В Калининграде без особой помпы открыт первый в России памятник гастарбайтерам.
Необычный мемориал появился на площади маршала Василевского. Он привлекает внимание простотой и оригинальностью дизайнерского решения: вмурованная в бетон металлическая плита, из которой к небесам поднимаются разноцветные руки в рабочих перчатках. Пространство вокруг плиты декорировано битым красным кирпичом, символизирующим руины Кенигсберга (это имя носил город до 1946 года) и современным строительным мусором, символизирующим постоянно ведущееся в последние годы строительство.

В этих простых символах зашифровано все: и тяжелый труд, и загнанные в подполье мастера, и возрождение города из руин, в которых стоял он как после Второй мировой, так и после Третьей. Здесь содержатся даже намеки на низкое качество современного коммерческого строительства и нищенские зарплаты гастарбайтеров.
Калининградские культурологи хранят молчание, опасаясь в открытую обсуждать этот во многом спорный мемориал. Официальные структуры тоже не спешат с комментариями. Чтобы понять обстановку, сложившуюся вокруг памятника, достаточно упомянуть о том, что открытие его прошло без официальной церемонии, и ни одна благотворительная структура не объявила о своем участии в финансировании этого проекта. В кулуарах уже высказывалось мнение о том, что памятник этот воздвигнут на собственные средства самими гастарбайтерами, пожелавшими в таком виде увековечить свое присутствие и свой труд на этой земле.

Большой джихад комдива Котова

«Каждый из нас немного комдив Котов. Просто не всякий себе в этом признается»
Н.С. Михалков

ЛГУН, -а, муж. То же, что лжец.
| унич. лгунишка, -и, муж.
| жен. лгунья, -и, род. мн. -ний.
Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949-1992.
Синонимы: бесогон, брехло, брехун, ветроплет, кривослов, облыжник, фуфломет, тюлькогон...

Бесогон м. перм. ветрогон, беспокойный, непоседа.
Толковый словарь живого великорусского языка В. Даля, 1863 - 1866.

Среди находок, собранных в г. Твери на размываемых берегах р.р. Волги, Тверцы, Тьмаки, значительную группу составляют кресты с изображением св. муч. Никиты-бесогона. Подобные находки известны в Старице и ее округе, а также в Ржеве, Торжке и Белом Городке. ... По мнению ряда исследователей (А. В.Рындиной, С. В. Гнутовой), этот сюжет наиболее характерен для памятников новгородско-тверского круга XIV-XVI вв. Восходит он к Новозаветному апокрифу \"Сказание о Никитиных мучениях\" (Житие св. муч. Никиты, Никитине мучение), список которого был впервые открыт А. Н. Пыпиным и издан графом Кушелевым-Безбородко. \"Сказание\" известно в нескольких списках на греческом и славянских языках. Датируются они ХII-ХIII вв. ... В нем содержится рассказ о Никите, сыне императора Максимиана. История его уверования в Бога, описание перенесенных им мучений за веру, искушение его бесом, рассказ о его смерти и посмертных чудесах.
События в апокрифе развиваются следующим образом: пять раз подвергали пыткам Никиту, требуя от него отречься и послужить богам \"кумирским\". Но за безграничную веру Бог провел его невредимым через все муки. Закованным бросили его в темницу. Тут явился ему дьявол в ангельских одеждах и, выдавая себя за посланника Божьего, начал уговаривать послужить богам \"кумирским\". Весь в сомнениях мученик обратился с молитвой к Богу, дабы тот помог ему разобраться. И явился ему архангел Михаил, дав совет подвергнуть \"Божьего посланника\" испытанию. Что Никита и сделал: и \"...простре руку свою, и наступи на шею его. - и снем оковы, яже бяху на ноге его, и бьюше дьявола оковами\". Дьяволу пришлось несладко, и он признался в своих черных замыслах (Поручение Сатаны). Таким образом Никита избавился от дьявольского соблазна и укрепил свою веру.
\r\nАпокрифами в православии назывались произведения церковного содержания, непризнаваемые священными; рассматриваемый нами относится к Новозаветным. В своем отношении к ним РПЦ - прошла от их принятия (они пришли на Русь вместе с православием и были широко распространены) до полного запрещения, при этом часть их дозволялась для чтения, а часть попала в \"Индекс\" запрещенных книг уже в XVII в. Среди них мы и встречаем наше \"Сказание...\". ...
Изображение св. муч. Никиты может находиться в центральной части креста, в нижней или на обороте. При многофигурной композиции помимо св. Никиты возможны и изображения Спаса Нерукотворного, св. Николы, Распятия, сюжеты 12 праздников. ... На оборотной стороне чаще всего - охранная молитва к святому или животворящему кресту (\"Кресту Твоему поклоняемся.\"). Молитва, как правило, зашифрована в заглавных буквах (типа \"ББББ\" - \"бич божий биеть бесы\").
В. В. Хухарев. К вопросу об изображениях Святого Мученика Никиты,
изгоняющего беса, на крестах и иконках из Твери. Сборник.

Когда я шел в кинотеатр на «Цитадель», я собирался посмотреть вторую часть не слишком удачного фильма о войне. Даже – совсем неудачного.
«Предстояние», воспринятое мною буквально, т.е. именно как «великое кино о великой войне», оставило тяжелый осадок по многим причинам. Некоторый жизненный опыт и серьезное увлечение военной историей позволили увидеть, что обстановка, поведение героев и вообще большая часть происходящего на экране – поразительно неправдоподобны. Позиции, явно оборудованные людьми, черпавшими представления о военном деле из компьютерной игрушки «Противостояние»; «добрая мина» и летающие головы Сталина; танки под парусами и стальные когти ЗК Котова, наконец – красноармейцы 40-х, ведущие себя и говорящие с экрана как дворовая шпана 90-х… все это оставило ощущение «развесистой клюквы», тем более досадное, что речь шла о величайшей трагедии в истории моей страны. Трагедии, которую вовсе не нужно «допридумывать» или приукрашать, чтобы она вызвала ужас.
Вторая часть не обещала быть лучше. И примерно половину сеанса я провел, то морщась, то нервно смеясь над тем, как на экране сумбурный пересказ подменяет собой реальность. Основная проблема современных фильмов о войне: вытяни сюжет большинства из них обратно в текст – и получишь нечто, гораздо более близкое к реальности, нежели отснятый материал. «Цитадель» не избежала этого огреха – общаясь после просмотра с друзьями, я заметил, что в пересказе фильм прибавляет правдоподобия.
По экрану метались двухмерные картонные герои, полностью исчезавшие, стоило им повернуться в профиль, отвернуться от камеры; мультики с крестами на крыльях сыпали рисованные бомбы – и то убивали кого-то столь же мультяшного, как они сами, то не могли навредить даже прямым попаданием никому, хоть немного отличающемуся от грубой отрисовки; генералы и политики впадали в затяжной тяжелый бред, не стесняясь оператора; комары и паучки включались в битву…
И только ближе к концу картины, когда мозг устал от нарочитой нереальности происходящего, пришло понимание.
Если есть премия за лучший буддистский фильм – она по праву должна быть вручена Михалкову. Если есть премия за лучший исламский фильм – ее должен получить Никита Сергеевич. Если есть премия за лучшее христианское кино – никто не вправе оспорить ее у него.
Просто чтобы понять и прочувствовать этот фильм, нужно смотреть его так, как читаем мы хорошую книгу. Нужно не верить героям и обращать внимание на подсказки, которые дает нам автор. Нужно думать над тем, что нам показывают, смотреть даже не на сам экран, а сквозь него – и вот тогда откроется удивительная, жесткая и неожиданно гармоничная картина.
               Про обманутые ожидания
Основная проблема дискуссий о «Цитадели» в том, что самозваные критики впали в банальность. Да, им не нравится то, как Михалков снял боевик. Им не нравится то, как сделал он кино про войну. Им, наконец, не нравится то, как показана жизненная семейная драма.
Да, штрафбаты появились в 1942 году (даже первые, на Ленинградском фронте, всего за несколько дней до Приказа 227). Да, лагеря с «политическими» не размещали у границ, немецкие танки раннего периода войны при всей их убогости ездили без парусов, позиции роты/взвода оборудовались не по «Справочнику психических расстройств», а из кабины летящего со скоростью более 200 км/ч (до 310 км/ч для Ju-87А, до 408 км/ч – для Ju-87D) самолета совершенно невозможно не только испражниться, но даже плюнуть. Да, цитадели не строят в глуши, вдали от судоходных рек, транспортных узлов и городов. И, разумеется, не посылают безоружные дивизии в атаку ради того, чтобы получить красивые фотографии с горами трупов. Тем более что в 1943 году недостатка в трупах не было. И в гражданском, и в униформе громоздились сотни и тысячи тел по всей стране. И в Сталинграде, и в Ленинграде можно было делать эти фотографии. Да и что толку с тех фотографий в мире, где основное средство коммуникации – радио. Количество телевизоров исчислялось десятками. Не было в 1943 году ни Яндекс-фоток, ни Гугла, ни видеоблогов, ни журнала «Медведь». А фотографии в газетах печатать было трудно, и качество цинкографии было невысоким.
Но ведь сам режиссер обмолвился не раз и не два: то, что он показывает на экране – аллегория.
И теперь давайте подумаем: о войне уже снято. Боевиков полно. Жизненные драмы есть в избытке. Кстати, сам Михалков и боевики и жизненные драмы снимал более чем успешно 20 и даже 35 лет назад. Неужели вы полагаете, что автор «Своего среди чужих…» и «Неоконченной пьесы…» не знает, как ведут себя персонажи под обстрелом или как реагирует женщина на возвращение супруга из небытия? Поверьте: однажды успешно сделанное просто перестает интересовать настоящего Мастера. Ему интересным остается только одно: что же дальше? Когда герой пройдет невозможное испытание и получит свою награду: что будет твориться в его душе? Что может оказаться для него страшнее и сложнее испытаний внешних? Да и вообще – внешняя сторона – для детей и юношества. Зрелым творцам интересны процессы глубинные. Скрытые.
И вот на эти вопросы пытается он ответить своей новой картиной. Картиной, совершенно не понятой ни восхищенной, ни возмущенной публикой.
                 О джихаде большом и джихаде малом
Дабы не превращать эту критическую заметку в романоподобное эссе, я постараюсь избежать излишних описаний и пересказов, я исключу утомительный путь ассоциаций, выстроенных в процессе осмысления картины, и откажусь от значительной части рассуждений, которые могут самостоятельно быть восстановлены пытливым читателем.
Сгубило всех критиков, негативно воспринявших фильм (да и меня самого едва не сгубило) желание получить простые, прямые ответы и символы. Внутренний настрой на то, что если сам Михалков в своем фильме играет главного героя, то значит он считает его молодцом. Если говорит с экрана: \"Я - хороший\", то значит именно хорошего и пытается изобразить. И все хором плюются после: \"Как же он мог так бездарно сыграть, что от его положительного героя желудок выворачивает?\" А сыграно-то - гениально. Сыграно - честно и замечательно. Потому как никогда не был Сергей Котов положительным героем. И о том, почему и как такое произошло, что должен он совершить и к чему прийти - весь этот фильм-притча, насыщенный подсказками, указателями и символами, которые становятся понятными не сразу.
Значительная часть этих подсказок, по сути, имеет вид сценарных, режиссерских и актерских ляпов, которые песчинками режут глаз. В результате уже через несколько минут после начала картины верить в то, что на экране действительно «великое кино о великой войне» становится невозможно. А о какой же тогда войне может оно быть?
…Выйдите на улицу и спросите первого встречного суфия: какой джихад важнее, большой или малый, и в чем разница между ними. И тот объяснит вам, что малый джихад, который правоверный ведет против внешних врагов, весьма важен, но несоизмеримо важнее него большой джихад, который разворачивается в его душе, где битву ведут вовсе не армии людей, а высшие силы. Бог и темное начало. И этот большой джихад каждый правоверный должен вести в первую очередь против собственного эго. Именно эго – крепость дьявола в душе человеческой.
Вы спросите, зачем я приплетаю ислам, если неоднократно было объявлено о христианском (точнее – православном) религиозном наполнении фильма? Да во-первых, потому, что отсылки на ислам есть в самой картине – через многочисленные художественные образы. Во-вторых – потому, что понятия большого и малого джихада не забыты, они близки и понятны большому количеству мусульман, в то время как аналогичные христианские понятия ныне утрачены широкими массами верующих. А в-третьих – потому, что именно этот образ наиболее точно описывает все, происходящее на экране. И стоит начать смотреть на экран через его призму, то исчезают враз все «ошибки», «несоответствия», «фальсификация истории», «техническая глупость» и «психологическая недостоверность персонажей». А мы получаем цельный, емкий, жесткий фильм, достойный руки Мастера. Фильм не о малом джихаде – войне за свободу и независимость с внешним врагом, а о джихаде большом – битве с теми демонами, что обитают в темных глубинах души.
И сразу же условимся: все написанное предназначено людям, видевшим фильм. Способным вспомнить упомянутые далее сцены, а не вообразить их по приведенному описанию. Не стоит обсуждать, не видя. Если вы готовы воспринимать реальность чужим умом – то должен предупредить вас: автор сего текста безумен. Если же готовы соотносить свое видение с видением и режиссера, и критика – то смело листайте дальше.
             О фугасном воздействии мыслей
Многие зрители жаловались после просмотра картины на рваный сюжет и постоянные перескоки с одного на другое. Это, кстати, более характерно для «Предстояния», «Цитадель» же выстроена вполне линейно. Но «логические скачки» есть и там. Однако – с чего мы взяли, что на экране реальные события «внешнего мира»? Допустите на секунду, что это – лишь аллегорическая проекция сознания, и данный стиль показа становится единственно возможным.
Вот грузовик, в кузове которого рожает женщина, а вокруг - рвутся бомбы. Вот - камера отъезжает, и мы видим, что одна воронка располагается непосредственно рядом с правым передним колесом, а другая - с левым задним. Ju-87 \"Штука\" нес, как правило, 50-, 100- или 250-кг бомбы. Спросите у любого служившего в армии человека об их фугасном воздействии, и вы поймете, что рядом с любой из этих воронок мог бы быть лишь опрокинутый остов грузовика и трупы, вытряхнутые из брюк. Возможно - два-три контуженных в состоянии различной степени тяжести.
Вот заградительный отряд открывает огонь из пулемета в спину едва поднявшимся в атаку штрафникам. Чтобы шустрее наступали. Вот сосредоточенная толпа с лопатными черенками наперевес шагает к Цитадели.
Это что, простите, реальность? Сцена из военной жизни? В 1943 году можно было гнать вперед мобилизованное население освобожденных территорий. Но все же даже одна полностью укомплектованная дивизия была уже ценностью.
Но на экране – не дивизия. Перед нами - не люди, не отдельные личности и не герои. Перед нами - смятение и хаос в сознании и душе бывшего комдива, бывшего любимца народа и врага народа, бывшего мужа и отца - не сумевшего, впрочем, стать ни отцом ни мужем. Перед нами символы духовного преображения, которое либо случится, либо не случится с героем картины в конце ее.
Грузовик с рожающей женщиной - чем вам не аллегория осознания? Подумайте, как рождается оно в нашем разуме? Из хаоса, сквозь неприятие, под бомбардировкой со стороны привычек и шаблонов. И первая реакция на осознание - почти всегда - одна и та же. Оставить его или убить? Что будет проще? И заградотряд, стреляющий в спины наступающим - абсурд ли? Всем нам ведомы сомнения, которые разрушают порывы и попытки осознания ничем не хуже пулеметных очередей в спину...
Да и сам штурм Цитадели - очередная метафора, отражающая сложные процессы в сознании самого Котова; процессы психические, а не ментальные - и оттого нарочито алогичные. Самая важная, возможно, метафора в этой истории.
                    Многоликий комдив
Нет, есть в этом фильме и настоящие люди, с которыми Котов встречается, общается, взаимодействует. Тот же Митя, те же его домочадцы, через встречу с которыми характер Котова раскрывается перед нами нараспашку. Ведь бывший комдив постоянно меняется. Михалков в этой роли необычайно пластичен, его герой перетекает из одного состояния в другое в зависимости от того, с кем он имеет дело.
Вот Котов в землянке со своими штрафниками. Он немного брюзглив, слегка подавлен, но в целом - вполне вписывается в этот быт. С кем-то - ровен, с кем-то - снисходительно-пренебрежителен даже. Но дружественен со всеми.
Однако вскоре ситуация меняется. Вот едет он с Митей на машине в Москву, и тот останавливает «додж» около речки, чтобы искупаться. К этой сцене мы еще вернемся позже, сейчас же следует сосредоточиться лишь на герое Михалкова. Вот Котов понял, что его могут везти обратно на Лубянку, что он вновь может стать подследственным и осужденным. И вся бравада слетает с него в мгновение ока. Истерика, безудержный словесный ток - при том, что явно видно: никто его не слышит и не слушает. Следствия обычно боятся люди, попавшие под него впервые. Уже во второй раз психика и разум знают, чего ожидать; как когда и почему может все повернуться. И эта истерика - истерика человека по-настоящему сломленного, человека, боящегося в первую очередь самого себя; человека знающего, что душа его не чиста и не свободна. Перед нами - конвульсивно извивающийся раздавленный червяк, сыгранный виртуозно и филигранно. Тон, мимика, движения и позы - достоверны до дрожи. Это, кстати, и отталкивает эстетов. Зачем, дескать, такое показывать?..
Вот Котов прибывает в свой дом, и его у дверей встречают домочадцы, давно похоронившие его и оплакавшие. Встречают не просто воскресшего, а реабилитированного, восстановленного в звании и правах, в генеральском мундире, с пайковыми пакетами, вином и коньяком... Вот счастье-то! Однако счастья не видно. И реакция этих людей дает нам для понимания Котова многое. Их игра рисует его портрет ярче, чем сам Михалков может его нарисовать. Их игра – софиты, которые неожиданно освещают то, что лишь за секунду до их включения было невидимо.
Все - в ужасе. Все запинаются, отводят глаза и жмутся по стенам. В чем их вина? Вины как таковой нет. Они не оговаривали комдива, не писали не него доносов, не давали порочащих показаний. Мы уже знаем: это он на следствии назвал жену агентом британской разведки. Она же его не предавала. Все в панике. Ребенка, случайно оказавшегося в руках «любимого супруга» с истерикой отбирают, вручают няньке и велят спрятать немедленно. А сам Котов? Что же он? О, он вальяжен, глумлив и надменен. Он ведет себя одновременно и как жертва этих людей, пришедшая напомнить о некоем образовавшемся в результате жертвования долге, и как царь, явившийся повелевать, карать и миловать. Тон – пренебрежительный, движения – вальяжные, используемые в речи эпитеты – уничижительные. Нет, это не праведник, возвратившийся к родному порогу после пройденных с честью немыслимых испытаний. Это диванный деспот, кухонно-столовый цезарь, скорый на расправу и скупой на похвалу.
Обратите внимание: для этой роли была выбрана новая актриса. Вместо Ингеборы Дапкунайте в этой серии жену Котова играет Виктория Толстоганова. Случайная замена? Вовсе нет. Это – очередная подсказка. Перед нами – та жена, которую видит Котов. Которая не может быть похожей на реальную его супругу, которая даже не родня ей, которая – лишь опечаток смазанных воспоминаний. Он не волнуется за нее, не боится, не стремится защитить ее. Он лишь готов ей немного попользоваться – весь показанный нам интерес чисто прикладной. И тельник, носимый под генеральским мундиром – очередная деталь, подсказывающая нам, что действие происходит даже не в сознании, а в пластах бессознательного.
Вот вампирообразный Сталин поит Котова чаем с баранками в полутемном кабинете и предлагает ему план операции по взятию Цитадели. План, кстати, простой: взять наскоро собранных граждан призывного возраста, отловленных на недавно освобожденных территориях, вооружить их черенками от лопат (не лопатами, конечно – металл нужен фронту), и штурмовать немецкие укрепления. Дают ему для этого одну – две дивизии (по меркам 1943 года), это 15 000 человек.
Есть ли исторический прецедент у этой истории? Мне рассказывали, что в рядах штурмовавших Зееловские высоты были белорусские коллаборационисты. Выжившим было обещано прощение Родины. И простили – нескольких человек, уцелевших из нескольких тысяч. Понятно, что выглядело все это иначе, чем в фильме. Но ведь в фильме, как мы убедимся дальше, и речь идет не совсем о людях… Пока же важно одно: как ведет себя Котов на прием у Сталина, которого не так давно в сладостном сне топил он в огромном торте. А Котов ведет себя сдержанно. Тихо. С пониманием. Добавки чаю просит… Готов исполнить любое веление Родины и лично товарища Сталина. 15 000 отвести колоннами на пулеметы? Понятно. Когда приступать прикажете?
Это сталинское предложение является внутренним хотя бы потому, что оно вовсе не в духе Сталина – даже такого, каким рисует его автор картины. Сталин прежде всего – прагматик. Его действия нацелены на результат, а не на внешнее шоу. Тут, кстати, опять же есть режиссерские подсказки, позволяющие понять, что это внутренний Сталин. Одет он в мундир генералиссимуса (само звание появилось в 1945 году, единственный, кому оно было присвоено 27 июня – это как раз Сталин), на котором видна Золотая Звезда Героя Советского Союза (звание было присвоено Сталину 26 июня 1945 г.). Так что это – либо первое послевоенное лето, либо внутренний, воображаемый диалог. И подобный разговор между Сталиным и Котовым, происходящий летом 1945 года, представляется очевидной нелепостью.
                Искупление комдива
\r\nИ после этого кто-то считает, что показанный Михалковым образ – это его идеал мужчины, командира, воина? Да нет же. Это человек, утонувший во внутренних противоречиях. Это человек, который принес в мир гораздо больше боли, чем получил ее сам. Чего стоит одна история про казненного им священника. Котов зарубил его шашкой – не на скаку, а так, в кустах. Казнить, рубя шашкой – это черное ухарство; это забава, а не необходимость. Упоминаются и травленные им газами крестьяне (подобное было, кстати, не только в Тамбовской губернии). Газами травили не боевые отряды мужиков, а всех поголовно. Бунтарей – вместе с теми, кто рассчитывал отсидеться, и всех их – вместе с бабами, детьми и стариками. Так что рука Котова, по которой лупит злой энкавэдэшник в подвале, не по локоть в крови – по шею…
Согласно христианской традиции, после всего содеянного им Котов мог бы возродиться лишь через полное покаяние. А покаяния – даже частичного - в фильме нет и близко. Есть бунт оскорбленной гордыни, есть обида ущемленного эго. Михалков выстраивает каждую сцену на экране вокруг своего героя. Что бы ни происходило – мир крутится вокруг Сергея Котова, мир в кадре – комдивоцентричен, и уже это подчеркивает его условность. Показывает нам, что весь этот мир мы видим не напрямую, а через восприятие главного героя: пожилого инфантильного барина «большевистской волны».
И он не может встать на путь воина, ведущего борьбу с внешним миром до того момента, пока не победит сам себя. Поэтому с лета 1941 года воюет Котов в штрафном подразделении, хотя сами штрафбаты создавались, повторюсь, на основании приказа № 227 от 28 июля 1942 года (положения о штрафных ротах и штрафных батальонах Действующей армии были утверждены Приказом наркома обороны СССР № 298 28 сентября 1942 года). Поэтому и сидит он в штрафниках два года, хотя срок для переменного состава установлен в три месяца. Он просто не готов выйти из этой тюрьмы, которой стал сам для себя. И даже надев генеральские погоны, должен он стать генералом-штрафником - и в этом качестве либо умереть уже, либо воскреснуть.
Сергей Котов - это человек, которому выпало страдание, но не очистило его. Который стал жертвой, но жертвой насильственной, не искренней; жертвой, не принявшей себя в таком качестве и потому - не принятой. Который прошел неимоверные испытания, не преобразившие его внутренний мир.
Самовлюбленность Котова (которую почему-то ставят в вину сыгравшему его Михалкову) - это и есть стержень всей картины! Именно в ней смысл, именно его ЭГО и есть Цитадель! И оно либо взорвется само под натиском безоружных внутренних его сущностей - в том числе и призраков всех убитых им без нужды людей - или падет сам Котов под ее гнетом. Ибо сотворение кумира из самого себя - грех смертельный и тягчайший. И война со своим эго по законам, навязанным им - это лишь потакание ему. Как любой штурм Цитадели по правилам войны на экране оборачивается новыми и новыми жертвами.
Но крушение Цитадели еще не означает победы. Люди-тени проходят мимо комдива и растворяются в клубах дыма, образовавшихся на месте разрушенной твердыни (несколько килотонн, судя по показанному на экране взрыву). Но самому комдиву еще предстоит очищение. Оно приходит в образе дочери – и противопехотной мины.
Отец и дочь встречаются на минном поле - и мина между ними. Понятно, что это – аллегория, что мина существует в первую очередь в исковерканном сознании комдива; мина, которая способна погубить его дочь - или которую должен он принять на себя. И это справедливо, ведь даже если эго разрушено, если душа готова принять очищение - следы прошлого остаются минами в нашем сознании, и мины эти опасны в первую очередь именно для тех, кто искренне любит нас.
И остается только одна возможность: самому встать на эту мину.
Именно когда судьба предлагает ему принести очередную жертву - дочь, создание, по фильму, совершенно блаженное, т.е почти святую - Котов должен сделать выбор. Три серии фильма ушло на подготовку к выбору, к штурму Цитадели. И несколько секунд на сам штурм. Сможет ли самовлюбленный, в меру трусливый, сломленный и не наученный ничему ни вознесением, ни крушением комдив пересилить себя и сделать этот шаг? Зрителю сложно понять то, что эта сцена является ключевой именно потому, что слишком велико ведущее к ней действие, слишком длинна дорога. Но ведь не так велика как жизнь, а и в жизни бывает так, что много лет ожиданий и свершений ставят перед необходимостью за несколько секунд переоценить все и принять решение, и уплатить цену за искупление вины своей и выправить хоть малую часть мира…
                    О людях и букашках
На самом деле ключи к пониманию фильма нам ненавязчиво давали еще до премьеры – хотя бы когда говорили, что лента будет глубоко христианской по символике. Нужно было лишь не забывать об этом, усаживаясь в зале. Символов более чем достаточно, главное - не лениться обратить на них внимание.
И если «Предстояние» оказалось насыщено прямыми и очевидными образами, то в «Цитадели» одними из главных действующих лиц стали букашки. Вместо «крестильной мины» и храмовой люстры в дело включаются комар, паучок… Это образы, которые не только подтверждают, что мир един, и все мы являемся лишь частями целого. Есть и вторая сторона образа: букашки возвышаются до уровня людей, но люди вокруг них низводятся до уровня букашек – властью, друг другом, сами собой…
Хотя, нужно отметить, Никита Сергеевич не удержался и от прямых, «тычковых» ассоциаций. Часть образов, созданных им на экране, кричаще ассоциативна.
Вот Меньшиков везет «вытащенного из атаки» Котова в Москву. Он останавливается у реки и идет, раздеваясь, к воде. На шее у него веревка. С собой - чтобы точно уж не было сомнений в образе - кусок мыла. Что это, как не хрестоматийный образ Иуды? Ведь мы знаем, что именно он сокрушил легендарного комдива Котова.
Но... но мы знаем и то, что после этого своего предательства - вовсе, впрочем, не первого и, быть может, не самого страшного - Митя впал в раскаяние. Было закадровое его самоубийство в первой части трилогии. Были показанные во второй и третьей части действия по спасению как семьи Котова так и самого его - действия, растянутые на годы. Не разовый жест, а планомерная работа, сопряженная с риском.
\r\nИуда покаялся, не доведя до конца свое предательство, сумев немыслимыми усилиями лишить его последствий и обратить события вспять. И теперь он идет к реке - омыться... или принять новое крещение? Вместо смерти - возрождение к жизни новой, к искуплению прежних грехов? В то время как Котов на заднем сидении машины обрушивается в свои страхи, Митя окончательно закрепляет свой выбор. Косвенно мы видим подтверждение этому почти в самом конце картины - когда в следственной камере он легко принимает решение подписать все протоколы допросов. И - подписав - дает нам еще один символ, убивая пристроившуюся на листе букашку. Он отказался от жизни насекомого. Он преобразился. Его можно отпустить отсюда - пусть даже через расстрельный подвал.
                       Испытание возвышением
И теперь, когда канва и нагрузка картины становятся понятно, остается главный («сталинский») вопрос: зачем? Зачем снято это кино? О чем оно на самом деле?
И ответ лежит на поверхности. Этот фильм – об «элите». Об элите в кавычках, или о так называемой элите. О тех, кто занял в обществе место элиты, будучи вознесен на него катаклизмами революций, но оказался совершенно не готов к обременению, которое это место дает. О людях, которые властвовать готовы, а править – не могут. О тех, для кого власть – это спецсигналы и спецтусовки, распилы и откаты, ордена к юбилеям, правительственные дачи и санатории и вина с именными этикетками напрямую с заводов. Такая «элита» во множестве встречалась в коридорах власти в 30-е. Такую «элиту» мы с вами наблюдаем сейчас.
Персональное возвышение в период катаклизмов статистически неизбежно и в каждом отдельном случае – вполне возможно. Однако цена места, на которое оно забрасывает человека, открывается тому слишком поздно. Люди, которые проявляют чудеса изобретательности, терпения, ловкости и жестокости в борьбе за то, чтобы оказаться наверху, оказываются совершенно неподготовленными к новому положению, которое им удается занять. Их души несоизмеримы с новыми возможностями. Их умы не способны решать задачи, которые ставит перед ними их новая роль. Цитадель их эго, остается несокрушенной. И та Сила, которая стоит над миром, ради их же спасения должна обрушить их в горнило испытаний. Из них они могут выйти как Митя - через расстрельный подвал в иной, лучший, возможно, мир. Могут – как Котов, через штурм и крушение своей Цитадели – на путь Воина, которому есть еще за что бороться в мире этом…
 

Сто лет здесь не был, двести не писал... вряд ли кто заскучал без этого)))

Но вот случайно вспомнил, залез - и решил отметиться... типа - я еще тут. Все еще...

Устроил себе презентацию книжки - без помпы, но с водкой и с хорошими людьми. А хорошие люди с водкой - это уже дорогого в наши дни стоит. Так что жаловаться не на что (после презентации еще пара десятков книжек осталась - в шкаф, до тех времен, когда потребуются на подарки))). И в то же время - вроде как и жаловаться не на что, и какое-то чувство неудовлетворенности не оставляет... что-то, наверное, не так идет, хотя пока что не понимаю, что и куда. Ну, доделаю еще одну книжку, Бог даст, по осени... ну позлю еще народ, подразню гусей, помечу бисер.... хотя свиньи, думаю, на мой бисер клали вприсядку - им своих жемчугов хватает ))))))))))))). Ладно, фиг с ними - книжку еще доделать надо, а потом уже дальше придумывать... Не похоже все это на творческий кризис. На возрастной тоже...

А может, все проще? Может мне просто бабла не хватает? Нужно, наверное, пару мешков его накопать по осени - да посмотреть, что изменится вокруг от этого...

Я просто сон, увиденный во сне.

Причем – не самый худший из кошмаров.

… А в наискось распахнутом окне

Висит луна.

                        … В ночи бренчит гитара –

Не слишком чистый звук, зато живой.

… Стук каблучков вдали на Викингштрассе

Чуть различим.

Читать далее

В колонках играет - Queen
Настроение сейчас - ... с легкой примесью адекватности...

*   *   *

Устал и хром, почти недопустим
Идет по пляжу Кранца Попустин.
Его глаза – застывшая слеза,
Его лоза не доится вином,
Он никогда не голосует «за»,
Он знает все об этом и о том.

Читать далее

В колонках играет - Лили Марлен
Настроение сейчас - маршевое

Я вовсе не сошел с ума, камерады. Я сбежал с него - и с большим, надо признаться, трудом.

Фотографии xTr : Плакаты для души

Ну вот и состоялся исторический визит в Мемель. Визит проходил в рамках творческого семинара калининградских писателей/поэтов/фотографов. Для меня лично семинар свелся, в основном, к вечерним посиделкам с товарищем Clandestinus’ом в казармах местной консерватории, где нас расквартировали.

Читать далее

Я постоянно забываю о том, как же сильно дует в Клайпеде. И вспоминаю всякий раз, едва оказавшись на переправе. Вроде мой любимый Кранц - тоже на берегу моря, на такого ветродуя там нет. В общем, весну я встретил в Великой Литве, под местным холодным дождем. Теперь жду - не выглянет ли солнце. После пусть даже и теплой зимы хочецца погреться...

Настроение сейчас - фиолетово-ровное

Внутри твоей тюрьмы – моя тюрьма.

Сияет в небесах, сводя с ума

Полночная звезда.

За горизонт

Уходит Бог, придерживая зонт,

Чтоб дождь, с земли текущий в небеса,

Не растворил вдруг божьи чудеса.

 

Он вовсе не расстроен из-за нас,

И сердце божества не скроет наст,

И мой неудивительный рассказ

Его не удивит в урочный час…

 

Уходит Бог, зонтом прикрывши полы,

И мы – душой одеты,

                        телом – голы –

Едва ли поглядим ему вослед.

Уходит он.

Но нас здесь тоже нет.

И, то, что час назад являлось нами,

Лежит тяжелым грузом под ногами…