Грыжа.

Сквозь сон слышу дребезжание старого телефона.
- Алло… Да… Антона? Сейчас.
Отбрасываю от себя одеяло, с еще не вполне оформившейся мыслью «кто бы это мог быть?».
- Антоша, это тебя. Приемный покой.
Подхожу к телефону.
- Слушаю.
- Приветствую, это Аяз. Не разбудил? – медбрат с приемника иногда задает интересные вопросы))))
- Ну… Вообще-то да.
-Там грыжа ущемленная, все уже собрались.
-Понял.
-За тобой уже скорая едет.
На бегу натягиваю джинсы, хватаю рюкзак с тапочками и хиркостюмом – никак не могу привыкнуть оставлять вещи на работе. Почти сразу на улице слышится противный скрип тормозов. Запрыгиваю в темный салон медицинского уазика. Оглушительно хлопает дверь. В салоне не горит ни единой лампочки – да сейчас они, в принципе, не нужны. Собираем опербригаду – опер медсестру, санитарку, меня, в конце заезжаем за анестезисткой. Мимо проплывают погруженные во тьму деревенские дворы. В только проснувшейся голове, еще только осознающей, что она куда-то едет вместе с ее беспокойным хозяином проносится только одна мысль: «сбылась мечта идиота». Да, действительно. Сбылась. Куда-то еду. Точнее в больницу. На вызов. Но почему-то вместо какого-то азарта просто усталость и желание поскорее все закончить.
Тетка лежала с ЖКБ. И попутно имела старую послеоперационную грыжу размером с хорошую дыню. Василий Иванович, естественно трогать эту грыжу вовсе не хотел, ибо тетка имела кучу сопутствующих патологий и прочее. Но… Судьба распорядилась иначе. Она ущемилась. Возле бабки уже колдует анестез. Решил ставить ей подклюк. Потому что игла в локтевой вене мгновенно забивается. Шалабаевна оперативно мажет трижды спиртом ключицу у тетки, весом около 140 кг и соответствующих комплекций. Новокаин. Открытый подключичный набор покоится на тумбочке. Раз прокол. Нет – не попал. Два. Мимо. Три. Тоже нет. Слишком короткая игла для такого размера тетки. Подключичная вена сидит слишком глубоко. Старый хирург, не одевая перчаток, берет толстую иглу с надетым на нее шприцом – десяткой в свои руки. Идет на прокол над ключицей.
- Василий Иванович, там сначала артерия – шепотом и настойчиво твердит анестез – в артерию попадете.
- Ничего. Ничего страшного – бурчит Василий Иванович.
В цилиндр шприца брызнула почти черного цвета кровь. Потом струну, далее дилататор ну а потом и сам катетер. Капля крови, выпущенная на бумажку свертывается почти моментально – высокий гематокрит, сгущение крови – нехороший признак.
Уже сидя на лестничной клетке, Владимир Владимирович курит.
- Блять, он, кажется, в артерию поставил. Когда в артерию попадаешь, кровь начинает в шприце пульсировать при подтягивании. А это хреново. Я завтра его подклюк уберу на хер.
Откапали тетке литр, взяли в операционную. После дачи наркоза, когда мы уже обложили операционное поле, Владимир Владимирович щелкает своим телефоном. На фоне возвышающегося пуза с торчащей над ним вершиной грыжи запечатлевает нашего хирурга.
Разрез окаймляет грыжевой мешок. Кожный лоскут плавно отсепаровывается от подкожно-жировой клетчатки, и летит в таз с отходами. Диффузно начинают подкравливать окружающие ткани. Жалко нет коагулятора – думаю я – пытаясь зажимами пережать особо подкравливающие участки. Сразу становятся видным какие-то белые лохмотья, на проверку оказавшиеся перерастянутым апоневрозом. И сам грыжевой мешок, покрытый сизого цвета брюшиной. Вскрытие брюшины и сразу становится видна вытекающая грыжевая вода розоватого цвета – геморрагический выпот. Дальше проверка кишки на жизнеспособность. Салфетки прикладывать не стали, да и введение в брызжейку новокаина осталось на страницах учебников. Ограничились осмотром. Кишка на вид розовая, на ощупь теплая. Ни пятнышка. Вправление и далее пластика грыжевых ворот. Брюшина ушивается непрерывным швом. Далее лохмотья апоневроза летят в таз с отходами. Потом ушивается апоневроз. Иссекаем старые лигатурные свищи. Далее швы на подкожку и кожу.
- Смотрите, Василий Иванович, почти на час закопались – смотря на настенные часы, говорит операционная медсестра.
- А что ты жалуешься? – хрипло усмехается под маской пожилой хирург - сейчас бы сидела как дура дома, спала. А тут!
Все облегченно смеются.
Впятером перекладываем тетку сначала на носилки, а потом на кровать в пит-палате. Сижу на постели рядом с больной. Если честно, ни хрена не понял в этой операции. Что к чему резецировать, что с чем подшивать… Мдя. Мысль-то безрадостная. Взгляд падает на стоящий бак с водой с красной надписью – «чистая вода» и ковшиком на жестяной крышке. Пиздец. Реанимация. Больница. Централизованного водоснабжения нет, поэтому в процедурках и перевязочных стоят простые рукомойники))). В здоровущем листе назначений реанимационного больного читаю ее фамилию: «Забавная». Забавно…)))
Скорая уехала на очередной вызов. Я и Василий Иванович сидим в просторном холле приемного покоя. Он, как всегда, курит свои вонючие сигареты, задумчиво глядит в темное окно. На часах начало четвертого утра. Крупный жук гулко бьется о светящуюся панель. Выхожу на улицу – несмотря на полную луну в черном небе ярко светятся звезды. Еще два шага и буквально за забором расстилается темная с терпким запахом степь, притягивающая своей неизвестностью. Решил не дожидаться скорой помощи, а пойти домой пешком. Вдоль дороги выстроились по одной стороне фонари, заливающие центральную улицу мерзким оранжевым светом. А в ночной темноте уже начали хрипло распеваться первые петухи.

Первая аппендэктомия.
Время около 14.00. Пришел только с обеденного перерыва. Помимо одного острого живота, капавшегося в отделении и дожидающегося своего часа, подали еще один.
-Ага, вот почему хирурги не размываются, чтобы нам, анестезам, тяжести таскать. – говорит сидящий на широком подоконнике операционной анестез - Тут кто-то косячный. Среди хирургов. Поэтому и пашем всю неделю – намекая на то, что мне надо проставиться в отделении.
А я еще во время первой аппендэктомии думал «вот если бы сам бы вырезал, тогда бы проставился… а так»
И вот, как обычно, когда ты особо не горишь желанием, а поступаешь с принципом «будет - хорошо, не будет – хер с ней» все получается именно так как хотел. Фигуристая девочка-студентка, бедра как гитара, как бы сказал один из моих товарищей. Смотрю как белое молочко рикофола начинает вливаться ей в вену. Привычными движениями обрабатываю ей живот повидоном, взгляд постоянно фиксируется на бритом лобке. Обложились. Пожилой, седой как лунь, хирург Василий Иванович, показывает мне линию разреза: от пупка до передней ости
- Делишь на три части, и вот тут, разрез, параллельно, понял?
- Понял.
Я тогда и не ожидал, что он мне скажет потом:
- Давай, переходи на мое место. Ну что, Володя, работаем?
Анестезы дали добро, лезвие скальпеля прикоснулось к желтоватой от повидона коже. Подкожная жировая клетчатка примерно в 2 пальца толщиной, присутствует, в принципе у всех девушек. Так должно быть. Дохожу до апоневроза, рассекаю ножницами. Расслаиваю зажимом мышцы. С непривычки трудновато, но, в принципе, получается. Дохожу до белесоватого цвета брюшины. Захватываю зажимами ее. Сначала одним, потом вторым. Рассекаю сначала ножницами. В дырку моментально полез желтого цвета сальник. Тупфером операционная мед сестра загоняет его обратно. Рассекаю брюшину ножницами вдоль. Беру на зажимы и потом, фиксирую ее к салфеткам. В ране прямо передо мной лежит корень воспаленного аппендикса. Розового цвета, увеличенный и плотный на ощупь. Подтягиваю его к себе пинцетом, тянется с трудом. Беру пальцами, тяну сильнее, и чувствую как у отростка рвется брызжейка.
«Блять!!» - думаю про себя.
В операционной невыносимо жарко, чувствую, что начинает потеть даже макушка. Иногда просто невыносимо чешется нос, но привыкаешь не замечать это. Василий Иванович вытаскивает брызжейку в рану, берет на два зажима, я прошиваю ее примерно посередине кетгутом, перевязываю. Слава богу, вязать меня шеф научил. Настал черед накладывать кисетный шов на купол слепой кишки. Немного отступя от культи, накладываю серозный шов, хирург погружает отросток в кишку и я затягиваю кисет. Подтягиваю отросток кверху и пересекаю у основания.
-Аппендэктомия! – громко и хрипло объявляет Василий Иванович – все улыбаются под масками, видно по глазам.
Далее сверху накладывается зетка, а потом фиксируется сверху еще прядь сальника.
Потом ревизия брюшной полости длинной салфеткой, и ушивание послойно лапаротомной раны. Швы на брюшину, мышцы, апоневроз, ПЖК и кожу. Помогаю анестезам переложить больную на каталку.
-Всем спасибо – пересохшим и каким-то чужим голосом говорю я – поблагодарить персонал, это надо обязательно.
Перчатки с треском летят в тазик. Иду переодеваться, и только стягивая с себя нежно голубой операционный хир костюм чувствую, как он промок, да и я устал. Выхожу на улицу, где на сером асфальте перед приемным покоем краской написано «зона свободная от курения». Василий Иванович курит, сидя на скамейке.
- Ну, я побежал?
Он усмехается, туша сигарету.
-Ну беги.
- Пожелания, рекомендации какие-нибудь будут?
- Возьми, что хочешь и все.
Ну, я и побежал в магазин. Виски в сельских магазинах не продают. К сожалению, а может и к счастью. Взял две бутылки коньяка, шоколад, колу, фруктов.. . Проставиться отделению. Старшая медсестра приносит с операционной флакон спирта.
- Доктор должен уметь пить спирт. Это традиция. – спорить с зав. Отделения смысла нет
Бесцветная резко пахнущая жидкость ужасающе долго льется мне в бокал. А потом огненным комком прокатывается по пищеводу и падает в желудок. Во рту начинает тут же противненько собираться слюна.
-Ну, Антон Вадимович! Поздравляем!
За столом Владимир Владимирович подмигивает мне:
- Следующая подключичка - твоя)))))

Ого… Вот я и добрался и до третьей городской. Больница, которая встречает посетителей какими-то нестандартно узкими дверьми на входе и бесконечной путаницей коридоров. Для студентов добавляется 40-минутная езда на очень редко ходящих туда автобусах, ну и еще идти приходится пешком минут 10. Ну ладно, хрен с ней. Но так как я пишу чисто свои субъективные ощущения, поэтому буду писать просто. Я устаю от этой конторы. Очень. Заебывает она меня, если честно. Первая городская, дорожная больница, институт травматологии… как то лучше, проще и роднее, привычнее, что ли. А тут… какое-то отчуждение и наплевательское отношение.
Кафедрасты. В 7:40 на планерке пересчитывают по головам кто есть - кого нет. В прохладном коридоре перед опер блоком. Потом планерка в отделении: на кафедралов смотреть нельзя. Да и вообще ни на кого пристально смотреть нельзя. И вот стоит группа. Все вроде взрослые, в былые времена считались, наверное, бы уже старыми… а тут. Стоим, и каждый смотрит себе в ноги, как будто мы в чем-то виноваты. Жуть…. Дети же не всегда остаются детьми. О чем они думают, зарабатывая такое к себе отношение?
Потом разбредаемся по палатам и в перевязочную. Жуть, субординатор возит на каталке по отделению больных, выполняет работу, положенную, наверное, санитару. И это при учете того, что даст Бог, я через полгода получаю диплом ВРАЧА.

Районная больница.
Через дыру в заборе захожу во двор. Так быстрее, чем идти через главный, давая приличный крюк. Вдоль желтого цвета стены поликлинического отделения легла небольшая отара овец, они неумолимо просачиваются сквозь любые заборы, оставляя за собой обглоданные деревья и множество мелких катышек своего помета. Спасаясь от летней жары, примостились возле стены, пряча свои лохматые головы с янтарными глазами подальше в тень. За розовым инфекционным корпусом пасется на привязи одинокая лошадь.
Если посмотреть из окон больницы, то с какой бы стороны ты не посмотрел, открывается вид или на старую мечеть или на одно из двух кладбищ. Одно большое, а второе немного поменьше – прямо возле больницы. Наверное, чтобы люди, никогда не забывали, что они здесь временно.
На лестничном пролете расползается запах дохлых голубей. Привыкшее обоняние старается его не замечать, но сегодня он особенно силен. Владимир Владимирович, наш анестез, говорит, что это терапия предпочитает не выписывать пациентов, а просто их складывать. Хотя, на самом деле, голуби дохнут от отравы, распыляемой на полях. В отделении под ногами нет-нет похрустывает битая плитка (начальство обещает на днях заменить). За окном повисло хмурое, какое-то не летнее небо. Смотрю на простирающуюся до самого горизонта желто-коричневую степь. Ждем санавиацию с областного центра: тетка с эпилепсией загрузилась на 2-е сутки. Что-то типа сопорозного состояния.

Трясемся на грязно-серого цвета машине скорой помощи. Простой уазик, из оборудования – только маячки на крыше, бодро подскакивает на неровностях сельской дороги. Пожилой хирург, Василий Иванович, оглушительно хлопнул боковой дверью с надписью «Дверью не хлопать!», иначе просто не закроется. Никакого оборудования, ни пульсоксиметров, ни каталок, ни интубационного набора. Из всего арсенала – только знания и умения тех, кому приходится работать в таких условиях. Под жесткими откидными сиденьями мотаются две пары сложенных матерчатых носилок цвета хаки. В салоне сижу я, хирург, анестез. Между нами под ногами – носилки с больной. Молодой хирург с области сидит рядом с водителем, который лихо крутит баранку, показывая, что эта машина способна на многое. Подъезжаем к самолету, который сел прямо на поросшую кустиками жесткой уже желтоватой травы степь. Это у нас такой аэродром. Неподалеку, возле лужи с красновато-коричневой водой, пасется пара лошадей. Санавиация – по моему представлению, это большой белоснежный самолет с красными крестами на плоскостях, с просторным светлым салоном, в котором перемигиваются индикаторами самые современные приборы…
А тут. Пожилой, грязно-белый кукурузник с синей полосой на борту и порядковым номером UP. Внутри – примерно то же, что и в нашей скорой. Три кресла, носилки ставим прямо на пол. Пожимаем руки пилоту и областнику и грузимся в нашу таблетку. Через мутное заднее стекло видим, как взревев мотором, кукурузник тяжело разбежался, оторвался от земли и медленно набрал высоту.

Кесарево.
-Блять, эти гинекологи! Это пиздец! Не прокапали нифига! - матерится Владимир Владимирович, - Прежде чем больную подавать на спинальную анестезию, ты, как будущий хирург, должен знать, прокапай ее сначала. Литр-полтора не помешают. – учит меня он – Первый враг анестезиолога это гинеколог!
Лежащей на опер столе роженицы вливают в две вены. Стабизол и физ.
Чтобы повторно Анатольевна не поперла с якобы «ее» операции меня куда подальше, одеваю маску и колпак, предварительно шепнув нашей анестезистке:
-Если что, я сегодня с Вами.
Вся прелесть дежурств с анестезами, это то, что опермедсестры, совместно с хирургами не гоняют тебя от опер стола и ты находишься почти в первом ряду. В операционной стоит аппарат Savina и монитор с платформой винды. Парни с городской токсикологии умудрялись на таких играть в косынку и слушать музыку. Манжетки для измерения АД нет, так же как и пульсоксиметра. Отсутствие первой, компенсируется простым тонометром, а второго чутким ухом анестеза – который проверяет дышит ли лежащая на столе роженица.
- Мы, вообще-то без пульсоксиметра идти на операцию не имеем права.. но.. – глубоко вздыхает он.
Действительно, в этих условиях приходится работать без многого. Пригрузили лежащую кесаричку калипсолом. (3 мг/кг в/в или 10 мг/кг в/м). Владимир Владимирович склонился над ней, слушая ее дыхание. Схватил амбушку и начал качать. Коротко бросил мне:
-Держи качай. – а сам в это время начал нажимать на яремную ямку, раздражая дыхательный центр.
-Володя, что у Вас? – вскинулась Анатольевна.
-Работаем.
-Все нормально?
-Я же сказал, РАБОТАЕМ, НЕ ОТВЛЕКАЕМСЯ. – настойчиво поставил ударения на последние два слова он.
Хирург сильно схватил за маленькую, неизвестно откуда показавшуюся ножку и начал тянуть. Изо всех сил. Спазмированная матка словно не хотела отдавать так долго носимое в ней существо. Наконец, сизый плод вынут, передан в руки педиатрам. Которые тут же начали колдовать над фиолетового цвета существом на своем отдельном столике. Затарахтел под ногами аспиратор, Владимир Владимирович оперативно метнулся к педиатрам. В душном воздухе операционной раздался хриплый детский крик. Хирурги заканчивают шить кожу. Пациентка уже дышит самостоятельно. Владимир Владимирович любовно зачехляет свою Савину.
-Чтобы не завидовали.

После обеда на короткое время накатывает какая-то апатия. Пока никого нет рядом, голова ложится на руки, хочется спать. Я чувствую, что устал… Но я чувствую, что я счастлив. Ну или по крайней мере, доволен. В ординаторской тихо играет очередной плэйлист:
«… эта песня для тебя, слышишь…»
На желтоватом экране моего телефона все ближе число 4.08. 4,08.1991. так много значимые для меня цифры. Были. Раньше. Ну ее на фиг, это все эта музыка.
В ординаторскую зашла наш невропатолог, а по случаю еще жена главврача. Фигуристая тетка средних лет, на каблуках, принесла с собой букет сладковатых дорогих ароматов. И тут же исчезла. А шлейф запахов, словно ее призрак остался.

Выбери себе работу по душе и тебе не придется работать ни одного дня в своей жизни.
Не всем дается счастье идти на работу с радостью. И только в последнее время до меня начинает доходить… Все-таки из меня выходит гораздо лучший доктор, нежели спортсмен, или семьянин. Ничто так не упрощает жизнь, как отсутствие выбора))). Конечно, попахивает нездоровым фанатизмом – за простое спасибо ходить на дежурства, недосыпать по ночам.
- Устал ведь, отдохни! Успеешь еще наработаться! Отоспись, иди с девочкой погуляй…
Ан нет, упрямый ведь. Собираю рюкзак и опять на 1,5 суток из дома. Все вернется, все окупится… Старания не пропадут даром. Порой, чтобы чего-то достичь, надо поставить на карту все. А, по большому счету, у меня и нет ничего… Ничего кроме этой медицины. Раньше было, а теперь нет. Словно продал душу, подписавшись своей кровью под этой, ставшей ненавистной клятвой Гиппократа.

Все вернется знаю… все вернется…

Цикл хирургических болезней начался и у нее. Встретились в одной из первых 10-к. Случайность. Или случайная закономерность. Бывает.
-Привет
-Привет…
Поговорили… точнее говорим.. и вот смотрю я на нее и понимаю, что либо я изменился за этот ровный год, либо она.. Но
Наверное, это будет звучать банально, но… не я первый, не я последний, который произносит эту фразу «Как я мог!!!!» Ну реально. За ней ничего нет, она просто девочка, просто… . Да и фигура как-то оплыла, совсем не такая, как прежде. Ни целей, ни результатов, НИ ЧЕ ГО. Ни мудрости, ни понимания ситуации… Зачем? Зачем мне такое счастье? Мне такое не надо. Уже не надо. Вот и разобрались… Иду в храм, ставлю свечку. Спасибо, господи, за науку, спасибо тебе, за наставления, за знаки, за то, что направляешь меня. Вот и разобрались…. А впереди все только начинается, я сбросил те оковы, в которые я сам себя заковал. Тьма.
11.03.2012.

Иногда, бывает, кажется, что нет роста, но темпы роста могут быть стремительными, если посмотришь на себя со стороны. Я посмотрел. Именно в тот момент, когда снова встретил ЕЕ. Пообщался. Провал в пустоту, как при эпидуральной анестезии. Просто провал.
-Ты хоть каким врачом будешь?
-Никаким. Вообще не хочу быть им.
Мда.. Надо, наверное внимательнее выбирать свое окружение. Ссучили тебя, Солнце…. Ведь нормальная же была раньше. А теперь….
Зато я узнал, на что я способен, обрел веру, начал действительно ценить своих учителей, людей действительно достойных…

Или вот, допустим, почему всех истеричных, неуравновешенных личностей люди называют Психами? Ведь по сути своей Psychos это по гречески означает Душа.. . И по незнанию своему люди называют душевными людьми всех действительно психов. Ну и наоборот, всех действительно психов называют душевными людьми. Время сейчас такое. Странное...

. И одновременно струи воды, стекающие с железной крыши больницы нескончаемо барабанят по подоконнику. Влажный, какой-то не по городскому чистый воздух, ощутимо пробирает прохладой даже сквозь белую ткань халата. Свежий воздух отрезвляет, хотя шторки буквально падают на глаза. Мокро, холодно, тихо… и… и как-то по особенному хорошо. Бывают такие моменты , когда тебе просто хорошо, и это совсем не зависит от окружающих тебя людей.

Когда будучи еще адептом первого курса (тогда еще медицинской академии, а теперь уже обозванной грязным словом АО), я услышал, что на шестом курсе все студенты в коей-то мере забивают на учебу (все зависит от совести, которые многие из нас променяли на пряник в третьем классе). Тогда не верил… Сейчас верю, точнее знаю. В аудиторию к нам заходит смежный по дисциплине третий курс. У нас, у хирургов, идет цикл оперативной хирургии с топографической анатомией, у них – просто анатомия. (до третьего курса… жуть!). Загорелые (или мне так кажется), красивые, с разговорным знанием английского, оставляющие после себя шлейф запахов из сладковатых духов, с пищащими автомобильными томагавками. Студенты так называемой «элитной группы» (до сих пор не могу понять как возможно в высшем учебном заведении так отсепаровывать студентов??? Типа: вот эти элитные, а эти простые.. так, рабочие лошадки. Нельзя! Нельзя так. Вы же не с племенным скотом работаете, уважаемые. Мне повезло учиться в сильной группе в течении 5-ти лет, никаких личных взаимоотношений мы не поддерживали, зато и природно заложенное в меня распиздяйство удавалось загнать в угол, вкупе с тем, что надо было успевать за всеми… Но на нашем потоке ни одна группа не носила статус «элитной». И, по-моему это правильно.)Безусловно все учат, кто-то лучше, кто-то хуже… Все что-то бодро лопочут сначала нам, а потом преподавателю. Да… На третьем курсе мы тоже были такими.))) НО! Они не сидели 6 часов в одной аудитории с воняющим трупаком, не хавали там же непонятно из чего сделанную самсу, не мерзли в дубеющем наформалиненном воздухе бывшего морфологического корпуса, чтобы потом все равно не сдать этот гребанный колоток. А сдавать и чистить хвосты приходилось перед самой сессией. Вряд ли они выслушивали очередную истерику еще одной экзальтированной и повернутой неизвестно на чем преподавательницы, которая залетала в кабинет трахала своей толстенной папкой о стол и тупо начинала орать на всех (доктора, я думаю, вы знаете о ком я). Они не пили водку с преподавателями в лаборантской, не проводили уроки физкультуры под 30-ти градусный мороз, попутно греясь сигаретами в вонючих подъездах (потому как единственную бутылку дешевой конины спалил и забрал себе скотина-физкультурник, каждый день приезжающий на занятия на своем невообразимо древнем велосипеде)…
Проходя мимо первой городской, замечаю, что на лавочках, на которых гуляли целые поколения студентов-медиков все чаще сидят одни старушки. Лишь редкие посиделки 6-го курса (в редких перерывах между смежными циклами) оставляют после себя батареи пивных и не только пивных бутылок. Чаще это только начало. Знаю по себе. Так вот, это место поэтому и названо «хрустальная поляна», потому что после каждых посиделок лечебников все вокруг буквально завалено хрусталем с ближайшего магазина. ОНИ ТАМ НЕ ПЬЮТ И НЕ ГУЛЯЮТ. Next generation, и они не лучше и не хуже, просто другие. Мне-то как-то ровно, у каждого свой Путь. Вот только не надо нам постоянно указывать: «а вы видите какие они умницы, а смотрите какие они сильные».
Дробь барабанящих в пластик окна капель дождя и мерно капающие в системе капли очередного невообразимого коктейля навевают грусть. (но только чуть-чуть)))). Ну не то чтобы грусть а… Вот вроде все на месте, а чего-то не хватает)) Адиль Алибекович называет этот коктейль святой водой(8 мг дексаметазона, 1 мл анальгина, 1 мл димедрола, 20 хлористого калия и все на флянце физ раствора ). Серая пелена осеннего неба, ветер, качающий верхушки деревьев, покрытых желтой листвой, какая-то нутром чувствуемая прохлада. Во всем. И в отношениях, и в жизни… Но это тоже хорошо. Даже замечательно. В такие моменты надо укутаться в мохнатый плед с бокалом какого-нибудь золотистого, теплого, напоенного летним солнцем напитка. Типа виски или хорошего коньяка. С большущей хорошей книгой, или тоненьким графитовым карандашом и любимой записной книжкой или лучше всего с красивой девушкой и со всем вышеперечисленным. Нет, лучше просто с красивой девушкой. А приходится руки-в-ноги и побежал по своим таинственным делам. Говорят, что болезнь дается в наказание. И где я так согрешить то успел, что меня так сплющило???

Медосмотр.

Захожу в ординаторскую. Василий Иванович, единственный хирург на всю нашу ЦРБ частенько сваливает с приема в поликлинике к себе в отделение.
- Василий Иванович, там медосмотр. Ребенок. – с порога начинаю выкладывать я, которого оставили раскидывать поликлинический прием - А что смотреть то?
Я ж детей не смотрел никогда… И в каждом напряженном от плача детском животе мне кажется прободная язва или перитонит. Специфичность лечебников состоит в том, что мы почти не умеем общаться с детьми, как говорил мне один знакомый педиатр. А лично меня детские слезы вводят в состояние какого-то раздражения.
- Ну там какой возраст? – невнятно бурчит Василий Иванович, не отрываясь от компьютера.
- Год.
- Яйца смотри.
- А в год они должны быть?
- Конечно!
- Понятно. - разворачиваюсь и только выходя в дверь слышу, что в спину доносится голос Владимир Владимировича, нашего анестеза.
- Если это девочка, то яйца смотреть не надо. Пиши сразу «больная».))))

Харон.
- Слушай, ты в терапии не хочешь подежурить? – сверкающий бородой и усами наш психиатр-нарколог (а по сути, еще и заменяющий единственно-толкового терапевта) откинулся на спинку стула.
- Нет, спасибо. Мне хирургии хватает. – вежливо отказываюсь я – Максим Михайлович, а что с той бабкой с приемника?
Бабку притащили беспокойные родственники. Вся в отеках, суммарным весом около 140 кг, рука на съезжающейся перевязи – со слов какой-то застарелый перелом. Толком почти не разговаривает. И, если мне не показалось, со странно дергающимся взглядом из-под отекших век.
- Ага, эту бабку дома месяц держали, у нее уже отеки начали грудь опоясывать, а они думали, что это бабушка от бешбармака поправляется.
Зашла медсестра, забрать лист назначений.
- Доктор, на бабушку историю болезни уже завели?
- Да какой там история болезни, на нее уже в пору некролог писать! Блин, что-то последнее время уходить начали много…
- Ну, как раз рядом кладбище. – вставляет свое слово наш анестез
- Да какой там кладбище, у меня уже вся грудь в крестах! Бабушка онкологическая, дед тот, помнишь, Жансугурова – в область которую отправили, потом тот, с колхоза. Инфаркт еще один – начинает загибать пальцы Максим Михайлович. – Да я уже как Харон. Мне в пору лодку в приемный покой покупать)))
- Этой тетке консультацию нефролога бы – сверкнул знаниями молодой доктор. То есть я.
- Ага, блять, нефролога… Ей нужно шамана с бубном нужно вызывать или муллу…
У бабки при пункции из иглы течет интерстициальная жидкость. Анурия. Почки приказали долго жить. Отеки добрались чуть ли не до шеи. Владимир Владимирович посоветовал оригинальный коктейль, иногда помогающий в таких случаях: 200 реополиглюкина+6 мл фуросемида. Реополи вытягивает жидкость из интерстиция в кровяное русло, но поднимает давление, а фуросемид действует на дистальные участки канальцев и выводит жидкость. Прикольно.

Каждый раз, приходя в новый коллектив, испытываешь чувство страха. Ну, разве что совсем немного))). Интернатура у меня началась не как обычно в сентябре, а аж в июле, когда я, вместо того чтобы отдыхать на своих законных каникулах все-таки допилил мою сестру и она (с позволения лечпрофа) пристроила меня в районную больницу.
А тут как в сексе «сначала страшно, а потом за уши не оттянешь». Пришел. Поздоровался с докторами, познакомился с отделением… и... Понял, как все-таки соскучился по вот этому больничному запаху, по своему старому хир костюму (выкинуть который не поднимается рука) по отделению. Как-то сразу влился в работу, бегло ознакомился с историями и больными. Послали на прием в поликлинику. До обеда выполнял функции хирурга на поликлиническом приеме. Сначала дико для меня, я то этого никогда не делал, а тут… Доверили. Причем сразу (хотя у меня создается такое ощущение, что не доверили а просто поставили «на пофиг» и все). Трудности возникли из-за работы в системе МСС на компьютере (хотя и с этой бедой вскоре справился), а в целом.. А в целом, с удивлением обнаружил, что оказывается вполне способен вести поликлинический прием. Правда подозрительно не дающая успокоиться мысль об ответственности и прочее не давала мне покоя. Но все таки.
А мне еще шеф говорил, когда речь зашла о работе в районе (я тогда после вручения мне долгожданного диплома вместо того, чтобы радостно обниматься со всеми и фотографироваться с каждым столбом, поперся в отделение с бутылкой вискаря и пакетом фруктов. К своим наставникам. /но это все совсем другая история/). Так вот, тогда шеф мне еще говорил, что меня вполне уже можно посадить на прием в поликлинику. И что моих знаний вполне достаточно. А я не верил. Вот. А теперь вот и сижу. Как раз на приеме. Гы. И вообще создается впечатление, что здесь дадут делать все. Хоть аортокоронарное шунтирование. Лишь бы ты умел это делать. (Или, по крайней мере, сказал что умеешь.)

Сверкающий щетиной молодой анестез (с которым мы однажды еще стояли в НИИТО на сколиозе, помнит все-таки меня - мелочь, а приятно). Дает наркоз толстому пацану с аппендицитом. Никаких интубаций и прочее. Аппендюки делают под внутривенной анестезией. Вообще после столичных клиник, если попадаешь в лоно нашей районной больницы, то это полный песец. ))) Из разреза на коже поползла желтая жировая клетчатка, потом послойно пошли ткани. Стал виден сизый купол слепой кишки. Пожилой хирург - Василий Иванович, невнятно бормочет что-то про отросток. Ну вот после некоторых трудов появляется и он, толстый, надувшийся, длиной наверное, сантиметров в 12. В воздухе как-то незаметно начало попахивать говнецом. Пацан еще попался жирный. 16 лет, а весит почти 70 кг. (и это с моими 73 в мои 24)))

Забежал вместе с Владимир Владимировичем к гинекологам. Молодая тетка гинеколог, до этого не обращавшая на меня внимания вдруг вскинулась.
-Будущий хирург?
-Надеюсь.
-Ну, вообще-то это мой кабинет, и надо было спросить у меня разрешения.
Я сразу понимаю к чему она клонит, но конфликтовать не имеет смысла
-Разрешите остаться?
- Давайте в другой раз.
-Хорошо - выхожу из кабинета
Не пустила один раз, пустит следующий. Ничего страшного. Откуда меня только не выгоняли, и если бы каждый раз я расстраивался то что бы от меня осталось. Тем более гинеколог. Они все шкнявые, судя по моему личному опыту. Что же от них еще ожидать. Специфика профессии.
В коридоре меня ловит Владимир Владимирович.
-Пошли!
-Меня выгнали,- с достоинством отлученного от власти кардинала говорю я.
- Ну ладно.
Потом, уже сидя в ординаторской через полчаса Владимир Владимирович шутя задает вопрос:
-Знаешь, чем отличается сперматозоид от гинеколога?
-Нет.
-Тем, что из сперматозоида еще может получиться человек)))))

«Все, что происходит в ординаторской, должно оставаться в ординаторской» так звучит первый закон хирургии. А за дверями многочисленных ординаторских, где я был, осталось ооочень многое)))). Между первой и второй даже пуля не должна пролететь. Бутылка 0,7 старлея на троих уходит примерно за четыре тоста – доктор наливает по очень большим порциям. Сначала думал не осилю… Пьянеть нельзя ни в коем случае – отделение такое, мы работаем круглосуточно и всегда на виду. Алкоголь проветрился буквально через минут 40. Как будто и не пил вообще. Да… отделение такое. В отличие от некоторых других. В ОАРИТ, где фиксированные и утыканные трубочками пациенты лежат круглые сутки дежурная смена, бывает глушит не по детски. Хотя, смотря кто дежурит. Оперблок и ОАРИТ одни из самых беспредельных отделений.
На столе распласталась пожилая женщина. Очередной аппендицит в ургентной хирургии. За стеной неторопливо перебрасываясь анекдотами начинают мыться хирурги. Держу маску с подачей кислорода, раздышиваю ее. Неожиданно для меня Олегович протягивает мне перчатки.
- Интубируй!
Симпатичная анестезистка Леночка сухо щелкнула клинком ларингоскопа. Блин, первый раз как-то очково. Ну ладно, кто боится, тот ничего и не делает – поехали! Открытая ротовая полость пахнула на меня таким смрадом, что прошибло даже сквозь маску. Белые полоски голосовых связок, какая-то слизь, вонь. Интубационная трубка проскакивает дальше. Леночка оперативно раздувает шприцом манжету.
Хватаю стетоскоп, висящий на наркозном Венаре. Слушаю – вроде попал. Вопросительно смотрю на Олеговича. Он берет стетоскоп – показывает мне БОЛЬШОЙ ПАЛЕЦ. Фиксирую торчащую изо рта интубационную трубку. Олегович дает отмашку хирургам:
-Работаем.
- Это же твоя первая интубация! Ты собираешься что-нть делать? – сверкающий щетиной заведующий пульмонологией развалился на продавленном от времени диване.
По счастью, или скорее всего по дурости в рюкзаке лежит бутылка вискаря.
- ОООО…. Эт другое дело. Заведующий пошел спать к себе в отделение, а я и Олегович остались в ординаторской. На часах примерно 4,00. Олегович пошатываясь приносит с отделения коричневую склянку. Spiritus aetilicus 70%. Челюсти сразу свело и слюни потекли при одном только виде. Кто хоть раз пил спирт, тот знает что это. Из всей закуски – только вода из под крана. Ну, поехали. В колонках выводит своим басом Емелин. «Еееегорыч – старшина, как видно не женат…» Нет, все-таки реаниматологом быть надо иметь крепкую печень.
И опять вискарь. Но теперь уже Hankey Bannister. Только теперь это просторная ординаторская неврологического отделения. Заведующая любит больше коньяк, я даже знаю какой. Но сегодня пьем виски. О чем еще говорить докторам: темы самые разнообразные, но все-таки сводится к одному. Медицина-медицина-медицина. Больницы, отделения, врачи… Взаимоотношения между столичными больницами не назовешь радужными. Изнутри видна вся система. И это опять не должно выходить за дверь ординаторской. Посчастливилось дежурить в разных больницах, общаться со многими докторами, такое некое дуалистическое мышление. Того, кого ругают не всегда плохой. Но бывают разные случаи.

Пролетело 6 лет. Скоро получу диплом. Порой казалось это призрачно далеким и почти невозможным. ШЕСТЬ лет.. Целых ШЕСТЬ. Какой это огромный промежуток времени. И уже многого даже не вспомнить... Того, что было на первом курсе.
А в итоге.. А в итоге, не будет ничего.. Абсолютно. НИЧЕГО. Ни любви, ни тоски, ни жалости. НИ-ЧЕ-ГО. Просто какое-то опустошение. И все.

Неумолимо и неудержимо в свои законные права вступает сначала весна а затем и само лето. Кружащиеся в водовороте порывов ветра опадающие, отсвечивающие беззащитно-розовым светом, лепестки яблонь ложатся на мокрый, серый асфальт. И порой становится немного жалко эти беззащитно-розовые лепестки на сером асфальтовом полотне, под многочисленными равнодушными подошвами городских жителей.. Они просуществуют лишь совсем немного в этой жизни, но навсегда останутся жить в моей памяти.

Помнишь ЕЕ? Ну, вот именно ЕЕ. И что случилось тогда. Не знаю, наверное, так сильно любил. Или что-то «типа того». Вот только после всего этого сначала канул в забытье, потом, словно на автомате пытался продолжать жить как прежде, так же шутить, встречаться с теми, кого я считал близкими и даже друзьями, продолжал, продолжал жить как раньше, как прежде, хотя сам в глубине души уже чувствовал, что как раньше жить уже не смогу, что прежним быть уже просто не сумею. Ты можешь назвать это как хочешь. Перегорел.. Если это можно так сказать. Хотя… мне кажется это немного неправильно Нет. Не перегорел, точнее перегорел с самого начала, а потом.. потом просто на этой маленькой выжженной в моей душе пустыньке перестало что-либо расти. (фу, какой пафос…) Изменился.. мутировал. Перестал доверять людям, потерял веру в них.. да много что потерял. Зато много что приобрел. Приобрел Веру. Действительно Веру… Нет, не потерял, а избавился от многого. И ведь сколько времени прошло.. а все равно не прошло и дня, чтобы я не думал о Ней. С какой-то глухой, обреченной тоской. И, наверное, я несу этот крест, и несу, скорее всего заслуженно вместе с причитающимися с ним наказаниями. За то, что просто не могу ее от себя отпустить.

Медицину надо любить. Раз уж ты в нее пошел.. Да. Медицину надо любить, потому что денег в ней ты не заработаешь.(может быть НА ней и заработаешь, а вот В ней точно нет)))) А может это такая своеобразная система отбора, чтобы в этой профессии не было случайных людей. Типа отсев. Чтобы оставались только те, чье призвание составляет именно медицина, именно процесс лечения (или что то типа того). Хотя, если честно, случайных людей в медицине все равно хватает. А те, кто во главу угла ставят деньги, славу или власть обычно долго не задерживаются в стенах больниц. Как мне сказал мой соратник по татами «И зачем ты пошел в эту медуху, с твоими то мозгами. Не вижу перспектив..» и этим все сказано «не вижу перспектив» вот и все. Наверное именно поэтому те кто поумнее и те, кто не видит перспектив уходят в бизнес, в здравоохранение (о, ужас! Да там 99% таких) или, на худой конец, в парамедицинские специальности (что, кстати, не так уж и плохо). Вот из таких как они, и формируется наше здравоохранение, сидящее по администрациям, департаментам и министерствам, выписывающее тысячи, десятки тысяч различных никому не нужных, а зачастую и прямо или косвенно мешающих работать бумажек. И создающее, если честно, больше проблем, нежели пользы. А остаются только такие дурачки, фанатично преданные своему делу, или просто, те, у которых нет иного выхода (какая жуть «быть врачом от безысходности» но, к сожалению, а может быть и к счастью, это имеет место быть). И после прошествия большого периода времени, после того как ты пронесешь эту огромную ответственность (я уже молчу про уголовно-административные вещи речь ведь сейчас идет именно об категориях человеческих). Так вот, после тех бессонных ночей, после того как ты выслушаешь столько гадостей про себя, от больных и от начальства (что твое избыточное самомнение «ВРАЧ!!» сразу превращается в истерзанную дворовым тузиком половую тряпочку) после всего этого если ты не сломаешься, просто не уйдешь (или что-то типа того). То лишь единицам, которые способны на это, на некую духовность что ли, а не просто тупое выполнение своих обязательств. Именно тогда им открывается действительно смысл служения людям. Именно тогда он становится Врачом. Но, поверьте мне, не за деньги, не за спасибо.. Вот как то так.

17.07.2012

Жара. Рядом с пластмассово-надувной громадой китайского батута притаились скамейки с изнывающими от жары родителями. А рядом ну типа стоянка детских автомобилей. Сталкиваются два автомобиля, и за рулем того, кто постарше раздается голос пятилетнего карапуза:
- Э! э! Уйди на х.
Пиздец… Страшно подумать что будет дальше)

Самал.
От Самала до Самал.. Прикольно. Обычно называешь девушек по привязке к какой-либо географической местности, району города где живет или познакомились, ну или даешь какое-либо прозвище за черту характера или характерную внешность. Инну называл Самал, потому что жила она как раз в этом районе. Но вот прошло время и в моей жизни нарисовалась еще одна Самал. На этот раз настоящая. Точнее если сделать поправку, то это я ее нарисовал. Сам. Не надо полагать, что это было использованием служебного положения в личных целях, но ее имя-фамилию я скатал с журнала регистрации больных. А по пути списал еще и домашний адрес - чтобы уже наверняка. Просто катались на велосипеде, просто упала и оказалась в нашей конторе. Прикольная девушка, с какой-то искренней, непосредственной улыбкой.. Понравилась, подмигнул.. Ну а потом… В основном сейчас все зарегистрированы в социальных сетях - найти ее было просто дело техники. Вот такие превратности судьбы. Была одна Самал, а стала другая… Что из этого выйдет неизвестно. А кстати, целуется она прикольно, как-то сначала едва касаясь кончиком носа твоих губ… И любит тактильные ощущения.. ладошку свою она отдала тут же. Вот как то так)))

New-York Police Department – красуется белой надписью на зеленом поле очередной футболки надпись. Интересно, почему, одеть футболку с этой надписью считается нормальным, хотя по улицам никто не ходит с надписями «Управление двд сарыаркинского района»? Или, допустим, «Опорный пункт милиции»

Или две девочки целуют друг друга в щечку:
- Привееееет!
- Привет!
А вот может быть она этими губами яростно отсасывала у своего очередного джигита. И ведь никто не задается этим вопросом) А я задаюсь. Наверное пора лечиться.

Мама усиленно тащит дочку куда-то. В руках мамы кукла барби, мой взгляд совершенно случайно падает на куклу, у которой из-под короткой мини-юбки сверкают обтянутые черным нейлоном в крупную клетку ноги. «Шалава» - проносится у меня в голове))))

Девчонка идет по тропинке в парке… внезапно переходит на легкий бег, видя подходящую подружку, потом объятия, поцелуи... а до этого смачный плевок в траву – полетела жвачка)))
 

Боюсь.. с некоторых пор боюсь.. боюсь малодушия своего, неверия… слабости во мне живущей, то что не готов идти до конца… как измениться? Что я не так делаю, кто объяснит?