https://cyrillitsa.ru/wp-content/themes/cyr-3.0/js/jquery.min.js">

Кириллица

• История


• Современность

 

Владимир Нарбут: за что НКВД казнил прототипа «Воланда» из «Мастера и Маргариты»

2020-04-18 12:00:44

«До сих пор загадочный и до конца не собранный в своем творчестве» — именно так охарактеризовал поэта Владимира Нарбута автор книги «99 имен Серебряного века» Юрий Безелянский. Наверное, недаром многие считают Нарбута прототипом героя романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Почему же исследователи пришли к такому выводу? Подсказки следует искать в необычной биографии Владимира Ивановича.

Хромота и «сеансы черной магии»

Владимир Иванович Нарбут родился в 1888 году в украинском селе Нарбутовка. Будущий поэт принадлежал к старинному княжескому роду, имевшему польские корни. Окончив Глуховскую гимназию с золотой медалью, Нарбут вместе с братом приехал в Петербург. К тому моменту он уже начал писать стихи, но поначалу был никому неизвестен. В 1906 году Владимир Иванович был зачислен на факультет восточных языков Петербургского университета. Как предполагает Геннадий Краснухин, автор книги «Круглый год с литературой», именно в этот период Нарбут перенес какое-то заболевание, вследствие которого ему удалили пятку. До конца жизни поэт остался хромым и ходил с палочкой. Как известно, Булгаковский Воланд тоже пользовался тростью.

Однако не одно это обстоятельство намекает на тот факт, что именно с Владимира Нарбута Булгаков срисовал образ Воланда. Дело в том, что Нарбуту также была присуща некая «дьявольщина». Например, если верить изданию «Серебряный век. Поэты и стихи», первый поэтический сборник Нарбута под названием «Аллилуиа», вышедший тиражом в всего-навсего в сотню экземпляров, стал настоящей сенсацией сезона. И неспроста. По крайней мере, оформление книги было выше всяких похвал: бумага «под старину», водяные знаки, старославянский шрифт. Тем не менее, как утверждает Ольга Кучкина в своей книге «Смертельная любовь: личные истории знаменитостей», все экземпляры сборника были сожжены по распоряжению Святейшего Синода. Кроме того, Ольга Кучкина пишет о том, что, по словам современников, публичные чтения Владимира Нарбута больше напоминали сеансы черной магии.

Побег и нападение «своих»

После инцидента со сборником «Аллилуиа» Владимир Нарбут для того, чтобы избежать суда, отправился в многомесячную экспедицию вместе с известным поэтом Серебряного века Николаем Гумилевым. Коллеги по «цеху» посетили Сомали и Абиссинию. Правда, скрываться Нарбуту пришлось не слишком долго. Вскоре по случаю 300-летия Дома Романовых в России была объявлена амнистия, и в 1913 году Владимир Иванович вернулся в страну. Однако неудачи продолжали преследовать литератора. Как пишет в своей книге «Николай Гумилев. Слово и дело», Юрий Зобнин, после возвращения Нарбут неожиданно начал издавать «Новый журнал для всех», но, запутавшись в финансовых делах, он его так же неожиданно продал Александру Гарязину. В связи с общественным осуждением его поступка Нарбуту пришлось уехать в родную Нарбутовку.

Но и там Нарбута поджидали неприятности. Юлия Андреева в своей книге «Откуда приходят герои любимых книг» пишет о том, что в 1918 году семья Владимира Ивановича подверглась нападению так называемых красных «партизан». Брата Нарбута Сергея расстреляли прямо во дворе. Поэт бросился на защиту родственника и получил четыре пули. Врачам удалось спасти ему жизнь, а вот кисть его левой руки медикам пришлось удалить. Стоит отметить, что Нарбут симпатизировал большевикам и остался верен своим принципам: впоследствии он даже вступил в партию. Кстати, узнав о взглядах князя «партизаны» явились к нему в больницу и принесли извинения.

Трагический конец

Оправившийся после ранений Владимир Нарбут был направлен в Воронеж для организации печати советских изданий, после – работал в Киеве. А в октябре 1919 года поэта арестовали сотрудники контрразведки белых. Нарбут, недолго думая, заявил, что большевики заставляли его сотрудничать с ними под страхом смерти. Впоследствии новая власть использовала эти показания Владимира Ивановича для своего обвинительного заключения. Об этой истории вспоминает в своей книге «Несколько моих жизней» и Варлам Шаламов.

В 1928 году его исключили из партии за сокрытие информации о пребывании на юге в период гражданской войны и уволили с занимаемой им должности (тогда Нарбут возглавлял издательство). В 1936 Нарбута арестовали за пропаганду буржуазного национализма. На 5 лет его отправили в лагерь под Магаданом. Вот только свой срок Нарбут отбыть не успел: в апреле 1938 года «тройка» решила, что литератор «заслуживает» расстрела. Как пишет Н. В. Переяслов в своей книге «Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь», приговор был приведен в исполнение в том же месяце и в том же лагере.

•  


•  


•  


•  


•  


•  

https://cyrillitsa.ru/history/137917-vladimir-narb...r=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com

artchive.ru

Искусство денег. Муха, Стюарт, Нарбут, Клеман-Серво и другие творцы миллионов

---

Деньги — это красиво. Мы обращаем внимание на их номинал, забывая о том, что это — еще и произведения искусства. «Делать деньги» не гнушались именитые художники — от «отца модерна» Альфонса Мухи до основоположника американской живописи Гилберта Стюарта. Делимся эффектными образцами дизайна купюр, рассказываем о создателях миллионов и смотрим, кто из них удостоился чести быть «разменной монетой» в виде портретов на купюрах.

В 1923 году на купюре достоинством в 50 крон (илл. ниже) Муха, состоявший в масонской ложе, в которую он официально вступил в во Франции в 1898 году, изобразил тайные символы (молоток, солнышко…) — за 12 лет до того, как масонские символы (пирамида и око) появились на американской однодолларовой купюре, и за 83 года до украинских 500 гривен.

Читать далее...

 

Ленинградская область. Павлово на Неве.

... приграничная зона, Литва практически за забором...
... костёл Вознесения Девы Марии, памятник неоготики, 1902-1910 гг... рядом с ним похоронен Теодор Нарбут...

1.


2.


3.


4.


5.


6.


7.


8.


9.


10.


11.


12.


13.


14.


15.


16.


17.

О бархатная радуга бровей!
Озерные русалочьи глаза!
В черемухе пьянеет соловей,
И светит полумесяц меж ветвей,
Но никому весну не рассказать.

Забуду ли прилежный завиток
Еще не зацелованных волос,
В разрезе платья вянущий цветок
И от руки душистый теплый ток,
И все, что так мучительно сбылось?..

Какая горечь, жалоба в словах
О жизни, безвозвратно прожитой!
О прошлое! Я твой целую прах!
Баюкай, вечер, и меня в ветвях
И соловьиною лелей мечтой.

Забуду ли в передразлучный день
Тебя и вас, озерные глаза?
Я буду всюду с вами, словно тень,
Хоть не достоин, знаю, и ремень
У ваших ног, припавши, развязать.

1917

Владимир Нарбут



James Jebusa Shannon

17.08.2014
"Екслібрис" - передача першого каналу українського радіо.
Літературознавець Михайло Слабошпицький - про сучасні переклади українською мовою,
зокрема, про книги перекладів Наталії Горішної.





Взято тут: Сучасна українська поезія. Наталія Горішна

Это цитата сообщения Наталия_Кравченко Оригинальное сообщение

Начало здесь

 

 

В 1920 году выходит книга В. Нарбута «Плоть». Значительная её часть — это агитационная поэзия, лозунговые стихи-призывы, написанные на потребу войны, политики, злобы дня.

Стихи-однодневки. Нечто подобное тому, что писал Маяковский, когда наступал на горло своей песне. Эти стихи даже по внешнему рисунку напоминали стихи Маяковского.

 

Страна моя! Родина! Добряк-паровоз!

Квартир-экипажей и товаров обоз!

Отпихиваясь локтями, вертитесь, колёса,

быстрей, быстрей и многоголосо!

 

Это были искренние, честные стихи, Нарбут не кривил душой, не конъюнктурил, когда писал так, но позже он ни одно из них не включил в вою итоговую книгу, видимо, изменив отношение к такого рода поэзии. Но даже в этих стихах проступают черты его неординарности. Чего стоит, например, его стихотворение «1 мая», где в традиционную праздничность врывается трагическое звучание:

 

Знамёна кровью не горят.

И гаснет серп, и меркнет молот.

Идёт, кладёт за рядом ряд

скелетов человечьих голод.

 

Иллюстрация Г. Нарбута

 

«Плоть»

 

 

Его поэзия была большей частью грубо материальной, натуралистичной, нарочито заскорузлой, антимузыкальной, временами косноязычной. Но зато, как выразился один из критиков, «его картины были написаны не чахлой акварелью, а густым рембрандтовским маслом».

Нарбут брал самый грубый, антипоэтический материал, причём вовсе не старался его опоэтизировать, а наоборот, ещё более огрублял. Эстетика его творчества состояла именно в полном отрицании эстетики. (Это сближало его с Бодлером, взявшим, например, как материал для своего стихотворения, падаль («Цветы зла»).

Ошеломляющее впечатление на многих производило такое стихотворение из книги «Плоть», как «Предпасхальное», где детально описывается, как перед пасхой кабана и режут индюка к праздничному столу.

 

В сарае, рыхлой шкурой мха покрытом,

сверля глазком калмыцким мутный хлев,

над склизким, втоптанным в навоз корытом

кабан заносит шамкающий зев…

 

Того не ведая, что скоро казни

наступит срок и - загудит огонь

и, облизнувшись, жалами задразнит

снегов великопостных, хлябких, сонь;

 

того не ведая, они о плоти

пекутся, чтобы, жиром уснастив

тела, в слезящий студень позолоте

сиять меж тортов, вин, цукатных слив...

 

И кабану, уж вялому от сала,

забронированному тяжко им,

ужель весна, хоть смутно, подсказала,

что ждёт его холодный нож и дым?..

 

И вдруг — пронзительные, каким-то глубинным прозрением потрясающие строки:

 

Молчите, твари! И меня прикончит,

по рукоять вогнав клинок, тоска,

и будет выть и рыскать сукой гончей

душа моя ребенка-старичка.

 

Но, перед Вечностью свершая танец,

стопой едва касаясь колеса,

Фортуна скажет: «Вот — пасхальный агнец,

и кровь его — убойная роса»...

 

В этих ни на что не похожих, резких, как сталь клинка, стихах мы вдруг ощущаем глубокое отчаяние поэта, предчувствие его неизбежного конца.

 

Г. Нарбут. Иллюстрация к стихотворению В. Нарбута «Предпасхальное», 1919 г.

 

 

Это тяжёлое предчувствие ощущается во многих стихах Нарбута, даже самых светлых и лиричных:

 

***

Летучей мыши крыло

задело за сердце когтем,—

и грудь — пустое дупло,

хоть руку засунь по локоть.

 

Сегодня, завтра, вчера —

все тот же сумрак в деревьях:

кленовые вечера

в раскидистом, добром чреве.

 

Нет плоти и — нет греха,

нет молний мертвецких ночью,

Сутулого жениха

заластили по-сорочьи.

 

Как вздернут лукавый нос!

И солнце поет в веснушках!

Худой, привязчивый пес —

я с Вами, моя пастушка!

 

Лиловое, синь кругом:

цветочки: иван-да-марья.

Откуда же этот гром,

удушье тягучей гари?

 

Ах, девушка, всех милей,

не девушка, а наяда—-

Душа! Как пес, околей!

Под тыном валяйся, падаль!

 

***

Высоким тенором вы пели

О чем-то грустном и далеком...

И белый мальчик в колыбели

Глядел на мать пугливым оком.

 

А звонкий голос веял степью —

Но с древней скифскою могилой!..

И к неземному благолепью

Душа томительно сходила...

 

И глаз огромной черной вишней

С багряно-поздней позолотой.

Смотрел недвижно, будто Кто-то

Уже шептал о жизни лишней...

 

***

Не ночь, а кофейная жижа:

гадать и гадать бы на ней!

Пошла полумесяца лыжа

на полоз моих же саней.

 

Козлиные гонятся лица,

поблеивают и поют.

Животная шерсть шевелится,

и волос — не гол и не крут.

 

Куда мне и что мне, заике,

коль ворох соломы тяжел,

коль первый попутный, великий,

огонь лишь туманом прошел.

 

Валун! То не я ли, дорожный,

сквозь ртутную глянул слезу?

Ухабистый, неосторожный,

везу мое бремя, везу.

 

Могильникам не развалиться,

за пазуху сунули крест,

и выселицам веселиться —

напраслина! — не надоест.

 

Под полозом — жарко и скользко,

и ворох соломы тяжел.

Но что мне, заике, до происков,

коль кучер — и тот вот — козел!

 

Присел, кучерявый, на козлы,

поблеивает и поет.

Чтоб жилой, хомячьей и рослой

(поет) подоило живот,

 

чтоб, выдавив дышащий розан,

я сам, облысел и умен,

пропал, потому что обсосан,

в кивающей прорве времен.

 

 

Литературный разнорабочий

 

Падение Нарбута с издательских высот произошло в 1928 году. Он был исключен из рядов ВКП(б) . В «Литературной энциклопедии» 1934 года сообщалось: «За  сокрытие ряда обстоятельств, связанных с его пребыванием на юге во время белогвардейской оккупации». Официальная формулировка звучала так: «За факты, порочащие его как члена партии». Факты были следующие.

Оказавшись в самое крутое время гражданской войны на Украине, Нарбут попал в плен к деникинцам, где, спасая свою жизнь, написал отречение от большевизма. Вскоре он был освобождён красными и вернулся к привычной издательской и организационной деятельности. Но спустя несколько лет злополучная бумажка всплыла, сыграв свою роль в административных интригах. Решающее действие здесь возымел конфликт Нарбута с А. Вронским, редактором журнала «Красная новь». Нарбут написал заявление в ЦК , обвинив его в недопустимых формах полемики, а тот в ответ раздобыл компромат на поэта, документ, подписанный им в деникинском застенке 1919 года. Нарбут был тут же снят со всех постов.

 

Что делать мне с моей отставкой?

Подземный мир несёт рекой,

сквозь смрад, сквозь серу — как ни гавкай! -

мои стихи в скрипичной давке -

гриф со склонившейся щекой.

Скрипичный гриф удобно согнут,

свистит намыленный смычок...

 

Нарбут становится литературным «разнорабочим» - случайные переводы, составление каких-то сборников, справочников... Не поставленное либретто, не ставшие кинофильмами сценарии...

В середине 30-х годов он увлёкся так называемой научной поэзией, стихами экспериментального характера.

Её можно было бы назвать «гастрономической», - например, стихотворение «Еда»:

 

Мясную кость внутри сосало тихо,

мозги качались возле волдырей,

когда (для аппетита) повариха

в котёл, сквозь пар, пустила сельдерей.

 

Меняясь в образе, плашмя летело

среди картошек овощное тело,

пока, держась на уровне одном,

цыбуля мутным двигалась пятном.

 

Под паром лист линял, приварок, серый

вдоль абажура оставляя след.

Меж тем застёгивал, стесняя сферы,

на пуговицы жира свой жилет.

 

К дыре во рту спешат не только хлебы,

не только суп — вся сущность ширпотреба,

какую носит на ладони труд,

какую языком и зубом трут.

 

На жизнь расходует гормонов ярость,

смерть кипятим на дне своих реторт...

Ты помер потому, что стал наварист.

Удобно в гроб вошёл — и чем не торт?

 

Я ненавижу тех, кто распластаться

способен пред слюною дегустаций...

 

(Как видите, аллюзии выходят далеко за границы гастрономических).

 

Эту поэзию можно было назвать и микробиологической, как, например, в стихе «Малярия»:

 

Голыми рукaми теперь не возьмете

(Неосведомленного прежде) меня.

Знaю: мaлярию рaзносит плaзмодий,

Ножкaми aнофелесa семеня.

 

Тянется по плaзме aмебa безглaзый.

Но сaмо движение - только предлог:

Нa эритроцит нaпaдaет, зaрaзa!

Тaм — гемоглобин, тaм - железо, белок…

 

Все твои нaзвaния, все твои формы

(Кaк трубу Евстaхиеву ни сверли,

Доктор-тонконожкa, лaтынью упорно) -

Мы нa человеческий перевели...

 

Или, например, такое стихотворение, как «Микроскоп»:

 

 

Микроскопа пушечная проба

преподносит и тебе микроба.

До сих пор был для тебя потерян

этот мир, достойный мир бактерий.

До сих пор с тобою, пролетарий,

мы ходили только в планетарий,

толковали о движенье в небе

и почти не знали об амебе.

Мир животных, сладкий мир растений

и везде прекрасный жизни гений...

Занятые мира переделкой,

за глубокой мы следим тарелкой:

круглые и ниточные массы

распадаются, кипя, на классы;

есть полезные, как солнце, виды,

есть вредители и паразиты...

Так, поблёскивая узкой ложкой,

мы следим за варевом-окрошкой.

И не так ли для своей очистки,

каждую ощупывая дробь,

к глазу мы подносим наш марксистский,

большевистский, ясный микроскоп?..

 

 

Стихи эти несколько коробят своей дисгармоничной громоздкостью, непоэтическим натурализмом. Но это было модным тогда направлением. Научной поэзией увлекался и М. Волошин (сборник «Путями Каина»), и Хлебников (технократическая поэма «Журавль»). Нарбут же был за эти стихи изруган и заклеймён за «насильственное штукатурство заблудившегося и в поэзии, и в нашей действительности интеллигента», как выразился ярый партийный критик Валерий Кирпотин.

 

Погибель

 

Последнюю свою книгу — Нарбут ещё не подозревал, что она будет последней — он хотел назвать «Косой дождь». В его черновиках было выписано четверостишие Маяковского:

 

Я хочу быть понят моей страной,

А не буду понят — что ж,

По родной стране пройду стороной,

Как проходит косой дождь.

 

Но — не решился. Может быть, потому, что сам Маяковский эту строфу потом вычеркнул. Нарбут дал ей другое название - «Спираль». В каком-то смысле, оно оказалось точней — не прошел стороной, а зажат и раздавлен стальной пружиной, спиралью своего земного пути.

Ещё в стихотворении 1912 года Нарбут писал:

 

Луна, как голова, с которой

кровавый скальп содрал закат.

 

Ах, если бы только закат…

 

Катаев, Суок и Олеша на похоронах Маяковского

 

 

И вот пришла эта страшная ночь  с 26-го на 27-е октября 1936 года. В квартире №17 дома № 15 по Курсовому переулку случилось то, что во многих квартирах в ту и другую ночи тех лет.

 

 

Его взяли на рассвете.

 

Нарбут и Серафима до 1936 года

 

 

Сохранились воспоминания об этом аресте Серафимы Густавовны Суок, жены поэта:

«Стук в дверь. Проснулся Володя, разбудил меня. Кто там? Проверка паспортов!! Что-то натянули на себя, открыли дверь: человек в форме НКВД, штатский... У меня закрываются глаза от желания спать, опять разговор с Володей перед сном — неприятный, что мы должны разойтись. — Вижу, Володя дает свой паспорт, и ему протягивают бумажку. Все прошло — сон, нехорошие мысли, лень — покажите мне! — Он видел. Мама? — Ордер на обыск и арест. Всему был конец. Тогда я этого не понимала. Я как во сне, честное слово, как во сне шла к Лиде в 5 часов утра после обыска, без мыслей, тупо бежала по улицам рассказать о чудовищном сне — Володю арестовали.

Уходя, он вернулся — поцеловал меня. Заплакал — я видела последний раз его, покачался смешной его походкой на левый бок, спину в длинном синем пальто. И все...»

 

 

Потом было стояние в очередях на Кузнецком 24 и под стенами тюрем с передачами. Отказы в свиданиях. Ожидание приговора.

Владимир Нарбут был отправлен в дальневосточные лагеря по сравнительно мягкому приговору — 5 лет за контрреволюционную деятельность. Сестра Серафимы Лидия — вдова  чтимого тогда поэта Э. Багрицкого, пыталась его именем спасти Нарбута, требуя правды и справедливости. Её арестовали. Она вышла лишь в 1956-ом.

 

Лидия Суок

 

Лидия с мужем Э. Багрицким

 

 

Нарбут оказался в тех же краях, что и Мандельштам.

 

 

лагерь "Вторая речка"

 

Сохранилось его 11 писем к жене из пересыльного лагеря во Владивостоке и с Колымы. Это последние вести, ещё живой голос неуклонно бредущего к своей гибели поэта. Трогают лиризм и нежность, которыми они пронизаны, желание уберечь родного человека от волнений («сейчас живём пока в палатках, как герои произведений Джека Лондона»), надежды на будущую жизнь («великолепный ландшафт, я обязательно где-нибудь использую эту подлинную «северность», северный озноб природы для своих стихов». Последний и горький цикл «стихотворений в прозе» В. Нарбута.

И всё-таки сквозь напускное бодрячество, сквозь будничный успокоительный тон этих писем проступает страшное: «Эта зима была для меня, мамуся, довольно тяжёлой. Пишу тебе потому лишь, что всё это уже в прошлом... Прежде всего я болел, родненькая. После перехода пешком через горный перевал я получил растяжение жил в левой, больной ноге. Лежал, не мог ходить почти пол-месяца. Затем на меня напала цинга. Левая и частично правая нога покрылись гнойными язвами — их было 12. Я стойко переносил и переношу болезнь. Она, в общем, не трудная, но крайне нудная, тягучая, родненькая моя... Немного досаждало ещё мне моё сердце. Я, кажется, писал тебе. Что у меня ещё во Владивостоке обнаружили врачи порок сердца. Иногда очень сильно опухают ноги — пришлось даже разрезать левый валенок и носить его на завязках. А в общем, голубчик, ничего страшного в этих болезнях нет, надо только как следует лечиться, что я и делаю. Сейчас ты не волнуйся, родненькая, всё это сейчас, повторяю, уже в прошлом...»

 

 

Позеленела каждая кость,

Выветрилась, как память, известка.

Было и будет так: только горсть

Пепла, тумана, холода, воска.

 

Где же теперь ты, нега моя?

Где? И не все ли в мире едино:

Волос и шерсть, перо, чешуя —

Глина жужжащая господина?

 

Где же искать мне губ твоих пух,

Иней, что мы и летом растили,

Если собачье ухо в лопух

Жизнь развернула, воя в могиле?

 

Слушать тебя, тобою дышать

И, задохнувшись душным помолом,

Ноздри раздув, кобылой проржать,

Мчась через гати, по суходолам.

 

В этом ли ты меня не поймешь?

Взоров не знать бы мне синеглазых!

Сам на себя отточенный нож

(Черт-полумесяц) грею за пазухой.

 

 

Из последнего письма Владимира Нарбута жене:

«Куда-то забросит меня теперь судьба? Говорят, что для инвалидов на Колыме существует особая командировка. Поживём — увидим. Во всяком случае я сейчас — активированный (то есть на меня составлен особый акт медицинской комиссией). А работать мне, между тем, очень, очень хочется. Хочется приносить стране самую настоящую пользу, хочется не быть за бортом, хочется вложить в свой труд всю преданность партии своей, своей родной стране. Я, как и ты, Мусенька, твёрдо убеждён, что мне в конце концов поверят, что меня простят, что я буду вычеркнут из проклятого списка врагов народа! Я абсолютно искренен в этом своём заявлении, за него готов пожертвовать жизнью...»

Вспоминаются строчки из его стихотворения 1936 года: «Родина-ласточка, косые крылышки, С кровью и мясом и меня возьми!»

И взяла-таки. С кровью и мясом. Как это у Блока: «Слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка, своего поросёнка...» (из письма К. Чуковскому от 25 мая 1921 года).

 

 

Блок писал о себе. Но можно эти слова ещё с большим основанием отнести и к Нарбуту.

 

 

А потом были слухи, легенды, как о многих канувших узниках... 2 июня 1940 года С. Г. Нарбут записывает: «Мне сказали, что ты утонул. Верю и не верю. Не могу...»

После реабилитации пришла справка из магаданского загса: «Гражданин Нарбут Владимир Иванович умер 15 ноября 1944 года. Причина смерти — упадок сердечной деятельности». В графе «место смерти» - прочерк. Трудно верить такому документу.

Точных сведений о его смерти нет, есть только рассказ некоего Казарновского, который приводит в своих воспоминаниях Н. Я. Мандельштам: «Про него (Нарбута) говорят, что в пересыльном (лагере) он был ассенизатором, то есть чистил выгребные ямы, и погиб с другими инвалидами на взорванной барже. Баржу взорвали, чтобы освободить лагерь от инвалидов. Для разгрузки...»

Был и свидетель, некто А. Г. Тихомиров, вернувшийся с колымской ссылки, который рассказывал: «Видели, как столкнул Нарбута с баржи в бухте Находка солдат или заключённый». Когда? В марте 1938-го, как считала Серафима Густавовна. Но при реабилитации выяснилось, что 7 апреля 1938 года  Нарбута вновь судила тройка НКВД по Дальстрою. За что — не указано. Приговор неизвестен. Известно одно: «Человек, страдалец и мученик, где-то умер», как пишет Н. Я. Мандельштам. Когда-то. После 7 апреля. Как сам Нарбут ещё в 1922 году пророчески сказал о себе:

 

чтоб, выдавив дышащий розан,

я сам, облысён и умён,

пропал, потому что обсосан

в кивающей прорве времён.

 

 

 

Официальная дата смерти В. Нарбута — 15 ноября 1944 года, скорее всего, фальшивка. «Дата в свидетельстве о смерти, выданном загсом, тоже ничего не доказывает,— пишет Н. Я. Мандельштам.— Даты проставлялись совершенно произвольно, и часто миллионы смертей сознательно относились к одному периоду, например, к военному. Для статистики оказалось удобным, чтобы лагерные смерти слились с военными... Картина репрессий этим затушевывалась, а до истины никому дела нет. В период реабилитации почти механически выставлялись как даты смерти сорок второй и сорок третий годы»...

 

 

Местонахождение могилы Владимира Нарбута неизвестно, версий его гибели несколько. Самая вероятная — расстрел в ходе исполнения ежовского приказа № 00447 в магаданском лагере Дальстрой, 14 апреля 1938 года. В его день рождения. В день, когда ему исполнилось пятьдесят.

 

 

Реабилитация состоялась 31 июля 1956 года. 3 сентября мёртвый Нарбут снова стал членом Союза писателей. Поэт Михаил Зенкевич, вспомнив последние стихи друга, отправил ему стихотворное послание в никуда:

 

"Жизнь моя, как летопись, загублена,

Киноварь не вьётся по письму.

Ну скажи: не знаешь, почему

Мне рука вторая не отрублена?"

 

- Эх, Володя, что твоя рука!

До руки ли, до солёной влаги ли,

Если жизнь прошёл ты от Цека

По этапам топким до концлагеря!

 

Как сполохами, сияет здание

Надписью "Ц. К. В. К. П. (б-ов)".

Губы сжали, как петля, рыдания...

Где ж твой пропуск? Или не готов?

 

Этих букв сверкающая светопись

Будоражит мировую тьму...

Жизнь твоя загублена, как летопись,

Киноварью вьётся по письму.

 

Стол... Окно... Но где Китайгородская,

Белокаменная где стена?

Видишь: ледяная ширь Охотская

Заполняет глубину окна...

 

В зале заседанья так накурено,

И без оселедца, неживой -

Восковой папировкой Мичурина

В дыме виснет голый череп твой.

 

Там встречался ты с поэтом-тёзкою,

Приносил стихи он в Пресс-бюро,

При тебе подчас с усмешкой жёсткою,

Чтоб исправить, брался за перо.

 

Вновь весна! Надежда, как проталина...

Он не раз в присутствии твоём

Говорил, чтоб как-нибудь у Сталина

Для него устроили приём.

 

И дворец из стали нержавеющей

В честь его под площадью возник,

А тебе открылся мрачно веющий

Вечной мерзлотой земли рудник.

 

Два поэта, над стихами мучаясь,

Отливали кровью буквы строк,

И трагической, но разной участью

Наградил их беспощадный рок!

 

Ты мечтал, цингою обескровленный,

Что с любимою в полночный час

На звезде заранее условленной

Встретишься лучистой лаской глаз.

 

На мороз ты шёл, как бы оправиться,

Ноги вспухшие чуть волоча,

Чтоб в глаза звездой могли уставиться

Два ответных ласковых луча.

 

Всей душою в лучезарной мгле топись!

Позабудь про скорбь, скорбут и тьму!

Жизнь твоя загублена, как летопись,

Кровь твоя стекает по письму!

 

Ведь и смерть, как жизнь, лишь дело случая,

И досками хлюпкими дрожа,

Затянула в трюм тебя скрипучая,

Ссыльная рудничная баржа.

 

Но свиданье, что тебе обещано,

Не разъять бушующей воде:

Два влюблённых взгляда вечно скрещены

На далёкой золотой звезде!

 

 

Через четверть века после гибели Нарбута его вдова Серафима, к тому времени уже ставшая женой Виктора Шкловского, вместе с М. Зенкевичем сделала несколько энергичных попыток издать его книгу. Но попытки эти захлебнулись вместе с оттепелью, быстро закончившейся заморозками. А потом случилось вот что.

В 1960 году в подмосковном Шереметьеве загорелась дача. Хозяева, Шкловские, были в отъезде. Из соседнего дома на помощь пожарным выбежал другой писатель, В. Ф. Огнев. Дача сгорела дотла. Уцелело только три предмета: оплавленная фарфоровая вазочка, металлическая пишущая машинка и старинный кожаный портфель. Он был совершенно целый, только слегка прихваченный огнем по углам. Это имущество полагалось описать и взять на охрану до возвращения хозяев. Милиционер попросил Огнева вскрыть портфель. В нем оказались рукописи Владимира Нарбута. Вот так буквально осуществилась известная поговорка: «Рукописи не горят».

 

 

Когда-то Нарбут сказал о своих современниках: «Нам всем гореть огненными столпами. Но какой ветер развеет наш пепел?»

Ветер сделал своё дело. Огонь не одолел стихов Владимира Нарбута. И вот они вышли к людям.

 

 

Переход на ЖЖ: http://nmkravchenko.livejournal.com/262160.html

Использованные источники:

Валентин Катаев «Алмазный мой венец»

Бялосинская Н., Панченко Н. Косой дождь // Нарбут В. И. Стихотворения. М., 1990.

Вадим Беспрозванный «Владимир Нарбут в восприятии современников»

Биография (история ареста и смерти)

Биография (Wikipedia)

Поетичний вечір при свічках, приурочений до 125-ї річниці вд дня народження видатного поета «срібного віку» Володимира Нарбута, був проведений у Всесвітній день поезії 21 березня 2013 року в Черкаській обласній науковій бібліотеці ім. Т. Шевченка.
У заході взяли участь: Наталія Горішна, поет, перекладач, лауреат Всеукраїнськох премії ім. В. Симоненка, автор книги перекладів з Володимира Нарбута «Совість» (2008); Ярослав Литвин, лауреат Всеукраїнського конкурсу читців; Інна Максимович, бібліотекар. Відео: Оксана Галаєва.
На вечорі прозвучали поезії Володимира Нарбута – в оригіналі та в українському перекладі Наталії Горішної, а також романс «Зелений кісник» на слова В.Нарбута у виконанні автора музики, композитора Наталії Саух.
Сайт: http://www.gorishna.narod.ru/

Владимир Нарбут в оригинале и в переводе на украинский
(стихи «серебряного века»)

Из книги Наталії Горішної
«Совість. Переклади з Володимира Нарбута», 2008.


Вдадимир Нарбут
ОТ ЗАУТРЕНИ

От свеч и от дыханий жарко
В старинном деревянном храме;
А звон так радостно и ярко
Гудит-гудит под куполами.

Поет, благую весть пророча:
– Воскрес, Распятый при Пилате, –
Редеет мгла весенней ночи,
И в окнах свет – все синеватей.

Как будто с ненавистью дикой
Ушла бессмысленныя злоба,
Как будто смерть бежит от Лика
Христа, восставшего из гроба!

И словно ангельское пенье,
А не густые перезвоны,
Звучит победно, в отдаленьи,
Из голубого небосклона!

И с пасхой маленькой в салфетке
Так сладостно спешить до дому!
И придороржных ветел ветки
Совсем по-новому знакомы.

=============================

Переклад: Наталія Горішна
ВІД ЗАУТРЕНІ

Ясніють і душа, і очі
В старому рубленому храмі.
А дзвін натхненно і урочо
Гуде-гуде під куполами.

Про новину оповіщає:
– Воскрес, Розіпнутий Пілатом!
Нічну імлистість розганяє
У вікнах ранок синюватий.

Мов розлютована і дика
Іде від нас безглузда злоба.
Неначе смерть біжить від Лику
Христа, повсталого із гробу.

Здається, ангельські хорали
На честь Святого Воскресіння
Всепереможно зазвучали
Із піднебесного склепіння.

І з пасочкою у хустинці
Спішити радісно додому.
Узбічні верби навздогінці
Кивають, як старі знайомі.

Рисунок Георгия Нарбута (брата поэта).

2.04.2013
Наталія Горішна, поет, перекладач, член НСПУ, провела майстер клас з поетичного перекладу
для магістрантів-філологів Черкаського національного університету імені Богдана Хмельницького.
З поміж іншого присутніх надзвичайно зацікавив порівняльний аналіз перекладів з В.І. Нарбута -
Наталії Горішної (книга «Совість», 2008) та Валерії Богуславської (книга «Алілуя», 2011).

Самокиш Николай Семёнович.

Колокольчик звякнул бойко
Под дугой коренника,
Миг, и — взмыленная тройка
От села уж далека.
далее...

 

 

Сайт поета



В усі часи поети були совістю епохи.

Книга Наталії Горішної «Совість…» приурочена до 120-ї річниці від дня народження В.І. Нарбута, видатного поета «срібного віку», доля якого була розчавлена сталінською репресивною машиною. Як не прикро, творчість В.Нарбута – повністю забута в наш час, адже він був «занадто українцем», щоб стати класиком російської літератури.

Подаючи у книзі поряд оригінал і переклад, Н.Горішна виразно доводить, що поезія В.Нарбута українська по своїй суті. В.Нарбут писав про Україну і по-українськи, але (так склалося) – російською мовою. Безперечно, Володимир Нарбут – це наш український, хоча й російськомовний поет.

Мистецька родина Нарбутів є національною гордістю України. Володимир Іванович Нарбут – могутня гілка цього роду. Не забуваймо про це!

Крім цікавих перекладів, Н.В. Горішна написала докладну розвідку життєвого і творчого шляху поета, віднайшла і розмістила у книзі рідкісні світлини.

 

. НАРБУТ Владимир Иванович [1888—]  был поэтом. Сын помещика он родился на хуторе Нарбутовка Черниговской губернии. Среднее образование получил в Глуховской гимназии, высшее — в Петербурге. Годы Октябрьской революции Нарбут провел в Одессе, Ростове, Киеве и здесь вступил в РКП(б). После изгнания из Крыма белых  перехал в Москву, был руководителем издательства "ЗиФ". В 1928 исключен из партии за сокрытие ряда обстоятельств, связанных с его пребыванием на юге во время белогвардейской оккупации. Печататься начал с 1910 (в СПБ студенческом журнале "Гаудеамус"). В 1912 примкнул к "цеху поэтов" - группе акмеистов, созданной Николаем Гумилевым.



Первая книга стихов Владимира Нарбута, напечатанная церковно-славянским шрифтом с эпиграфом из псалмов, была конфискована царской цензурой за то, что воспевала все "твари божие" вплоть до "погани лохматой".(Что для акмеистов было вполне нормальным явлением, поскольку даже название направления поэзии означает "ЦВЕТИ, ЖИЗНЬ") В этих стихах Нарбут изливал славословия всем явлениям бытия. Фетишизирование предметов и некритическое отношение к реальной действительности, за которым скрывалась апология капиталистического строя, характерная для всего творчества акмеистов, составляли основную суть всех дооктябрьских стихов поэта. Послеоктябрьские стихи  (сб. "В огненных столбах" - уж не подражание ли Гумилевскому "Огненному столпу"?) хотя и посвящены революционной тематике, однако отвлеченны, далеки от конкретной классовой борьбы пролетариата. Общее славословие революции, облеченное в выспренные, евангелические тона, — вот характер этих стихов, мало отличающихся от стихов дооктябрьских.



После продолжительного молчания Нарбут впервые опубликовал новые стихи в 1933 ("Новый мир", 1933, VI). Н. здесь ставит вопрос о переделке и познании мира пролетариатом. Однако перегруженность физиологизмом, тенденции к подмене социальных явлений биологическими говорят о том, что подлинной мировоззренческой перестройки Нарбут не произвел. Кроме стихов  ему принадлежит ряд посредственных рассказов.

Нападет вранье на воронье,

Тянется, ворочается сволочь,

Свекорья - на якорь, и с родней

У ворот не достучатьс полчищ.

А сугробы лбами намело,

Сквозь подсвечник светится сочельник.

И петух сочится на мелок

Лютым клювом: выискался мельник!

"Гаданье" (1915)

Одно влеченье: слышать гам,

чуть прерывающий застой,

бродя всю жизнь по хуторам

Григорием Сковородой.

Не хаты и не антресоль

прельстят, а груши у межи,

где крупной зернью лижет соль

на ломоть выпеченной ржи.

(1920)

России синяя роса,

крупитчатый, железный порох,

и тонких сабель полоса,

сквозь вихрь свистяща в просторах, -

кочуйте, Мор, Огонь и Глад, -

бичующее Лихолетье:

отяжелевших век огляд

на борозды годины третьей.

· · · · · · · · · · · · · · ·

Взрывайся, пороха крупа!

Свисти, разящий полумесяц!

Россия - дочь!

Жена!

Ступай

и мертвому скажи: "Воскресе".