О, сумма всего неизреченного!.. О тяжесть непролитых слез, невыраженной любви – вечная удавка на побуждении к действию. Створки сердца закрылись и лишь язык мечется в пространстве полости рта, как парус, как маятник; отсчитывая секунды, минуты, часы, годы. И вот она пред тобой – Жизнь, вечный двигатель, побуждение к переживанию; она течет перед тобой вспять, и по ней бегут лодочки печальных улыбок. Ты стал умнее, ты принял Любовь и Милосердие в свое сердце, но створки его все еще закрыты! О сумма всего неизреченного! О проклятое Эго, пятно на солнце Красоты! Отдавать себя без остатка, любить до беспамятства – вот закон! Никаких ставок, никакого барыша. Почему вы закрыты, створки моего сердца, вопрошаю я в ночь; и груз неизреченного давит сильнее, и в священный сосуд моего сердца падают густые и тяжелые капли – Я согрешил перед Тобою!.. Хоть я так и не узнал кто ты – я грешен перед тобою. Гнаться за твоим именем можно всю жизнь, а познав его – Быть с Тобой Навсегда. Я так завидую тебе, мой милый Кмент, твоему молчанию, твоим коровьим глазам, твоему сокровенному знанию…твоему отсутствию Души!.. Этой спичке, зажатой между ногтей Люцифера. Одинокие пути и перекрестки блужданий по Аментету; под знаком Сатурна пишу я эти строки и Солнце блекнет; и я блуждаю по своему Городу, неся с собой свет слепого фонаря. Мне не уснуть в эту ночь, не уснуть не взвесив сумму неизреченного, непрожитого. Это похоже на остановку в пустыне. Ни один мираж не радует взгляд, устремленный вовнутрь. Сколько же ты весишь, на самом деле? Шестьдесят килограмм, мой вес? Нет!.. Твой вес измеряется годами!
Я согрешил перед Тобой. Тобой, который есть Любимая, который есть Любовь, который есть Стремление к Красоте. Где тот клинок, который рассечет мою грудь, подставив обнаженное сердце ласке Реальности, в которой все мы можем быть Сами Собой наконец?..
Но ночь проходит. Острая боль осознания оставляет меня, кичливая смеющаяся обезьяна ползет вверх по позвоночнику, чтобы короноваться в лучах лживого Солнца.
Тысячью пастей источающих сексуальный жар и истому, ощерилась хтоническая Гидра. Ее вой – тысяча и один стон соития, венец которого смерть через пожирание. Черная Злая Женщина, вечно притягательная черная дыра, жаждущая света; мать демонов, Лилит, Астарта. Все мое существо трепещет, изнывая желанием отдаться, раствориться. Вечный голод, смертная жажда единства, принимающая форму каннибализма. Затмение Солнца. Я тоже голоден тысячью глоток, которые не утолит и тысяча младенцев.
Как можно соединить края этой вечно незаживающей раны? Где, в каком месте хищные формы сексуальности становятся особенно опасными? Строгость небес и хаос плоти сосуществуют во мне.
И таким образом я стремлюсь расчистить черный ил и открыть дорогу Господину Зверю, перед этим обнажив Небеса. Так чтобы освобожденный Зверь, первым же рейсом отправился туда, куда ему надлежит отправиться. В этом союзе Я чувствую себя третьим лишним; это иронично.

Пас - донесся голос из туалета. Это был мой голос, я получил паравоз на мизере и сейчас буквально, символически, теологически и т.п. сидел без штанов.
Я преферансист; такие как я относятся к вымирающему поколению людей, которые прогуливали пары играя по маленькой в соседней аудитории; потом прогуливали свой супружеский долг, шлепая карты в обществе полузнакомом; потом просто играли уже в свое удовольствие, так как прогуливать было нечего и дома было хоть шаром покати.
/Дама бьется своя и чужая; голубой марьяж; две пики - не одна; под игрока с симака, под вистуза - с туза.../
Последнее время играл где приходилось, меняя эстетику мебелированных кабинетов с их зеленым сукном на сов.реализм кухонного стола, банки из под шпрот полной окурков и лампочки ильича. Мне кажется дама треф мне подмигивает.
/знал бы прикуп - жил бы в Сочи, кто играет 6 бубен, тот бывает неумен, Сталинград.../
И вообще с картами складывается лучше чем с людьми. Так что меня слегка обрадовала в тот вечер приcкаска "невезет в картах - повезет в любви". Однако на третьем часу игры я был готов убить эту тайную воздыхательницу.
/пуля дура - вист молодец, на девятерной вистуют только попы, да студенты.../
Карты хрустят лучше чем снег на морозце, и на ощупь они приятней чем кожа, и шелест приятней шелеста осенней травы, и тасовать куда лучше чем перебирать четки...
"А покойник все в пичку ходил..." вспоминается анекдотец.
И тех кто не умеет считать карты - бьют морде канделябром. И еще: кто выходит из распасов - тот, господа, говно.
...А так вся жизнь под снос.

Кмент

Валяясь в масляной мгле, на сальных простынях, ты чувствуешь как падают на живот твой теплые кругляшки монет, как жидкое золото. Как упав, прилипают к вспотевшему телу и ложаться десяткой пентаклей выпавшей из ладони Черного рыцаря спустившегося с гор, принесшего с собой запахи чебреца и полыни, душистого вьюнка. Все тает в твоих глазах, как ладан в кадильнице и сестра-сиделка представляется женщиной увенчанной рогами Силы, янтарное сияние внизу ее живота. Древесная структура акации похожа на мышечную ткань - гибкая, стянутая в тугие косички. Ты мое Дитя Кмент, Дитя Ветра - всепонимающее, принимающее в себя плевки, чужую кровь и семя. Но у тебя самого нет души - ты вертикаль и ветер, улыбка за которой пропасть, покорность за которой смерть. Я создал тебя для того чтобы так как бамбук пророс во мне, разорвал и осквернил все мои ложные святыни, которые я не в силых отринуть.

Различимые за марлевой ширмой контуры сиделки, щупающей свои покрутые синяками ляжки. Кмент приподнимается на локтях, отрываясь от койки; ее жесткие пухлые губы что-то бормочут, ее глаза бессмысленно блуждают по грязному полу. Когда он накинул на нее тяжелую влажную марлю, она улыбвалась дико и призывно, нечеловечей улыбкой. Она тиха, Кмент ложится на нее, закутанную в марлю-саван под которой пищат придавленные мухи. Он втягивае, пьет ее дыхание; козье молоко и горькие травы, запахи тления и бессловесности. Под ним, она форма без выражения, форма немая и плотоядная. Он застыл прижав ее к полу, едкий пот резал глаза. Набухающий виноград ее телес он сдавливает и топчет. Понимание темное и глубокое связывает двоих в узел и Его, Кмента, руками она душит себя. Плененные мухи пищат под марлей. Тишина.

В полуосе летал на старом истребителе, потом картинка стерлась и я в общем-то понимал, что лежу на кровати в комнате, но по-прежнему был слышен рев мотора, тра-та-та пулеметов; потом тишина, я лежу и кто-то накрывает мне лицо подушкой. Некоторое время остаюсь без движения, не дышу; затем вскакиваю резко, просыпаясь и слышу слово "DAI" из ниоткуда. Die? Дать или умереть? Меня окружает душная липкая тьма. Эх, что же мне зла-то желает?

Кмент.
Гимнастерка пропитана потом, липкие ручьи затекают за шорты - скользкая влага меж ягодиц. Кмент лезет вверх цепляясь за голые острые камни; прижимается к ним животом - они нагреты солнцем, много теплее и приятней девочки или мальчика. Камень как гнилой зуб выпадает из кладки и катится вниз - через пятнадцать секунд слышен плюх. Безветренная жара отупляет, мокрые сальные волосы лезут в глаза; рой мух вьются вокруг, мухи садятся на щеки, лезут в рот, копашаться на поджарых ляжках (я вспоминаю отчего-то загорелые руки моряка на пристани от которого завораживающе несет скипидаром); Кмент концентрируется - тело знает, тело не хочет упасть; все чего оно хочет это быть зверем - вдыхать запах чужого пота, течки, хочет вибрации позвоночника во время случки, хочет бежать не останавливаясь...Еще один камень грохочет вниз; одуряющее марево тишины, только шлепки ладошекм по нагретому камню. Кмент не о чем не думает - в его лохматой голове насвистывается мелодия на один из стихов Рембо. Пройдя еще десять метров, Кмент прижимается к скале расстегнув гимнастерку. Он целует камень, лижет его, размазывает по поверхности свой пот, свой страх, свою кровь. Кмент хотел иметь эту скалу, любить ее; для него она - обнаженное исполинское тело, с порослью кустарника на лобке; тело полностью соответствующее душе. Кто похвастается таким? Точно не Кмент; он говорит ей слова любви, просит отпустить его. Кузнечные мехи легких поглощают полуденный знойный воздух. Если он закрывает глаза, то все равно продолжает видеть перед собой камень - каждая ущербина мерцает, змеится рисунок породы, двигается изгибается в знаки; Полуденный демон сеет грезы о женщинах на разделочных досках, обнаженном Прометее прикованном к скале; Кмент давно привык к этому бульону в голове, он поднимается выше цепляясь за кустарник, потом в ращелине, уперевшись руками и ногами в обе стороны, начинает совсем вертикальный подъем. Адреналин будит желание, любовь потрескивает в воздухе, долинных оргазм, маленькая смерть, преображающая реальность энергией своего распада. Соль остается там где был пот - Кмент забирается на вершину обрыва и отползает подальше. Он глядит на небо и оно приближается и удаляется в такт дыханию. Ровная поверхность которой он пойдет дальше будет казаться нереальной. Демон полуденных грез лепит для него теплый воск камня в который можно погрузить руки; Близость смерти, страха - возводит желание любить в императив. В клубах пыли Кмент скроется за поворотом...
---
(А потом, дитя мое, Кмент я решил что не будет у тебя души)
...Но у тебя нет души - ты вертикаль и ветер, улыбка за которой пропасть, покорность за которой смерть и покой.
Мой милый Кмент, ты никогда не осквернял ни рта, ни ума своего вопросом - и остался безвинным.
---

Еще один герой умер, еще один. Бл..., как же так,а?
Как же так,Варлок...

На пол метра выше
не идет в расчет
сорванные мышцы,
холодный пот;

На пол метра выше
начинается смысл
философии Ницше;
Когда уже вышел
весь страх из вен,
когда Юнгианская Тень
сорвалась двумя метрами ниже;

На пол метра выше...
сбитых колен, раскаленного камня;
там начинается новый день
обретенного рая;

На пол метра выше
шелест ангельских крыл,
дыхание бога -
все что захочешь:
вечное сияние звездных светил
и окончание всех одиночеств;

На пол метра выше
жизнь - вертикаль;
смерть ходит под нами по полям и равнинам;
и Тех кто сорвался ни капальки не жаль
ты в пол метре от бога была, Нина.

---
Пьер Гийота, Олехандро Ходоровски и мотивы MLHBTC стремительно сокращают иллюзию расстояния между войной и любовью, нет, любовью и смертью, соединяя их в одно из прекраснейших переживаний.

---
Каждый день мое тело сгорает, дубленая кожа должна более походить на древесную кору. Я разговариваю со скалами, прижимаясь к ним своим солнечным сплетением. Я сознательно приковал себя к солнечному диску и каждый закат – Маленькая Смерть. Переживание.
Я смотрю в зеркало и не узнаю себя. Все тени покинули лицо – теперь здоровое и загорелое. Ясные глаза светятся. Радость глубокая, как осознание плода растущего внутри и радость неглубокая, звон воды о камни.

----Лотова жена
За годом идет другой
И ветер столбы соляные
Обтачивал в лица чужие…
Кивни для меня головой
Что б он обнажил твои скулы,
Степные и хищные губы
Покрытые ломкой слюдой.

Я обкатывал имя твое во рту;
А доставши разнес над степью
Страшную и черную хулу.

Коровий язык шершавый
Вымарывал год за годом,
Венчал тебя грубым тавро
Собственности Небосвода.

За годом идет другой
И ветер столбы соляные
Обтачивал в лица чужие…

Из заката на холмах

Я ложусь щекой к земле – мои мертвые тянут ко мне руки. В ноздри заползают муравьи. Алый цвет нагоняет тоску. Где-то внутри я вою, разделываю тушу гигантского быка, пью его кровь и вою от бессилия. Я умирает постепенно. Его забирает холмистая и красная земля. Больше нет ничего в голове и от этого особенно приятны прикосновения последних лучей. Красный город тонет.
---
По холстине водили ластиком и вымарали, исполосовали рисунок старых домов на новую пустую форму. Да, рухлядь непригодная для жизни, но мое дело идти и смотреть. Смотреть и вспоминать сырой пол, потрескавшиеся деревянные рамы, пуды грязи на калошах после дождя, облупленную краску двери. Тень мест где я провел столько времени когда-то.

---
Алый закат не льет, но мягко стеллит все оттенки красного на город. Красного – значит красивого. Я лежу уже опустошенный, подобный телу холмов. Бремя страстей человеческих вытекло из меня и какая-то часть не может воспринимать это иначе, кроме как Тоску.

---
Снятся дикие звери, которые идут умирать в особое место. Старые звери, точно знающие когда приходит время.

---
Мифотворчество. Мана коварная, Мана быстрая. Лицо твое на самом дне – воплощенное в рисунке камней, ракушек, тины. Бледно лицо твое, но пробившийся лучик света играет улыбкой на краешке тонких губ. Цвет твой лазурь.
Манна ревнивая. Ты крадешь у девушек их возлюбленных – именно их выбирая в число свиты своей на речном дне. Играешь с плывущим в лоне твоем. Плывет сиреневый тапочек, а на скалистых уступах растет кустарник. Плывет к Енисею. А скалы полнятся маленькими пещерками, ныне гнездовий хищных птиц.
Я ползу по тем скалам, руки измазаны пометом коршуна; плывет сиреневый тапочек. Пить речную воду. Камни сыплются у меня из-под ног и падают в Ману; кто-то плывет, коршун летает; кто-то ждет натянутый как стрела. Крик похожий на крик чайки. Меня жалят насекомые когда я ползу вниз и вверх, но не могу найти подъема среди серых ворчливых скал. Тапочек и юноша скрылись за поворотом. Манна-мана твой голос в моих ушах. Манна-мана твои скалы пугают меня. Манна-мана, твое солнце испепелит меня. Манна-мана, твои воды украдут мое сердце. Я отползаю от обрыва прислушиваясь к пульсации в висках, я рад голосу и присутствию рядом. И возвращается и юноша, и тапочек. И натянутая жилка страха за любимого больше не звучит в воздухе, так что сердце колет даже стоять рядом. Манна отпускает.
Я есть то, что я есть, Человек на Земле и тень в небесах. Никогда со мной ничего не случится покуда вижу куда ставлю ноги, чувствую ведущую силу, любовь, волю, и гоню прочь страх. Мне кажется, в том краю я был сыном Солнца, там, на красных скалах. Это напыщенно, но это переживание, настоящее переживание, крик рвущийся из груди. Радость наполняла как воздух легкие и день за днем я учился вдыхать больше, глубже.
---
Теперь я на Ладоге. Весь день по небу, да вдоль берега гонялись грозовые тучки. Грохотало сильно и часто. Над военной частью раз в минуту вертикально били в землю молнии. Сидел под тентом присосавшись к своей янтарной погремушке. Настоящий, …, Степанец. Жаль так и не побывал в грозу где-нибудь этак на Такмаке, в резиновых сапогах.
---
А ночами подо мной, как ни банально, разверзалась пропасть. Полусон в котором ты смотришь вниз с головокружительной высоты, глубоко и часто вдыхая.

---
Мифотворчество. Когда я подвернул ногу в самом начале, гарцуя и бравируя перед красной скалой, то не придал этому значения. Такмак вообще является неким пунктом сбора столбов и духи-хранители у них разные. Маленький сухенький человечек с большими выразительными глазами складывает фигуры из своих длинных паучьих пальцев; краснокожий гигант с гордым лицом, азиатские глаза и скулы, насмешливая улыбка. Тело лишь на половину принадлежит человеку, ниже составляет сфера скальной породы. Символ этой горы – летящий кит. Еще был птенец трясогузки которого мы нашли среди скал. Суть послания наверное звучала как: «не тряси хвостом, иначе закончишь со сломанными крыльями, малыш»

Ехал в автобусе, рядом сидела девушка профилем ко мне. Совершенно восточное лицо, длинные черные ресницы полностью прикрывают глаза. А когда повернулась, я обомлел, пожалуй, такие голубые и совершенно русские глаза у нее оказались. Всю поездку любовался на это создание. Чудны дела твои о Господи.

Спустившись с обрыва у Академгородка, я нашел место, ставшее для меня Радостью. Меж двумя нависшими каменными сводами, в расщелине течет ручей, маленькая серебряная рыбка. Поднявшись по ручью вверх, нашел водопад, метра в два с половиной. Укрытый в расщелине ни водопад, ни ручей не заметны.
День ото дня, проводя часы на скалах я приходил сюда, к суровой нежности тени расщелины, к песне ручья. Вдалеке, на другой стороне Енисея виден Такмак. Солнце в полдень венчает его. Вожу рукой по шершавым стенам, рисую сепией на поверхности, шепчу слова любви. Место это подобно лону меж двух травяных холмов. Я сную по поверхности сочащихся вод жизни. Рисую женщин и руны на скалах. Одна, лунноликая смотрит на водопад, другая простирает свою длань туда где Столбы и солнце в зените. Часы провожу здесь сидя в асане, стараясь остановить мысль, оставив перед взором только светлые образы рун Лагуз и Вуньо. Осы прилетают пить к ручью, дикие голуби прячутся здесь от коршунов. Здесь я танцую последний танец за день до отбытия. Танцую для этого солнца, для красных гор, более для себя конечно. Для переживания. Включив Omnia, всецело отдаю себя движению, ритму динамического транса. Радость перехлестывает меня. Знаю, можно кружиться хоть над бездной, ни один камешек не упадет, ничто не нарушит искренность самоотдачи. Я вожу пальцами по шершавой стене, а когда воздев руки, они станут каменным сводом. Экзальтированные состояния, кажется давно стали средством самовыражения, достижимые через ритуал, подобные музыке, картинкам, которые рисую. Мутацию любви покинувшей русло и тело одного человека, любви беспредметной, как УРАЛ у Пелевина. Об этом танец и счастливый смех. Can you feel alive today? Я верю что Завесу пробьет, не мысль, не понимание, но чувство, настоящее переживание исполинской силы, я бы даже согласился с разрывом сердца ради этого.
В лоне обрыва, невдалеке от Енисея,
Ношу крапиву на своем теле;
С солнцем бодаюсь, молчу и слушаю
И не верю в душу и знаю что ты лучшая
Красная Корова с янтарными глазами!..

Тайге грозит энцефалит.
И слышен голос над землей:
А ты привит? Привит! Привит…
-шумят деревья над рекой.

В оврагах все клещом кишит
И сердце бешено стучит-
Энцефалит! Энцефалит!..

Клещ ждет в тени, как рыбак свой улов.
Не суй в тайгу свой длинный нос –
Он поразит твой бренный мозг
И выпьет твою кровь!

Так мысль испортит аппетит
И лоб покроет холодный пот
- Энцефалит! Я не привит,
А клещ пополз на мой живот…

Тайге грозит Энцефалит
Страшней чумы для мозга
Товарищ должен быть привит –
Пока не поздно…

Я много в жизни рисковал,
По красным скалам лазил,
Но если б я в тайгу попал –
Накрылся б медным тазом!

Адам плачет но
реальность уже
спеленута сном
и склонна ко лжи...

Адам плачет но
не помнит уже почему
-становится все равно
и сводится к Одному,
но никогда к Нулю.

один-один на небесах
один в горах - один в песках -
Один как перст- единый прах
Один ведомый , ведущий - страх.

И терратомы с тех самых дней
когда встал выбор расстаться с Ней...

(Я помню выбор на челе
и яблоко в руке
бессчетно глаз на небесах
и дерево в цвету...

Здесь все похоже на Него
и от пеленок до седин
ты пробежишь как он бежал
и сгинешь вместе с ним...)

Штамп с предыдущего рисунка получился довольно стильный. Похоже на гравюрки к Эквиноксу, возможно.