Картофелины. Несколько картофелин в хлипком пакетике. Выложить картошку в раковину, отправить грязный пакет в мусорку, включить воду, повозившись с кранами, пока не будет соответствующей температуры и напора. Мыть картошку, размышляя над чем-то, что надо сделать, над чем-то нужным, но не важным. В том же духе чистить... поменять воду и оставить до прихода родителей. А когда зазвенит звонок, побежать открывать дверь, встать на тумбочку и смотреть оттуда, спрашивать, сбегать на кухню включить картошку, обнаружить, что заварить чай я забыла...


Странно, меня что-то останавливает от всех этих простых действий. Плитка греет еле-еле. Соль какая-то странная - в одном доме мелкая и странно пахнет, в другом крупная, будто это вообще какая-то другая соль. В общем, не будет такой картошки. Поэтому ну её, картошку, я съем какой-нибудь йогурт, почитаю почту и пойду спать.

Кажется, что когда всё-таки будет нормальная плита, жизнь изменится довольно сильно.
Интересно, это такой самообман или правда?
Ничего ведь не изменится, мне по-прежнему будет всё равно.

Уже давно не хочется есть. Ну, вся еда такая, будто... в общем, просто чтобы поесть. А когда-то это было другое, совсем другое.


Не боясь окрестных торжеств и смут,
Но не в силах на них смотреть,
Ничего я больше не делал тут
И, должно быть, не буду впредь.

Когда снег заметает море и скрип сосны
оставляет в воздухе след глубже, чем санный полоз,
до какой синевы могут дойти глаза? до какой тишины
может упасть беззвучный голос?
Пропадая без вести из виду, мир вовне
сводит счеты с лицом, как с заложником мамелюка.
...так моллюск фосфоресцирует на океанском дне,
так молчанье в себя вбирает всю скорость звука,
так довольно спички, чтобы разжечь плиту,
так стенные часы, сердцебиенью вторя,
остановившись по эту, продолжают идти по ту
сторону моря.