От гнёта плодов прогнулись ветви и закрыли въезд во двор. Газанул осторожно, но гроздья яблок прогремели по крыше. Прибежал сосед и задрал ветви граблями, но что толку. Ничего нового в этом вечном мире: пора цветения заканчивается, начинается довольно скушная пора плодоношения. Тогда я оставил машину на дороге, взял шланг (совсем никудышный, купленный когда-то опрометчиво: думал - он армированный, а на нём просто графически нанесена сетка, и поливать из него было невозможно - перегибался и его вышибало на стыках), залез на дерево, чтобы подвязать им ветви. И произошло то, что примерно и год назад. Майнгот, это было 28 июня: ночь, в летней кухне много гостей и все пьют, а я мешаю под фонарём бетонный раствор. Сейчас же гости только ожидались - раздувался огонь в мангале, из подвала в прохладную сауну переносилось пиво, вино и квас, N. стригла ножницами на грядке укроп. Но всё так же перед крыльцом стояла чаша, всегда готовая к замесу: мне осталось, в сущности, залить отмостку с фасада дома - и периметр будет готов. Сейчас я, закрепившись в кроне яблони, натягивал ветки шлангом и вдруг снова услышал этот голос.

Это странно, но чудовищное одиночество может навалиться на тебя внезапно, в самый разгар веселья или на подступе к нему.

Даже когда в окружении близких или когда N. на кухне заправляет салат (быть может, она уронила ложку?).

Одиночество может настигнуть тебя, даже когда твоя нога прочно утверждена в развилке скелетных ветвей.

Ибо одиночество вечно как мир. Нет, одиночество вечно как шар луны.

И точно так же, как в ту ночь, ничего не было в её голосе, кроме, может быть, лунного гипнотизма.

Правда, в этот раз с ней кроме дочери вышагивал хасбенд - пузатик, которых множество в сельско-офисных наших когортах. Но меня никогда не смущали чужие мужья, особенно в уик-энды на дачах. И мне плевать, что обычно в уик-энды я замызган бетоном и слепни облепляют меня, принимая за скотину. 

Она спросила, смотря на меня снизу вверх и показывая на раскрытый багажник Aveo: "Вы уже закупились?" - слишком смело и естественно для молодой женщины, которая не знает меня и которую не знаю я.

"Да, - крикнул я c яблони, - в Хотьково пробки как на Тверской".

Это было всё, и это было хорошо. Не потому что у неё фигурка писк и речи приветливы. Не только.  Я думал о ней как о свидетельнице моего лунного одиночества 10-го года - с театральными силуэтами гостей в летней кухне, - свидетельнице моей страсти к тяжёлой изнурительной работе (не красуюсь я этой страстью и часто работаю в сумерки). Думал, что ни одними химерами наполнена моя жизнь. Думал без вожделения, не желая пополнить знание о ней, но втайне ожидая второго пришествия этой золотовской аномалии.