруг произнес Сталин. -  Насмотрелся на них в ссылке и тюрьмах: все политические вне зависимости от национальности держались вместе, но не поляки! Заносчивы, очень скрытны, кичливы – впечатление было такое, что считают россиян за варваров. Даже мною пренебрегали, делали вид, что не замечают! Пройти мимо товарища Сталина и не поздороваться!

Призрак пришел в волнение, стал по-грузински вращать глазами и тогда Черчилль, с интересом слушавший доклад, успокаивающе положил свою руку на сталинское плечо. Молотов продолжил:        

- Не лучше были образы поляков и у Тургенева, Чехова и Лескова, хотя ряд выдающихся русских писателей любили Польшу (Лев Толстой, Гоголь и тот же Лесков) и создавали привлекательных польских героев, точнее героинь, что не удивительно, учитывая невероятную красоту польских женщин.  Здесь можно вспомнить хотя бы красавицу Марию Потоцкую в “Бахчисарайском фонтане” Пушкина или прекрасную польку в “Тарасе Бульбе”.

Когда разразилась Первая мировая и немцы оккупировали русскую часть Польши, то российская интеллигенция испытывала чувство вины России за неспособность защитить поляков. Вот цитата из Т. Щепкиной-Куперник: “Край нам близкий, Польша, Польша, / Наша младшая сестра”. В военной прозе поляки (вместе с русскими) противостоят немцам — варварам, насильникам и грабителям. В литературном стереотипе поляка сохраняются лишь положительные черты: гордость, патриотизм, гостеприимство. Весьма част любовный мотив: очаровательная полька и русский офицер. Старые клише и лозунги переосмысляются: “Мы дружно пойдем / Единым путем / За нашу свободу и вашу!” (Бальмонт).

Вскоре выяснилось, что свободу русский и поляк понимают, к сожалению, по-разному. По итогам Первой мировой войны Польша, наряду с победителями – Францией и Великобританией, стала пожалуй главным бенефициарием в Европе. На осколках трех бывших империй страна восстала из пепла и объединила три польские части в одну страну. Начальником государства (такой титул он себе взял) становится бывший социалист Юзеф Пилсудский, известный тем, что отсидел в молодости пять лет российской тюрьмы и ссылки за организацию покушения на Александра III и с тех пор Польша до самой смерти Пилсудского в 1935 году стала президентской диктатурой.

Молодая Советская власть предпринимала все усилия наладить отношения с новой Польшей, неизменно приветствуя ее право на самоопределение. В условиях Гражданской войны и интервенции Антанты было бы безумством сделать Польшу еще одним врагом. Большевики взяли курс на установление демаркационной линии, перемирия и мира с Польшей. Мы пытались начать с решения более простых проблем, накопившихся в российско-польских отношениях.

В то время в польском плену томились тысячи русских солдат, доставшихся полякам “по наследству” от немцев. 2 января 1919 года мы послали к ним делегацию российского Красного Креста во главе с большевиком Веселовским – поляком, кстати, по национальности. Делегация, которая должна была обсудить освобождение пленных, была тут же расстреляна. Когда об этом узнала мировая общественность, поляки оправдываясь, заявили, что делегации просто “не повезло” и она попала в руки к психически неуравновешенному польскому офицеру. Правда выяснилась позже – приказ о расстреле на самом деле был дан из Варшавы и скорее всего исходил от самого Пилсудского.    

Пилсудский был ярым русофобом и сторонником восстановления Польши в границах более, чем столетней давности “от моря до моря”. Он  был одержим идеей сильной Польши, самой сильной в Центральной и Восточной Европе и, главное, подавляющей своей «силой» Россию. Федерацию, по крайней мере на словах, он планировал создать с Литвой и Украиной, и с февраля 1920 года Польша начала войну за территории Литвы, Белоруссии и Украины со своей бывшей метрополией. Начальник возрожденного государства был убежден тогда, что окончательное освобождение Польши от России возможно только при условии, когда Украина полностью отойдет к Польше.

Вскоре страны Антанты на конференции в Версале определили восточные границы Польши, получившую название "линия Керзона".

- Да, это была английская идея, выработанная нашим министром иностранных дел Джорджем Керзоном, которая, мне кажется, была вполне честной по отношению и к Польше, и к России, несмотря на то, что Керзон ненавидел русских, - вставил Черчилль. – Он исходил из принципа этнического проживания, то есть Польше отходили только те территории, где проживали собственно поляки. 

- Это правда! – подтвердил Молотов, – Линия Керзона была вполне справедливой, но полякам было плевать на международные решения Версаля по послевоенному мирному устройству Европы. Их армия к тому времени уже была значительно восточнее линии Керзона, а вскоре заняла Минск и Киев и даже часть исконно русских территорий.

Мы всячески пытались остановить эту войну. 22 декабря 1919 года Народный Комиссар по иностранным делам Чичерин сделал польскому правительству открытое формальное предложение по радио - приступить к мирным переговорам. Это было сделано в ответ на выступление министра иностранных дел Скаржинского, который нагло и лживо утверждал в сейме, будто бы советское правительство никогда не делало мирных предложений Польше. Ответа на предложение Чичерина не последовало.

Тогда Ленин, Троцкий и Чичерин через месяц – 28 января 1920 года – призвали еще раз поляков решить проблемы мирным путем, указывая, что советским частям дан приказ остановиться до польского ответа. Его пришлось ждать более двух месяцев!

Когда же он пришел, было понятно, что это форменное издевательство. Обычно, в мировой практике переговоры о мире ведутся либо в столицах воюющих стран, либо чаще на нейтральной территории. Но поляки вызывали нас на переговоры в наш же прифронтовой город Борисов, который они недавно оккупировали, причем, в их ноте, было выражено желание ограничиться перемирием только на борисовском участке.

Черчилль весело засмеялся при этих словах:

 - Да, Джо, не думаю, что при твоей власти кто-либо мог так обращаться с Россией! Я помню об этой истории писала наша “Таймс”, удивляясь той наглости, с которой только что освободившаяся колония приказывала своей бывшей метрополии явиться к ней на переговоры, да еще в захваченный у этой самой метрополии город!

Сталину было отнюдь не смешно. Его желтые глаза мстительно загорелись, а сам он, сидя в импровизированном облачном кресле, напрягся, как перед прыжком.

Молотов моментально остановился – сказывалась многолетняя выучка. Когда говорили старшие по должности, он замолкал и ждал сигнала, чтобы продолжить. Наконец Сталин кивнул.

- Ленин и Троцкий, однако, проглотили обиду. Полякам ответили на следующий же день, прося о переносе места переговоров в Эстонию, Петроград, Москву или Варшаву. Тогда через 10 дней поляки ответили, что вообще прекращают с нами вести какие-либо переговоры. Вскоре их армия перешла в наступление и захватила литовские земли, Минск и даже Киев, куда они пришли вместе с бандитами Петлюры под лозунгом “независимости” Украины. Здесь поляки повторили маневр немцев, которые годом ранее тоже использовали марионетку Петлюру с целью поставить его у власти в Киеве и затем добиться значительных территориальных уступок от Украины от своего “союзника”.

Здесь Молотов внимательно посмотрел на Черчилля и сказал:

- Формально Антанта была против восточных завоеваний Польши, однако, никакого наказания Варшавы за агрессию восточнее линии Керзона не последовало. Объяснить это можно было лишь стремлением Франции и Великобритании иметь как можно более крупную и сильную Польшу, могущую в будущем стать противовесом и Германии, и России.  Даже Деникин – наш куда более опасный  враг - как русский патриот требовал от Антанты приструнить зарвавшуюся Польшу. Антанта молчала. Когда же Красная Армия собрала силы в кулак и перешла в наступление, то реакцию Запада не пришлось долго ждать. Тот же Керзон в своей ноте потребовал от нас вернуться на определенные им границы.

Черчилль понял, что нужно сказать что-то на этот упрек.

- Между прочим, летом 1920 года мы перестали оказывать молодой Польше всякую военную и экономическую помощь. Причина простая: Великобритания  помогала им ради восстановления государственности, а не ради ведения захватнических войн. Да и Германия с Чехословакией закрыли свои границы с Польшей из-за территориальных претензий поляков к ним.

- Это правильно!, - кивнул Сталин – Зато США и Франция продолжала эту помощь. Я помню был такой смешной советский плакат с польской свиньей на французском плече…

 Молотов тут же открыл свою невероятную папочку и протянул фото с плакатом. Сталин засмеялся, увидев забытый образ. Ему вообще было свойствен резкий перепад настроения: от яростного гнева до искреннего веселья. Об этом знал и Черчилль, решивший в ту минуту в отместку за упрек искусить судьбу и вернуть друга Джо от смеха назад в гнев и он произнес вкрадчиво, но подчеркнуто нейтрально:

- Но, кажется, этот поросенок на деле все-таки оказался диким грозным боровом с клыками?

Сталин оборвал смех и кивнул Молотову. Тот продолжил:

- Да, действительно. РККА вскоре начала бить агрессора, освободила Украину и Белоруссию и подошла к стенам Львова и Варшавы. Успехи Красной Армии вызвали в Москве эйфорию, нам стало казаться, что режим в белой Польше стоит только немного надломить, как он рухнет и там возникнет своя Советская власть, тем более, что в Польше без нашей помощи возникли 120 советов на местах, а в Германии на пару месяцев победила социалистическая революция. Всем тогда казалось, что еще усилие - и Польша тоже станет советской. Заметьте: ни о каком территориальном захвате речь с нашей стороны не шла. Выражаясь языком нынешних, речь шла о смене социально-экономческой формации в стране. Две наши армии должны были взять эти два крупных польских города. Армия Тухачевского – Варшаву, а армия Егорова и Сталина – Львов, но обе армии, однако, потерпели сокрушительное поражение. Очевидно, сказался яростный славянский патриотизм поляков, помноженный на неистребимую ненависть к русским. Взгляните на польский плакат того времени: согнутые фигуры, однотипные звериные лица “защитников” Польши.

 Пока призраки в военных шинелях рассматривали плакат, Молотов продолжил:

Мы оставили почти половину Белоруссии и всю Западную Украину полякам, которые тут же вышли далеко за линию Керзона, т.е. за линию проживания собственно польской нации и начали активное ополячивание населения. К примеру, уходя, Красная Армия оставила Вильно (Вильнюс) литовцам, чтобы те сделали из этого крупнейшего литовского города свою столицу. Польша тут же признала суверенитет Литвы над Вильно, то через пару дней это не помешало им оккупировать город вместе с частью страны и насадить на новых территориях польские порядки. После этого литовская интеллигенция бежала из города и сделала Каунас своей столицей. А в самом Вильно костел Святого Николая, к примеру, стал единственным местом в городе, где поляки разрешили службу на литовском языке. Та же активная политика ополячивания начала проводиться и на Украине и в Белоруссии. Не удивительно, что, когда наконец, в 1939 году Красная Армия (после разгрома Польши Германией) вернулась в эти места, она была встречена как освободительница от польского национального гнета.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ