Моя нога на педали газа словно связывает меня с системой жизнеобеспечения. А эта разделительная полоса – как неисчерпаемая дорожка кокаина. Но я знаю: фары выхватят нужную цифру – 1119 на верстовом столбе, я развернусь и съеду к огням в стороне. Площадка перед мотелем заставлена машинами, где-то в них спят люди. Спящие люди – как цветы в темноте, в складках импровизированных одеял прячут своё внутреннее сияние. Запаркуюсь, подниму стёкла, выключу мотор. Нетвёрдо ступлю на землю, в лицо пыхнёт жаром капота. Скажу Себастьяну, чтоб не забыл сумку с туалетными принадлежностями. На небосклоне орава звёзд, в клумбе с цикламенами стрекочут кузнечики, за последним фонарём – бездыханное чёрное поле. Открою стеклянную дверь и щурясь пожелаю доброй ночи дежурной на ресепшене. Пухленькая, миловидная, как та, с которой только что расстался в московской ночи. И голос знакомый, я звонил и подтверждал поздний заезд. Душ, кондиционер, телевизор, вай-фай. Ночное обещание женщины сильнее, чем просто бронь.

До ночлега под ростовским небом, в котором уже угадывается отражение моря, ехать весь длинный вечер, значит, есть время вернуться к жимолости.

Представь себе, что я не только ценю уединение, но и возвеличиваю места, в которых оно у меня состоялось. Они продолжают манить меня – зоны, как сейчас говорят, комфорта, где душа делает остановку. Приземляется. Обнуляется, сбрасывает счётчик. Места стоянки души могут быть и внезапные, и проверенные. И даже сконструированные. Внезапные – это когда подходишь утром к окну в незнакомом городе. Зеленеют бутылки на столе, полушарие кокосовой скорлупы полно окурков, на улице обычная российская хмарь, где-то отстукивает товарняк, отчуждённо, задавленно поют соловьи. Но душе больше не тревожно, прошлое отменено, есть оцепенение, полное приятных, долгосрочных и заведомо неосуществимых предчувствий. Проверенные места – это у другой, ближней бабушки, Екатерины. Пока она была жива, возьмёшь конспекты, яблоко, пачку сигарет и к ней на зиму. Чтобы зарываться лицом в пуховые подушки под столетними часами, просыпаться от запаха какао и уютного скрипа половиц на кухне. Чтобы, как в детстве, в трельяже всматриваться в свой профиль в галерее зеркал. И выезжать затемно в электричке к первой паре с душой успокоенной, как после исповеди – хотя перед бабушкой исповедоваться не надо, она всё понимает. Наконец, сконструированные места: множество убежищ, начиная с детского шалаша и заканчивая тамбуром в квартире на улице Радужной, моим первым личным кабинетом.

И вот среди точек моей автономии был берег карьера под кустом жимолости. Когда мы вернулись с кладбища, предав земле рабу Божию Прасковью, я взял в сарае велосипед и, несмотря на собирающийся дождь, отправился к тому карьеру. Ехал осторожно: велосипед без тормозов, педали назад прокручиваются, не блокируя колёса. Но карьеров там столько – вся местность изрезана и изрыта. Я проезжал картофельные делянки, дачи, выруливал на убитую дорогу и достиг даже Люторец, сворачивал к шахтам, застревал в зыбучем шлаке полигона, где проводятся музыкальные опен-эйры «Голубая вода», спускался в овраг по узкой тропинке, врезаясь на полном ходу в выступающие корни берёз. Осматривал крутые берега озёр. В одном из них влез в воду, доплыл до середины… Всё было как тогда – и было грозовое небо, и пар дыхания, и рыбак, затаившийся в камышах, но не было горы Фудзи. Что ж, думал я, и мы меняемся, и ландшафт мимикрирует. Но мне нужен был этот куст, чтобы привезти домой от него побег и дать ему жизнь возле моего самого главного, проверенного и сконструированного убежища – на подмосковной даче. Когда, уже в отчаянии, я вновь колесил по растрескавшейся корке высохших болот, а потом, миновав вечно молодой, редкий бор с карликовыми соснами, пересёк лощину, он бросился мне в глаза издалека – обсыпанный красными цветами куст на бесплодной, изуродованной марсианской равнине. Я поспешил к нему, встал возле него на колени, отделил у самого корня побег, положил его за пазуху, сел в седло.

И покинул это место, где когда-то почувствовал себя гиперборейцем, где бросил вызов стихии. Точка автономии, я говорил? Нет, место силы. Возможно, оно исторгло меня, оставив мне этот пылающий куст на память. Уже на даче я проткнул побег в нескольких местах иголкой, погрузил на шесть часов в стимулирующий раствор и высадил в грунт под колпаком пятилитровой тары. Он принялся, перезимовал, и сейчас я жду его цветения.

Серия сообщений "Белое каление":
Часть 1 - 1.
Часть 2 - 2.
...
Часть 12 - 12
Часть 13 - 13
Часть 14 - 14
Часть 15 - 15
Часть 16 - 16
...
Часть 26 - 26
Часть 27 - 27
Часть 28 - 28