Юлия Сазонова. Бывший мировой судья

Интервью с бывшим мировым судьей вышло в журнале «Большой город» в феврале 2012 года. Тогда она рассказала, как устроена работа суда, но не назвала своего имени. Спустя четыре месяца Юлия Сазонова решила назвать себя и рассказать, как выносила приговор Каспарову, роняла ручку на суде Ходорковского, считала омоновцев своими соратниками и почему теперь ей за все это стыдно

— Когда училась в юридическом колледже, на производственную практику я попала в районный суд. Там я впервые все увидела, вела протокол судебного заседания. Я помню, у меня было чувство, что я делаю что-то правильное, помогаю бороться со злом. Я была уверена, что все обвиняемые — преступники. Мне казалось, что здорово во всем этом участвовать.

В 2000 году, в 18 лет, я пошла работать в Московский городской суд. Там работала довольно долго в канцелярии, потом секретарем судебного заседания, потом помощником судьи, а через 7 лет у меня получилось стать мировым судьей. То есть всю сознательную жизнь я была в системе.

— Какие у вас были отношения с Егоровой, когда вы работали в аппарате Мосгорсуда?

— Она сложный человек. В аппарате довольно много людей работало, но к себе я видела какое-то особое отношение, которое заключалось либо в том, что меня называли«звездочкой» — она так много кого называет, — либо в том, что «вон отсюда, чтобы я тебя вообще здесь не видела». Движимая амбициями, я очень хотела после окончания института в 25лет назначиться судьей и начала предварительно собирать документы,предварительно договариваться, в какой суд пойду, раньше, чем Ольга Александровна предложила, за что была изгнана из кабинета и переведена в кабинет в углу.

— А «звездочкой» после того она вас называла или нет уже?

— Да, называла. У нее постоянно меняется отношение. Она человек эмоций, вспыльчивая и при этом очень жесткая. В порыве гнева, думаю, на многое способна.

— Самодур?

— Ну, можно сказать и так. У нее очень сильная аура — это ощущение многих сотрудников аппарата. Тяжело ее взгляд выносить, терпеть, ты от него робеешь. То есть если она едет в лифте, то лучше не входить, чтобы не получить какой-нибудь вопрос, на который ты не сориентируешься, как ответить, и будешь виноват.

— Какой вопрос?

— Любой. О погоде.

— Когда шел первый судебный процесс над Ходорковским, вы кем работали в Мосгорсуде?

— Я была помощником заместителя председателя суда по уголовным делам. Я знала, что дело Ходорковского — резонансное, что оно имеет какую-то политическую окраску, но тогда я действительно считала, что так и должно быть.Нюансами дела сложно было интересоваться — там больше 300томов, но примерное представление я имела.

Включилась я в это дело на этапе кассационного производства, когда в мою задачу входило обеспечение соблюдения процессуальных норм — то есть чтобы все стороны вовремя получили копии жалоб друг другу. Там же была такая история, что адвокаты хотели протянуть время, чтобы приговор не успел вступить в законную силу и Ходорковский мог избраться — сейчас не помню уже куда, — и тогда бы у него был иммунитет и пришлось бы отменять приговор. Поэтому все адвокаты методично подавали кассационные жалобы листов по сто, и надо было это все срочно размножить — по количеству участников процесса,всем все вручить, проследить, чтобы дело было оформлено надлежащим образом, — и все в срок. Ну вот я этим и занималась.

— Как проходила подготовка к рассмотрению жалобы?

— Все делалось в обстановке полной секретности. Было очень страшно,когда мы забирали дело из Мещанского суда. Мы приехали на трех машинах,там было больше 300 томов дела, как-то распихали их по багажникам. Ехать было очень страшно, хотя от Каланчевской до Богородского Вала, в принципе, по прямой, но мы боялись провокаций — что машину взорвут,начнут останавливать, дело воровать,еще что-то. Поэтому мы неслись как сумасшедшие.

Пока шло кассационное рассмотрение, Мосгорсуд оцепляли ОМОНом с 8 утра. Надо было приехать до ОМОНа, чтобы успеть зайти в суд.Приезжала, заходила и уезжала ночью.И это была, конечно, битва с маститыми адвокатами, они затягивали процесс, а мы пытались все сделать к назначенной дате. И мы уложились.

— А на самом процессе вы присутствовали?

— Я обеспечивала техническую часть сопровождения этого дела,поэтому на процессе по Ходорковскому в кассационной инстанции я была секретарем. Во время слушаний были предприняты серьезные меры безопасности, была заглушена полностью мобильная связь, там постоянно работали сотрудники всяких спецслужб. И«руководство» следило за ходом процесса через какую-то внутреннюю камеру. У меня на столе стоял телефон, который звонил не звуком, а лампочкой. И у меня была задача: если«руководство» понимает, что процесс идет как-то не так, то связь была через меня вот по этому телефону. Но поскольку шло судебное заседание и я не могла встать и сказать: «Знаете,тут позвонили и просили передать...»,то был некий условный сигнал — я должна была уронить ручку, что означало — нужен перерыв для консультаций.

— И сколько раз так звонили?

— По-моему, один раз. А второй раз мне позвонили, когда здание якобы заминировали. Мы заседали на шестом этаже, закрытые, без мобильной связи,работал только «Скайлинк» у кого-то из корреспондентов, которые судорожно начали озираться, потому что им позвонили коллеги и сообщили,что идет эвакуация из Мосгорсуда. Ну и я знала, поэтому передавала судье записку.

— Заседание прервали?

— Нет, конечно. Это очень часто происходит в Мосгорсуде, и все к этому уже привыкли. Было понятно, что это провокация, хотя, конечно, была проведена эвакуация, кинолог приехал. Я когда в 2000 году туда пришла работать и первый раз услышала записанный на пленку голос:«Внимание! Внимание! Сохраняйте спокойствие...», конечно,перепугалась, стала туфли собирать сменные, думаю, сейчас все взорвется.А потом привыкла к этому голосу — он уже 12 лет все тот же.

— В Мосгорсуде вы работали, чтобы заслужить звание судьи?

— Конечно. Мне казалось, что это вершина карьеры юриста. Я в это верила. Я хотела судить. Хотела помогать людям, как бы наивно это ни звучало. И когда меня назначили судьей, я была просто счастлива,гордилась собой — мне было 25 лет.Голова кружилась. Я помню, что, когда я возвращалась из Мосгордумы после назначения, в машине по радио заиграла песня «I've Got the Power», я включила на полную громкость, потому что она очень точно подходила к моему состоянию тогда.

— Как скоро прошло головокружение?

— Около месяца спустя. Мне очень«повезло». На тот момент в Москве было 384 судебных участка, три из которых — «проклятые». Там в разы больше дел — и на один из них я попала, в участок №382 Красносельского района. Если у кого-то было по 100гражданских дел, у меня было 400, а с судебными приказами у меня было десять тысяч. Уголовных дел у кого-то было по 50, у меня было 200. Все это в совокупности, конечно, изматывало.Плюс еще постоянно без согласования административные дела поступали.

— Что значит — без согласования?

— Когда поступают уголовные и гражданские дела, слушания по ним назначает судья — планирует себе расписание. Таким образом можно регулировать, что хотя бы они будут раз в полчаса. А дела об административных правонарушениях привозит, например, ДПС с уже назначенной датой, и судья должен вклинить их куда-то в свое расписание. Конечно, такой дурдом не способствует качественной работе. Я сидела честно до 10–11 вечера, все субботы и воскресенья, и все равно ничего не успевала.

— И тогда вы стали думать о смене работы?

— Конечно, нет. Я семь лет планомерно к этому шла, мне даже в голову не приходило поменять работу.Но постепенно факторы стали накапливаться: усталость,несправедливость, понимание, что становится все хуже и хуже, что ты постоянно для всех плохой. Поскольку такая нагрузка, ты не укладываешься в сроки физически — на тебя жалуются граждане, недовольно руководство.Плюс у меня стало появляться ощущение, наверное, бреда от происходящего.

— Что вы имеете в виду?

— Например, когда я уже работала в надзорной инстанции, пришла жалоба осужденного, дело которого было рассмотрено в особом порядке — то есть он полностью признал свою вину.В жалобе осужденный писал, что он не совершал преступления. Он был осужден за хранение патронов —больше 20 патронов от ружья и еще патронов 40 от пистолета якобы нашли у него в сигаретной пачке. Было очевидно, что они просто физически не влезут в сигаретную пачку, но сделать я ничего не могла. С процессуальной точки зрения он не имел права обжаловать этот приговор,потому что согласился на особый порядок. И таких случаев потом довольно много было.

— За время вашего судейства вы выносили оправдательные приговоры?

— У меня было два оправдательных за полтора года — это примерно 300дел.

— Сходится со всероссийской статистикой — меньше1%. «Последствий» не было?

— Последствий никаких не было.

— Вы обсуждали нестыковки в делах с коллегами?

— Это довольно часто случается. Но,поскольку существует некое коллективное сознание, круг, где находятся и сотрудники полиции, и прокуратуры, и суда, — это какое-то чувство плеча. Да, ну недоработали,бывает. Это накапливалось, и в какой-то момент я поняла, что не могу больше там находиться. В моем случаедело Каспарова стало точкой невозврата.

— Когда его к вам привезли, вы знали, кто это?

— Да, я знала, потому что мне позвонили и сказали: «Юля, везут Каспарова и кучу оппозиционеров».

— Кто позвонил?

— Кто-то из руководства. Мы готовились, дежурили в тот день с самого утра на участке. На всех массовых мероприятиях мировых судей заставляли с утра в субботу дежурить на участке, на случай — если что. Это распоряжение председателя. На выборах тоже всегда дежурили.

— А на футбольных матчах?

— Вот странно, кстати, — никогда не дежурили на футбольных матчах.

— Вы заранее понимали, какой будет общественный ажиотаж вокруг Каспарова?

— Я примерно представляла, как это будет выглядеть — что будет куча народу вокруг суда, будут как-то скандировать, что суд неправосудный.До этого Каспарова судили за несанкционированное шествие в Тверском суде, и я лично знала судью,которая занималась этим делом. Так что я была готова.
 

Мне привезли, по-моему, часов в 5вечера сразу огромную кучу материалов в отношении совершенно разных людей. Там было человек десять по 19.3 (невыполнение распоряжения органов правопорядка)и еще человек тридцать по 20.2 (участники несанкционированного шествия). Естественно, я понимала,что Каспаров известная медийная личность, лидер оппозиции, — я не понимала, что такое оппозиция, чего она хочет — лидер какой-то оппозиции, и его дело нужно,естественно, в первую очередь рассмотреть. Конечно, было много безобразно оформленных протоколов,которые надо было в срочном порядке вернуть, потому что я понимала, что и пресса едет, и митингующие подходят к зданию. В зале, когда я вышла слушать, были уже и адвокаты,достаточно резко настроенные. БылКостанов, который довольно тихо и уверенно говорил, и была адвокат, которая просто кричала все время, что я тут виноватее всех. Были какие-то иностранные журналисты,которые тыкали мне камерой в лицо. В общем, все пытались меня убедить в том, что я здесь творю беззаконие,хотя я еще даже и не приступила к рассмотрению.

— Как проходило само рассмотрение?

— Хочу сразу сказать, что никаких указаний по поводу того, какое решение принимать, мне не поступало.Но по общей атмосфере было понятно,что, да, надо посадить — хотя бы потому, что он уже второй раз устраивает какие-то беспорядки в городе.

Сотрудники ОМОНа не очень стройно рассказывали обстоятельства задержания, но тогда меня это не удивляло, потому что я не ждала от сотрудников ОМОНа поэтического рассказа. По опыту я знала, что полицейские плохо излагают свои мысли и часто пропускают детали. Но моя внутренняя установка была такова, что сотрудники полиции не то чтобы не ошибаются, но они не врут.Это сейчас, постояв на Якиманке,Китай-городе, Чистых прудах с Навальным и увидев, как сотрудники полиции заламывали обычных участников безо всякого на то основания, я понимаю, что с Каспаровым тогда они могли вести себя точно так же.

— Если бы вы сейчас судили Каспарова, как бы вы себя вели?

— Я бы, конечно, видеозаписи приобщила и посмотрела, допросила бы свидетелей защиты, возможно,по-другому оценила доказательства.

— А тогда почему вы не стали смотреть?

— Потому что наступало уже ночное время, а мне надо было рассмотреть много дел. И мне казалось, что эти ходатайства адвокатов направлены на затягивание сроков. Такими штампами работает голова: ты изначально понимаешь, что обвиняемый будет в любом случае любыми способами уходить от ответственности.Скептически относишься ко всему.

Несмотря на это, процесс длился четыре часа — все-таки я пыталась соблюсти процессуальные нормы, — и к ночи я успела вынести постановление только в отношении Каспарова — 5суток ареста.

— Вы действительно считали, что он виноват?

— На тот момент да. Когда ты внутри этой системы, у тебя такой образ мыслей. Ты действительно веришь, что вокруг «враги», а ты за справедливость. Это мое субъективное мнение, может быть,есть лицемеры, которые четко понимают, что они выносят неправосудные решения, но вот лично мой опыт: я действительно считала,что эти люди пытаются уйти от ответственности, и я действительно думала, что полиция, прокуратура —они со мной и им можно верить.

— И что началось дальше?

— Было уже около 12 ночи, я была уже в таком полубреду, и пришел председатель суда и сказал: «Ты не справилась, ты не рассмотрела еще 9человек».

— То есть как это?

— Там было около десяти человек по19.3. За четыре часа я успела рассмотреть только Каспарова,потому что старалась соблюдать процесс. Существует определенная процедура: надо установить личность,огласить протокол, выслушать ходатайства, рассмотреть их, если тебе заявили отвод, надо удалиться в совещательную комнату, напечатать определение, вернуться, огласить его полностью. Это все заняло эти четыре часа.

— Как вы уехали тогда из суда?

— Я позвонила в ОВД и попросила меня отвезти, потому что мне было страшно, что меня разорвет рассерженная толпа возле суда. На следующий день с утра у суда стоял человек с табличкой «Судья Сазонова —пекинес правосудия». В интернете на меня вылился поток ненависти, когда я прочитала все это про себя, я закрыла все страницы в социальных сетях.

— У вас появилась ответная ненависть к оппозиции, которая вас заклеймила?

—Мне было по-человечески обидно и неприятно, что проклинают меня, моих будущих детей, внуков. Но опять же,если вернуться к тому, что творится в последние две недели, то я, наверное,понимаю тех, кто кричит «позор»судьям, которые выносят такие постановления, как Навальному,например.

— Но на вас, когда вы были судьей,такое поведение публики оказывало обратное действие — вам не становилось стыдно за свои решения,а наоборот, вас раздражало такое поведение.

— Но со мной это происходило всего один раз. Может быть, если бы происходило чаще, я бы задумалась.

— Участники группы «Русь сидящая» Ольги Романовой всегда ходят на судебные заседания толпой— они считают, что чем больше народу в зале суда, тем приличнее начинает себя вести судья, слушать адвокатов,более-менее соблюдать процедуры. На ваш взгляд, это имеет смысл?

— Если при этом не кричать судье,что она сволочь, не тыкать ей микрофоном в лицо и не орать, что «мы заснимем все твои беззакония», то, в общем-то, есть шанс, что услышит.

— То есть не хамить?

— Да, вести себя по-человечески.

— Как развивалась ваша карьера после дела Каспарова?

— Моя карьера была закончена. Мне тогда было 25 лет, я была очень амбициозна и уверена в себе и очень хотела назначиться федеральным судьей по уголовным делам. Мне казалось, что это интереснее. А после этого дела я поняла, что не получится.

— Расставаться с судейской мантией больно было?

— А я с ней не рассталась — у меня ее не взяли. Когда я пришла в судебный департамент, мне сказали:«Зачем она нам? Мы новому судье новую сошьем». Я говорю: «А мне зачем? Дома наряжаться?» Так она у меня в шкафу и висит.

— И чем вы сейчас занимаетесь?

— Я юрист в РЖД.

— А как вы перешли на сторону ваших прежних«врагов»-оппозиционеров?

— Прошло несколько лет после того,как я прекратила отставку, я изменилась, кстати, открыла страницу в социальных сетях. А в декабре я посмотрела в YouTube ролики о фальсификациях во время думских выборов и откликнулась на призыв юристов «Яблока» о помощи. Им нужны были судебные юристы-волонтеры. И сидела потом среди этих шести несчастных юристов в офисе, которые там, кстати, несколько суток работали, куда толпами каждые пять минут приходили наблюдатели и рассказывали, как кого-то выволокли из участка, кого-то побили, кого-то там на 25-метровую зону от урны отодвинули. Вот стало для меня таким катарсисом. Я стала всем интересоваться, активно во всем участвовать. Нашла дорогу в члены УИК с правом решающего голоса на президентских выборах, защищала урну, смогла построить отношения на участке так, чтобы только я бюллетени трогала. И сейчас я просто для себя не вижу другого выхода,кроме как участвовать в этом протестном движении. Мне кажется очень важным, чтобы как можно больше людей смогло хотя бы понять, что происходит вокруг.

— И как относятся ваши друзья, с которыми вы ходите на митинги, к тому, что вы несколько лет назад судили оппозиционеров?

— А они не знают о том, что я была судьей.

— А что вы отвечаете, когда спрашивают, чем вы занимаетесь?

— Что я — юрист, и все. Какое-то ограниченное количество людей знает, что я была судьей, но не знает подробностей. Кстати, наверное,какое-то чувство вины сейчас меня не покидает, поэтому мне важно участвовать в протестном движении,чтобы хоть как-то реабилитироваться— не перед этими всеми людьми, а перед собой.

— А почему вы решили сейчас рассказать, кем вы работали?

— Меня возмутили судебные решения по задержанным на улицах Москвы за последние две недели. Я искренне не понимаю, как так может быть. После этих митингов я участвовала в организации адвокатской помощи пострадавшим, наслушалась и насмотрелась за эти дни. И я решила рассказать свою историю, чтобы,возможно, кто-то услышал и начал думать. Я просто вспоминаю себя в тот момент. Мне кажется, если бы мне в тот момент кто-то что-то такое рассказал,дал обратную связь, это бы на меня повлияло. Я не хочу просто лить грязь, а хочу объяснить, как устроено мышление по ту сторону стены, и рассказать, что оно может измениться.

Когда ты работаешь внутри системы,у тебя есть чувство корпоративной солидарности, ты понимаешь, что тебя выручат, что можно позвонить начальнику ОВД, и он тебя спасет от оппозиционеров и довезет до дома,например, и поэтому ты воспринимаешь эту систему взаимопомощи как норму.А вне этой системы мне стало страшно— не потому, что я лишилась этой поддержки, а потому, что я вижу, как любой человек может быть привлечен к любой ответственности безо всякого повода.

С 6 мая я все время «гуляю» по Москве, меня не задерживали, но один раз мне буквально повезло: не хватило места в автозаке, хотя всех рядом со мной свинтили. Здоровые мужики в форме, которые раньше занимали специально зал, где я слушала Каспарова, — у них спины широкие, они занимали лавки, чтобы большое количество журналистов и зрителей не могло попасть в зал, —теперь подходят и начинают не то что грубо, а зверски хватать мирно стоящих людей, тащить их в автозак,мне стало страшно.

— Но исходя из того, что вы рассказывали, в том числе в прошлом интервью, в этой системе воля рядового судьи мало имеет значения.

— Систему рядовой судья изменить не может, но способность думать и,возможно, действовать есть у человека всегда. Это так же, как с протестом. Ведь в 2007 году на улицы выходили 500 человек, сейчас — 100тысяч. Начали думать.

— Вы видите для себя возможность возвращения в судебную систему?

— Нет. Чисто гипотетически это безумно интересная работа, когда ты берешь позицию одной стороны, берешь позицию другой стороны, исследуешь доказательства, и из этого складывается решение. Это действительно здорово, но не в этой стране и не в это время.
 

Любая террористическая операция – это большой минус в работе самих спецслужб, поэтому в версию об их причастности к трагедии я категорически не верю. Такие разговоры больше обусловливаются эмоциями и претензиями в адрес правоохранительной системы, которая не может остановить террористическую угрозу. Более того, накануне инаугурации вновь избранному президенту страны нужна тишь да гладь, да божья благодать. И вряд ли кто-то посмел бы нарушить «тишину» и так явно пойти против Путина.

Я убежден, что причина теракта кроется в подпольной гражданской войне, где элементы ненависти противоборствующих сторон направлены уже зачастую на непричастных ни к чему сотрудников правоохранительных органов. На войне не бывает полностью правых и полностью виноватых. Этот теракт – отражение нарастания ненависти к произволу чиновников, сидящих на Кавказе и занимающихся только распилом федеральных денег и выслуживанием перед федеральным центром, что является побудительным мотивом в совершении подобных преступлений. Это реакция людей, отчаявшихся найти правду и справедливость, одурманенных экстремистскими учениями, – это трагедия нации!

То, что мы сегодня видим на Северном Кавказе, – неустранимый дефект политической власти, происходящий из самой природы нынешней власти, которая поощряет коррупцию, подминает под себя суд, де-факто ликвидирует элементы политической конкуренции и борьбы. А где нет политической борьбы – там она переходит в плоскость взрывов и диверсий. На Кавказе сегодня чудовищное бесправие, чудовищная коррупция, чудовищный произвол в правоохранительной системе, чудовищный суд, не способный никого защитить, что порождает подпольную гражданскую войну, пока ограниченного масштаба, но уже с большим количеством жертв.

Безусловно, теракты оправдать нельзя, поскольку в них гибнут невинные люди. Но, очевидно, что это акт устрашения и мщения прогнившей правоохранительной системе накануне инаугурации президента России, когда любое такое преступление получает еще больший общественный резонанс. Конечно, в органах работает много честных и мужественных людей, но, к сожалению, не они сегодня определяют правила игры в системе.

Очевидно, что теракт был хорошо спланирован, а значит, террористическое подполье все еще обладает достаточными способностями к совершению чудовищных преступлений. Поэтому все разговоры о том, что террористическое подполье разгромлено и деморализовано, – только слова. К сожалению, взамен убитых и раненых оно взращивает новые кадры – в основном молодежь до тридцати лет – и это очень опасно! Сейчас даже Путину уже не удастся сыграть роль гаранта безопасности. Поскольку всем понятно, что его политика не изменится ни при каких условиях. Если он так и не смог стать гарантом безопасности за истекшие 12 лет, ему это вряд удастся и на тринадцатом году своего пребывания у власти без серьезной радикальной перестройки системы управления страной.

Ниже официальный ответ Pussy Riot на комментарий Д.А.Медведева о целях, которые достигли участницы нашей группы, прозвучавший во время телеинтервью президента РФ журналистам пяти телеканалов 26 апреля 2012 года.

Ответ группы cоставлен после того, как президент отказался рассмотреть очевидное попрание принципов права в деле Pussy Riot, на которое обращалось его внимание в кратких записках от находящихся в СИЗО-6 "Печатники" Надежды Толоконниковой и Марии Алехиной.

"Свобода - это когда забываешь отчество тирана"
Иосиф Бродский, 1975

"Свобода — это такое уникальное чувство, которое каждый человек понимает по-своему"
Д.А.Медведев, 26.04.2012

Дмитрий Анатольевич!

Ровно 4 года назад, в мае 2008 года, за несколько дней до вашей инаугурации, участники художественной группы Война посетили ряд подмосковных отделений милиции с целью привесить ваш портрет в качестве новоизбранного президента на стены тех кабинетов, где до сих пор висел лишь одинокий образ Путина.

Активисты Войны назвали день вашей инаугурации "огромным достижением русского народа" , "победой свободы над несвободой" и провозгласили 7 мая, традиционный уже день инаугурации российского президента, праздником, несравненно более важным, нежели другие события, отмечающиеся в России в начале мая.

Ваш портрет, примотанный к тюремной решетке подмосковного отдела внутренних дел, олицетворял собой в 2008 году огромную надежду, с которой миллионы россиян смотрели на начало вашего президентского срока. Ваш светлый образ должен был проникнуть в самые мрачные закоулки судебной, полицейской и пенитенциарной системы страны и противостоять тому чудовищному средневековому варварству, с которым сегодня неразрывно связано функционирование права в России.

Aктивисты группы Война во время акции в подмосковном ОВД, май 2008

Прошло 4 года.

Зверства и пытки переименованных вами полицейских стали приобретать все более системный характер, а цинизм судебной системы оброс легендами. В тюрьме был казнен юрист Магнитский, а его преследователи пошли на повышение и были представлены к наградам. Ходорковский и Лебедев получили еще один колоссальный срок. Находящаяся уже полтора года без медицинской помощи в СИЗО Таисия Осипова может надеяться, что, после вашего монаршего внимания к ее делу, она обнимет свою маленькую дочку не через 10 лет тюрьмы, но уже на целый год или даже на два быстрее.

Трогательно, что вы заявили в интервью, что видите "большой смысл", в том, что сегодня"все эти случаи становятся публичными, прозрачными". За 4 года абсолютно прозрачным стал тот факт, что в любой мало-мальски серьезной ситуации, когда сталкивающиеся интересы сторон требуют правовой оценки, российский суд всегда встает на сторону сильнейшего - потому что он не научен обращать внимание на закон.

Вы гордо зовете себя "практикующим юристом". Но на практике - и вы неоднократно подчеркивали, что это так - вам не хватило очень большого для современной истории срока в 4 года, чтобы провести хотя бы одну реформу, которая приблизила бы Россию к правовому государству. Вам якобы не хватило времени, чтобы воспитать новый судейский корпус и новых полицейских. 4 лет оказалось недостаточно для того, чтобы научить чиновников не брать взятки и избавиться от показательной ненависти к собственному народу. 4 лет было слишком мало, чтобы разработать и внедрить столь любимые вами электронные системы, благодаря которым результаты выборов было бы не так просто фальсифицировать.

4 года - именно столько сегодня лет детям брошенных в тюрьму участниц нашей группы, Гере и Филиппу, дочке и сыну Нади Толоконниковой и Маши Алехиной, которых заботливо и неспешно реформируемый вами последние 4 года суд, оставил на неопределенный срок без мам.

Что же должно твориться в сознании у "практикующего юриста", который наблюдает (конечно, исключительно с позиций главы государства, как вы не раз подчеркивали, который не имеет права до приговора влиять на правосудие) за тем как суд в одной и той же стране сперва отказывается заключить под стражу профессиональных садистов-полицейских, регулярно пытавших и убивавших людей бутылками из-под шампанского, а затем 2 раза продлевает многомесячный арест женщинам, которые, с точки зрения религиозной институции, не совсем в положенном месте и не совсем с положенной интонацией совершили молебен в церкви?

Как "практикующего юриста" вас не смущает ли тот факт, что одна из арестованных по делу Pussy Riot, Екатерина Самуцевич, сидит ровно в той же камере в СИЗО-6 "Печатники", в которой в 2009 году ждал суда майор Евсюков? Можно ли сохранить профессиональное достоинство специалиста по праву, смирившись с решением суда, который де-факто считает, что убивающий людей из табельного оружия полицейский начальник и участница церковной молитвы должны быть изолированы от общества в одних и тех же условиях?

Вы достаточно цинично, на взгляд нашей группы, ответили во время телеинтервью на вопрос по поводу Pussy Riot, отметив, что "участники того, что было сделано, получили ровно то, на что рассчитывали". Недаром сидевшие вокруг вас журналисты были сперва уверены, что вы говорите об осознанном расчете на попадание в тюрьму, но, выдержав драматическую паузу, вы пояснили, что имеете в виду "популярность", которую якобы достигла наша группа после известных событий.

Хотим заверить вас, Дмитрий Анатольевич, что лишь чудовищная реакция российской власти на панк-молебен "Богородица, Путина прогони" и повсеместное возмущение огромного числа людей, которые не могут понять на каком основании 3 женщины заточены в тюрьму, привели к тому, что вы назвали "популярностью". В огромном международном внимании к событиям вокруг Pussy Riot нет нашей собственной заслуги - и вы, завершая свое правление, по сути вынужденно подчеркнули во время интервью, что в России мало что изменилось за последние 50 лет - и подлинное признание для человека культуры, как и полвека назад, по-прежнему лежит через противопоставление себя власти, через тюрьму и гонения.

Вполне естественно, что многие из ваших ближайших коллег и подчиненных - министры юстиции и культуры, главы Совета Федерации и президентского Совета по развитию гражданского общества - открыто выступили против нахождения участниц Pussy Riot в СИЗО, ведь любому адекватному человеку очевидно, каким громким позором обернется этот процесс для российской власти. Однако, сегодня мнение одного человека в России весомее и коллективного разума власти и даже ваших прекраснодушных, свободолюбивых тезисов. Именно поэтому наша группа и просила Богородицу прогнать этого человека из российской политики.

Для всего мира конец вашего президентского срока ознаменовался победой несвободы над свободой в России - ваш главный тезис оказался перевернут наоборот. Три девушки, заключенные московского СИЗО "Печатники", безоговорочно признанные международным сообществом узницами совести, стали яркой иллюстрацией того, в какую сторону движется Россия.

И это движение связано исключительно с очень специфическим пониманием свободы, которым наделен тот, кто, единственный, и принимает важные решения в нашей стране.

группа Pussy Riot