Фонвизин Денис Иванович рассказал о своём детстве, родителях, школьных годах - сам. Да так увлекательно, как не смог бы ни один биограф. Сегодня сказали бы - кинематографично. Готовый сценарий!

... Гимназия при Московском университете — можно ли было в середине 18 столетия найти учебное заведение более солидное, более привилегированное? Ею занимался сам Ломоносов — но могло ли его хватить одного на всё и на всех?

И вот — экзамен по географии. Испытуемый долго-долго пытался сообразить, куда впадает Волга, в какое море:

— В Чёрное?

Друг порывался ему подсказать. Зашептал:

— В Белое. В Бе-ло-е!

Экзаменатор обратился с надеждой к одному из лучших учеников:

— А куда прикажет впадать Волге господин Фон-Визен?

— Не знаю…

Преподаватель латыни — свидетель этой сцены, — схватился за голову. И в голове его созрел хитрый план. На следующий день он предстал перед учениками с огромными пуговицами: четыре на камзоле и три на кафтане:

— Когда спросят вас, какого спряжения слово, примечайте, за какую пуговицу на кафтане я возьмусь. Если за вторую — смело говорите: «Второго спряжения»! Со склонениями поступайте, глядя на камзольные пуговицы — и никогда ошибки не сделаете!

Да так ли уж необходимо было юному Фон-Визену разбираться в школьной премудрости? Он был «образован по праву рождения»! Потомок немецких баронов, он принадлежал к тому тончайшему слою общества — аристократии, где от рождения давалось всё: привилегии, деньги, связи, место при дворе… и какое место! Для этих избранных люди, пробившиеся личными талантами, были не более, чем «временщиками» и «выскочками».

Вся карьера, весь жизненный путь Дениса Ивановича наводят на мысль о генетическом родстве его с «золотой молодёжью», «мажорами», диссидентами-либералами наших дней.

И тут же понимаешь: отличие есть. Коренное!

Что же это — талант?

Безусловно, талант. Но, что ещё гораздо важнее — любовь к России. И СОВЕСТЬ.

О своей семье, о своём детстве Денис Иванович рассказал сам в неоконченной повести «Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях».

«Отец мой был человек большого, здравого рассудка, но… не имел случая просветить себя учением». Недостаток образования, впрочем, восполнял начитанностью. Лжи не терпел настолько, что краснел, если кто-нибудь лгал при нём. Ни перед кем не заискивал и не терпел, чтобы заискивали перед ним, но никогда не упускал случая оказать внимание, поздравить, помочь. Старался быть со всеми ровным, пряча природную вспыльчивость.

И самое удивительное — умел жить по средствам: пятьсот душ имения — это в кругу аристократии считалось бедностью. А детей было восемь! Всем дано образование — и никаких долгов! В свете это считали чудом.

Настоящим «чудом» была мать — рачительная и искусная хозяйка. «Разум имела тонкий, сердце — сострадательно. Жена добродетельная, мать чадолюбивая и госпожа великодушная».

 

Если есть награда за добродетели — именно такой наградой писатель считал жизнь своих родителей. В детстве он и не знал, что его отец был прежде женат на другой женщине…

Эта история первой женитьбы отца по-своему примечательна: в восемнадцать лет — на даме, бывшей старше его на полвека. Оказалось — брат отца проигрался так, что ему светила долговая тюрьма: долг был больше всего семейного состояния! И тогда некая семидесятилетняя вдова «объявила свою любовь» будущему отцу писателя. Пообещала выплатить все долги, если он на ней женится. Женился. Овдовел через двенадцать лет.

Денис Иванович рассказал об этом потомству с умилением: «Есть ли в наше время примеры такой братской любви — и такой верности слову? Мой отец покоил старость своей жены, как христианин». А брак по любви — это было потом.

Анализируя свой собственный характер, Фонвизин многое приписывает наследственности. От отца — вспыльчивость и незлопамятность, от матери — некрепкое здоровье (это даже неплохо — не допустило до пьянства!), и от обоих — доброту. Вечный страх кого-нибудь обидеть. Как же это совмещалось с острым умом, совершенным отсутствием благоразумия и» склонностью к сатире»?

Петербургские знакомства, нередко случайные и совсем не подходящие для барона-подростка, дали столько материала, столько живых наблюдений будущему сатирику! А вот что касается образования…

Медаль в университете, по словам Фонвизина, получена была потому только, что остальные знали ещё меньше. Не учителям был обязан Денис Иванович своими обширными знаниями, а собственным усилиям. И среде, в которой вращался — ведь столица вобрала в себя всё самое лучшее, самое красивое и талантливое.

Каким восторгом наполнилась душа четырнадцатилетнего Дениса при первом посещении царского дворца!

Красота, в которой должны жить небожители…

Встречи с Ломоносовым, личное знакомство с Фёдором Волковым, с актёрами его театра, дружба с Дмитревским, увлечение драматургией — вот настоящее образование!

И хотя по окончании учения Фонвизин числился в гвардии, службой его не обременяли. Первое и едва ли не последнее «гвардейское» поручение — съездить в Германию в свите вице-канцлера в качестве переводчика. По возвращении, получив должность секретаря кабинет-министра, Денис Иванович стал одним из тех, кого называют «придворными». И панорама «придворной» жизни, «придворных» нравов развернулась перед ним во всей своей красе…

— Что есть Придворная Грамматика?

— Придворная Грамматика есть наука хитро льстить языком и пером.

— Что значит хитро льстить?

— Значит говорить и писать такую ложь, которая была бы знатным приятна, а льстецу полезна.

— Что есть придворная, ложь?

— Есть выражение души подлой пред душою надменною. Она состоит из бесстыдных похвал большому барину за те заслуги, которых он не делал, и за те достоинства, которых не имеет.

Таким предисловием начал Фонвизин свою небольшую, но очень ёмкую, афористичную книжку «Всеобщая придворная грамматика». При ближайшем рассмотрении блеск дворцовых зал для него сильно потускнел — немного же здесь оказалось тех, кто попал в небожители за свои собственные заслуги! И ещё меньше тех, кто живя в искусственном мирке, не разучился мыслить и чувствовать.

— Какое разделение слов у двора примечается?

— Обыкновенные слова бывают: односложные, двусложные, троесложные и многосложные. Односложные: так, князь, раб; двусложные: силен, случай, упал; троесложные: милостив, жаловать, угождать, и наконец многосложные: Высокопревосходительство.

— Что есть придворный род?

— Есть различие между душою мужескою и женскою. Сие различие от пола не зависит; ибо у двора иногда женщина стоит мужчины, а иной мужчина хуже бабы.

— Что есть число?

— Число у двора значит счет: за сколько подлостей сколько милостей достать можно.

— Что есть придворный падеж?

— Придворный падеж есть наклонение сильных к наглости, а бессильных к подлости. Впрочем, большая часть бояр думает, что все находятся перед ними в винительном падеже; снискивают же их расположение и покровительство обыкновенно падежом дательным…

Эта книжица не создала автору врагов — каждый считал, что стрела сатиры направлена не в него. В других. Да и не считали «диалоги» литературой — так, безделка для внутреннего, дворцового употребления. Юмор, среди своих вполне допустимый.

Но уже следующая вещь молодого автора — «Послание» — была заявкой на серьёзную литературу. Очень серьёзную, ведь «послание» — жанр высокий, галантный, предполагающий совершенное владение языком для передачи всех оттенков своих «чувствований». В отличие от оды, обращенной к особам царственным, адресат послания — друг, то есть равный по положению. Каким же вопиющим нарушением канона было Послание… к слугам! Шумилову, Ваньке и Петрушке! Именно им задаёт герой свой философский вопрос: «На что сей создан свет?»

— Любезный дядька мой, наставник и учитель,

И денег, и белья, и дел моих рачитель,

Боишься бога ты, боишься сатаны,

Скажи, прошу тебя, на что мы созданы?

Но дядька Шумилов мыслить не привык — он привык служить. И точно знает, что и как он должен делать. А знать больше ему, как будто, даже и грешно… Ванька же с барского разрешения готов порассуждать. Он не знает, зачем создан свет, но понаблюдав, знает КАК:

— Попы стараются обманывать народ,

Слуги — дворецкого, дворецкие — господ,
Друг друга — господа, а знатные бояре
Нередко обмануть хотят и государя;

Овечки женятся, плодятся, умирают,
А пастыри притом карманы набивают.
За деньги самого всевышнего творца

Готовы обмануть и пастырь и овца!

А Петрушка делает вывод:

— Что нужды, хоть потом и возьмут душу черти,

Лишь только б удалось получше жить до смерти!

Нет, ни слуги, ни господин не решили «премудрой задачи». Только в сомнение пришли: не играет ли Создатель нами, как куклами?

Подлинный восторг слушателей (именно слушателей, а не зрителей) вызвала комедия «Бригадир». Казалось бы, почему? Ведь сюжет — обычная для того времени «комедия положений». Но в классической комедии смеяться полагалось только и исключительно над «третьим сословием» — крестьянами, купцами, слугами. А тут… Бригадир влюблён в жену советника, советник — в бригадиршу. А советница — в сына бригадира Иванушку.

Все они принуждены видеться урывками, объясняться намёками, но в замкнутом пространстве постоянно натыкаются друг на друга. И резонно рассуждают, что «на других надобно закрывать глаза, чтобы закрыли глаза и на нас».

А успех — в открытии, которое позже заново сделает Грибоедов: секрет удачной комедии — не сюжет, а узнаваемые характеры!

Сам Бригадир читает только «Артикул и устав военный», бригадирша — только приходно-расходные тетрадки, советника занимают лишь книги юридические. Один общий интерес — картишки, да и то — кто освоил преферанс, а кому по уму только «чушка»…

Но две «возвышенные натуры» — Советница и Иванушка — страдают среди этих «скотов». Они читают «настоящие книги» — любовные романы. Французские. И даже могут пересыпать свою речь искалеченными французскими словами! Иванушка до того образован, что даже в Париже побывал! Своими рассуждениями он вполне характеризует себя сам:

— Я — пренесчастливый человек. Живу уже двадцать пять лет и имею еще отца, и мать. Отец мой до женитьбы не верил, что и черт есть; однако, женяся на моей матушке, скоро поверил — она за рубль рада вытерпеть горячку с пятнами.

— По моему мнению, кружева и блонды составляют голове наилучшее украшение. Педанты думают, что это вздор и что надобно украшать голову снутри, а не снаружи. Какая пустота! Черт ли видит то, что скрыто, а наружное всяк видит.

— Тело мое родилось в России, это — правда, однако дух мой принадлежал короне французской!

Советница, единственная отрада которой — шляпки и карты, от него в восторге:

— Без сумнения, мы рождены под одною кометою!

Их дуэт:

— Все несчастие мое состоит в том только, что ты русская.

— Это, ангел мой, конечно, для меня ужасная погибель.

— Это такой defaut, которого ничем загладить уже нельзя.

— Что ж мне делать?

— Дай мне в себе волю. Я не намерен в России умереть. Я сыщу occasion favorable, увезти тебя в Париж. Тамо остатки дней наших, les restes de nos jours, будем иметь утешение проводить с французами!

Будем надеяться, что уехать им удалось — иначе придётся предположить, что сегодняшние обожатели «цивилизованного мира» — их прямые потомки.

Но в конце Иванушка всё же ухитряется взглянуть на себя со стороны: «Молодой человек подобен воску. Ежели б к несчастью и я попался к русскому, который бы любил свою нацию, я, может быть, и не был бы таков.»

Итак, на позорище выведены представители правящего класса. Типичные представители! Служилое дворянство, чиновничество, помещики. И «Иваны, родства не помнящие». Уже совсем не русские! А какие? Пусть судит публика!

Нет, на сцену это допущено не было. Самим посмеяться над собой — это можно и даже должно, но допустить, чтобы над благородным сословием смеялось «подлое»?! Однако чтение комедии слушали восторженно! То шепотом, то возгласами выражая восхищение:

— Русские… они же все — совершенно наши, русские!

Общее мнение выразил один из немногих вельмож, кому удалось сохранить живую душу — князь Потёмкин:

— Умри, Денис — лучше не напишешь!