"сочинения к роману "Мастер и Маргарита", в которых есть даже автор, но нет главных героев." (C) = )

1. Объясните почему Иван Бездомный не догнал "интуриста", а угодил прямиком в "дурку".

Стенограмма мыслеформ кота Бегемота, по совместительству личного шута его темности Воланда:
...Н-да, я как всегда прав, даже иногда скучно становиться. А большой босс еще пытается мне указывать на недостатки и недочеты в работе. Вот, можно подумать, Кор просто идеален. Нет, но какой он себе образ выбрал, я как его увидел так чуть со смеху не лопнул, шерсть вся едва не повылазила. Неее, ну я то обаятельный, даже упитанный. Помниться мама мне говорила - кушай мопушка, кушай, к осени зарежем, а я скока не ел все был тощой , может поэтому дожил до сих лет. Ха, помниться 20 моих брательников так и съели по зиме во славу Кали. Хм, но босс в той ипостаси был импозантен и мой роковой поцелуй был закономерен, зато теперь я могу видеть его постоянно. Так, ну вот он разговорился с этими недотепами, и чего он на них время тратит. Голову отрезать, отрежем, все уже готово. Ну и помойка в башке у этой растрепуши Аннушки, пока до сущности доберешься. Эй, ты чо блохастая морда расгавкался, у блин, мяууу, во теперь достань попробуй. Ага, слабо, ну-ну, побегай кругами, я б тебе фейс бы поначистил, да связываться лень. Еще хозяин твой в спортивных трусах трудовых резервов бегает, он не поймет. Угу, а отсюда вид покруче. Так, рельсы блестят, Кор около турникета тусуется, босс этим бакланам очки втирает, вроде готовность ноль. Ха, как лысина у нашего смертничка то блестит, тряпочкой что-ли протирает по утрам. Жена то убегла, так бы она полировала, хотя кому он такой нужен. Черепушка правда формы хорошей, знатный бокал получится. Подремать пока что-ли. «–Так, таки и нету,» - у блин, босс и дает, я чуть с ветки не грохнулся. Муррр, потянулся, эх хорошо, а я даже вздремнул. Ха, Кор припрыгивает будто давно сортир не посещал. Ну, нечего мне кулаком грозить, я ж шучу. Вяу, бум. А травка мягкая, ишь пузико щекотит. Ага, этот пижон топает свои последние десять метров, 9, 8, 7, 1 – трах. Ха, как точно, «а прибегут да и с рогатинами», ну я математик, усе рассчитал и бокал не повредил, завтра подшлифуем только и на стол. У, еее, ты, блин, Ивашка из Урюпинска чего засуетился. Эй, босса руками не трогать. Вот и выход. Мессир, мое почтительное мяу. Этот, вон пытается догнать. Кор, а ты провокатор, голосок у него хорош, почти оперный баритональный дискант. Фррр, вот упорный. Мессир, сколько метров установить лаг. Угу, диспетчерская между нами и объектом сжатие пространства один к пяти. Народ, больше трех не собираться, расходимся по одному. Уррряя, на приступ. Блин, в этот беременный трамвай и не войдешь. Ну ты дура, я ж заплатить даже хотел. Где кот? Какой кот, граждане у вас тепловой удар. Ну и фиг с вами, вспомню беспризорное детство и на подножке покатаюсь. Ха, этот яйцеголов за мной следит, еще на полном серьезе. Да, крыша едет не спеша, тихо шифером шурша. Надо ему чего-нибудь эротического подсунуть, для сугрева. Во, стриптиз в исполнении члена профсоюза работниц чулочно-носочного комитета по распределению. Я должен следить за ним? Я. Кор, ты лентяй и пошлый тип. За хвост не дергать, я в красную книгу может занесен. Ванечка, солнышко, вспомни бабушку и образа в углу и свечечки. Молодец, хватай пока плохо лежит, ну чем не богомолец. А теперь на реку. Ну, давай, милок, одежу то я покараулю, не сумневайся. Ишь, смотри, плывет, ай, молодца. Кор, а давай ему твои подштанники в горошек оставим. Ууу, только не за ухо. Ладно, ладно, давай эти ГОСТ ТУ-22 и толстовочку. Ну че, теперь к Яру, я блин устал. Ну он тоже в ресторан дернет, к Грибоедову. Хи-хи, вот они порадуются. Все занавес. Антракт, негодяи.

2. Реальность и фантастическое в романе М.А.Булгакова.

/С использованием отрывка из романа "Посмотри в глаза чудовищ" А.Лазарчука, М.Успенского /

- Экселенц, к Вам посетители, - ожила селекторная связь.
- Кто, дорогая, - протянул я, потягиваясь в кресле и разворачивая, разминая огромные черные крылья. Почему огромные? А как Вы думаете, какого размера они должны быть, чтобы поднять мою 80 килограмовую телесную сущность, уж не как у этих херувимов, использующих их только для красоты.
- Господин Булгаков и господин Воланд.
- Пусть войдут.
Я разглядывал Михаила Афанасьевича, усевшегося настороженно в кресло и нервно курящего сигарету в длинном мундштуке и Воланда, самоуверенного как всегда, пускающего колечки дорогой кубинской сигарой. Предмет спора был томик с золоченой надписью «Мастер и Маргарита».
- А я повторяю, - терпеливо повторял Воланд, - что не был в этих числах в Москве, равно как и моя свита, и все безобразия, приписываемые мне и моим людям, беспочвенны и я требую опровержения.
- Уважаемый господин Воланд, - Михаил Афанасьевич заерзал в кресле, - но это же художественный вымысел, и я совсем не имел в виду не Вас лично, не Вашу глубокоуважаемую свиту. Это сатира, фантазия.
- Хороша фантазия, а отдел Контроля и Наблюдения за срединными мирами требует с меня возмещения убытков за, - он вытащил бумагу и зачитал – дом жилой, многоквартирный – одна штука, ресторан – 1 штука, магазин универсальный – частичное возмещение ремонта внутренних помещений, компенсация пострадавшим от сеанса в Варьете – двести человек, косметическая операция г.Варенухи, больничный и восстановление в санатории в Коктебеле г.Римского, билет на самолет г.Лиходеева, зарплата за время вынужденного прогула г. Босого, ну и еще пунктов сорок.
- Я не понимаю, - Михаил Афанасьевич покрылся красными пятнами, - какой отдел, они же не могут основываться только на книге.
- дорогой мой, - снисходительно протянул Воланд, - ну они же считают, что Вы очевидец и воспринимают Вашу книжицу как отчет и исторический документ.
- Но это же невероятно.
- Почему же невероятно, милейший Михаил Афанасьевич, - улыбнулся Воланд, - процентов на 70 Ваша книга же является зеркалом Вашего времени. В ней же как в капле воды отразилось Ваше реальное окружение. Да, Вы исказили, насколько это было возможно, завуалировали полутонами, полунамеками, добавили гротеска. Но все вполне узнаваемо. Репрессии, бюрократия, доносы, квартирный вопрос…
- А Вы, господин Воланд, я смотрю хорошо изучили тему, - вступил в разговор я, - позвольте полюбопытствовать на причину сыр-бора, - я протянул когтистую руку к книге.
Михаил Афанасьевич с надеждой перевел взгляд на меня. Я начал листать страницы. Воланд напрягся.
- Так, так, - я улыбнулся, читая сцену на Патриарших. Нахмурился на страницах о Понтии Пилате, помниться там все было немного по-другому. Насмешливо фыркнул и пронзил взглядом внезапно засмущавшегося Воланда на строчках о Маргарите. Рассмеялся, представив красавчика Берга пьющего керосин и жующего мандарины с кожурой и шоколад в обертке. И со вздохом сожаления закрыл книгу. Повисло напряженное молчание.
- Придется пригласить еще одну сторону, - задумчиво протянул я, - Николай Степанович, почтите нас своим присутствием.
Дверь впустила Гумилева. Он улыбнулся побледневшему Булгакову, взял из коробки рядом с Воландом сигару и затянулся.
- Это был ты, - потрясенно произнес Булгаков, - я не мог догадаться, откуда мне было знакомо то лицо, но я был уверен, что тебя расстреляли.
Возникла картинка: «Шестое чувство. (Москва, 1928, август)
"Тем летом я жил в Москве, как белый человек в далекой заморской колонии. У меня был заграничный паспорт на имя Фридриха-Марии фон Виланда, и числился я крупным специалистом по древним языкам. Пригласило меня, прикрывшись Академией наук, ведомство незабвенного Якова Сауловича Агранова - как впоследствии выяснилось, на свою бдительную голову. Мои наставники просчитали степень риска и сошлись во мнении, что такой выдающейся возможностью нельзя пренебречь и что второй раз звезды так удачно не сойдутся.
Мало было вероятности, что меня узнают, но все же пришлось прибегнуть к дополнительным мерам: изменить цвет глаз с помощью примитивного, еще Раймонду Луллию известного устройства, которое много лет спустя окрестят "контактной линзой". Я намеренно употребляю единственное число, поскольку именно одну из этих проклятых линз я ненароком раздавил... К тому же я сильно хромал: весной какой-то идиот из "Интеллиндженс Сервис" устроил засаду в лондонском доме доктора Ди, где я, не меньший идиот, пытался отыскать знаменитое зеркало, выточенное из антрацита. Яков Вилимович выбранил меня, но потом смилостивился и даже одолжил одну из своих тростей, украшенную набалдашником в виде собачьей головы.
Это была лучшая операция Пятого Рима после октябрьской катастрофы. Мне удалось втюхать (или впарить, что одно и то же) господам гэпэушникам, "красным магам", слегка искаженный перевод "Некрономикона". Чуть-чуть искаженный, на самую малость. Ту самую, что в восьмом веке сгубила опытнейшего арабского некроманта, султана Халида. Они еще долго тряслись над этим источающим зло текстом, как Скупой Рыцарь над своими сундуками, но в конце тридцать шестого все-таки издали: малым тиражом для служебного пользования... В планы гэпэушников входило, разумеется, и мое непременное устранение. Но в мои планы оно никак не входило. И опер , который должен был толкнуть меня под грузовой трамвай, оказался столь неуклюж, что угодил под него сам. Оперу почудилось, что под ногами у него весенний лед.
Был жаркий душный вечер укороченного августовского дня. Толпа зевак, кровавые отблески зари на стеклах трамвая, огромная луна над крышами... Я тихо удалялся от места события.
На скамейке под липами сидел, уложив ногу на ногу, худощавый, очень усталый человек в безукоризненном светлом костюме. В нынешней России так одевались либо знатные иностранцы вроде меня, либо очень известные артисты. У власть имущих стиль был совершенно иной.
- Добрый вечер,- сказал я ему и приподнял шляпу.
- Добрый вечер,- согласился он.- Вы не знаете, что за шум и крики в той стороне? Уж не война ли началась с применением лучей смерти?
- Человеку голову отрезали, - ответил я.
- Что вы говорите. И кто же? - в голосе его послышалось пробуждение интереса.
- Девушка,- сказал я.- Красивая. Комсомолка, наверное. У вас теперь чуть что, сразу комсомолки. Коренастенькие такие, крепенькие.
- Да, у нас теперь так,- вздохнул худощавый.
- Позволите быть вашим соседом? - спросил я.
- Пожалуйста...- он кивнул рассеяно.
- Я вижу, у вас неприятности, - сказал я.
- Неприятности? - задумался он.- Как ни странно, у меня все хорошо. Подозрительно хорошо. Должно быть, это меня беспокоит: Как поликратов перстень.
- Очень знакомое чувство. "Бегу, чтоб здесь не пасть с тобою... Сказал и разлучился с ним". Но я не из пугливых. Вы, вероятно, поэт?
Он посмотрел на меня.
- Поэт? Что вы, милостивый государь. Разве есть нынче поэты? Поэт сегодня - это Демьян Бедный, Михаил Голодный, Павел Беспощадный...
- Иван Приблудный,- продолжил я.
- Не знаю такого. Впрочем, тех я тоже не знаю. Так, слышал...
- И слава Богу! - вскричал я. - И никогда не читайте! Под страхом сожжения - не читайте! (Не знал я тогда и не мог, конечно, знать о скорой и страшной смерти этого человека, Ивана-Якова Овчаренко-Приблудного, иначе никогда бы не упомянул в таком ироническом тоне. Писал плохие стихи под Есенина, хулиганил - а умер геройски. Черт его знает, что важнее для поэта:).
- Вы, вероятно, издалека?- спросил он грустно.
- О, да,- сказал я. - Издалека. Без сомнения, издалека.
- И как вам нравится Москва?
- Трудно сказать,- ответил я. - Она мне никогда не нравилась. Проклятье лежит на Москве, возросла она и окрепла у Орды за пазухой на предательстве, на крови и разорении других русских городов... И все же: могу ли я вам помочь?
- Разве что одолжите папироской...
Я извлек свой серебряный абиссинский трофей, щелкнул крышкой.
- Что вы предпочитаете?
Он посмотрел на меня диковато и взял первую папиросу с краю.
Мы некоторое время в молчании дымили.
- Не мог ли я встречать вас раньше? - спросил наконец я. - Скажем, в двадцать первом. Осенью?
- Осенью... Осенью я только что приехал в Москву.
- Все сходится,- сказал я.- Брюс был прав.
- Да? - удивился он.- А в календаре написано: дождь и смятение народов.
- День еще не кончился,- сказал я. - Может быть, к ночи соберется.
- А смятение? - спросил он.
- А разве нет? - я посмотрел на него. - Впрочем, вы просто не знаете...
- Стараюсь не читать газет,- сказал он. - Напорешься еще ненароком на театральную рецензию... какие отвратительные слова придуманы: "булгаковщина", "гумилевщина", "пильняковщина"...
- Даже "гумилевщина"? - восхитился я.
- Представьте себе! Вполне достаточно употребить экзотическое имя или упомянуть экзотическую страну, чтобы заслужить этот ярлык. И носить его до тех пор, покуда не напишешь какую-нибудь "Оптимистическую песнь козлов" о прекрасной комиссарше, обворожившей балтийских анархистов... Носится тут один молодой драматург с такой идеей, или, как они говорят, "задумкой"...
- И что же, обижаются люди? На ярлыки-то?
- Кто обижается, а кто и перековывается...
- А вы, как я понимаю, перековываться не желаете.
Он помолчал, потом кивнул:
- Совершенно верно понимать изволите...
- Не Михаила ли Афанасьевича перед собой вижу? - спросил я больше для проформы.
- Ваш покорный слуга.- снова кивнул он.- С кем имею честь?.
- Фридрих-Мария фон Виланд,- отрекомендовался я. - Лингвист. Счастлив познакомиться с великим мастером Слова.
- Странно вы сказали... Как я понимаю, вы из рижских немцев? - спросил он.- Очень чисто говорите... И для чего большевикам лингвиста выписывать понадобилось, они же неграмотные все...
- Вот и понадобилось, что неграмотные. И насчет рижского немца угадать изволили. Батюшка мой, даром что фон, держит бирхалле в Майоренгофе. Будете в тех краях, милости просим. Там тихо. Там даже чайки какие-то молчаливые.
- Вряд ли я буду в тех краях,- вздохнул он.- Разве что много севернее...
Настало время мне задуматься. Была не была, попробую.
- Хотите уехать вместе со мной?
Он вздрогнул. Посмотрел на меня. С недоверием, даже со страхом. Я понимал, что не провокатора во мне он опасается и не провокатора видит - а если и провокатора, то совсем иного рода...
- Уехать? - сказал он тихо.
- Да. В Берлин.
- К-когда?
Я посмотрел на "Лонжин".
- Через четыре часа.
- Часа?- в голосе его что-то зазвенело.- Часа? Боже мой, это невозможно... это немыслимо, немыслимо...
- Почему же?
- Не знаю. Но... - он замолчал и молчал очень долго.
- Женщины? Или вы боитесь, что не сможете там писать? - перебил я его молчание.
- Наверное. Не знаю. Что-то... вот здесь,- он показал на горло. - Я только-только начал чувствовать дом...
- Вы счастливый человек,- сказал я.
- Вы так считаете? - он горько усмехнулся. - Я плачу за это боязнью площадей...
- Даже пустых?
- Пустых - тем более... Что? - вдруг насторожился он, приподнял голову, прищурился слепо. - Идет гроза.
Я потрогал ладонью воздух. В самом деле, накатывался очень быстро, тихо, неотвратимо - как умелый враг - грозовой заряд.
- Будет град,- сказал я.- Нам лучше укрыться.
- Не соблаговолите ли быть моим гостем? - предложил он, вставая.- Я живу поблизости. Жена будет рада.
- Не смею отказываться.
- И не потомок ли вы преславнаго немецкого романтика? - спросил он уже на ходу.
- Вряд ли, - сказал я. - У романтиков, как правило, детей не бывает.»
Картинка исчезла. Воланд сидел погрузившись в задумчивость, Булгаков нервно дымил сигаретой.
- Я могу идти, - поднялся Гумилев.
- Да, Николай Степанович, успехов, - улыбнулся я.
Он вышел.
- Михаил Афанасьевич, вы тоже свободны, Вас покормят в столовой и можете возвращаться в Москву, - отпустил я и его.
Воланд собрался уже следом, но я его остановил:
- А Вас, Воланд, я попрошу остаться.
Самоуверенная улыбка покинула его лицо.
- А теперь обсудим учиненные Вами в Москве безобразия и порядок оплаты Вами штрафных санкций.

3. Напишите сочинение-описание картинки. Можно и просто развернуть сочинение на сюжете. Можно и на основе перфоманса. В общем, действуйте!..


- Ой, регент, а что это было? – Бегемот потирал лопоухую голову, на которой вспухала шишка. Рассвет занимался над Москвой. От кота изрядно несло коньяком от купания в фонтане на балу у сатаны. Регент был тоже пьян, галстук сбился в сторону, смокинг измочалился, а брюки болтались на молотке статуи под которой начался этот разговор.
- А это, образец соцреализма, монумент «Рабочий и колхозница» - заплетающимся языком ответил Коровьев.
Бегемот несколько раз обошел статую, зачем-то заглянул под юбку колхознице, хмыкнул, попытался одернуть брючину рабочему, безрезультатно, потом привалился к постаменту и с интересом начал наблюдать за регентом, пытающимся булыжничками из дорожки сбить свои брюки.
- Кто ж так строит, - ругался Коровьев и его пенсне болталось на цепочке хлопая его по ушам.
Они летели с бала, культурно болтали и вдруг ЭТО выросло на их пути, избежать столкновения не удалось, гул разнесся по ВДНХ. Но спящие москвичи решили, что это очередные учения московских ПВО, а тем кто на индивидуальных черных воронках отправлялся в незапланированные творческие командировки было не до этого.
- В.Мухина – прочел Бегемот, и протер табличку упавшими наконец-то регентскими брюками.
- Ха, хорошая тетка, - хмыкнул Коровьев, отбирая брюки и облачаясь в них, - вот знаешь ли ты котяра-необразованная, какой неоценимый дар местным она преподнесла?
- какой, расскажи - спросил кот, усаживаясь на край постамента у ботинка рабочего.
Коровьев прикрыл глаза и с декламацией и художественными подвываниями начал:
- Мухина – это не только культуристы-переростки с молотами и серпами и горькие в парках, а это еще и коллекция молодежной одежды, разработанная в 1925 году вместе с бывшей "портнихой императорского двора" Надеждой Ламановой. Отхватили тогда они в Париже Гран-при за наряды из ситца, сукна, соломки да прошв, отрезанных от бабушкиных полотенец, - "за сохранение самобытности и национального колорита". А еще это любимый всеми и не раз воспетый в будущем – стакан граненый, из которого так хорошо пьется чистая как слеза водка и мутноватый, но родной самогон, и портвешок за 3,67.
-Эх, мама родная, - кот промакнул слезу, краем юбки работницы, сотворил упомянутый выше стакан с водочкой, вилку с надкушенным кем-то огурцом. Выпил, крякнул, протер усы уже сползшей на брюхо бабочкой и прикрыв глаза зачревовещал:
- Пятый сон Венечки Ерофеева –« И опять началось все то же: и озноб, и жар, и лихоманка; а оттуда, издали, где туман, выплыли двое этих верзил со скульптуры Мухиной - рабочий с молотом и крестьянка с серпом, и приблизились ко мне вплотную, и ухмыльнулись оба. И рабочий ударил меня молотом по голове, а потом крестьянка - серпом по яйцам. Я закричал - наверно, вслух закричал - и снова проснулся, на этот раз даже в конвульсиях, потому что теперь уже все во мне содрогалось - и лицо, и одежда, и душа, и мысли.» (Москва-Петушки)
- Хорошо слагал, мужик, - регент тоже выпил, полез выше и уселся на могучей руке крестьянки озирая окрестности. – а вот знаешь ли ты, что при литье этой статуи конкуренты напели куда-надо, что в складках юбки крестьянки виден лик Троцкого. Так вождь местного прайда лично ночью приезжал на завод и в свете прожекторов оглядывал предметы ихнего туалета.
- Ну и чо? - поинтересовался кот, старательно высунув язык выводя на брючине рабочего первую надпись – Киса и Ося были здесь.
- Это из другой книжки, - фыркнул Коровьев, свешиваясь и изучая иероглифы, - что чо? Не обнаружил, остался доволен, премию даже подкинул – сталинскую, своего имени…
Небо светлело, налетел легкий ветерок, выветривая из двух штукарей хмель. Шумели фонтаны ВДНХ, по улицам прокатились поливочные машины, нахальные голуби слетались к помойкам.
- А чегой-то за активность там в павильончике, - складывая лапы в подзорную трубу и оглядывая окрестности протянул Бегемот.
- А это советский блокбастер «Светлый путь» снимают – лениво ответил Коровьев.
- Ааа, ну-ну… это, что про молодую комсомолку, отличницу и медалистку приехавшую на Мосфильм, сниматься в мюзиклах?
- Нет, это про необразованную домработницу, ставшую депутатом в Верховном Совете, - хмыкнул Коровьев.
- чего, - кот чуть не сверзился с постамента, - а кто играет эту хм… домработницу?
- А, Любочка Орлова.
Кот надолго замолчал, потом выдал сакраментальную фразу, позже использованную в одном фильме – Наши люди в Париж за перчатками не летают.
- пора и нам пора, - зевнул Коровьев, и оба растаяли в воздухе. А над Москвой зарождался рассвет, те кто пережил и эту ночь хлопали залпом граненый и отправлялись на работу.

/Все использованные материалы 100% правда и ничего кроме правды. Хотя сильно похоже на вымысел Михаила Афанасьевича. /


***

- У нас будет гость, - блеснув в полумраке ювелиршей квартиры зеленым глазом произнес Воланд.
- Оп-па, как здорово, - воскликнул Коровьев, так что зазвенели бокалы в буфете. Азазелло играющий в шахматы с Бегемотом, негодующе повернулся. За эти несколько секунд котяра стащил с доски особо не нравящуюся ему фигуру, а чтобы окончательно запутать рыцаря подозрительно уставившегося на позицию, проорал подражая коту Матроскину
- Урра, только у нас в холодильнике мышь повесилась, а в баре зеленые змеи передохли.
- А вот ты и сгоняй в магазин, - обрадовался Коровьев, понимавший, что иначе придется идти ему.
Брови Азазелло, сдвинулись, он обнаружил пропажу, а рука потянулась к шкирке кота.
- Этто, правильно, - увернулся Бегемот, подхватил авоську и выкатился из квартиры.
Смех мессира подбодрил его и он ссыпался по лестнице вниз. Выйдя на залитый солнцем двор, он первым делом довел до шока старушек, потрясся сумкой с зазвеневшими в ней пустыми бутылками.
- Да, это кот фокусника, - выдавила Аннушка, самая здравомыслящая из всех, - это што, бутылки, вот знавала я прохфессора, евоная собака за бубликами в булочну ходила. Червонец в зубах зажмет, а обратно связку бубликов приносила, и хоть бы одну съела. А этого поди за рыбой пошли, он же все сожрет, вот на бутылки и натренировали.
Бегемот хотел возмутиться, но авоська в зубах мешала. Ограничился он тем, что когда его хвост скрылся за углом дома, бабульки обнаружили на скамейке порнографический журнал. Через секунду на скамье не было ни старушек, ни что странно и журнала. Единственно, что доподлинно известно, что допоздна в квартире у Аннушки горел свет, слышалось бубнение и вздохи, а жильцы были удивлены нашествием в темноте бабушек.
Размахивая авоськой, довольный кот перебежал трамвайные пути, заслужив свист постового и треньканье напуганной вагоновожатой. После несчастного случая с отрезанием головы, они крайне нервничали выезжая из депо. И ввалился в Универсам. Ассортимент был скуден, типа колбасы из конины, эрзац хлеба, молока и очереди за мелкой морковкой. Покрутившись в толпе и получив несколько пинков и окриков «Ваша здесь не стояла», кот принял единственно верное решение. Ломанулся к черному ходу. Приняв внушающую доверие личину толстого вальяжного господина в черной кожанке и с истинно рабочее-крестьянским выражением на кошачьем лице, он зашел к администратору. Разговор велся видимо на возвышенно-пролетарские, мобилизующие к созиданию темы, поскольку он вышел с подозрительно толстыми сумками и пожеланиями успехов и вечного здравствования уважаемому Владимиру Ильичу. Отдуваясь, он дотащил все до квартиры и скрылся в ней. Через десять минут буфетчик Андрей Фокич Соков добрался до пятого этажа и позвонил в квартиру N 50. Что было там дальше всем известно по Булгакову.
Закончив разговор Воланд вновь откинулся на диванчик.Тут же выскочил из кабинета Коровьев, вцепился в руку буфетчику, стал ее трясти и упрашивать Андрея Фокича всем, всем передать поклоны. Плохо что-либо соображая, буфетчик тронулся в переднюю.
- Гелла, проводи! -- кричал Коровьев.
Опять-таки эта рыжая нагая в передней! Буфетчик протиснулся в дверь, пискнул "до свиданья" и пошел, как пьяный. Едва за ним закрылась дверь, в комнате раздался смех...
...

(C) R Dark