Цитата сообщения Дневник_Дани Сегодня День Рождения Владимира Высоцкого



Несколько зарисовок Высоцкого



ПАРУС
Ветер дует в мою бога душу, рвет и треплет, и подгоняет, чтобы быстрей, быстрей. Мачты стонут, парус натянут до предела, как кожа на ребрах, готовая лопнуть. То колет, то бьет наотмашь. Он дует слишком сильно. Он учел только возможности крепкого корпуса: мол, выдержит - не один шторм его трепал. Но душа чувствительна к ударам,- лопнула, и в ней дыра. И теперь сколько ни дуй - все в дыру, и судно на месте. И ветер напрасно тратит силы.

Надо залатать, а ветер и этому мешает,- он нетерпелив, как боксер после того, как послал противника в нокдаун и хочет добить. А ветер хочет, чтобы я плыл быстрее - туда, куда он дует. Но ведь у меня есть руль,- и можно, используя силу ветра, плыть другим путем. А тот, который он предлагает... Можно поворачивать влево или вправо, можно даже идти галсами против ветра.

Научился ходить против!

Корабль борется с ветром. А я стою, и ветер злится, что не может сдвинуть меня с места. Но страшно, что я сам тоже хочу двигаться. Здесь наши желания совпадают. Хочу... и не могу.

Но уже, я слышал, есть корабли с мотором, они не подставляют щеки своих парусов под удары ветра. Они возьмут меня на буксир.


[1971, июль]



[ФОРМУЛА РАЗОРУЖЕНИЯ]

У людей "нормальных", потому что ведь есть нормальные, но они люди. То есть считается, что они люди, но это вранье. Человек должен жить, а они не живут, т. е. они существуют в пространстве, т. е., конечно, они обладают массой, весом, энергией и т. д. Но ведь не всё, что обладает этими физическими свойствами, есть человек, homo sapiens. Стоп! Отвлекаюсь. Моет полы какой-то шизофреник - подлизывается к уборщице! Подхалим. Но это, похоже, не делает из него человека. То бишь, о чем я? Ах, да! Вот люди... Что же с людьми-то? Елки-палки. Ничего с ними и нет вовсе. Люди как люди. Работают! И ведут нормальную или беспорядочную половую жизнь. Потому что этот пресловутый homo должен вести таковую, но размеренную, ибо если в этом переборщать, наступают всякие преждевременные вещи. Я насмотрелся на эти преждевременные вещи. У одного мальчика десяти лет, например, не растет борода. Не то, что там выпала, а просто нету. Вы представляете: нету абсолютно. Даже жалко. Такое жуткое безбородье - и у кого, у абсолютно здорового психически мальчика! Вот к чему приводят эти... Кто! Кто же приводит-то, господи. Ах! Ты! Чуть было не утерял нить. Господи! Вот оно! Оно... Господь нас всех сотворил от нечего делать: сидел эдак лениво, творил что-то, вдруг получились мы! Потом он что-то из бедра нашего сделал, мерзавец! Бабу фактически сделал, а мы теперь и страдай от бабиных негодяйств! У меня - как все вышло? А вот!

У людей все начинается с дороги, у кого с какой, но точно, что у всех с дороги. У меня началось с ковровой! Я пошел, а мне сказали: "Скатертью дорога". Я оглянулся - нету скатерти, а на дороге двое - руки в карманы. Я еще подумал: где-то я их видел. Но сначала как-то смутился, а потом запамятовал, да так и... ну... словом, не спросил.

Я им нес формулу разоружения. Короткую такую, легко запоминающуюся, без особых затрат. Составил по всей форме из алгебры, даже арифметики, русского языка и американского, потому что все как оно сейчас зависит от них. Да что я все подбираюсь, вот она: СССР + USA = 2 х 2. Вот ведь что!

Теперь понимаете? А получил - скатертью дорога! Мне потом сказали, что хорошо еще не "дорогу дальнюю, казенный дом". Ну и ладно, подумаешь! Им-то хуже. Им - если завтра война - послезавтра в поход; у них в военном билете: явиться на второй день войны, а я не военнообязанный, у меня белый билет. И все. Мне, в общем, не очень-то она и нужна, эта формула. А им охо-хо!


[1969, лето]


У МОРЯ

И, конечно, был шторм. Вечерний, с багровым закатом и тучами, бегущими за горизонт в море. И волны с белыми головами ломали себе кости на скалах и на камнях пляжа. Они грозно ревели, разбегаясь для прыжка, бились в берег и, превратившись в белое кипящее молоко, зло шипели, возвращаясь в море.

Эта история случилась в Югославии, в этом сказочном уголке земли, в городке, который называется Дубровник. Был конец сентября - золотое время для всех, любящих одиночество отдыхающих, да и для жителей, потому что волны туристов схлынули в Италию, Германию, Францию и Россию и восстановилось подобие покоя. Даже музыка из ресторана звучала мягко и сентиментально.

Но... повторяю, был шторм, и ветер, и волны и все, что положено. А какая-то женщина плыла совсем близко от берега, взлетая на волнах и снова исчезая. Она пыталась выбраться на пляж, но снова и снова море затягивало ее обратно. Она еще не успела испугаться, потому что силы пока не покинули ее и берег был так близко. На пляже сидел только один человек, голый по пояс. Он рисовал шторм и закат и глядел поверх волн, а потом снова в альбом. Вот он что-то подправил, понаклонял голову вправо, влево и... заметил женщину. Конечно же, он бросил альбом и кисть и бесстрашно прыгнул в пучину. В два-три взмаха оказался он рядом с женщиной, взял ее за руки и... одна особенно огромная волна швырнула их вместе на песок - мокрых, тяжело дышащих и, безусловно, красивых.

- Любишь плавать в шторм? - спросил он по-русски и довольно грубо - на ты, потому что ведь все равно не поймет.

В ответ она подняла голову и просто и безгрешно поцеловала его, а потом без улыбки ответила по-русски:

- [Люблю!]

- Вы русская? - опешил художник.

- Нет.

- Впрочем, это неважно - все национальности тонут одинаково. А все-таки откуда вы?

- Из Франции. А ты? - она перешла на ты, наверное, из-за плохого знания русского.

- Из России! Разве незаметно?

- Заметно.

- Хорошо еще, что вчера у меня не получился рисунок и сегодня я пришел снова! - сказал он.

- Хорошо,- ответила она.

Они продолжали лежать на камнях, а языки пены пытались схватить их за ноги и утащить в море. Говорили они пустяки, но почти кричали из-за грохота и могло показаться, что они ругаются.

- Как тебя зовут? - спросил он.

- Катерина. Катя! Как хочешь! А тебя?

- Александр! Очень приятно!

- И мне.

- Может быть, встанем?

- Нет! Так хорошо!

- Ничего хорошего в мокрых штанах. Кстати, нужно идти по городу. Где твои вещи?

- Там,- она указала в море и улыбнулась.

- А... Ты оттуда! - догадался он.- Русалка! Дочь Посейдона!

- Что такое русалка?

- Отложим изучение русского фольклора! Я серьезно.

- И я серьезно. Вещи смылись.

- "Смылись!" - передразнил он.- Не смылись, а смыло. А как пойдем?!

- Если пойдем вместе, ты дашь мне брюки.

- Что? - удивился он,- А я?

- У тебя есть альбом!

- У меня еще есть кисть,- сказал он,- и палитра.

- Пол-литра - это замечательно,- воскликнула она,- потому что мне холодно! Отвернись!

Она встала, отошла в темноту, и, когда он отвернулся, стала выжимать волосы и купальник, и потом крикнула:

- Давай брюки.

Он послушно разделся и отдал. Она выжала джинсы, надела их и хихикнула:

- Как раз.

Здесь они впервые взглянули друг на друга и остались довольны. Из ресторана доносилась та же ласковая мелодия, она пробивалась сквозь шум моря, а когда они пошли прочь от воды, звук стихии ушел, а мелодия стала внятнее и громче.

По набережной шла странная пара: босая женщина в мокрых джинсах и купальнике и мужчина в плавках и рубахе, неловко прикрываясь альбомом. Люди, улыбаясь, смотрели на них, а они продолжали знакомиться:

- Откуда ты знаешь русский? - спросил он.

- Я работала в Москве три года и была замужем за русским переводчиком.

- А теперь?

- А теперь я не замужем за переводчиком.

- Почему? - задал он глупый вопрос.

- Он плохо переводил,- ответила она.

- А теперь?

- Теперь он переводит лучше.

- Нет! Что ты делаешь теперь?

- Преподаю в колледже русский.

Они подошли к отелю на самом берегу, к отелю, где она жила.

- Я пойду переоденусь,- сказала она.- Хочешь зайти?

- В таком виде? Тебе удобно?

- Конечно нет,- согласилась она.- Но совсем не лучше выходить с мокрыми брюками. Хотя я тебе брошу и с балкона.

- Ромео одевает брюки под балконом Джульетты. Бедный Шекспир!

- Так и договорились! - сказала она,- Дай мне твою рубаху и жди здесь.

- Караул! Раздевают,- сказал он, снимая рубаху.

- Что такое "караул"? - спросила она.

- Караул - это караул.

- А, понятно! Я сейчас.

И она вошла в холл и независимо спросила у портье ключ. В окне второго этажа вспыхнул свет, а через паузу вниз полетели брюки и рубаха. Ромео оделся, и к нему спустилась Джульетта в красивом платье и причесанная.

- Ты уже одет? - Спросила она.

- О, да! Только не так красиво.

- Давай я тебя причешу.

Она расчесала ему волосы, как ей нравилось.

- Вот так! - сказала она и снова его поцеловала.- Всё!

- Нет не всё! Пойдем продолжать переодевание. Ко мне - это рядом.

Он тоже жил в отеле, тоже на берегу. В том самом, откуда слышилась музыка.

Пока он был под душем и одевался, она смотрела его картины и они ей, конечно, нравились.

- Ты поешь? - спросила она, когда он был готов, и кивнула на гитару.

- Напеваю.

- А какая разница?

- Ну, я говорю нараспев стихи и перебираю струны. Получается печально и интимно. Вот так! - Он перебрал струны.

- Спой!

- Я не пою.

- Ну поговори под гитару,

- Как-нибудь потом. Пойдем что-нибудь съедим и выпьем!

Они спустились в ресторан. Официанты узнавали его и благосклонно оглядывали его спутницу. И из уважения приветствовали его по-русски. Только вместо "здравствуй" говорили "спасибо!".

- Они тебя любят! - сказала она, когда они устроились за маленьким столиком на террасе - прямо над морем.

- Они любят русских,- ответил он.

- Почему?

- Потому что мы славяне и из-за войны. В Югославии знают, что это такое.

- Везде знают, что это.

- В Югославии особенно. Они даже говорят: наша страна до Владивостока.

Оркестр заиграл какую-то русскую песню, и певица спела ее по-югославски.

- Мне мясо,- сказала она официанту,- и кофе.

- Мне тоже и что-нибудь выпить.

- Русская? - улыбнулся официант.

- Нет! Француженка.

- Но это то же самое,- нашелся официант, не желая ее обидеть, и убежал.

- А ты красивая,- сказал он вдруг,- жаль, если бы ты утонула!

- Я не утонула бы. Ты что рисуешь?

Он рисовал на салфетке.

- Тебя! Как ты выходишь из воды. Из морской пены! Афродита пенорожденная!

- Нарисуй что-нибудь из Москвы.

- Хорошо! А ты будешь узнавать, что это.

- Я постараюсь, если ты хороший художник.

- Я хороший!

- Я говорю, если ты хороший художник.

- Я хороший художник. Что это?

- Это Кремль.

- Надо же. Неужели похоже?

- Похоже.

Салфетки с видами Москвы ложились на стол.

- Этого я не узнаю,- сказала она.

- Это мой дом.

- Где это?

- На Садовом кольце, около площади Маяковского.

- А это набережная Сены! Ты был в Париже?

- Нет! Но это набережная Москвы-реки.

- Может быть,- я не помню.

- Но это, правда, площадь Согласия,- воскликнула она.- Откуда ты знаешь?

- Видел в кино. И вот еще.

Он набрасывал карандашом контуры всем на свете знакомых парижских достопримечательностей, и оркестр вдруг заиграл французскую мелодию, сразу после русской, без перехода, и певица спела ее по-югославски.

Пришел официант, чему-то ухмыляясь. Это, вероятно, он попросил оркестрантов сыграть что-нибудь для французской гостьи.


[1973 или 1974, лето]