После нескольких неудачных попыток в октябре преодолеть реку Угру и последовавшего противостояния русских и монголо-татарских войск хан Ахмет отдал приказ отступать. Ранее приказ воеводам отступить к Кременцу отдал Иван III, чтобы сразиться с татарами на более удобных для боя полях. Но бояре и князья изумились, а воины оробели, думая, что царь не хочет битвы. Русские полки фактически бежали от неприятеля, который мог ударить в спину. Хан же вообразил, что его заманивают в сети, приготовив засады, и, объятый странным ужасом, также поспешил удалиться. Зрелище было удивительное: оба войска бежали друг от друга, никем не гонимые! Так было сброшено ярмо двухсотлетнего монголо-татарского ига.

 Ошибочка вышла

Какой идиот, простите, придумал в такой мороз проводить строевой смотр? Двадцать минут, и у тебя в хромовых сапожках не ноги, которые ты уже не чувствуешь, а два дубовых протеза. Тридцать минут - и судорожно сведенные стужей губы вместо разудалого "взвейтесь соколы орлами" выталкивают только клубы пара и хоровое бу-бу-бу! Сорок минут - и начинаешь проклинать тот день и час, когда ты надел эту ненавистную шинель, которая больше для красы, а не для спаса.

Начальник технико-эксплуатационной части авиационного звена Юрка Ковшов стоически переносил нестерпимый холод. Чтобы унять противную дрожь, выбивающую из тела остатки тепла, он натренированно расслаблял мышцы спины. Кроме того, ему придавали силы мысленные вариации на тему предстоящего обеда. Как быстро-быстро прибежит домой, разогреет до кипения кастрюльку знатного борщечка, как опрокинет в рот большую рюмку вкуснющей водочки из своих личных запасов, надежно спрятанных от бдительной подруги жизни. И как же благостно будет разливаться медленное тепло по закоченевшему телу, как в приятной истоме будут отходить окостеневшие ноги.

Взгляд Ковшова уткнулся в затылок сутулого капитана Ходакевича, стоящего в передней шеренге строя. И такая острая жалость проснулась в Юркином сердце к давнему однокашнику по училищу... "Если мой вес за сто килограммов и мне так холодно, как же приходится Ходакевичу, ежели в нем килограммов пятьдесят вместе со всей амуницией и гантелями в карманах?!" - размышлял сердобольный Ковшов.

"Слышь, Хоттабыч, давай на обеде ко мне домой заскочим, с мороза залудим по чипетке", - вполголоса пробубнил в затылок Ходакевича Юрка.

- А твоя Надюха не погонит?
- Она на смене до вечера.
- Тогда скоротечно, с одного захода!
- Заметано!

Запыхавшись, отряхивая намерзший иней, влетели в квартирку, тут же в небольшой прихожей суматошно скинули на пол портупеи и шинели. Пока крупно дрожащий Ковшов неверными движениями разливал водку и неровно резал сало, Ходакевич, счастливо постанывая, припадал к батарее отопления красными руками.

Чипеточка легла в озябшее нутро, не задевая стенок осипшего на морозе горла.

- Ух ты! Аж лампочка зажглась!
- Какая лампочка?
- Да в животе потеплело, точно лампочка зажглась.
- Все, я выруливаю до дома, а то Валька на обед ждет!

Размашисто надев шинель, Ходакевич спешно хлопнул дверью. Юрка, уже немного отогревшись, неспешно приступил к обеду. Он еще не успел дохлебать дымящийся сытный борщ, как в дверь настойчиво забарабанили.

На пороге стоял Ходакевич, скальпированный от бровей до подбородка и желтоватыми мозгами наружу разбитой головы. Ковшов в немом страхе отпрянул от него вглубь полутемной прихожки. Присмотревшись к предмету, который протягивал ему страшный в своем безмолвном плаче друг, Юрка опознал женские колготки. Ковшов все понял. Сразу не определив последовательности действий: оказывать первую помощь пострадавшему Ходакевичу, плакать или смеяться, он только смог только выдавить: "Хоттабыч, похоже, ошибочка вышла!"

Ошибочка физически и морально потерпевшего Хоттабыча заключалась в его слишком размашистом облачении в тесной прихожей Ковшова, что привело к случайному прихватыванию шинелью колготок, сушившихся на бельевой веревке.

Когда под пристальным взглядом принюхивающейся жены у него выпали причиндалы женского нижнего белья, Валентина, женщина свирепого вида и нрава, долго не разбираясь, всей остро отточенной пятерней затесала ему фасад лица. Затем экстренно убегающему из дома Ходакевичу еще досталось по лысоватой черепушке кастрюлей с кашей. Остатки пшенной каши создали реальную имитацию вытекающих мозгов на окровавленной голове бедолаги, что так напугало впечатлительного Юрку Ковшова. Ошибочка вышла!