''В этой жизни необходимо испробовать все, кроме кровосмешения и сельских танцев''.

(Стивен Фрай ''Лжец '')

 

 

''...А на самом деле никто в том, что произошло с Россией в новейшее время, не виноват больше, чем ее, России, интеллектуальный извод, числящий себя лишь невольным свидетелем чужого преступления. И дело, конечно, не в том, что мало ходим на митинги или редко поддерживаем политзеков - это наша очень даже факультативная обязанность. И не из-за этого страна в жопе. А в жопе она потому, что мы плохо справлялись со своей основной обязанностью: порождать смыслы и ценности, способствуя их убедительности и авторитетности в обществе. (Понятно, речь идет не о личностях, спектр которых (как и уровень таланта и ума) широк и разнообразен, а о суммарном итоге, о среде).

 

Потому что в нашей среде вообще нет ощущения обязанностей: мы ведь свободны, никому и ничего не должны (разве что семье). Мы просто профессионалы, гуманитарии, люди слова - пишем, изучаем, преподаем то, что знаем: литературу, театр, историю, кино, как это делают интеллектуалы во всем мире, как делали наши предшественники и учителя (советские, но без сомнения - славные). А то, что все вместе, вся наша гуманитарная деятельность не сложилась в систему понятных и авторитетных культурных и социальных норм, так это опять же не наша вина, а беда: так получилось, аудитория наша специфична, аудитория в широком, конечно, смысле, потому что ни к ученикам, ни к учителям, ни к самим себе претензий у нас нет.

А зря. И даже равняться с предшественниками (к которым свои претензии) нельзя: культуртрегерская задача в совке состояла чаще всего в том, чтобы сохранить и передать в условиях тотальной несвободы то, что могло потеряться при ликующем варварстве. И хотя идея сохранения и эстафеты тоже является далеко не совершенной культурной стратегией, но хотя бы отчасти извинительной в обстоятельствах несвободы. Но ведь наша среда, за небольшим исключением, это люди, профессионально состоявшиеся совершенно в другую эпоху, время куда большей свободы, а все равно, кроме как сохранять и передавать - других популярных трендов культуры не возникло.

А почему? Да потому что поиздержались за время ожидания хорошей жизни, изголодались, изтерпелись, и как только дорвались до несовкового существования, спущенного по мановению божественной руки буквально с неба, пусть и кремлевского, то сразу захотели жить, как у них в рутинных демократиях, только лучше, потому что в обнимку с любимой профессией и русским языком.

А о том, что если свобода досталась бесплатно, то за нее придется когда-нибудь заплатить, об этом не думали; а когда поняли, чем, собственно говоря, нас требуют расплатиться, то практически сразу согласились. Потому что мы получали гонорары за хорошее, корректное исполнение своей работы в виде создания культуры для информации и декора, при строгом соблюдении правила не лезть туда, куда лезть и так не хотелось. В то, что презрительно именовалось политикой и что являлось на самом деле нашей первейшей задачей - порождением смыслов и ценностей, адекватным переходу от тотально несвободной культуры к культуре, свободной ровно настолько, насколько это допускалось теми, кто задавал правила игры.

Но этого мало. Была еще одна фишка, к которой мы в той или иной степени все причастны - к работе на дядю, на богатого дядю. И не потому, что дядя ставил перед нами задачу осмысления социально нового, а потому что дядя был заинтересован в такой системе ценностей, которая бы подтверждала его права задавать нам правила социальной и культурной игры и не делать противное. А если и вел какое-то время собственную игру (открывал газету, журнал, издательство, галерею, чтобы оттенить номенклатурный характер своего состояния или в борьбе за власть с конкурентами), то и в эту игру мы покорно вписывались, потому что она пристойно оплачивалась.
И с этим наша среда (хотел написать: с удовольствием, но здесь, как и везде, кто как) согласилась. Она обслуживала интересы слоя и групп, захвативших власть и финансы, и обслуживала не потому, что безусловно верила в их правоту, а только потому, что у них были деньги.

 

http://shattenbereich.livejournal.com/1010697.html

 

 

В результате в стране была создана иллюзорная культурная и социальная атмосфера, в которой культура была орнаментом брутальных способов утверждения социального цинизма: кто выиграл, кто первым успел конвертировать свои номенклатурные преимущества в деньги и власть, тот и прав. Прав в том, что, продолжая быть номенклатурщиком, желает, чтобы обстановка вокруг него была в общих чертах повторением той, что обычно окружает успешных и умных людей в условиях рынка. И именно этим (за ничтожным исключением) занималась несколько десятилетий наша среда: создавала иллюзорную культурную жизнь, в которой жить реально было так же трудно и противоестественно, как жить на сцене, выдавая ее за реальность.

То, что в обществе развился цинизм, что резко упали нравственные нормы, что многие, не участвующие в дележе прибыли от номенклатурной конвертации, были сбиты с толку и разочарованы, виноваты, конечно, не только сами постсоветские нувориши, они сами не способны были конвертировать деньги в смыслы; зато наша среда своими собственными руками, своими способностями и знаниями обеспечивала устойчивость номенклатурного реванша и делала то, без чего король остался бы информационно и культурно голым''.

 

(M.Берг ).

Могло ли быть иначе? Не вчера и не про постсоветских интеллектуалов сказано:

"Интеллектуалы, вопреки их представлению о себе, составляют часть сферы власти. Будучи подвластными, они одновременно являются составной частью властвующих. Их власть состоит во владении культурно-информационным капиталом; они осуществляют ее посредством речи. Критическая интеллигенция имеет шанс реализовать свою функцию только в том случае, если интеллектуалы отдадут себе отчет в том, какую позицию они занимают в игре власти, т.е. построят политику на защите своей относительной автономии как обладателей культурного капитала".

(Bourdleu(Бурдье ) Пьер "Интеллектуалы и власть", 1990; "Homo academicus", 1984)
Проф. Практической школы высших исследований, с 1982 - в Коллеж де Франс, издатель журнала '' Actes de la Recherche en Sciences Soziales"

 

 

''...4-й пленум был траурным.

Я выступил и сказал: «Делегаты! Если у меня когда-нибудь будут дети, я повешу им на стенку портрет прокуратора Иудеи Понтия Пилата, чтобы дети росли чистоплотными. Прокуратор Понтий Пилат стоит и умывает руки — вот какой это будет портрет. Точно так же и я: встаю и умываю руки. Я присоединился к вам просто с перепою и вопреки всякой очевидности. Я вам говорил, что надо революционизировать сердце, что надо возвышать души до усвоения вечных нравственных категорий, — а все остальное, что вы тут затеяли, все это суета и томление духа, бесполезнеж и мудянка…
И на что нам рассчитывать, подумайте сами! В общий рынок нас никто не пустит. Корабли седьмого американского флота сюда не пройдут, да и просто не захотят…»
Тут уже заорали с мест:
— А ты не отчаивайся, Веня! Не пукай! Нам дадут бомбардировщики! Б-52 нам дадут!
— Как же, дадут вам Б-52! Держите карман! Прямо смешно вас слушать, сенаторы!
— Фантомы дадут!
— Ха-ха! Кто это сказал «фантомы»? Еще одно слово о фантомах, и я лопну от смеха…
Тут Тихонов со своего места сказал:
— Фантомов нам, может быть, и не дадут, — но уж девальвацию франка точно дадут…
— Дурак ты, Тихонов, как я погляжу! Я не спорю, ты ценный теоретик, но уж если ляпнешь!.. Да и не в этом дело. Почему весь петушинский район охвачен пламенем, но никто, никто этого не замечает, даже в петушинском районе? Короче, я пожимаю плечами и ухожу с поста президента. Я, как Понтий Пилат: умываю руки и допиваю перед вами весь наш остаток российской. Да. Я топчу ногами свои полномочия — и ухожу от вас. В Петушки.
Можете себе вообразить, какая буря поднялась среди делегатов, особенно когда я стал допивать остаток!..
А когда я стал уходить, когда ушел — какие слова полетели мне вслед! Тоже можете себе вообразить, я этих слов приводить вам не буду…''

(Венедикт Ерофеев, "Москва-Петушки", 1969)