Жил-жил, а потом вдруг - два слова, три взгляда, полунамёк-полуухмылка и... готово дело: обиделся. Нет, по умному бы - не стоило этого делать, а нужно бы посчитать до тысячи, пересилить себя, срочно придумать что-то нестерпимо доброе и светлое - то есть быть назло всем умницей с железными нервами и несмываемой великодушной улыбкой. Но... Не случилось. И тут уж всё как положено: и чашка с жалобно бзинькнувшей, отвалившейся ручкой, и пятно, расплывающееся по скатерти, как символ умножающегося непонимания, и, разом, тишина, как тлеющий бикфордов шнур. В довершении, жирной точкой - дверь. Вот этот "ба-бах", я точно знаю, всегда помнишь, даже когда причины, как таковой, не воскресить уже. Впрочем эту же дверь, вероятнее всего, и мне будут вменять потом больше всего.

И, прокручивая события, в попытке найти ту самую, чёрт её дери, искру, вдруг сделал открытие. На самом-то деле обижают, так чтобы по-настоящему, совсем даже не оскорбления, не напраслина и не вымысел, маскируемые под правду - это всё так, мелочи, царапающие без последствий, а потому не стоящие внимания. Настоящая обида рождается от озвучивания кем-то того, что ты и сам о себе знал или в себе видел, но в силу каких-то причин прятал, скрывал и думал что так оно всё время и будет. То есть обиделся на то, что кто-то вытащил и показал мне частичку меня - тщательно охраняемого и скрываемого, с тегом "неприглядное", "секретное" и "перед прочтением сжечь". Все эти обиды: старые, новые, только ещё грядущие, и даже те, которые вообще никогда смачно и от души не "бабахнут" дверью и не поцарапают что-то там внутри, по-большому счёту, всегда со мной - под боком. И обиды - это всего лишь знаки дистанции: "Не трогать меня "за здесь"... и "за тут" - тоже". Кто-то их поймёт, а кто-то - позабавится.