Татьяна Снежина - Нас больше нет Пасмурно. Почти не слышно звуков. Только слезы тихого дождя Монотонным и протяжным стуком В сердце «кошкой» память теребят. Вдаль смотрю тревожно и печально. За окошком «плачет» розы куст. Видно дождь, нарочно иль случайно, Разбудил и в нем остатки чувств. Может быть, тому причина звуки? Вот и я сегодня в первый раз После дня своей с тобой разлуки Слезы не смогла сдержать из глаз. Плачу я. А сердцу стало легче. Вместе с этой горькою слезой Сброшен груз, давивший мне на плечи. Поняла: простилась я с тобой. Мне теперь уже не так и больно! Милый дождик, если б знать он мог, Что облЕгчить сердце мне невольно Тихим стуком слез своих помог. © Copyright: Татьяна Астафьева, 2011

 

В храме Она обволакивала его запахом своего тела, обвивала его лианами Своих рук и Своих волос. Она совсем не была канонической фигурой с натянутой улыбкой, питающейся монотонными молитвами. Она жила, дышала, вставала с постели, ела, ходила, снова ложилась в постель. Вся храмовая служба была построена согласно ритму ежедневного порядка Ее жизни. Каждое утро на заре звенели маленькие колокольчики, мелькали огоньки. В музыкальном зале свирель пела священный напев, сопровождаемая барабанами и кимвалами, — Мать просыпалась. В саду, благоухающем жасминами и розами, собирали гирлянды цветов для Ее украшения. В девять часов музыка возвещала о служении, на которое являлась Мать; в полдень она сопровождала Мать, ложившуюся отдохнуть в жаркие часы на свое серебряное ложе. Вечером, в шесть часов, музыка приветствовала Ее, когда Она снова появлялась. Еще раз играла музыка, звучали раковины и без передышки заливались колокольчики на склоне дня, под взмахи факелов ночной службы. И наконец, в девять часов вечера музыка провожала ее ко сну. Мать засыпала.



Жрец принимал участие во всех интимных актах Ее жизни. Он одевал Ее и раздевал, предлагал Ей цветы и пищу. Он присутствовал при малом выходе и при отходе ко сну Царицы. Как могли его руки, глаза, его сердце не пропитаться постепенно Ее плотью? Уже первые прикосновения, — когда он, не решив еще, будет ли Ей служить, поправлял своими пальцами художника складки Ее одежды, — связали, приковали его к Ней. Пальцы его рук уже хранили следы укола Богини Кали.



Но, оставив в нем жало, Она стала его избегать, отказывалась открыться ему. Теперь, когда любовь к Ней пронзила его, оса вернулась в свою каменную оболочку; ему не удавалось Ее оживить. Влюбленный в немую Богиню сгорал на медленном огне. Достигнуть Ее, обнять, уловить хоть малейший признак жизни, взгляд, вздох, улыбку — стало единственной целью его существования. Он нежился в самом заброшенном углу сада, похожем на джунгли, и предавался думам и слезам, сняв одежду и священный шнурок, с которым брахман не должен никогда расставаться. Но любовь к Матери открыла ему, что желающий думать о Боге должен прежде избавиться от всех предрассудков. Он был словно потерявшееся дитя. В слезах умолял он Мать явиться ему. Каждый напрасно проведенный день доводил его до безумия. Он потерял всякую власть над собой. В отчаянии он валялся по земле на глазах у посетителей; он был предметом жалости, иронии, возмущения. Какое значение могло это иметь? Одно только было важно: он был на грани высшего блаженства, но перед ним стояла стена, преграждавшая ему путь. В своем возбуждении, которым ничто не управляло, он, не зная науки регулируемого экстаза — науки, которая в религиозной Индии на протяжении тысячелетий была тщательно разработана и проверена, со всей педантичностью, требуемой двумя факультетами — медицинским и богословским, — бросился наудачу вперед, ослепленный своим безумием. Он рисковал собой. Смерть всегда подстерегает неосторожного йога, который ходит над пропастью. Люди, видевшие его в эти дни смятения, рассказывают, что его лицо и грудь были красны от постоянного прилива крови, глаза полны слез, тело сотрясалось судорогой. Он был на грани полного изнеможения. Еще шаг — и неминуем провал в черную глубину, мозговой удар или же — прозрение.



Он прозрел. Стена рухнула…



Ромен Роллан

Жизнь Рамакришны

Сколько же в человеке может быть слез?! Дня за три до отъезда из Крыма я уже начала плакать. В поезде приходилось бегать в туалет- чтобы реветь не у всех на виду (проревелась, умылась, вернулась опустив голову и уткнулась в ноут). Домой приехали- я снова реву. Думала, на работе будет полегче. Сегодня вышла первый день... На основной работе- народу с утра никого, никто ничего не спрашивает, не говорит. Там все прошло почти без позывов к слезам. А вот на подработке... /К слову, пока оставила только вторую подработку. На первой- целиком Света будет работать./ Не ожидала, что там все так будут рады меня видеть. И работаю там только с февраля, и нахожусь там всего по 1-2 часа. Но все поздравляли с выходом и спрашивали Как отдохнула. Я говорила "Спасибо!" и ... начинала реветь, вспоминая Крым. И так- несколько раз. Конечно, потом "брала себя в руки" и говорила, что клево и т.п. Только с администратором разговорились подробнее (у нее в Керчи родня живет) и ей я сказала, что, похоже, я нашла свой второй дом. Просто вспомнила цитату "Твой дом там, где твое сердце." и осознала, что часть души, сердца я оставила в Крыму. И Как теперь жить такой "неполноценной"- я не представляю :((( Вчера напросилась в Мелоди на двух часовое занятие, записали поздравительное видео для общей подружки с колледжа (к слову, с моей вокалисткой-педагогом мы тоже вместе учились, только на разных курсах. Музпед везде!) + просмотрели несколько песен из моего нового списка #ктовтеметотпоймет (вдохновение от KooRagA), нашли несколько минусовок... И все было радостно и позитивно, отвлеклась от грустных мыслей. Но стоило выйти оттуда- опять накатило. Пошла обменяла распечатанный хоккейный абик на пластиковый (карточку)- это тоже там недалеко в центре. А потом меня понесло к Иртышу. Не море, конечно, но все-таки. Как же он обмельчал за лето! :(( Бродила по центральному пляжу, фотала на новый телефон и боролась с истерикой. В маршрутке- вообще сложно было ехать. Битком набитая маршрутка и я такая- с самого переда стоЮ и давлюсь слезами. Конечно, отвернулась к двери, но хотелось просто заорать (!) Домой приехала и сижу (что вчера, что сегодня) за компом, занимаюсь разными делами и плАчу по-тихоньку. Нет! Я не раскисаю! У меня в голове уже есть пара планов по возвращению в Крым. Один- кардинальный, с "сжиганием" некоторых "мостов". Это на случай, если станет невыносимо плохо в ближайшее время. Второй- мягче, "пробный", без безвозвратных действий. Но его можно будет осуществить не раньше мая следующего года. Я бы воспользовалась первым планом с Огромным удовольствием! Меня не пугает неизвестность! Но есть некоторые дела, которые лучше бы закончить до отъезда, т.к. не факт, что потом будет возможность это сделать.


1.


2.


3.


4.


5.

14 августа

Сокрушайтесь, плачьте и рыдайте; смех ваш да обратится в плач... Иак. 4:9

Библия писалась со слезами, и ее великие сокровища открываются плачущим. Богу нечего сказать самодовольному человеку.

Моисей был в страхе и трепете, когда Господь воззвал к нему на горе, и он же заступился за свой народ, пав пред Богом и прося изгладить его из книги жизни ради сохранения Израиля. Когда Даниил долго постился и молился, к нему явился
ангел Гавриил, чтобы открыть тайны грядущих веков. Апостол Иоанн много плакал, потому что не нашлось никого достойного открыть книгу с семью печатями, и тогда один из небесных старцев ободрил его, сообщив радостную весть о том, что лев
из колена Иудина победил.

Псалмопевцы часто писали со слезами, и пророкам едва удавалось скрыть сердечную печаль. Апостол Павел в радостном Послании к Филиппийцам прослезился, вспоминая тех, кто стал врагом креста Христова и кому теперь грозила погибель. Герои христианской истории, перевернувшие мир, были мужами скорбей, и их свидетельство другим людям исходило из глубины страдающих сердец.

В самих слезах нет пользы, но в Церкви Христовой слезы и духовная сила часто идут вместе. По высшей справедливости, религиозный человек, не сораспявшийся со Спасителем, в вечности не сможет прикоснуться к истине. Глаза, не умеющие плакать, ослепнут, ибо они не выдержат небесного света, на который устремляют свой взор.