Ночь, проведённая в городе, ничего не значит. А на краю леса, в котором шелестит уже не шелковистая, но жёсткая до кузнечной звонкости листва, значит очень много.

Прежде всего городская ночь не требует специальной подготовки. А для для ночи за городом надо: после дневных мытарств удержать себя от ужина, душа, намечающейся интрижки, блоговедения и выехать, чтобы не попасть в пиковую пробку. И на трассе стеречься камер, инспекторов и мотоциклистов.

Но и мытарства тоже, надо сказать, не такие уж и отталкивающие, чтобы задрав штаны, бежать от них.

Если мастерски лицезреть город, если ранним утром исследовать безлюдные перемычки между Остоженкой и Пречистенкой, можно убедиться в незыблемой веерно-паутинной криптограмме города.

Обомлеть, скажем, в Еропкинском переулке не от той даже мысли, что всё в этой жизни заново можно начать, а от той, что уже начал.

То есть в августе и город не так уже невыносим, и дача не так уж и притягательна.

Из августовских городских кварталов исчезают дети, и появляются они на огородах, причём отборные, из малообеспеченных семей, крикливые, поздно ложащиеся спать. Но дети это не главное. 

Чувствуешь глубокую уверенность, что тебе - благодаря какому-то закону сохранения эстетики - в этом мультигендерном котле позволяет выживать прекрасная часть человечества в порхающих августовских платьях. А за городом после десяти мгла, ни пения, ни высокочастотного стрёкота - всё мертво как в лето пожаров 2010 года, только по крыше яблоки стучат невпопад.

Но зато в Золотово, на краю леса, перед тем как взойти на крыльцо перед сном, выключаешь уличные фонари, запрокидываешь голову, смотришь - условно - на Марс и уже под знакомый скрип трёх ступенек говоришь себе: с точки зрения звёзд и мытарства, и интрижки, и VIP-аварии, и засилье цветной иммиграции, и вся эта мегаполисно-конгломератная галиматья - ерунда. Есть только звёзды и тайнопись под ними.