Обещала новый "Вестник Желтого дома", а не вышло. Семинар по "Герою Нашего Времени" Лермонтова был крайне мало похож на абсурдистскую драму. Конечно, дерзну заявить, что ваш покорный слуга приложил к этому немало усилий. Хоть я и была "весь вечер на манеже", все равно было скучно. А цитату из "Портрета Дориана Грея" наверняка внесли в немалый список моих грехов. Да не о том вообще речь!

     В связи с изучением курса истории русской литературы уже в который раз перечитывала "Героя Нашего Времени". И в который раз убеждаюсь в гениальности этого произведения. Восприятие совершенно новое (на уровне анализа), но восторг и восхищение - прежние, как в 14 лет. Конечно, в предисловии Лермонтов говорит, что Печорин, "милостивые государи мои, точно портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии", но все же Печорин - вечен. Всегда и везде будут "лишние" люди, с холодным блеском клинка в глазах. Есть в нем что-то от Фауста: это вечная проверка на прочность самого себя, окружающих, судьбы в конце концов. И что-то от моего любимого Дон Кихота: "...для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные..." - и мне сразу вспоминается трагично-пародийный Рыцарь Печального Образа, такой нелепый со своими высокими идеями Добра, Красоты, Мудрости (уж простите мои смелые сравнения и ассоциации). Сложнейший психологический сплав, сложнейший характер. Потому  "лишний", потому и подлинно трагический. Потому так мне и близок.

     Разумеется, не могу не выложить цитаты (Письмо Веры сделаю отдельным постом - уж больно его люблю!):

     "...в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь места".

     "...другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых... Старая и жалкая шутка!"

     "...отчего же вы не веруете в действительность Печорина? Если вы любовались вымыслами гораздо более ужасными и уродливыми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас пощады? Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы вы того желали?.."

     "...удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять".

     "...в сердцах простых чувство красоты и величия природы сильнее, живее во сто крат, чем в нас, восторженных рассказчиках на словах и на бумаге".

     "Да-с, и к свисту пули можно привыкнуть, то есть привыкнуть скрывать невольное биение сердца".

     "... они [глаза] не смеялись, когда он смеялся!.. Это признак - или злого нрава, или глубокой постоянной грусти. Из-за полуопущенных ресниц они сияли каким-то фосфорическим блеском, если можно так выразиться. То не было отражение жара душевного или играющего воображения: то был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный".

     "История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она - следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление".

     "У меня врожденная страсть противоречить; целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудку".

     "Я глупо создан: ничего не забываю, - ничего!"

     "Да солдатская шинель в глазах всякой чувствительной барышни тебя делает героем и страдальцем".

     "О самолюбие! ты рычаг, которым Архимед хотел приподнять земной шар!.."

     "Женщины любят только тех, которых не знают".

     "Может быть... ты оттого-то именно меня и любила: радости забываются, а печали никогда..."

     "Где есть общество женщин, там сейчас явится высший и низший круг".

     "Никогда не должно отвергать кающегося преступника: с отчаяния он может сделаться еще вдвое преступнее..."

     "Я часто себя спрашиваю, зачем я так упорно добиваюсь любви молоденькой девочки, которую обольстить я не хочу и на которой никогда не женюсь? К чему это женское кокетство? Вера меня любит больше, чем княжна Мери будет любить когда-нибудь (...) Следовательно, это не та беспококйная потребность любви, которая нас мучит в первые годы молодости, бросает нас от одной женщины к другой, пока мы найдем такую, которая нас терпеть не может: тут начинается наше постоянство - истинная бесконечная страсть, которую математически можно выразить линией, падающей из точки в пространство; секрет этой бесконечности - только в невозможности достигнуть цели, то есть конца".

     "Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, - не самая ли это сладкая пища нашей гордости?"

     "Ведь этот журнал я пишу для себя, и, следственно, все, что я в него ни брошу, будет со временем для меня драгоценным воспоминанием".

     "Любовь, которую мы читаем в глазах, ни к чему женщину не обязывает..."

     "Все читали на моем лице признаки дурных свойств, которых не было; но их предполагали - и они родились. Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - другие дети были веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли".

     "Я был необходимое лицо пятого акта; невольно я разыгрывал жалкую роль палача или предателя. Какую цель имела на это судьба?.."

     "...как все мальчики, он имеет претензию быть стариком; он думает, что на его лице глубоки следы страстей заменяют отпечаок лет".

     "Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мысли и судит его".

     "Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, - а потом умываюдт руки и отворачиваются с негодованием от того, кто имел смелость взять на себя всю тягость ответственности".

     "Я как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани..."

М-да.... смотрю, Ли.Ру по-тихоньку то ли вымирает, то ли в спячку впадает... друзья не пишут, я на свою страницу почти не заглядываю... Но только "почти".

     Прекрасная осенняя пора, как говорил классик, "очей очарованье". Да, моим очам недавно крепко досталось. Почти неделю была выбита из колеи - подхватила коньюктивит, глаза открывала с трудом, на пары почти не ходила, спала и принимала лекарства... но, к счатью, не на шутку испугавшая меня болячка прошла...

     Я не о том вообще. Вот смотрю на Александру свою (Сашка, этот абзац можешь не читать). Вот поняла, что филология - это ошибка, что ей ближе по душе философия. И сразу начала этим делом заниматься - массу литературы перечитала, общается с преподавателями с философского факультета, ходит на занятия к аспирантам. Словом, целенаправленная подготовка к аспирантуре философского факультета. Не скрою, это меня восхищает.

     Меня это натолкнуло на размышления. Что моя профессия будет связана с художественным словом, я решила еще в классе 7ом. А в 9ом уже выбрала специальность.  Но это вовсе не значит, что к другим видам деятельности у меня не было интереса. Я многим интересуюсь... вообще, считаю, если бы каждый человек развивался в благоприятных условиях, то гении были бы нормальным явлением. Сейчас понимаю, что из меня бы получился очень хороший историк. Для меня история это огромная книга вопросов и ответов. Это летопись ошибок, на которых нужно постоянно учиться. Это модели жизни, вроди вариантов сценария, по которым могут разыгрываться события. История - великая наука, одна из важнейших в формировании человека. Нет, - личночсти. Даже мои литературные вкусы говорили об истории. Первые книги, с которых вообще началось "запойное чтение" (как сейчас помню, лето 2001 года) - Александр Дюма "Королева Марго" (роли этой книги в моей жизни  посвящу отдельный пост), Рафаэлло Джованьолли "Спартак", Александр Дюма "Граф Монте-Кристо" (до сих пор влюблена в этот роман), Олександр Салій "Дмитро Трощинський - козак знатний" (из истории моего края - бабушкиного села), Генрих Манн "Молодые годы..." и "Годы зрелости короля Генриха IV". Сплошная история. Причем, примечания в конце прочитывались с таким же интересом, как и сами произведения.

     Теперь я понимаю, кто через год "испортил" всю эту "историческую малину". Михаил Юрьевич Лермонтов, а точнее, - его Печорин. Роман "Герой Нашего Времени" считаю одним из величайших произведений всех времен и народов. Чего стоит только фраза "О самолюбие! Ты рычаг, которым Архимед хотел перевернуть земной шар!" и так далее, и так далее... Размышления Печорина (а ведь до школы "потока сознания" еще целый век!) заставили меня саму много размышлять. Кроме того, я уже вела дневник. Я начинала "выписывыаться", то есть излагать свои мысли стройно и красочно, при помощи образов. Вот и дошла я до филологии))) Конечно, было много других писателей, которые на меня повлияли. Тот же несравненный Михайло Коцюбинський, Микола Хвильовий, Анджей Сапковский, Шарль Бодлер, Марина Цветаева.... и многие-многие другие (список, правда, получится приличный). Но началось все именно с Лермонтова. Его героев я переносила в декорации нашего двора, Вера сидела в моем цветнике, Мэри качалась на моей качеле с моими книгами, Печорин писал дневник в моей тетради, с моим ночником, Грушницкий танцевал в моей гостинной... Я выходила на холм у старого пруда, а представляла сияние снежных вершин Кавказа и блеск пистолета... Эта книга потрясла меня до глубины души, с каждой страницей я словно пропускала через себя весь огромный диапазон чувств, на которые вообще способна человеческая душа. Я немножко влюбилась в Печорина и Веру, как у Цветаевой, - "Я влюбилась в любовь". Письмо Веры доводило меня до слез... и я рыдала вместе с Печориным, обессилено упав в буйные травы...  Я стреляла в Грушницкого, и я падала от пули Печорина... Пережив с героями и прожив героями, я научилась сама создавать чувства магией слов.

  Спасибо, Михаил Юриевич, за этот поворот в моей жизни!

     "Что ж? умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому прорядочно уж скучно. Я - как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова... прощайте!

     Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился? А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные... Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений - лучший цвет жизни. И с той поры сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на голову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сожаления... Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия; я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их нежность, их радости и страданья - и никогда не мог насытиться. Так, томимый голодом в изнеможении засыпает и видит перед собой роскошные кушанья и шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче; но только проснулся - мечта исчезает.. остается удвоеный голод и отчаяние!

     И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле... Одни скажут: он был добрый малый, другие - мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь - из любопытства: ожидаешь чего-то нового... Смешно и досадно!"

Михаил Лермонтов "Герой Нашего Времени"

          *   *   *

Я не унижусь пред тобою;
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор.
Ты позабыла: я свободы
Для заблужденья не отдам;
И так пожертвовал я годы
Твоей улыбке и глазам,
И так я слишком долго видел
В тебе надежду юных дней
И целый мир возненавидел,
Чтобы тебя любить сильней.
Как знать, быть может, те мгновенья,
Что протекли у ног твоих,
Я отнимал у вдохновенья!
А чем ты заменила их?
Быть может, мыслию небесной
И силой духа убежден,
Я дал бы миру дар чудестный,
А мне за то бессмертье он?
Зачем так нежно обещала
Ты заменить его венец,
Зачем ты не была сначала,
Какою стала наконец!
Я горд! - прости! люби другого,
Мечтай любовь найти в другом;
Чего б то не было земного
Я не соделаюсь рабом.
К чужим горам, под небо юга
Я удалюся, может быть;
Но слишком знаем мы друг друга,
Чтобы друг друга позабыть.
Отныне стану наслаждаться
И в страсти стану клясться всем;
Со всеми буду я смеяться,
А плакать не хочу ни с кем;
Начну обманывать безбожно,
Чтоб не любить, как я любил, -
Иль женщин уважать возможно,
Когда мне ангел изменил?
Я был готов на смерть и муку
И целый мир на битву звать,
Чтобы твою младую руку -
Безумец! - лишний раз пожать!
Не знав коварную измену,
Тебе я душу отдавал;
Такой души ты знала ль цену?..
Ты знала - я тебя не знал!
                       Михаил Лермонтов

Нет ничего парадоксальнее женского ума: женщин трудно убедить в чем-нибудь, надо их довести до того, чтоб они убедили себя сами

        Михаил Лермонтов

        "Герой Нашего Времени"